Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 71 страниц)
Этого было достаточно, и она, удостоверившись, что большего и сам наемник не знает, хладнокровно перерезала ему глотку.
Ренита медленно приходила в себя. Холод камня и близкое журчание воды отрезвило ее голову и заставило приподняться. Она с трудом прочувствовала свое тело и поняла, что кроме нескольких синяков, ничего и не повреждено. Даже между ног все было сухо, что успокоило ее окончательно, потому что прежде чем потерять сознание от страха и боли, она ощутила грубые руки, врезающиеся в ее болезненно реагирующу плоть, никогда не встречавшую подобного.
Она приподнялась на локте, еще крепче прижимаясь спиной к стене и пытаясь понять происходящее. Все случилось так внезапно… Она вышла из валентрудия, удостоверившись, что все раненые, включая Тараниса, спят. Перед уходом она еще постояла над постелью кельта, полюбовалась его резкими и мужественными чертами лица, которые не портила даже странная вязь синего узора. Поправила пряди разметавшихся черных волос, которые она сама осторожно промыла теплой водой в тазу, чтобы не беспокоить его перемещениями – ей было важно, чтобы он спал, пока действует крепкое снотворное.
Подхватив корзинку с необходимым, Ренита отправилась проведать велита, которого тоже отправила в камеру, а затем, скрепя сердце, решила заглянуть к Вульфрику. Идти туда одной не хотелось, и она по совету Гайи решила зайти в караульное помещение, позвать с собой дежурного надсмотрщика. А по дороге столкнулась с четырьмя мужчинами, пробирающимися через двор.
Сначала она, погруженная в свои мысли, приняла их за охранников, стоящих на внешних воротах лудуса – ее ввели в заблуждение силуэты в обычных армейских панцирях и с короткими мечами в руках. И сообразила, что охране незачем бродить именно так по ночному лудусу, она слишком поздно, когда уже пошла к ним навстречу:
– Доблестные воины, могу попросить вас об одолжении… – она осеклась, увидев незнакомые лица и отсутствие каких-либо обозначений на грудной части доспехов. Это совсем сбило ее с толку, так как на воротах стояли обычно наряды урбанариев. Поэтому лиц она могла и не запомнить – мало ли кого распишут в наряд на охрану лудуса, но уж эмблемы снять никто с них не мог.
А дальше произошло жуткое – ее схватили за волосы, сорвав покрывало, закрыли рот, чтобы она не могла кричать. Мужчины пытались выяснить, где ланиста, спрашивали что-то еще – но она была так напугана, что вообще потеряла здравый смысл и способность говорить, только билась в их руках с одной мыслью. Ей было безумно страшно, что вот сейчас, на этих пыльных и холодных камнях и произойдет все то, о чем она предупреждала Гайю и чего боялась всю жизнь. И мать пугала ее стыдом и болью того, что лишь избранным посылает Афродита в качестве подарка, и как врач, она знала, что произойдет с ее телом, как огромный чужеродный орган будет разрывать ее плоть, врезаясь в глубину ее естества, заставляя через десять лунных месяцев снова испытать еще более мучительную боль – в родах…
Ренита лежала на камнях, отползая к стене все дальше, хотя и некуда было – она уже вжалась в камень. И думала о том, чтобы Гайя, которую она узнала, уцелела бы в этой схватке. Она понимала, что кричать сейчас – только отвлечь свою защитницу. Если охрана и надсмотрщик не среагировали за все те мгновения, которые длилась ее возня с насильниками и схватка с ними Гайи – значит, они или мертвы, или пьяны, потому что празднуют благополучное и выгодное завершение сегодняшних игр.
Она удивилась циничности промелькнувшей мысли – если Гайю тяжело ранят, она просто не сможет сама дотащить ее до валентрудия…
Но вот Гайя, о чем-то пошептавшись с последним оставшимся в живых мучжиной, скрученным ею так, что он не мог пошевелиться, резко и коротко резанула его по горлу, приподнявшись над ним на коленях и приподняв его за волосы.
Покончив с непрошенными гостями и выдернув из трупов свои шпильки, Гайя подскочила к ней, принимая по-прежнему съежившуюся и дрожащую, забившуюся в темный угол за водоразборник:
– Ты кто еще тут?
А в ответ раздалось уже привычное:
– Ты не ранена?
– Ренита?! Как ты вообще тут оказалась?
– На обход пошла…
– Вставай!
– Не могу…
– Что с тобой? Ты-то сама цела? – Гайя наспех ощупала руки и ноги не переставшей трястись Рениты. – Вроде цела.
Та кивнула:
– Но не могу… Сил нет…
– Эх, – сокрушенно вздохнула Гайя, подхватывая ее на руки.
Разорванные вконец тряпки соскользнули, и на руках у Гайи оказалось совершенно голое, худое и легкое женское тело, жалкое в своей безвольности. Она прикинула, куда же ее нести – даже в валентрудии придется пронести ее, голую, мимо мужчин, которые наверняка проснутся от звука открываемой двери.
Она прикинула, надо ли закричать и вызвать охрану – все произошедшее скрыть было бы невозможно. Окровавленные шпильки она так и держала с ладони – их бы ополоснуть в водоразборнике, пока кровь не вьелась в плотную древесину, но руки были заняты Ренитой.
И вдруг еще одни быстрые шаги – блеснуло в поднимающихся проблесках рассвета, наступающего неумолимо с каждым мгновением, еще одно обнаженное тело, пересеченное у плеч белыми полосами.
– Таранис? – окликнула она кельта, узнав сразу по развевающимся длинным черным волосам.
Он подскочил к ней, внимательно глядя на ее окровавленный хитон и заляпанные кровью ноги до бедер:
– Цела? Обе целы? Ренита, милая! Как ты?
Он подхватил женщину из рук Гайи и прижал к себе. И вот тут загрохотали кальцеи охраны…
Выметнувшиеся из-за угла охранники и надсмотрщик остановились как вкопанные – и было от чего. Четыре трупа, окровавленная рыжая гладиаторша и две голые фигуры, достойные статуи на фронтоне храма Афродиты…
Разбирательства длились долго – потому что охрана действительно прозевала все на свете, обрадовавшись отсутсвию ланисты. И все создавшиеся проблемы свалились на плечи поднятого из кровати помощника – он явился босой и всклокоченный, долго ругался с надсмотрщиком и принюхивался к нему.
Наконец, распорядился трупы сложить в кучу на рогожу у стены и накрыть рогожей, а двор вокруг вымыть, чтобы не осталось никаких следов.
– Наверное, надо вызвать урбанариев, – робко предложил надсмотрщик.
– Да? А это кто?! – гневно указал на перепуганных и смущенных охранников помощник ланисты. – Фавны?!
– Ну, тогда преторианцев.
Гайя подумала, что это самая здравая идея во всей истории и понадеялась, что так и будет, а там уж сообразят прислать ее ребят. И когда будут снимать показания, она сумеет заодно и передать ценные сведения, которы наваливались, как клубок пыли на сонный кусок упавшего фрукта.
Но помощник ланисты, вопреки всякому здравому смыслу, начал вкрадчиво выговаривать охране:
– Конечно. Спекулаториев. Вот они и обрадуются тому, что вы тут напились на смене. Так что давайте, ребята, разбираться сами. Отвезем в Эсквилинские ямы.
– А патруль? – уныло протянул надсмотрщик, которому и предстояло сопровождать скорбный груз.
– А что патруль? Так и скажем, что наши после боев померли. А эта голозадая, – он кивнул в ту сторону, куда Таранис унес Рениту. – Эта нам и подпишет все документы.
– А если не подпишет? – опять тянул свое надсмотрщик. – Ты ж ее знаешь, ей как вожжа под хвост попадет.
– Тогда весь лудус будет знать, что она тут голышом бегала. Тряпки-то ее вот, валяются. Вывесим на кухне. Или вообще на чучело тренировочное наденем.
– А рыжая?! – спохватился надсмотрщик, оглядываясь на Гайю, стоящую со скрещенными на груди руками, прислонясь к стене у водоразборника, которым уже воспользовалась сполна, не обращая внимания на мужчин.
– Эй, рыжая, – окликнул девушку помощник ланисты. – Что-нибудь тебе говорил хоть один из этих, пока ты их убивала?
– Вот и ответ, – улыбнулась Гайя своей обезоруживающей улыбкой, предназначенной для таких случаев. – Я их убивала, а не вела философские диспуты.
– А эта мышь чесночная?
– Мышь тряслась и рыдала, – бестрепетно сказала правду Гайя. – Она сама себя не слышала от страха. Думаю, она и не вспомнит ничего утром, кроме кромешного ужаса.
– Хорошо, – протянул помощник ланисты. – Тогда ты на место, в камеру, и попробуй не встать на подъеме. И язык свой прикуси, а то лишишься. Для фехтования он не нужен. А вы живо вывозите трупаки.
Гайя успела пробраться к Рените только после утренней тренировки, как была, даже не тратя время на умывание, кое-как стряхнув песок, налипший на потное напряженное тело. Врач, бледная, с ввалившимися красными глазами, сосредоточенно растирала что-то в небольшой мраморной ступке.
– Как ты? – тихонько спросила Гайя.
– Все хорошо, – бесцветным голосом ответила Ренита.
– Таранис как?
– Сорвал. Все швы до единого.
– Что можно сделать?
– Ничего. Заживет, но дольше и хуже. Кстати, твои же слова. Помнишь?
Гайя кивнула – с этих слов и началось их знакомство, непонятно как переросшее в дружбу.
– Как он все же услышал?
– Не знаю. Не говорит.
– А ты спрашивала?
– Да. Он понял, что я дала ему оглушающий отвар. И обиделся. По его мнению, мужчина должен встречать боль с открытыми глазами.
– Он прав. Я бы тоже обиделась. Это тебе так, на будущее.
– Знаешь, давай до такого будущего не доводить. Будь осторожнее.
– Хорошо. Но зачем ты это сделала? Он так плох был?
– Нет. Он сцепился с этим Вульфриком, – и тут Ренита расплакалась, прижавшись к груди Гайи, не обращая внимание, что ее туника пропитана потом до последней ниточки. – Понимаешь, я жизнь прожила, все двадцать семь лет, ни один мужчина на меня не глянул. А тут днем Вульфрик, ночью эти. И Таранис…
– Ну а Таранис-то чем не угодил? Вот он как тебя любит!
– И видел меня в таком виде…
– Он был не в лучшем.
– Он мужчина.
– А ты красивая женщина. И уверяю, надсмотрщик и помощник ланисты будут молчать. Иначе им придется и о своих решениях этой ночи отчитаться. Знаешь, как говорят: «Сказал А, скажи и Б».
– Правда?
– Правда. А вот у меня к тебе будет огромная просьба. Ты не обязана. Но от этого зависит жизнь не только ланисты, но, боюсь, и моя. И что хуже.
– И что я могу? – отшатнулась от нее в испуге Ренита, количество событий в жизни которой явно превысило ее возможности понимания.
– Ты же префекта когорты спекулаторум себе представляешь?
– Тот стареющий ветеран, который купил твою ночь, а затем прислал подарки?
– Да. Сможешь его найти?
– Пойти туда? Да куда мне? Я не пройду через охрану преторианского лагеря. Кто я, жалкая рабыня-врач. Таких полно, правда, греки в основном, врачующие большие семейства патрициев.
– Тебе не надо туда идти. Ты же по городу в остальные места ходишь?
– В Субуру, в лавки со снадобьями и полотном. И в библиотеку. Ну и в храм Эскулапа. Но это же все знают. И это понятно все. Я туда годами хожу.
– Вот. А район у Дубовых ворот ты себе представляешь? За Большой Пыльной дорогой?
– Да.
– Сможешь оказаться там до часа первого факела?
– Поздновато…
– Хорошо. Завтра утром на хораприме?
– Это ж встать до рассвета! Я и так полусплю сейчас. И охрана страшно удивится.
– А когда ты обычно ходишь в город?
– В обед. Обычно это тихий момент, пока тренировок нет и никому нос не разнесут.
– Хорошо. Давай попробуем. Будь там в полдень. Он иногда приезжает домой обедать, если нет особых дел.
– А если не приедет?
– Тогда повторим.
– Гайя, ну во что ты меня втягиваешь, – простонала Ренита, стряхивая с пестика зелено-бурую массу размятой травы на кусок полотна.
– Ни во что. Уж префект наш тебя точно не обидит.
– Наш??! – отступила еще на шаг Ренита.
Гайя удержала ее за запястье и прикрыла глаза в знак согласия.
– Ты… Ты?! – не нашла слов Ренита, и в ее глазах страх заменялся восхищением. – А ты меня драться научишь?
– Конечно. Давно пора. И Таранис не откажется.
– Я его стесняюсь. Боюсь быть неуклюжей и смешной. С тобой проще. Но ты же не захочешь со мной путаться… Тебе некогда…
– Брось. Я сама решаю, что мне надо и что интересно. Ну, конечно, помимо службы.
– Так что я должна сделать?
– Подойдешь к нему. Охрану его не бойся, парни нормальные, зря не бросятся. Ты ж без оружия?
– Естественно.
– Вот. Подойдешь и скажешь, ну или крикнешь: «Хельхейма».
– Это что? – подозрительно уточнила Ренита.
– Мое прозвище на войне. Варвары обозвали. На их языке это означает «повелительница мира мертвых». Сокращенно Хель.
– Интересно. Тебя и на арене прозвали «Невеста смерти».
– Везет мне… А дальше расскажешь вот что, – и Гайя в максимально простых фразах пересказала врачу то, что обязательно должно попасть в уши префекта. – Повтори?
Ренита повторила без запинки:
– Я же запоминаю рецепты…
– Умница. Я на тебя надеюсь.
– Сейчас, закончу с перевязками, и пойду.
– Кстати, Рагнар не возвращался? В смысле через валентрудий?
– Нет, – покачала головой Ренита, и на ее лицо снова набежала тень.
Гайе пора было возвращаться на тренировку, и они расстались.
Рените было безумно страшно. Город не пугал – пугали обстоятельства. Ей казалось, что все, начиная от вопящего ослика и до вопящей тем же тембром торговки в термополии на углу Длинной улицы, смотрят на нее. Она еще плотнее завернулась в свое грубое одеяние, которому даже название придумать было бы сложно – это даже столой и паллием назвать нельзя. Причем одно из ее платьев оказалось разорвано в ночной потасовке и выброшено наводившими порядок во внутреннем дворике рабами под предводительством дежурного надсмотрщика.
«Странно, мне даже не дали взглянуть на трупы. Их же положено проверять каленым железом…»– подумала Ренита и успокоилась, потому что шипение и вонь горелой плоти ей так и не стали привычны, к тому же, чтоб накалить железный прут, надо было ждать прихода на работу кузнеца, который был вольноотпущенником и жил в инсуле за Бычьим рынком. Очевидно, помощник ланисты счел это утомительным. Как бы то ни было, Требоний заглянул к ней в валентрудий, когда она уже успела смыть со своего тела чужие прикосновения, завернуться в чистый хитон и заново обрабатывала грудь Тараниса:
– Подпиши.
Она мельком скользнула по списку из четырех ни о чем ей не говорящих имен и поставила свою подпись, скребнув остро отточенным стилом по буковому основанию кодикиллуса.
– Что это? – спросил Таранис, когда помощник ланисты вышел спешным шагом.
– Засвидетельствовала смерть. Гладиаторов, умерших от ран после боев.
– Разве кто-то умер? – он обвел взглядом спящих собратьев по несчастью.
– Это те, кого убила Гайя, – и она вкратце пересказала Терамису то, что произошло этой ночью до того момента, как он выскочил голый во двор и увидел ее на руках у Гайи.
– Гайя, конечно, воин великолепный, – кельт еле заметно сморщил нос от боли, воспользовавшись тем, что Ренита в этот момент смотрела не на него, а в плошку с растертой травой. – Но вот тебе не следовало одной ходить по ночам.
– Да? – устало переспросила Ренита. – Я живу в этом лудусе и даже не стала особо протестовать против некоторых изменений в своем статусе, именно потому, что здесь мне спокойно. И находясь среди мужчин, я для них не видима.
– А для меня? – он осторожно прикоснулся пальцами к ее подбородку, поднимая ее лицо с своему.
Она отстранилась, пожав плечами и нарочито нахмурившись:
– Подожди, не отвлекай. Тут и так… Вот зачем ты меня на руках таскал? Заново зашивать… и не понятно, за что цепляться иглой.
– Не шей. Или нет, цепляйся, как ты выражаешься, лишь бы чувствовать твои руки на груди.
Она посмотрела на него изумленно:
– Вообще-то я не ласкаю…
– Тебе так кажется. И не зачем было одурманивать меня там, в амфитеатре, – постепенно в его голосе послышались жесткие нотки.
– Для твоего же блага, – она напряглась, и он почувствовал это.
– Какого?! Заставила меня ощутить себя мешком с отрубями?! Ты понимаешь, что мне больно не сейчас, даже если бы ты начала через эту дырку ребра вынимать по одному! Мне больно, что я не смог тебя защитить! Гайе честь и хвала, но она там оказалась случайно!
– Ты бы тоже не пошел бы со мной на обход. Просто потому, что тебе там нечего делать. Я не таскаю за собой пациентов, тем более по ночам, – Ренита понимала, что опять начала грубить Таранису, как привыкла годами делать это с каждым, кто пытался хоть как-то проникнуть к ее внутреннему миру.
Он сделал вид, что не заметил ее резкости – понимал, что пришлось пережить женщине меньше часа назад.
– Я услышал бы. И услышал бы раньше, чем сквозь твой дурман. И все могло бы сложиться по-другому. Тебя бы не тронули бы.
– Да? У Гайи оказалось с собой какое-то оружие. Не понимаю, что, но какие-то то ли заколки, то ли веретена… Я видела, как она их вытаскивала после боя у трупов из шей, – одними губами, чтоб не выдать подругу, сказала она кельту, наклонившись к самому его уху, затягивая бинт на его груди, и прибавила громче и снова со сварливыми интонациями. – А ты с чем? И в таком состоянии? Слег бы там раньше меня.
Он вздрогнул от возникшей перед глазами картины издевательств наемников над Ренитой, которые могли бы происходить перед его угасающим взором, и он бы корчился бы на этих же камнях, не в силах ей помочь. «Да, Гайя, ты оказалась там вовремя, и я твой должник», – подумал мужчина, а вслух лишь произнес:
– Милая моя, ты не представляешь, как ты мне дорога… Ты это единственное, что у меня есть в этом мире. Моя родина растоптана Римом, моя честь военного вождя тоже, раз уж я попал в плен. А ты… Ты вернула смысл жизни.
– Да? – похоже, у Рениты закончились слова, но тон стал теплее.
– Да. Я ведь не собирался возвращаться назад с той свадьбы. И нарочно поддался Марсу, решив, что он легко убьет меня. Хотя бы потому, что не знает.
Вот тут остолбенела Ренита… И не нашлась, что сказать, лишь мягко уложила его на постель:
– Спи. Я не буду больше давать тебе снотворное, спи сам. Если не сможешь, то скажи. Тогда дам.
Он поймал ее руку и поцеловал:
– Не волнуйся. Засну. Ты бы поспала.
– У меня много работы…
…Она задумалась, снова повторяя его слова про себя, а руки растирали в ступке новую порцию лекарства – скоро должны были проснуться остальные. А после забежала Гайя и тоже озадачила.
И вот Ренита у ворот жилого дома в сравнительно новом квартале, начавшем застраиваться только при Октавиане – еще при Цезаре здесь были только каменоломни с розовой пуццоланой, что и дало название Пыльной улице: по ней возили на стройки повозки с этим ценным сырьем.
Сейчас каменоломни были практически выработаны и дали пристанище одной из городских тюрем – в помощь Маммертинской, не справлявшейся с тем урожаем, который ежедневно и еженощно пожинали урбанарии и вигилы. Префект вигилов отличался особенной принципиальностью, и отправлял в кандалы не только тех, кто стал причиной крупного пожара, но и тех, кто сделал все для того, чтобы пожар произошел, и только вмешательство патруля вигилов сумело предотвратить жуткое событие, когда рушатся в огненную гору семь этажей инсулы, погребая под смесью досок и штукатурки спящих жителей. Не дремали и урбанарии, вылавливая из перепутанных арочных ходов подземной канализации сомнительных личностей, сбивающихся в стаи, делающие небезопасным передвижение по ночному городу.
Район, который облюбовали аристократы, возвысившиеся при Октавиане, в том числе и те, кто не имел родовой недвижимости в городе, охранялся, как заметила Ренита, весьма неплохо. Она встретила патруль вигилов, шагавший с неизменными кожаными ведрами и топориками, посматривая по сторонам, особенно туда, откуда тянулся запах пригоревшего жира из окон домов, мелких забегаловок и открытых прилавков термополий. Попались ей и урбанарии, с непроницанемыми лицами стоявшие на перекрестке, останавливая повозки торговцев, пытающиеся проехать, не взирая на запрет, до заката.
Немолодой легионер, судя по всему, переведенный в когорту урбанариев из маршевого легиона из уважения к сединам и заслугам, устало втолковывал горячащемуся сирийцу:
– Понимаю, что фрукты на солнце поплывут. Но где-то они же были? Ты ж в ворота не сейчас прошел? Нет. Значит, было время подумать, где прохлаждать товар. А у меня предписание. Нет, не пропущу…
Ренита, высматривая нужный ей дом и пытаясь сориентироваться – не пропустила ли она префекта спекулаториев – невольно слушала этот разговор и думала, на чьей же она стороне?
Сириец, мелкий по сравнению с плечистым ветераном и еще более крепким его молодым помощником, размахивал руками, заискивающе заглядывал в лица легионеров и, наконец, попытался предложить им деньги. И тут Ренита поняла, что не она одна наблюдает за сценой на перекрестке – от стены здания совершенно незаметно отделились двое в простых туниках, ловко облегающих сильные тренированные тела. Их короткие стрижки выдавали в них военных, хотя ни доспехов, ни оружия, кроме обычных коротких мечей на простых кожаных перевязях, у мужчин не было.
Они спокойно и зашли с двух сторон и выразительно посмотрели на старшего урбанария и на сирийца. Ветеран, не дрогнув, встретил взгляд, а сириец закрутился так, как будто хотел уползти в решетку канализации, выходившую в боковую сторону.
Один из спекулаториев – а Ренита инстинктивно почувствовала, что это были они – быстро и цепко схватил сирийца так, что прохожие и не увидели ничего, кроме беседы нескольких мужчин с патрулем урбанариев, и лишь Ренита, как врач, поняла, что сириец сейчас если закричит от безумной боли в запястье, то уж точно не двинется с места даже ухо почесать.
«И вот что, мне сейчас подойти к ним и поинтересоваться, где их префект?» – подумала она с невольной усмешкой.
На ее счастье, вся эта компания, кроме ослика с тележкой, оставшихся под охраной младшего из урбанариев, удалилась, не производя лишнего шума. Причем спекулатории успели несколькими отточенными движениями проверить тележку с фруктами, безошибочно выудив из-под груды румяных мелких яблок небольшой кувшинчик, закрытый воском.
Ренита уже собралась было уходить – не стоять же ей полдня вот так у лавки с благовониями, где она даже купила после некоторого размышления можжевеловые ягоды, которые клала в одну из своих настоек. Ворота раскрылись, и на улицу выехала небольшая кавалькада из трех всадников на крупных белых конях. Префекта она узнала безошибочно – и Гайя рассказала подробно, и возраст не оставлял сомнений, достаточно было сравнить встадинка по середине и его спутников, неуловимо похожих на мужчин, только что задержавших сирийского торговца, не понятно чем собиравшегося торговать – яблоками или содержимым таинственного кувшинчика.
Она решительно шагнула вперед, уворачиваясь от широкой груди переднего коня:
– Хельхейма! Меня послала Хельхейма!
Префект услышал и дал знак охране остановиться и приотстать – а они уже едва не оттеснили женщину к краю тротуара, она успела ощутить спиной шершавый и горячий камень здания лавки и заметить, как испуганно спрятался в дверях торговец, только что так внимательно и заботливо выбиравший вместе с ней сорта сушеных ягод.
– Ты из лудуса? – он наклонился к ней совсем близко, и она невольно удивилась гибкости его немолодого тела.
Женщина кивнула, и префект прищурился:
– Что она велела передать?
Ренита подробно изложила то, что попросила запомнить Гайя, а от себя прибавила еще неизвестно зачем про свои ночные приключения и роль Гайи в них.
– Хм, – префект выпрямился в седле. – Даже не удивлен. Удивляет больше, как она решилась тебе рассказать практически все? Вы так дружны?
– Я римлянка, – и Ренита выпрямила спину впервые за несколько лет, пошедших с тех пор, как однажды утром невесть откуда взявшийся новый владелец лудуса зачитал ей документ, в котором она, происходящая из старой всаднической семьи, числилась его говорящей собственностью. И она, снова повинуясь порыву, назвала свой номен, глядя в эти уверенные и вселяющие надежду умные глаза.
Префект уважительно присвистнул и назвал несколько ее дальних родственников, успевших покрыть себя славой во славу Рима еще при Гае Марии. Она кивнула.
– Спасибо, – он сдержанно поблагодарил ее. – Передай Хель, чтобы прислала следующие сведения через два дня, надеюсь, мы сможем ее чем-то порадовать. Жду тебя. И еще… Передай ей, чтоб береглась там.
– Передам. И постараюсь помочь, если что…
– Надеюсь. – он тронул коленями коня, и приученное животное начало мерное движение.
Через два дня Ренита снова оказалась на перекрестке. Зашла в лавку благовоний, мило улыбнулась хозяину:
– Купила третьего дня у тебя можжевеловые ягоды и не разочаровалась. А пчелиная перга есть?
Торговец обрадовался, взвешивая на небольших весах дорогой товар:
– Вот ты женщина с понятием. Я же вижу, как выбираешь товар. Врач?
– Угадал, – она весело согласилась, потому что это было самое естественно оправдание частых посещений этой лавки. – А у тебя в лавке настолько качественный товар, что мне не лень зайти сюда, чем рисковать в Субуре наткнуться на пакость с подмешанным мелом.
– Это точно, – удовлетворенно заметил торговец, упаковывая покупку в керамический горшочек. От взгляда Рениты не укрылось, что заливка горлышка оказалась запечатана похоже на то, как у виденного ею сирийского кувшинчика.
Она тряхнула головой, отгоняя лишние мысли: «Я уже дошла. Стоило завести близкое знакомство со спекулаторями, как начали мерещиться враги Империи в каждом аптекаре и фуллоне. Бред».
Ренита глянула в открытое окно лавки – не показался ли префект, которого сегодня она рассчитывала встретить возвращающимся домой на обед, а не из дома. Она специально вышла чуть раньше и не стала заходить в другие лавки – товар в этой и правда был неплох.
Ее пациенты уже не внушали опасений, как в первые дни, да и скрыться от назойливых глаз Вульфрика хотелось очень. Почему-то германец-рудиарий решил обратить свое внимание именно на невзрачную целительницу, а не ее бойкую помощницу, которая приложила все усилия, чтобы оказаться в постели Вульфрика.
Так что Ренита не особо торопилась в лудус и спокойно ждала префекта, боясь лишь того, что превратности службы оставят его сегодня без обеда, и она зря потеряет время. Но вот белые кони показались в верхней части проулка, и она поспешила распрощаться с торговцем.
Префект уже сам остановился возле нее:
– Ты покупаешь лекарства в этой лавке?
– Да. А она чем-то не хороша? Скажи, не буду. Я же людей лечу.
Префект пожал плечами:
– Я же не аптекарь. И сам в аптеки не обращаюсь, да и к врачам в лучшем случае притаскивают. Не самому же туда бегать.
Ренита улыбнулась: похожую присказку она слышала и в лудусе, причем совсем недавно – от Гайи о Марсе. Догадка ошеломила ее: «Что, и Марс?! И вовсе не разочаровавшийся в жизни он легионер, едва не запивший горькую, оказавшись не у дел? А вообще, с чего бы такой молодой и здоровый воин был бы уволен со службы? Был бы в чем виноват, вряд ли бы так уж отпустили бы пить и гулять… Конечно, его и Гайю засунули в этот лудус, сыграв на жадности ланисты!»
Она не успела додумать эту мысль, вслушиваясь в тихие слова префекта:
– Передай Хель, что мне ее порадовать нечем. Поганца не смогли задержать… Так что пусть будет готова к неожиданностям, – он задумался, понимая, что в двух словах не рассказать постороннему человеку, как предатель, которого выдал Гайе наемник, сумел сбежать от спекулаториев благодаря безумному стечению обстоятельств.
…Группа его воинов зашла в съемную комнату утром, тщательно выждав, чтобы все соседи поганца ушли по своим делам и в первую очередь – отвели детишек в грамматическую школу своего квартала. Префект не хотел рисковать невинными жизнями, понимая, что поганец добром не сдастся. Он со своими ребятами, проклиная отсутствие Гайи, легко справлявшейся с задачками такого рода, тщательно продумал, кто и как зайдет по наружной лестнице на третий этаж, кто спустится по веревке с крыши шестиэтажной инсулы. Они не учли одного – положенные в таких случая для охраны подступов к зданию урбанарии были вызваны срочно, потому что делиться с ними планами заранее префект поостерегся, и прибежали по тревоге те, кто был свободен от патрулирования. Они выслушали свою задачу, толково кивнули и отправились на свои места.
И вот тут все пошло не по плану – поганец оказался настолько отчаявшимся и отчаянным, что не кинулся с оружием на спекулаториев, к чему те были готовы полностью, а молча бросился в окно, по-летнему свободное от тяжелых дощатых ставень. Падение на римскую булыжную мостовую с такой высоты должно было закончиться как минимум вывихнутой ногой – ну разве что кроме все той же Гайи, обладавшей способностью приземляться по-кошачьи, мягко и безопасно, прыгая даже с большей высоты – с большей она разве что раскатывалась, гася инерцию, и легко вскакивала после кувырка на ноги.
То ли настолько напуганный предстоящим допросом, то ли наглотавшийся каких-то хитроумный снадобий, придающих ненадолго человеку звериную силу и полное отсутствие страха, отнимая постепенно волю и разум, не испугался предстоящей встречи с мостовой и ожидающими внизу урбанариями. И все было бы хорошо – урбанариев было достаточно, но, возбужденные промелькнувшим телом и запахами прогретых в доспехах мужских тел, проходившие мимо на прогулку молосские доги, сопровождаемые неопытным рабом, лишь недавно приставленным к этим крупным и опасным животным, бросились в гущу событий. И почему-то в качестве объектов своего внимания избрали солдат, а не ускользающего из их рук поганца. Мгновенного замешательства хватило, чтобы ситуация вышла из-под контроля. А вот дальше и вовсе начались чудеса – луки наряда урбанариев оказались без запаса стрел. Вообще. На разъяренный вопрос старшего группы спекулаториев, успевших по лестницам слететь вниз, преодолевая в два прыжка пролет, урбанарии оправдывались:
– Так мы никогда в город днем стрелы не берем! Тут же людей как скумбрий в бочке! А если в кого попадешь?!
– А какого фавна вам тогда луки? По спине злодеев бить?
– Луки? Так положено же!
Осталось только плюнуть и пуститься всеми свободными силами своей когорты на поиски человека, о котором знали имя и адрес, а вовсе не описание внешности… Задача, непосильная даже для спекулаториев.
…Конечно, Рените префект ничего подобного не сказал… Но и того, что вкратце она узнала и пересказала Гайе, вызвало у девушки искреннее негодование:
– Красавцы урбанарии! Другие бы на пса посмотрели бы так, что это у него было бы замешательство на пару мгновений!
Ренита в этот момент делала Гайе массаж – это был для них тоже самый разумный способ спокойно пообщаться, особенно после того, как Марс покинул валентрудий.
– Скажи, – наклонилась Ренита к уху Гайи, удобно устроившись на ее длинных и сильных бедрах. – А Марс твой… Он тоже?
– Это имеет значение? – Гайя ловко провернулась прямо под ней, оказавшись лицом к лицу и вглядываясь в глаза Рениты, в которых плескались не только привычные страх и любопытство, но и некое подобие решимости.
