Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 71 страниц)

– Имеет, – утвердительно кивнула врач, и даже прикрыла глаза в знак согласия.

Гайя обратила внимание, что на сей раз ее волосы были не скручены на затылке, а тем же тугим жгутом, перевитым холщовой лентой, спускались на плечо. И хитон был хоть и неяркий, но не такой застиранно-побуревший от въевшихся пятен травяного сока и чужой крови.

– А сама как думаешь?

– Думаю, да, – и Ренита поделилась теми соображенями, которые ей пришли в голову во время полуденного ожидания на Пыльной улице.

– Логично, – согласилась Гайя, думая о том, как же не заметил такую уловку ланиста, или же он и правда видит только возможность получить деньги. Не случайно же на пороге лудуса была выложена смальтой обычная для всех торговцев надпись: «Привет тебе, прибыль!».

– И еще он слишком рьяно вернулся к тренировкам. Прошло всего ничего, и рана у него должна еще побаливать.

– А Таранис? Уж он не римлянин. Ему-то с чего? Но он ведь тоже на учебной арене, – прищурилась Гайя.

– Таранис, – вздохнула Ренита, разминая бицепсы подруги. – Он особенный…

– Наверное, и Марс такой. Они просто нормальные мужчины. И себя не потеряли даже здесь.

– Ты тоже себя не потеряла. Эх, а я вот…

– А что ты? Ты молодец. И кстати, ты же собиралась вместе со мной тренироваться? Я уже и с наставником договорилась. Объяснила, что ты стесняешься сама попросить, но хочешь лучше знать, как наносят раны, чтобы лучше их лечить.

– Вот это да, – восхитилась Ренита. – Я б не додумалась до такого простого и понятного объяснения! Вот что значит…

Гайя прикрыла ей рот ладонью:

– Мы друг друга поняли… И давай, сейчас и собирайся.

– Правда?! Подожди, я массаж все же тебе закончу.

– Спасибо. Это ты замечательно делаешь…

На учебной арене, едва Гайя успела поставить Рениту в позицию, на них обратил внимание Вульфрик, причем его слова были адресованы именно Рените:

– Наша недотрога решила показать себя? И наконец-то избавилась от хламиды?

И правда, Гайе пришлось первым делом уговорить краснеющую и упирающуюся Рениту отказаться от закрывающего ее до пят одеяния:

– Пойми, это я могу сражаться в чем угодно, даже в медвежьей шкуре. И твои хвосты под ногами не особо помешали бы, но все равно заставили бы быть осторожнее. А тебе и вовсе не должно мешать сейчас ничего. Тебе сначала надо научиться просто почувствовать свое тело.

– Не могу. Мои ноги…

– Что ноги? Сколько их у тебя?

– Две!

– Как и у всех. Что еще вызывает сомнение?

– Все…

– Но желание защитить себя, если не окажется рядом Тараниса или меня на худой конец, есть?

– Да.

– Тогда убираем тряпки. Должен же быть у тебя хитон какой покороче? Я же тоже не заголяюсь до бесстыдства. Это и не нужно.

Наконец, после того, как Гайя едва не потеряла терпение оттого, что безвозвратно терялось время, нужный хитон был найден среди довольно скудных пожитков врача.

И вот теперь все старания Гайи едва не свел на нет этот Вульфрик:

– Может, ты бы хотела, чтоб тебя учил настоящий воин? И лучше я бы показал тебе другой меч? Уверяю, он тебе доставит больше удовольствия.

Ренита уткнулась лицом в плечо Гайи, чтобы скрыть полыхающие щеки, и это не укрылось от наставника-галла. Он вытянул из стойки меч:

– А настоящим воинам разве доставляет удовольствие пререкаться с женщинами? Чем бы они ни занимались?

Вульфрик побледнел от злости – еще никто здесь не решался сделать ему замечание или сказать слово поперек. Но галл предпочел сделать вид, что ничего особенного не происходит:

– Что тебя смутило? Я такой же, как и ты, рудиарий. Мы на равных по положению. Давай посмотрим, насколько мы равны в мастерстве. А то я уже давно не скрещивал меч с таким воином, как ты. Все больше новичков учу…

Вульфрик рыкнул что-то на своем языке и без предупреждения обрушил сразу несколько ударов на наставника, но тот успел их отразить еще более головоломными выпадами. Гайя придержала Рениту за плечи и шепнула ей быстро:

– Смотри и запоминай.

Она и сама ловила каждое движение Вульфрика, а в голове все больше прояснялась картина – осенний вечер, перебравший римского вина германский вождь, летящий от ее пинка в лужу… Она чуть не хлопнула себя по лбу: вот где она видела этого гада! Это же он стал почти на полгода ее непримиримым врагом! И именно ее отряд сумел выследить и разгромить в лесу его шайку, а самого Вульфрика взять в плен. Она тогда даже не задумалась, что же будет с ним дальше – их работа была сделана, и ценные пленники под надежным конвоем отправлены в Рим.

И вот теперь, если Вульфрик ее узнает, то он станет опасен не только для ланисты, пригревшего змею на груди, но и для нее самой. Она и так рисковала очень серьезно, открывшись Рените и наставнику, и германец не входил в ее планы совершенно. К тому же для Гайи было не понятно до конца, кто же активный заговорщик – ланиста или его помощник? У девушки снова зверски заныла голова – создавалось такое впечатление, что в этом проклятом всеми богами лудусе сплелся целый клубок заговоров. Она ломала голову – связаны ли между собой истории с жирным сенатором, порывавшимся достать мальчишку Вариния даже здесь, с наемниками, шедшими убивать ланисту, и с заговором против Октавиана. Казалось бы, решают люди свои мелкие проблемы с позором и деньгами…

Но что-то заставляло ее задуматься – а не связано ли все это вместе с тем, что Октавиан старался всеми силами навести порядок в городе, порядком встрепанном гражданской войной, пусть короткой, но запутанной и жестокой. Цезаря любили. Октавиана начали любить еще при знаменитом дяде, но затем последовал кошмар попыток Марка Антония взять власть под свой контроль. И все эти игры и празднества хоть как-то должны были отвлечь умы и простонародья, и аристократии от уже привычного недовольства – она не осуждала молодого императора даже за безумные разгульные вечеринки.

Но вот все то, что размножилось в городе бесконтрольно – стало предметом забот их когорты. И в первую очередь – дурманящие снадобья, просачивающиеся из сирийских и абиссинских провинций Империи. «Куда там Рените с ее отварами по гиппократовым папирусам», – подумала она, сдержав вздох. Ей уже довелось видеть молодых патрициев, чьи отцы покрыли себя славой в легионах Цезаря, сколотив своим отпрыскам приличное состояние и возможность следовать учению Цицерона, понятому ими слишком буквально: «Ничего не делать приятно». Не зная, чем еще занять себя, «золотая молодежь» Рима устраивала вечеринки еще более шумные, чем у Октавиана, проводила ритуалы, введенные в моду Клеопатрой за время ее пребывания в Вечном городе. А неизбежным атрибутом этих мрачных и мистических действ были как раз те самые полублаговония, полу-отрава.

Торговля этими смертоносными снадобьями обогащала несусветно – но, в отличие от торговли вином, была запрещена римским законом. Соблазн мгновенного обогащения манил. А появление в городе когорты спекулаториев кого пугала, а кому и добавляло огня в кровь – сознание опасности заставляло быть ловчее. А бесстрашия как раз отрава и добавляла. Получался замкнутый круг – и разорвать его можно было двумя способами: либо силами спекулаториев, либо убийством Октавиана и возведением на Палатинский холм более лояльного к новым веяниям человека.

Наставник не пожалел, что бросил вызов заносчивому рудиарию – техника боя у него была интересной. И галл откровенно наслаждался, как во время тренировок с Гайей. По силе оба мужчины оказались равны, и бой длился достаточно долго. Наконец, они оба выдохлись и сошлись на ничьей. Утирая пот, наставник негромко спросил у Гайи:

– Все увидела?

Она кивнула – они уже понимали друг друга с полуслова.

Рагнар задумчиво посмотрел вслед удалившемуся к водоразборнику германцу:

– Силен. И это ты с ним на мечах. Мне б на топорах с ним сойтись. Надо пользоваться моментом.

Гайя переглянулась с Марсом – наконец-то в глазах их друга мелькнул живой огонек, первый с тех пор, как его увели в ночь, блестящего от масла и золотистой пудры. Вернули его тогда почти к обеду – с полустертой краской у глаз, не скрывшей залегшей тени от усталости и озлобленности. На все веселые подначки товарищей он только глянул так, что никому и смеяться не захотелось дальше. А Таранису наедине сказал:

– Противно… Мерзость… Прошу, давай сделай вид, что не было ничего.

– И даже не хочешь сказать, сколько?

– Ну пять. И что? – он почти рычал, и Таранис предпочел и правда отстать.

И вот сегодня утром снова подошел к нему помощник ланисты с затаенной ухмылкой:

– Готов? А то тут мне уже присылали даже от некой почтенной матроны весточку, чтоб именно тебя. Уж больно ты приметный со своей расписной рукой. Да видать еще и умелый, и руками, и…

Зеленые глаза подернулись черной дымкой, и Требоний невольно отступил на шаг:

– Учти, это я тебе навстречу иду. Знаю, что тебе тоже рыжая по нраву. Но она многим в городе по вкусу пришлась. И сразиться с ней на арене иного свойства есть охотники со звонкой монетой. Но, как ни странно, ты дороже ценишься. Хотя, впрочем, – Требоний сделал вид, что призадумался. – Можно ведь и за обоих взять деньги. Что мне мешает?

– Жажда жизни, – невзначай заметил, как бы себе под нос, проходивший мимо наставник. – Спать спокойно хочешь?

Требоний побледнел – оказаться жертвой взбунтовавшихся гладиаторов ему не хотелось. Со времен восстания Спартака прошло меньше сорока лет, и память о нем была жива – и как способны убивать мужчины, которым терять нечего, кроме своей уже заранее проигранной жизни, помнили во всей Империи.

Рагнар шагнул к нему:

– Согласен.

– Ну, вот и молодец. Опять же, и сам порадуешься жизни, – хихикнул Требоний, сопроводив слова отвратительным жестом.

Марс чувствовал, что все же перестарался, убедив наставника, что уже готов к тренировкам – готов он не был. Силы воли ему было не занимать, да и ощущения тянущей боли в едва затянувшейся ране были все же знакомые. Но жара делала свое дело, и он понял, что все в глазах плывет. Свалиться сейчас на песок, на глазах у всего лудуса – этого он позволить себе не мог.

– Гайя? – окликнул он нарочито громко и развязно девушку, сосредоточенно отрабатывающую удары на деревянном чучеле с крутящимися «руками».

Она отпрыгнула, отбив напоследок удар чучела, и ответила в тон ему:

– И что ты мне скажешь, красавчик?

На них обернулись, и в первую очередь проходивший мимо ланиста, который лишь сегодня утром едко невзначай заметил Марсу:

– Что, треплешь рыжую по ночам так, что днем на нее и смотреть перестал?

Марс сделал усилие и постарался улыбнуться ей так, чтоб улыбка не оказалась слишком кривой – боль в боку пульсировала все больше, а в голове стучали молотки в такт доносившимся из кузницы лудуса. Гайя уловила его взгляд и, уже не раздумывая, пошла навстречу, покачивая бедрами – несколько сирийцев-эсседариев замерли, боясь даже дышать, чтоб между вдохами не пропустить ни одного ее движения.

Марс воткнул меч в песок и обнял ее обеими руками, перебирая пальцами по напряженной спине девушки, зарываясь в ее волосы на затылке, ниже туго скрученной косы, струящейся вдоль позвоночника.

Гайя почувствовала, как он не столько ласкает, сколько держится за нее:

– Совсем плохо? – она постралась спросить как можно тише.

Он услышал, прикрыл глаза в знак согласия. И так же тихо ответил ей:

– Давай, попробуй отвести меня в камеру…

– Эээ, – протянула она, поняв, что Марс, выносливость которого она хорошо знала, сейчас на грани потери сознания. И обернулась к наставнику, переслав ему молящий взгляд.

Марс снова включился в игру, обращаясь к галлу, едва не подавившемуся бородой от изумления:

– Пойми, как мужчина мужчину…

– Ночи вам мало?! – буркнул второй наставник, глыбоподобный негр.

– Они на арене отработают свой пыл, – весело заметил галл, подзывая надсмотрщика. – Загони этих голубков в камеру. А то они тут всех возбудят, парни начнут песок причиндалами вспахивать.

Наставник ухмыльнулся:

– Да уж, я б и сам от такой красотки б не отказался. Понимаю, почему этот парень так рано из валентрудия вырвался. Что там на мышь эту смотреть, когда можно и Невесту смерти пощупать, – он обернулся к Марсу, жарко обнимающему на ходу Гайю, целуя ее слегка солоноватую шею. – Она и там рыжая?

Марс едва сдержался, понимая, что сорвись он, и могут вместо передышки с Гайей еще и плетки отвесить.

Оставшись наедине, Гайя подхватила его под спину:

– Ложись. Можешь уже руки отпустить, я держу.

– Не хочу, – он посмотрел в ее глаза своими, наполненными уже не столько болью, сколько нежностью.

– Не поняла?

– Обними меня еще разок.

– Так тебе не плохо? Дай-ка гляну шов, – она провела рукой по его боку, внимательно разглядывая красный еще, только очистившийся от корок рубец. – Вроде все цело, не разошлось. Может, за Ренитой сбегать?

– Не надо. Побудь со мной сама. Тут прохладно, мне уже получше. Сам и не понял, что случилось.

– Что случилось? – она переспросила с легким сарказмом. – Я напомню. Кто-то убедил всех наставников, что готов ко всем боям.

– Не один тя акой.

– И приятель твой, Таранис. Видела. Думаете, герои оба?

– Не могу оставить тебя без защиты.

– Ты сейчас очень мощная и крепкая защита, – она поправила растрепанные им волосы.

Он не дал ей договорить и притянул сидящую на соломе девушку, опрокидывая на себя.

– Что ты делаешь? У тебя же все болит! – она попыталась осторожно отстраниться, но его хватка была железной.

– Милая моя Гайя, дай мне хоть поцеловать тебя, пока мы в этом безумном месте. Ну не в строю же мне тебя обнимать под звон фалер?

– И не перед штурмом целоваться, – ответила она ему в тон, но Марс истолковал ее слова по-своему, еще крепче прижимаясь к ее губам, заставляя девушку ощутить всю его небрежную щетину. Она невольно заскользила пальцами по его бицепсам, заставив мужчину издать тихий рык.

– Что? Больно? Марс, ну что ты делаешь? И со мной что ты делаешь? – она простонала, чувствуя, что тоже теряет рассудок от его прикосновений и поцелуев.

– Что я делаю, Гайя? – он тихо засмеялся. – Нам мало осталось жить. Нас почти раскрыли. Кто знает, как мы будем умирать? Может, это все, что нам осталось…

Она вздохнула:

– Ты тоже узнал Вульфрика.

– Да. И хорошо осознал то, что принесла от командира Ренита. Если поганец сбежал, то на нас уже объявлена охота.

– Мы же не прятались? Что охотиться? Мы тут как сыр в корзинке.

– Возможно, не уверены. Или растягивают удовольствие, – мужчина прижал ее к своей груди, не ощущая боли в старых и в совсем свежем шрамах.

У Гайи мутился рассудок – она не понимала, играет ее товарищ или правда потерял здравый смысл перед лицом смертельной опасности. А то, что они погибнут в ближайшее время, она и не сомневалась. Но и не боялась, как и Марс – они давно знали, что их жизнь принадлежит Римской Империи, а их честь – только им самим. И она сдалась, обняла Марса:

– Что ж. Мы им такой радости не предоставим. Будем бороться до последнего. А вот тебя, если уж просишь, я поцелую. Не возражаешь? Сам напросился. Раз уж тебе и вспомнить нечего…

Вместо ответа Марс распростерся на соломе, отдаваясь во власть ее губ.

То ли он и правда нуждался в короткой передышке, то ли поцелуи Гайи имели для него целительную силу – но Марс встал на ноги так, как будто спал полдня, а не полежал рядом с любимой меньше получаса:

– Ну что? Покажем им, что не зря нас отпустили?

Она задорно кивнула, и вскоре их клинки звенели вместе с их счастливым смехом.

* * *

– Нет, – потряс головой Рагнар, снова и снова выливая на себя ушат горячей воды. – И это просвещенный народ?

Он с отвращением пересказал друзьям повадки женщин на вечеринке, про то, как они набрасывались на почти обнаженных мужчин, не стесняясь сделать это вдвоем.

– И они упрекают наших женщин в том, что они способны встать рядом с мужчинами с оружием в руках! Так честный бой еще никого хуже не делал! А что касается чистоты душевной, то после такого праздничка отмыться хочется больше, чем после схватки в самом гнилом торфянике.

И он снова прошелся по груди и бокам настоем мыльного корня с накрошенной мельчайшей пемзой:

– Гайя, будь другом, натри мне спину. Марса не прошу, он до ребер дотрет.

– Я тоже могу, – она зачерпнула обеими пригоршнями пряно пахнущую лесной зеленью смесь и стала растирать по могучей спине Рагнара, удивляясь тому, что, как она не пыталась себя переубедить, но прикасаться к Марсу было гораздо приятнее, как-то будоражащее. А Рагнар? Он тоже мог бы помочь ей помыть спину, и от его прикосновений не побежали бы такие странные мурашки, как от недавних поцелуев Марса.

– А Таранис где? – поинтересовался Марс, подходя к ним и на ходу развязывая сублигакулюм, совершенно не стесняясь Гайи, которая все же единственная оставалась в набедреннике даже в бане, хотя и приходилось его отворачивать в укромном уголке, спрятавшись за широкие плечи Марса. Его вот стесняться ей тоже не приходило в голову. Зато Марс чувствовал каждый раз все сильнее и сильнее, что теряет рассудок от каждого ее жеста, от каждого взгляда.

– К Рените пошел, – отозвалась Гайя. – Тоже упрямый. Он-то зачем выполз на тренировки? Рана еще сочится…

Рагнар вполуха слушал друзей, но мысли его были заняты совсем другим. В эту ночь на вечеринке он заметил девушку, которая явно была там впервые и совсем растерялась. Тоненькая, гибкая, с большими темно-серыми глазами, она показалась ему испуганной молодой оленихой, случайно отбившейся от стада. Девушка беспомощно оглядывалась на своих подруг, которые тщетно пытались вовлечь ее в общее веселье. Она лишь все туже завертывалась в голубое покрывало из тончайшей шерсти, не замечая, что оно все рельефнее обрисовавет ее изящную, но сформировавшуюся вполне фигурку. Рагнара насторожило, чтот она смотрела на него, почти не отрываясь – не отводила взгляда от рисунка на его руке, и он постарался развернуть своего «противника» к ней так, чтобы она видела другую руку, лишенную рисунка, зато ведущую в бою.

И вот сейчас, наслаждаясь горячей водой после не менее горячих поцелуев молодых римлянок, доставивших ему меньше радости, чем мыльнянка с пемзой и крепкие дружеские руки Гайи, он пытался совместить в своей голове все то, что он видел. И что слышал. О чем хотел сказать управителю той виллы один из таких же раскрашенных и завитых бойцов, шепнув: «Все готово, как и было запланировано»? И что добавляли в вино девушки, что не пьянели, а становились похожими на одержимых темной силой – с расширенными до черноты зрачками и нервно трепещущими ноздрями, готовые раз за разом принимать в себя и доводить до полного изнеможения крепких здоровых мужчин? Эти накрашенные, подобно блудницам, гладиаторы, может, и не были отменными бойцами, но гимнастами и танцовщиками были точно, и сил на это надо тоже не мало.

– А где Вариний? Этот поросенок уже помылся? Одно ухо вымыл, как всегда? – обернулась Гайя в происках их самого молодого товарища.

– А он дошел вообще до бани? – усмехнулся Марс, уже столкнувшийся со странным нежеланием юноши обнажаться в присутствии других. Он пытался втолковать парню, что ничего другого, чем у остальных, у него нет, но Вариний был непреклонен и старался мыться ледяной водой водоразборника, когда никто не видит, а если не удавалось, то так и ходил чумазым и пропотевшим насквозь.

– Оставь его, – как-то сказала Марсу Гайя в тот момент, когда он силком загонял взмыленного и вывалянного в песке по самую макушку Вариния в баню. – Ты же не представляешь, что с ним пытался сделать этот гад.

– Ты, можно подумать, представляешь, – изумился Марс, выпуская от неожиданности скользкую от пота шею мальчишки из руки.

– Представляю. Отчетливо. Но тебе не скажу. Просто прими к сведению.

– Он что, сам тебе рассказал? – недоверчиво прищурился Марс.

– Сам. Я умею спрашивать.

– Знаю, – ответил он уже совершенно серьезно, потому что и правда знал, что Гайя, если захочет, у кого угодно выспросит что угодно.

Они вышли из бани втроем и столкнулись с еще несколькими припоздавшими гладиаторами, которых задержал на тренировке их наставник. Мужчины что-то возмущенно обсуждали. До друзей донеслись обрывки разоговра:

– И правильно. Соплив еще огрызаться.

– Тогда и для наказания такого соплив. Не каждый мужчина выдержит.

– Ты ж выдержал?

– Сравнил…

Гайя насторожилась – сопливым назвать могли только одного человека во всем лудусе…

– Вариний! – она окликнула парня, едва выскочив во двор, но арена для тренировок была пуста.

– Да не сбежал он, не боись. Тоже мне, мамка нашлась, – дежурный надсмотрщик щелкнул бичом в воздухе, взбив над дорожкой фонтанчик пыли. – Наваялют за длинный язык и отпустят. Кому он нужен?

– Как это «наваляют»? – переспросила Гайя с расстановкой. – За что?

– Известно за что. За дерзость. Нам тут такого не надо.

– Где он?

– Где положено.

– В карцере?!

– Вот еще, – фыркнул, удаляясь, надсмотрщик. – Почтеннейший Требоний даст пару зуботычин, и все.

Гайя остановилась:

– Ребята, вы идите, а я подожду мальчишку. Помочь мы бы ему все равно бы не сумели, у надсмотрщиков отбивать бесполезно. И не думаю, чтобы тут калечили, смысла им нет портить его красоту. Но все же любые зуботычины, как этот козел выразился, не приятны. Да и плетка.

Марс согласно кивнул:

– Хорошо. Если все тут втроем будем выгуливаться перед отбоем, то лишние подозрения вызовем.

Надсмотрщик возник как из-под земли:

– Рагнар! Из бани? Вот и замечательно! Иди в гостевые покои.

– Что?! Опять?

– А что, у тебя хозяйство с оливки величиной? Полдня передохнул, мало разве? Да и телка там всего одна, – заговорщицки подмигнул наставник. – Да такая, что я б и сам ей вставил бы. Вот только требует тебя, да еще и платит сразу. Требоний ее уже улещивает там в атриуме, как самую почеиную гостью. И чего страется? Фитюлька какая-то, разве что при папашкиных деньгах.

– Все сказал? – Рагнар обдал надсмотрщика таким взглядом изумрудных глаз, что тому зелень показалась едкой и ядовитой слизью какого-то болотного животного.

Надсмотрик подавился следующей фразой и дальше сопровождал его в абсолютном молчании.

В гостевых покоях, к полной своей неожиданности, Рагнар увидел ту девушку, которую заметил ночью на вилле. Такая же большеглазая, с ломкой еще пластикой худенького тела, она сделала ему навстечу несколько шагов и замерла, смущенно поправляя венок из троянды и лавра – знак того, что она пришла на праздник и настроена веселиться.

Понимая, что от него требуется, и за какие услуги заплатила девушка, воин обнял ее за талию:

– Приветствую тебя, прекраснейшая из прекраснейших дочерей Рима, – и приник губами к ее нежно-розовому, лишь слегка подкрашенному рту. И тут же отшатнулся.

По движениям ее губ, по тому, как замерла она испуганной птичкой в его руках, Рагнар понял, что целуется девушка впервые.

– И зачем же ты купила ночь с гладиатором, – он совсем осторожно провел кончиками пальцев по ее плечам и завиткам легких волос, спускающихся на спину водопадом, переплетаясь со свисающими побегами лавра. – Если не была с мужчиной?

Девушка вспыхнула и ничего не ответила, только глаза ее стали еще больше.

– Что же ты молчишь? – Рагнар пытался приласкать ее, с отчаянием понимая, что ни одно его движение не находит отклика в ее перепуганном и вздрагивающем теле. – Твой отец знает, что ты здесь?

– У меня нет отца, – прошелестел ее тихий, но мелодичный и нежный голосок.

– Кто же дал тебе денег? Прости, это не мое дело, и я выполню любое твое желание, но стоит ли? Может, ты проспорила подружкам?

– О чем ты? – она в недоумении уставилась на него, так и не решившись поднять руки, чтобы прикоснуться к полуобнаженному телу гладиатора.

– Ты сама решила придти сюда? Или тебя принудили твои подружки? – он повторил вопрос, все меньше и меньше понимая происходящее.

Мысли в голове крутились с бешеной скоростью – его ночь купила явно девственница, да еще и из богатой семьи. Нет ли здесь подвоха? Не ворвутся ли сейчас все рабы и клиенты ее отца, да еще в сопровождении преторианцев? И к чему? Он вроде ничем себя в глазах ланисты не запятнал, и даже уступил с этими танцевальными боями – уступил ради спасения Гайи, но ведь пошел. «Кто и в какие игры тут играет?» – прощупывал все возможные нити событий Рагнар, привыкший быть осмотрительным и осторожным еще с тех пор, когда командовал храброй дружиной на огромном боевом драккаре с вырезанной головой диковинного зверя впереди.

– Да, – снова прошелестела девушка, уже чуть более решительно. – Я увидела тебя вчера…

– И? – он постарался как можно теплее посмотреть на нее и подбодрить взглядом.

– И поняла, – выпалила на одном дыхании девушка. – Что это именно ты мне снился с детства.

– Вот как? И как же это?

– Твоя рука! – она порывисто схватила его за покрытую сплошной вязью татуировки правую ладонь. Я узнала тебя по этим узорам. И глаза!

– Дела, – протянул Рагнар, мягко усаживая ее на кушетку с изогнутым изголовьем. – И вот так узнала? По снам?

– А что тут такого? У меня хорошая память на лица.

– Да что ты? – он был раз хоть как-то завязать беседу, чтобы протянуть время, за которое можно принять решение, что же делать с девушкой дальше.

Его самомого влекло к ней неудержимо – нежная нетронутая красота манила, тихий голос завораживал, а прикосновение тончайших полупрозрачных пальчиков к его руке бросило Рагнара в жар и холод одновременно. Но она казалась ему бабочкой-поденкой с полупрозрачными крылишками, до которых так легок дотронуться – и только пыльца останется ненадолго на пальцах, асами изломанные крылышки упадут на землю.

– Правда, – совсем по-детски протянула девушка. – Меня, кстати, Юлия зовут.

– Чудесное имя. Но на привычные моему уху все равно не похоже.

– А какие привычны тебе?

– Мою мать звали Сванхвит.

– Это как?

– Белая, как лебедь. Лебяжьебелая. У нее были почти белые косы до колен. Толщиной каждая в твою руку у плеча.

– Ух ты! – в глазах девушки зажегся искренний восторг. И тут же погас. – А я вот свою маму не помню.

– Почему? – Рагнар приобнял ее за плечи, не зная, пытаться ли прилечь вместе с ней и пока просто посидеть так, ведь в конце концов, она заплатила и она хозяйка положения.

– Умерла. Давно, я уже и не помню ее. Маленькая была совсем. А после и отец.

– Болел?

– Погиб. Где-то в Сирии. Урну с его прахом только через полгода привезли. Его друг возвращался в домой, в Капую, после тяжелого ранения, завез.

– Так с кем же ты живешь?

– У дяди. Его сюда перевели недавно, несколько месяцев назад. Он где-то на севере воевал. А сейчас на хорошей должности. Своих детей боги ему не послали, жена у него добрая, хорошая, я с ней и жила все эти годы.

– Добрая и хорошая?! И отпустила?

Юлия потупилась:

– Не отпускала, скажем так. Я не спрашивала.

– И тебя теперь ищет по всему городу и окрестным болотам вся городская стража?!

Девушка мотнула головой и сняла венок, небрежно бросив его на низкий столик, уставленный вазами со всевозможными фруктами и небольшими кратерами с изысканными винами:

– Ой, может, ты поесть хочешь? – она так искренне восхитилась, только сейчас заметив приготовленное для них угощение, но не сама принялась лакомиться, а стала пытаться накормить его.

Рагнар как можно деликатнее убрал ее ладошку с засахаренными орешками от своего рта:

– Погоди, не пытайся склеить мне зубы этой детской забавой. Ну что ты в самом деле? Неужели ты думаешь, что я павлин, чтобы склевавать сладкие ягоды и орехи? Ты не ответила на вопрос, а мне моя жизнь все же дорога, – он немного лукавил, но как еще было добиться правды от этой странной особы. – Как скоро мне ждать плетку от твоих дядюшки и тетушки?

– Может, вина?

– Очередная сладкая липучка, – он опустил на стол ее руку с чашей розового густого вина. – И тебе не советую.

– А что советуешь? – она лукаво прищурилась.

– Молоко козье, – брякнул совершенно искренне Рагнар, не желая обидеть Юлию.

Она надула губки:

– Считаешь меня маленькой?

Он встал во весь свой рост:

– А то!

Юлия рассмеялась, глядя с кушетки на него, задрав голову вверх:

– Верю! Точно! Да, именно ты!

– Что? – уточнил он.

– Во сне! Я же говорила, у меня память как репейник! Я никогда не ошибаюсь на лица. Не веришь? Проверь! Я тут еще кое-кого встретила. Уж чсто она тут делает, не знаю.

– Кто это «она»?

– Офицер из дядиного отряда.

– Так, – присел снова рядом с Юлией ошеломленный догадкой Рагнар. – Как это офицер римской армии может быть «она»? Это только женщины моего народа способны взять в руки оружие и со своими мужчинами в одном строю защищать родное селение.

– Не знаю, – смутилась Юлия. – Я не спрашивала. Но дядя, когда с должности легата его перевели сюда, префектом какой-то очень страшной и важной когорты преторианцев, привез с собой несколько своих офицеров. И в том числе женщину-центуриона. Она к нам и домой приходила в гости часто, обедать. Ее тетя Гортензия хорошо принимала. Она такая веселая и красивая, и во всем понимает. И даже готовить умеет.

– Лепешки на лопате? Над костром? – хохотнул Рагнар.

– Почему? Какие лопаты у нас в триклинии? – снова надулась Юлия. – У нас вообще-то приличный дом. Мясо она готовила. С овощами. И травами. И пирожки с медом.

– Ну, хорошо. А почему ты решила, что она центурион-то? По пирожкам? Она их в форме щитов лепила?

– Как же я могла ошибиться? У меня вся родня офицеры. А она всегда в форме приходила. Я ее никогда в платье и не видела. И волосы всегда были туго заплетены в косу такую, как к голове приросшую с затылка вниз. Она обещала мне показать, как самой заплести. Но не успела, исчезла куда-то.

– Из триклиния прямо? Как дым?

– Нет, просто перестала приходить в гости. Я у дяди спросила, он сказал, что дел у них увсех по горло. Он и сам домой не всегда пообедать заезжает, тетя обижается. И ночами иногда пропадает на службе. Вернется, как по канализации лазил, грязный, усталый, в ванну и спать. А ночью опять как гонец прискачет, он доспехи с закрытыми глазами наденет, на коня и снова…

– Да, – покачал головой Рагнар, смутно догадываясь, кто же дядя у этой красавицы. – И вот пока твой дядя так рьяно защищает ваш же город, ты на его деньги ходишь по сомнительным вечеринкам да еще и ночь с гладиатором решила себе позволить?

– Ты меня решил воспитывать? Тоже мне, учителишка! – взъярилась Юлия, покраснев так, что едва не соперничала с крпныйми светло-алиыми вищнями на серебряном подносе. – Ты, наверное, и не воин вовсе! Точно, проворовавшийся грамматик!

– Кто?

– Учителишка из грамматической школы. Ходила я в такую. Отец считал, что вредно для истинной римлянки получать образование только из рук рабов-греков. Сказал, что надо быть ближе к народу, и отвел меня в семь лет в грамматическую школу нашего квартала. Мы тогда на Виминале жили. В школу с кособокими скамейками и вечно пьяным хромым отставным декурионом, который еще и ферулой по рукам бил мальчишек, когда они проказничали! Вот и представь, я сидела с грифельной доской и печеньем-буковками среди дочек фуллонов, пекарей и кровельщиков!