Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 71 страниц)
– Это так страшно? – демонстративно окинула себя взглядом Гайя, сидящая в конклаве Юлии в светло-розовом паллии и с длинными греческими серьгами в ушах, выглядывающими из-под падающих после римских сквозняков в беспорядке волос.
– Он же тебя не в сандалиях с серебряными бусинками этих видел, – рассмеялась открытым искренним смехом Юлия, положив обе руки на огромный, не дающий ей сидеть нормально, живот. – Ты же трирему прямо в город в доспехах привела и под флагом из своего плаща. Весь город обсуждал.
– Ну если тебе так приятнее, то можешь мною пугать, – махнула рукой Гайя, отсмеявшись, но в душе у нее скребло нехорошее предчувствие. – Когда он явится снова выклянчивать взятку?
Юлия поежилась и заметно нервно поправила шаль на плечах:
– Жду вот…
– Отлично. Тогда я не откажусь у тебя перекусить как следует. А то устала от прогулок по лавкам через все взвозы. Отвыкла.
Юлия и Гортензия радостно всплеснули руками одновременно:
– Как здорово! Мы даже не решились предложить, думали, ты, как всегда, занята.
– Мы уже привыкли, – добавила тихо Юлия. – Рагнар иногда только придет, как ему уже уходить. Я так за него волнуюсь.
Юлия обхватила сама себя за локти, выдавая прикрытую радостью по поводу визита Гайи постоянную грусть и тревогу.
Они как раз отдавали должное замечательной стряпне Юлии – легкой и сытной, и совсем простой, когда пожилой управляющий доложил о визите «достойнейшего курульного эдила». Гайя, с сожалением проглатывая последний кусочек нежной рыбы, приготовленной с душистыми овощами и приправами так, что она не подгорела и не высохла, кивнула Юлии, заметно заволновавшейся и побледневшей, и та велела пригласить эдила.
Гайя сразу наметанным взглядом распознала тип этого человека – и укрепилась в своих подозрениях взтка сама по себе не была нужна эдилу – видимо, важно было, чтобы весь Рим узнал, что семья самого префекта спекулаториев, наводящего ужас на город и все окрестные города, охотно готова дать взятку, лишь бы не остаться без воды и канализации.
Она нарочно решила остаться в тени, и вяло взяла из вазы персик, сделал вид, что целиком поглощена поеданием сочного фрукта.
Эдил обвел взглядом полупустой уже стол – рабыня сноровисто унесла пустые блюда, и поживиться было нечем.
– Что надумала, прекрасная матрона? – с ленцой в голосе обратился он к Юлии.
Гайя отметила про себя, что глаза и повадка молодой женщины, только что явно нервничавшей и боявшейся предстоящего разговора, вдруг изменились, стали собраннее и даже жестче.
– А какой ответ ты хочешь услышать? – мягким голосом поинтересовалась Юлия. – Безусловно, я не разрешу отрезать дом от водопровода и канализации.
– Да кто тебя спрашивать будет? Я уже предупредил. Да с июньских ид предупреждаю уже целую декаду. Даже больше. Сколько можно? – с раздражением проговорил эдил, копаясь в большом кодикиллусе, который держал в руках и сейчас раскрыл, что-то помечая стилом, извлеченным из-за уха.
– Очень интересно, – снова улыбнулась Юлия, прикрывая шалью живот извечным жестом будущей матери, и только это стало знаком для Гайи, что та действительно напугана, но старается не подать виду. – Кто будет спрашивать? Но ты же вошел с вопросом. Вот, ты и спрашиваешь. Значит, есть все же выход?
– Умничаешь? – уже другим, более жестким тоном поинтересовался эдил.
– Констатирую факт. И да, кстати, – Юлия показала гостеприимным жестом на сидящую в отдалении, возле Гортензии, Гайю:
– Вот моя подруга Гайя Флавия, старший центурион спекулаториев, с которой я обещала тебя непременно познакомить. Как же, такой уважаемый человек, как ты, и не знаком с такой знаменитостью!
Эдил бросил в сторону Гайи презрительный взгляд – от него не укрылись ни ее изящные серьги, ни игриво спускающаяся в ложбинку грудей цепочка с подвеской в виде крошечной рыбки, ни длинных скрещенных в лодыжках ног, обутых в легкие крошечные сандалии тонкой кожи в тон палия.
– Эта белокурая девочка? Не смеши мои калиги. Вот уж недалекий женский ум, – эдил презрительно рассмеялся. – Иметь наглость пугать меня своим знакомством с самой Гайей Флавией, и при первом же случае подсовывать под ее видом дурочку-подружку. Да эта красотка и пиратская трирема настолько далеки друг от друга, как отсюда до Геркулесовых столбов. Подумать только! Эта девочка с кольцами на пальцах могла бы удержать меч?!
Эдил отсмеялся, наслаждаясь своим остроумием и находчивостью, а затем вновь посерьезнел:
– Ну что? Никакой Гайи рядом с тобой и не стояло. И я же знаю, что муж твой варвар полудикий, и дома-то не ночует. В лес, наверное, бегает? Там ему все родное? Или от тебя уже устал, от упрямства твоего тупого? Да уж, подобралась семейка. Мамаша твоя как пыльным мешком из-за угла пришибленная тоже тебя не защитит, хоть и хозяйка дома по бумагам. Так что ты, девочка моя, влипла. Или деньги, или будешь наперегонки со своей старухой рабыней с амфорой да к водоразборничку квартальному. Ну и подружку свою приспособь, авось чуть и подкачает мышцы, чтобы хоть отдаленно на Гайю эту походить. Хотя вообще зачем такое женщине?
Эдил насладился произведенным впечатлением на четырех женщин, и снова развернулся к Юлии:
– Что рот открыла? От удивления, что придется за водой ходить? Нет денег на молодую рабыню? Или сказать что хотела? А вообще, давай, так и оставайся. Широко раскрытый рот украшает женщину. Авось и мужу своему варвару понравишься так больше.
Дальше продолжить свои славословия эдил не успел – он и сам не понял, как оказался вдавлен своим еще улыбавшимся по инерции лицом в мозаичный пол триклиния, а небольшая, но удивительно сильная ножка, схваченная розовыми ремешками сандалий с позвякивающими на них серебряными бусинками, стояла на его руке, которой он собирался только выхватить из-за пояса нож. Нож она отбрала сразу же и на всякий случай заправила привычным движением себе за пояс, проклиная, что вместо обычного широкого ремня с металлическими накладками у нее витушка из тончайшей розовой кожи, едва усиленная такой же тонкой серебряной цепочкой.
Не убирая ноги и перенеся на мгновение на нее вес своего далеко не маленького тела, девушка коротким точным ударом другой ноги отшвырнула в сторону его кодикиллус:
– А это почитаю на досуге. Дополняя все то, что ты мне сейчас расскажешь.
– Не наглей, девчонка, – пробурчал эдил, но Гайя еще сильнее завела ему за спину левую руку, за которую придерживала все это время достаточно деликатно, просто не давая встать.
– Разве это наглость? – беспечно поинтересовалась Гайя, свободной ногой подпирая такие части тела эдила, что у него пропало желание шутить. – Наглость это являться в дом доблестного офицера-преторианца, даже двух преторианцев, и в присутствии третьего офицера требовать взятку.
Эдил пробурчал уже что-то совсем невнятное, а Гайя взглядом и трогательным пожатиме плеч успокоила Юлию с Гортензией, а заодно и старуху-рабыню, сбившихся в кучку в углу триклиния сразу после того, как оттуда выскочила она и швырнула на пол через бедро изрядно надоевшего ей эдила.
– Если хотите, можете не смотреть на это жалкое зрелище. Будущим матерям приличествует только прекрасные виды. А не мокрая водяная крыса, к тому же проворовавшаяся.
Но Юлия уже взяла себя в руки:
– Мы не оставим тебя наедине с ним!
– Лучше оставьте. Нам предстоит разговор по душам, – и она легонько пнула эдила между ног. – Если, конечно, почтеннейший эдил не жаждет прогуляться со мной до лагеря нашей когорты, где мы можем побеседовать в более подходящей обстановке.
Юлия подхватила тетку и рабыню и они удалились из триклиния настолько быстро, насколько позволяли им кому возраст, кому состояние – она поняла, что Гайя не нуждается в помощниках, тем более таких, как они. Но все же, уходя, поинтересовалась:
– Вызвать вигилов или урбанариев?
– Не стоит беспокоить доблестных воигов ради такой канализационной вонючки, – бросила ей Гайя и подмигнула, зная, что выражение ее лица эдил не видит, а вот голос и тон слышит прекрасно.
– Пусти, – попытался заворочаться эдил. – Нарываешься. Я же сейчас вырвусь, и уж тебя не пощажу. Налупцую сам и вызову урбанариев. С обвинением в нападении на должностное лицо. Родители твои, девчонка, в рабство себя продадут прямо на рыбном рынке, чтоб со штарафами расплатиться.
– Родители мои в Элисии, так что не угадал, – спокойно ответила ему Гайя, еще крепче выворачивая руку и отгибая на ней большой палец так, чтобы он почти прижимался к запястью. – Поговорим?
– О чем? – простонал, сдаваясь, мужчина, проклинающий уже день и час когда польстился на щедрую оплату и согласился скомпрометировать семейство префекта грозных спекулаториев. Он понимал, что сестерции просто так никто не раздает, и что на следующий же день после получения им взятки от семьи префекта об этом знали бы и в Сенате, и на Форуме, говорили бы в каждой бане и лавке.
Та охота, которую развернули спекулатории вдруг на взяточников и продажных чиновников, естественно, не всем понравилась. Они и сами были не рады, что копнули так глубоко – начали же с лже-последователей Изиды, прикрывавших неведомыми и будоражащими воображение золотой и праздной молодежи, спокойно живущих на те деньги, что веками зарабатывали их отцы и деды в тяжелых боевых походах по всей Ойкумене под знаменами Гая Мария, Суллы, Марка Красса и Юлия Цезаря. А выяснилось, что размах трагедии больше, чем и предполагали – и приверженцев зловредного культа оказалось много, и жертвоприношения Изиде утекали золотыми ручьями в Египет, чтобы оттуда шли новые псевдожрецы, на эти же деньги и подготовленные, а с ними – модии дурманящий отравы. Нашлись и предатели в самом Риме – не просто со скуки решившие принять участие в диковинных церемониях и вкусить дурманных сновидений, но и вполне серьезные молодые, здоровые мужчины, которым по не понятной для спекулаториев и Октавиана Августа причине оказалось приятнее и интереснее не служить в легионе, неся славу Рима на своих копьях и принося славу своей фамилии, а повернуть оружие против родного города. И вот постепенно спекулатории раскручивали этот страшный змеиный клубок – Гайя накануне слушала префекта, в некоторых моментах даже боясь вздохнуть. Они с Дарием и Марсом, а затем и с Кэмиллусом уничтожили целую поганскую сеть с торговлей пленными легионерами и доставкой вражеских воинов под их видом да еще и на вленных римских кораблях. А вот задание Кэма и Дария провалилось больше года назад, и теперь они расхлебывали последствия одной крошечной ошибки в тщательно спланированном деле. Больше всего Гайю насторожило то, что Кэм и Дарий, по выводам префекта, не сами провалились. И зря корил себя год почти Кэм за неосторожно сорвавшееся с губ ругательство. Их предал кто-то из своих. Фонтей еще раз напомнил ей об этом, когда посетовал, что пришлось пойти на такой жестокий в отношении ее друзей обман – он рассказал, как страдала и рыдала Ренита несколько месяцев после «гибели» Гайи, и у девушки сжалось сердце, ведь Ренита ни разу не намекнула и не упрекнула ее.
Но вот сейчас, держа распростертого на полу и изрядно напуганного не только болью, но и ее затянувшимся молчанием эдила, Гайя мысленно и слезы Рениты вписала ему в счет – если бы не такие, как он, не понадобился бы весь тот фарс с погребальными кострами.
– Излагай. Внятно, – приказала она эдилу, пнув его слегка между ног носком сандалии. Ее обнаженные пальцы с покрытыми пурпуром ноготками напряглись и тоже добавили силы удара – Гайя никогда не жалела, что еще совсем маленькой девочкой тайком от матери брала уроки у греческой рабыни-танцовщицы, развлекавшей частых гостей в триклинии ее родителей. Гречанка была из древнего рода, не особенно молода, но с прекрасной выучкой и закалкой, скрывавших ее истинный возраст, зато знала огромное множество древних танцев, требовавших от исполнительницы не откровенно-соблазнительных жестов, а истинного владения телом как тонким инструментом, позволяющим виртуозно ткань полотно чарующего танца. Маленькая Гайя с замиранием сердца смотрела на кружения и полеты танцовщицы, поднимающей своих зрителей к высотам древнего и чистого искусства Терпсихоры, а затем прокралась к ней в комнату, которую занимала ценная рабыня, нуждавшаяся в особом режиме и месте для постоянных тренировок. Очевидно, та заметила какие-то задатки в упорной и гибкой девочке с удивительным чувством ритма. Но стала ее учить – а может, просто было жаль унести с собой в могилу рано или поздно это искусство, почти не востребованное в нынешнем Риме, скатывающемся к более плотским утехам даже в танце. С четырехлетнего возраста Гайя выучилась у нее многому, что потом помогло и в боевой карьере – первые уроки презрения к боли и усталости она получила именно от гречанки-танцовщицы. Она же и научила девочку подниматься на самые кончики пальцев напряженных ног, что оценила впоследствии Гайя – тренированные пальцы ног разили без промаха, влетая недругам или обидчикам под спускающиеся на бедра пластины доспехов. И гордая осанка, с которой носила Гайя тяжелые доспехи и украшенный конским хвостом шлем центуриона – тоже были заслугой тех уроков до седьмого пота. Когда малышка от боли и усталости сворачивалась в клубочек и засыпала прямо в углу, а отдохнув, снова поднимала преданные глаза на свою наставницу, поражая даже ее усердием.
– Что именно ты хочешь знать? – извивался все больше мужчина, и в его голосе была уже паника.
Гайя специально дожидалась этого момента, и теперь могла задавать свои вопросы и диктовать условия совершенно уверенная в том, что слова ее падают на подготовленную почву.
– Как обычно, ничего особенного. Кто послал? Заметь, я даже не спрашиваю, сколько заплатили.
– Пять тысяч сестерциев, – взвыл эдил.
– Да о чем ты? Это твое личное дело. Заработал на полраба, и молодец. Домашнее хозяйство тоже надо укреплять, не все же радеть о городском коммунальном хозяйстве.
– Измываешься? – выдохнул он, теряя последние остатки мужества.
– Да что ты, – ласково ответила Гайя, снова отвешивая пинок.
– Не надо, пожалей, у меня только одна дочь, а так хочется сыновей, – эдил нес уже полную околесину в предчувствии возможного непоправимого увечья.
– Да о чем ты? – снова беспечно поинтересовалась Гайя. – Хотя знаешь, думаю, даже дочери не нужен такой отец, который готов продать Рим оптом и в розницу.
И вот тут эдил рассказал ей все… Впрочем, глубокого откровения в его рассказе для Гайи не прозвучало – он лишь фактами косвенно подтвердил то, о чем они накануне говорили с префектом, да еще и подтвердил давнюю догадку ее и Дария, что канализационные рабочие закрывают глаза на тайные подземные работы в подвалах некоторых домов, лишь бы не касались подводки воды да заплатили за молчание.
– Ну хорошо, – она вложила в голос как можно больше усталого сарказма. – Все рассказал? Можно убивать? Или еще подышишь, а заодно позаговариваешь мне зубы?
– Ты убьешь меня? Но я же все рассказал… а моя дочка, а жена…
– Но ты же все рассказал. Сам утверждаешь. И зачем же ты мне дальше нужен? Ну хочешь, – она говрила совсем нарочито лениво и устало. – Вызову наряд урбанариев. Отправлю тебя в Маммертинскую тюрьму. Хочешь?
– Нет.
– Отлично. Тогда будешь мне и дальше время от времени рассказывать свои увлекательные сказки.
Эдил согласился…
Гайя была довольна, что удалось хотя бы попытаться перевербовать гада – ведь единожды предав, остановиться уже трудно, а мужчина был явно не великого ума, так, мелкая сошка и стяжатель, и должность-то свою получивший тоже благодаря взятке, потому так легко и вымогающий их с других.
Эдил был несказанно доволен, что остался жив после встречи с офицером спекулаториев – особенно после всего, что рассказывали именно об этой Гайе, вроде как в одиночку захватившей пиратскую трирему и освободившей две центурии пленных солдат. Он здраво рассудил, что если уж играть, то по-крупному, и сливать сведения спекулаториям даже как-то почетнее, чем вообще неизветсно кому.
Эдил убежал спиной вперед, и, очевидно, где-то натолкнулся на Юлию, не упустившую возможности быть в курсе событий, потому что та ворвалась в триклиний настолько быстро, насколько позволял живот:
– Гайя, ты его отпустила? Гайя, он тебя не ранил? Гайя, а что с нами будет?
– Тише, тише, не столько же вопросов сразу! Как видишь, я даже платье не помяла. И готова перекусить еще раз после общения с козлом, дай только руки помою.
– Ой, конечно, – всплеснула руками Юлия. – Тем более, что водопровод у нас остался.
Гайя и правда брезгливо вымыла руки, после того, как дотрагивалась до взмокшего от страха мужчины – даже его тело источало вонь страха, а не тот здоровый и естетственный запах натруженного сильного тела, который приобретали после тяжелых тренировок или сражений ее товарищи.
– А что за шум без драки? – в триклиний ворвался Рагнар, увидел Гайю, подхватил на руки и закружил по просторному залу. – Гайя, умница наша, вернулась?
Он поцеловал ее в нос, затем поставил на пол, поцеловал Юлию – совсем по-другому, в губы, долго и нежно, а после снова обернулся к Гайе:
– Что-то эдил вышел из наших дверей на полусогнутых и меня не узнал. Не знаете, девочки? Юлия, вода хоть на сегодняшний вечер осталась? Так хочу помыться как следует перед ужином. Пока ехал домой, все думал, что уже придется тебе мне ковшиком на спину лить.
Юлия и Гайя спрятали улыбки, а Гортензия, вошедшая в триклиний, уточнила:
– Как я поняла. Он зашел предупредить, что все претензиии по водоотводу к нашему дому сняты.
* * *
– За мужество и героизм, проявленные…. – голос императора, молодой и звучный, разносился под сводами парадного зала Палатинского дворца.
Снова они стояли в одном строю – префект, Гайя, а теперь и Дарий с Кэмиллусом. Гайя вздохнула про себя – Марса рядом отчаянно не хватало. И, хотя его имя было названо в приказе о внеочередном присвоении следующих званий, ей хотелось, чтобы он сам это слышал и порадовался вместе с ней. Тем более, что в прошлый раз она невольно смяла друзьям праздник – и Марс, вместо того чтобы отмечать с ней и друзьями радостное событие, летел с ней, бесчувственной, на руках в свой дом. А теперь и к ней вернулось родительское гнездо – а самого надежного и верного друга, чтобы поделиться радостью, рядом нет.
Торжественная церемония закончилась, они отсалютовали императору и покинули зал с тем, чтобы через несколько часов вернуться сюда по приглашению императора на праздничный пир, причем уже в нарядных одеждах, приличествующих их положению в обществе, а не парадной форме.
Гайя улыбалась направо и налево в ответ на поклоны и улыбки. Женщины старались прикоснуться к ней невзначай, потрогать короткие локоны, падающие на стройную шею, рассмотреть затейливые украшения и изысканно уложенную складками столу. Она слышала перешептывания за спиной:
– Нужели это она?
– Скорее, посмотрите! Это она! Та самая Гайя…
– Не верю… Белокурая красотка… Чья-то любовница, взлетевшая высоко. Откуда у центуриона…
– Трибуна…
– Да какая разница! Или офицер, или пурпур на ногтях. А она вообще накрашена по последней моде!
– Поверь, я сам видел как…
– А я видел награждение.
– И я видел награжение. А как она такие груди спрятала бы под панцирь? Не влезут…
– Ты так много понимаешь в женских грудях?
– Можно подумать, ты в доспехах понимаешь.
Она бы и засмеялась бы в иной ситуации, но сейчас старалась улыбаться всем милой улыбкой, сберегая на губах нежно-карминовую подкраску, сделавшую их еще более четкими и выпуклыми.
Резкий контраст образов и ее нынешний благосклонный вид начали приносить плоды незамедлительно – вокруг Гайи постепенно образовалась кучка мужчин, наперебой приглашающих разделить именно с ними пиршественное ложе в триклинии на предстоящем ужине. Она не отвечала никому из них ничего определенного и лишь иногда пересекалась взглядом с прикрывавшем ее Дарием, тоже одетом не в форму, а в белую тогу с пурпурной каймой и с лавровым веночком на голове.
Наконец, к ней через расступившуюся толпу приблизился сенатор Марциал – красивый, не сломленный годами и воинским трудом мужчина, с горделивой осанкой и истинно римскими чертами лица. Лавровый венок венчал его по-прежнему густые, но совершенно седые, по-военному коротко остриженные волосы.
– Вот ты какая, доблестный трибун Флавия, – он протянул ей руку и поприветствовал крепким рукопожатием, вызвав у присутствующих очередной вздох изумления, связанный с сегодняшней необыкновенной гостьей пира – уж очень не вязалось это рукопожатие двух воинов с темобразом, в котором явилась Гайя на пир, а уж невольно взбугрившиеся мышцы на правой руке – тем более противоречили тончайшей ткани ее нарядной столы и широкому чеканному браслету в виде змеек на виноградной ветке, закрывавшему левое запястье. По поводу ее браслета тоже успели пошептаться женщины:
– Под браслетом жуткий горелый шрам!
– Как ты разглядела?
– Мне сказала вольноотпущенница Клеома, когда приходила мне обихаживать ногти к сегодняшнему празднику.
– Да ты что! Вот понятно, что у нее нет мужчин. Кто на такое любоваться захочет?
– А сейчас что, шмели вокруг нее вьются? Да она всех мужчин вокруг себя собрала. Ясно ведь, чем в армии промышляла.
– Просто так трибунами не становятся. Еще должность аквария какого или эдила даже можно где взятку дать, где народ умаслить к выборам. А звание… Оно все же кровью и потом добывается.
– Ха-ха… В постели во время этого дела тоже потеют, да еще как…
Гайя сжалась, услышав всю эту гадость в который раз за своей спиной, повторяемую на разные лады. Она знала цену своего пота и своей крови – но ведь не будешь же кричать об этом на всю пиршественную залу, украшенную гирляндами живой троянды и ярко горящими лампионами с хорошим, не издающим чада, маслом.
Но ее поддерживали глаза Дария и телохранителей, стоявших за спиной сенатора Марциала. С их появлением женская часть собравшихся в триклинии оставила Гайю в покое, бросая украдкой жадные взоры на двух белокурых красавцев с обнаженными торсами, украшенными татуировками и бесстрастным выражением мужественных лиц, украшенных необыкновенными глазами – василькового и изумрудного цветов.
Она приняла приглашение Марциалла и разместилась рядом с ним и его супругой, дородной, ухоженной матроной с милыми добрыми глазами, сразу же ставшей рассказывать Гайе про своих многочисленных внуков. Мужчины, добивавшиеся половину вечера ее внимания, разочарованно отстали, но постарались занять места поближе, чтобы заодно снискать и возможность поближе пообщаться с сенатором, пользовавшимся в Риме большим уважением.
Среди этих мужчин, как отметила сразу Гайя, было много офицеров, практически не принимавших участие в боевых действиях – в большинстве своем их карьера так и сложилась в Риме, ведь должен был кто-то с молодыми глазами и свежими силами вести всю ту мелкую штабную работу, которую не повесить на умудренных опытом военначальников и не доверить обычным скрибам. Эти лощеные, с прекрасной выправкой офицеры привыкли пользоваться вниманием благородных римлянок, невольно принимая на себя то восхищение, которое женщинам свойственно испытывать к воинам. Вот только они были перед глазами постоянно и в самом лучшем виде, а легионные офицеры если и появлялись в городе, то в основном ненадолго, покрытые полевым бронзовым загаром тех частей тела, что не прикрывались доспехами, часто ранеными, и, подлечившись, получив очередной приказ или новое назначение, вновь покидали город. Да и в городе они не стремились особо кружиться в обществе – они стремились каждое совободное мгновение провести со своей семьей в преддверии долгой новой разлуки. И просто отоспаться. А штабные труженики оставались…
Вернувшись домой под утро и засыпая после ванны, Гайя с ужасом думала, что уже вот-вот наступит рассвет, а днем ей предстоит новое развлечение – посещение женской половины терм в обществе нескольких матрон, заинтересовавшимися ее дружбой на вчерашнем пиру. Но, так как приглашение исходило от супруги сенатора Марциалла, она решила согласиться, тем более это входило в круг непременных развлечений окружения императора и отказ был бы воспринят с новой вспышкой сплетен.
* * *
Женщины расположились на широких мраморных скамьях, застелененных белоснежными простынями, и полностью обнажились, не обращая внимания на снующих вокруг юношей-рабов, тоже почти обнаженных, лишь в небольших, мало что скрывающих набедренниках. Гайя немного замешкалась, снимая нижний хитон – она бестрепетно раздевалась до сублигакулюма и в бане лудуса, и купаясь в речках со своими товарищами где-нибудь на стоянке или в лагере. Но эти юноши обладали странным, неприятным взглядом, заставившим ее внутренне содрогнуться – внешне красивые, хорошо сложенные и, как и положено массажистам и банщикам, обладали хорошей мускулатурой. А вот выражение лиц и глаз ясно давало понять, что они не воины ни разу, и даже не те гладиаторы Лудус магнус, которые разыгрывали полунастоящие бои в триклиниях. Они заискивающе ловили благосклонные взоры богатых матрон и подобострастно подбегали в к ним со своими флакончиками ароматных масел, начинали растирать их белые, не видевшие солнца тела, подернутые мягким жирком.
Гайя едва не оттолкнула подскочившего к ней юношу-грека, попытавшегося помочь снять ей хитон терракотового цвета, удерживающийся на плечах лишь тонкими лентами, а вокруг груди украшенный вышивкой и оборкой, подчеркивающими ее упругую пышность. Тончайшая полупрозрачная сирийская ткань окутывала ее, едва прикрывая до середины бедра, едва скрывая нос дракона, «бегущего» по ее боку и бедру.
– Прекраснейшая матрона, – юноша попытался заглянуть ей в глаза, но тут же отвел взгляд, – Позволь помочь тебе. И я способен доставить тебе удовольствие… пока что хорошим нежным массажем. А там ты и сама решишь, что делать дальше. Все, что прикажешь…
– Я уже готова приказать, – она все же выцепила его взгляд. – Исчезни на стадий от меня.
Она сказала это очень тихо и с милой улыбкой – со стороны никто бы и не подумал, что она так жестко обошлась с банщиком. Но юноша подхватил принесенную небольшую амфору с маслом и полотенце, поспешив к другой посетительнице, встретившей его сладкой улыбкой в преддверии ласковых прикосновений.
Избавившись от непрошенного помощника, Гайя огляделась вокруг. Ее внимание привлек огромный бассейн кальдария, доверху, вровень с полом, налитый прозрачной и даже на вид холодной водой. Она оценивающе посмотрела вглубь бассейна, прикинула, откуда будет удобнее нырнуть, чтобы не попасть на уходящие в воду мраморные ступеньки, а затем быстрым движением сбросила хитон и, не в силах справиться с искушением оказаться в прохладной чистой воде и подальше от похотливых взглядов массажистов, прыгнула в воду.
Она услышала, как единодушно ахнули женщины, обернувшиеся на едва слышный всплеск воды, куда она погрузилась без всяких брызг. Гайя нарочно постаралась проплыть мимо них как можно ближе ко дну, чтобы за рябью воды не так бросились в глаза ее татуировки, но их все же заметили.
– А что это у нее на спине?
– Неужели не отмыла грязь?
– Какая грязь, она же в Риме уже две декады.
– Причем в своем доме живет, и с подведенным водопроводом.
– Да она разве умеет ею пользоваться? Мне вот Клавдия говорила, эта Гайя вроде совсем девчонкой сбежала из дому. Ванны с тех пор и не видела?
– А, понятно! Столько лет не мылась! Проросла грязью.
– Ужас! И в общий бассейн?!
– Да что ты болтаешь, Филомена?! Смотри, как она плывет. Значит, уж хоть в реке какой плавала.
– Фи… Плывет, как настоящая рыба… Это так неженственно. Она же летит, как трирема под парусом…
Гайя вынырнула, вдохнула побольше воздуха в сразу полегчавшую от обилия воды грудь и снова погрузилась в прохладные глубины, стараяясь как можно дальше уплыть от их голосов, среди которых услышала все де рассудительный голос супруги Марциала:
– Перекратите же, подруги! Она все же боевой офицер, и вряд ли вам пристало ее судить.
Гайя плавала целый час или даже чуть больше – она сделала несколько кругов по краю бассейна, проплыла несколько десятков раз туда, обратно и по диагонали и не столько устала, сколько заскучала. Но она хотя бы успокоилась и уже была готова снова спокойно и улыбчиво взглянуть в глаза своим благоприобретенным приятельницам, с которыми предстояло общаться до конца этой операции, а там кто знает – все же любое знакомство ценно возможностью получения информации, и Гайя это хорошо сознавала.
Она вылезла из воды, не удосужившись подплыть к лестнице, а просто выметнув свое взбодренное долгим плаванием тело на край бассейна и выпрямившись во весь рост. Женщины ахнули второй раз – они наконец-то разглядели рисунки на ее теле во всей красе. Тут уже не выдержала даже здарвомыслящая и несколько испытавающая неловкость за бестактность остальных супруга сенатора Марциала:
– Дорогая, а эти рисунки означают какой-то воинский обет?
Она с благодарностью взглянула в глаза этой женщины, пытавшейся помочь ей найти свое место среди женщин Рима:
– Можно считать, что и так, – и поспешила накинуть на себя простыню, наблюдая, как остальные матроны, в особенности постарше, едва не уронили челюсти на пол, а несколько довольно молоденьких девушек посматривали на нее с нескрываемой завистью.
– А можно взглянуть еще раз? – приблизилась к ней одна из них, судя по всему, пришедшая сюда с матерью и боящаяся резкого ее замечания. – Пожалуйста, одним глазком.
Гайя развернулась спиной и приспустила простыню до ягодиц, снова слыша вздохи и перешептывания. Она почувствовала тоненькие любопытные пальчики девушки на спине и сделал шаг вперед – еще не хватало, чтобы девчонка нащупала глубокий шрам под лопаткой, ставший почти незаметным от игры светотени рисунка, умело сделанного Кэмом.
На остаток дня Гайя снова стала основной темой для разговоров, и вечером в триклинии к ней обратился тихонько один из офицеров ее лет, красивый, в меру упитанный щеголь. Он подошел к ней с чашей вина и попросил бросить туда лепестки троянды из ее венка, что считалось признаком особого расположения друг к другу пирующих. Гайя не стала спорить – все равно троянда уже начала вянуть в душном, напоенном запахами разнообразной еды и благовоний воздухе триклиния.
– Несравненная Гайя, – присел рядом с ней офицер, а она заметила легкое, еле заметное движение Дария, переместившегося тоже поближе. – Скажи мне как офицер офицеру… А что там за таинственный рисунок у тебя на спине?
Она подняла бровь, и тот счел это разрешением и заглянул ей за спину, а Гайя позволила столе немного сползти, обнажая лопатку.
– Хм… Однако, – задумчиво протянул мужчина. – Выглядит возбуждающе.
