Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 71 страниц)

– Гайя, – деликатно дотронулся до ее локтя Друз, заметив, когда они входили в штабную палатку и оказались лицом к лицу, что она глубоко задумалась. – Ты готова слушать?

– Да. Естественно, – встрепенулась она, силой воли заставляя себя полностью отрешиться от воспоминаний о ласковых поцелуях и нежных ласках Марса.

– Взгляни, – подтолкнул он к ней несколько исписанных скорописью табличек.

– Это допрос, который я вела. Вчера ночью. Чем ты хотел меня удивить?

– Знаю, – кивнул Друз. – А вот теперь взгляни на это.

– А это кото же вы отловили? И почему не вызвали меня?

– А мне ты уже не доверяешь? – хохотнул друз, протирая свой турмалин краем туники. – И Таранису?

– Таранису?! Он не с семьей?

– Он же не умеет кормить грудью, – пожал плечами Друз. – Устроил своих и вернулся. Кстати, просил передать тебе слова благодарности, если встречу тебя первым. Ренита успокоилась, когда поняла, что не так уж и далеко от лагеря твой дом. И вообще-то… Вообще-то ближе, чем дом Марса…

– И чудесно. Если новому врачу понадобится помощь и совет, она сможет быстро оказаться здесь, – пропустила Гайя мимо ушей подколку Друза. – Я могу пустить коня в скачь. А Ренита наверняка предпочтет идти пешком или ее повезут, а с двумя всадниками конь так не разгонится.

– Логично, – согласился Друз. – Давай обратимся к делу. Мы случайно перехватили сообщение. Понимаешь? Случайно! А сколько их дошло до адресата?!

– Кто писал? Кто адресат? Кто нес?

– Нес, как ни странно, офицер…, – Друз устало опустился на свой табурет и закрыл глаза рукой, унимая пульсирующую боль от бесконечной писанины при свете чадящих масляных светильников.

– Писал кто?

Друз встал, прошел к выходу из палатки, обошел ее, судя по времени отсутствия, вокруг и вернулся.

– Гайя… Не ожидал. Честно. С той самой истории с этой гадиной Помпонием я был уверен, что все наши воины просеяны сквозь такое мелкое сито, что подобные вещи просто исключены.

– У любого правила есть исключения, – Гайя постаралась ответить спокойно, но в ее душе творилась невероятная буря.

– Наверное. Утешает, что мотив преступления был совершенно разным. Помпоний был вредителем сознательным, для которого совершенно все имело денежную ценность.

– А для этого? И ты так не сказал, кого же именно задержали? – сердце замерло в груди Гайи в ожидании имени. Она безумно боялась услышать имя кого-то из тех, с кем делила опасности сражения и радость победы – и больше всего опасалась оговора, который тоже нельзя было исключить. Друз кристально честен – но и ему могли подсунуть неверную информацию. Рим помнил проскрипции, которые сотрясали всю империю при Сулле Счастливом – Гайя много слышала противоречивого о тех годах от тех, кому довелось это застать и выжить. И уже на ее юной памяти приходил к власти Октавиан – жестко и кроваво.

– Офицер из обычной преторианской когорты. Те, кто несут охрану дворца. Стоят на посту у всех входов и выходов.

– Странно. У них нет сведений о действиях нашей когорты. А из того, что ты мне дал прочитать, все встало на свои места. И Ксения, Рыбка наша, погибла даже не от дикого стечения обстоятельств. И уж вовсе не от того, что недоученной выпустили. Она была готова. Но и враги были готовы их встретить. И шла бы я на этом месте, сам Дарий, Марс, да кто угодно… Результат был бы тем же.

– Именно. Их ждали.

Гайя еще раз сосредоточенно пробежалась глазами по записям допросов:

– Ничего не понимаю. Какая ему была в том корысть? О деньгах, вообще об оплате здесь ни слова. А знаешь, была бы убежденность, я бы пожалуй, была бы готова увидеть в нем человека. Помнишь ту жрицу с иголками? Вот она, пожалуй, да старый жрец, который пытался меня завербовать, вызвали определенный интерес как противники. Потому что их вела искренняя вера в то, что они делают.

– Как и нас.

– Как и нас. Просто они ошиблись в выборе дороги.

– Знаешь, Гайя, – невесело улыбнулся усталый Друз, почти не спавший уже несколько ночей. – Что мне в тебе нравится, это твоя уверенность.

– А что не нравится? – она резко подняла на него глаза и всмотрелась в чуть сузившиеся от усталости зрачки мужчины.

– Трудно сказать. Ты идеальна. Жаль, что остальные нет. Так что будем делать?

– А мотив у него какой? Именно это от моего понимания ускользает.

– И от моего.

– Могу я с ним сама поговорить? После Тараниса-то это проблематично.

– Можешь. Приказать привести?

– Да.

Гайя ожидала, что арестованного офицера не введут, а внесут – предателей не жаловали нигде, а в преторианской гвардии тем более. Но довольно молодой парень сам держался на ногах, хотя половина его лица заплыла сплошным синяком, а руки были связаны в локтях за спиной. Конвоировавшие его двое спекулаториев, в одном из которых Гайя узнала Вариния, брезгливым движением приказали ему опуститься на табурет напротив Гайи.

Девушка еще раз внимательно оглядела задержанного, припоминая, где и когда конкретно она могла видеть его во дворце, так как сама находилась там довольно много, а уж став личным телохранителем императора тем более. Сейчас, с распухшим лицом и почти закрывшимися от этого глазами, он был малоузнаваем.

– Тебя били при допросе?

Арестованный качнул головой, словно улавливая смысл ее слов, и медленно ответил:

– Нет. Когда брали. Вернее, уже по дороге сюда.

– Вот как? А что же ты не сопротивлялся при аресте? Сразу осознал вину?

– Скорее, не понял, что уже попался.

Гайе понравилось, что парень пытается держаться спокойно и даже немного иронично, и она еще больше почувствовала сомнения в душе – а вдруг его все же оговорили, или обстоятельства самым причудливым образом сложились сами по себе так, что все улики сошлись на нем.

– Теперь ты понимаешь, за что был арестован? И в чем тебя обвиняют?

– Да. Я же все уже рассказал. Как есть. Мне нечего скрывать.

– Кроме одного. Кто отправил тебя с письмом?

– Сам.

– Смысл?

– Что ты от меня хочешь? – задержанный облизнул языком покрытые запекшимися корками разбитые губы, и Гайе с одной стороны было жаль его, потому что она на собственном опыте знала, как ему больно и неприятно, а с другой ей самой хотелось ударить его с ноги так, чтобы он завалился на утоптанный пол палатки, еще раз приложившись об ту землю, которою пытался предать. – Я все сказал. Вину признал. Можете отдать меня ликторам. Можешь и сама перерезать горло, застрелить, срубить голову. Я же тебя знаю, видел, как ты дерешься! Давай, сруби с одного удара, как рубила на тренировочном поле соломенные чучела! Ну же, трибун!

– Прекрати истерику! – рыкнула Гайя.

Она подошла к парню и, борясь с противоречивыми собственными чувствами, нежно коснулась избитого лица, произнесла с грустью и сожалением:

– Что-то я не верю, что он сам такое придумал. К чему? Ваша когорта не обижена жалованием. Поганцы эти тебе ни до, ни после не нужны. Зачем?

Офицер уронил голову на грудь, чтобы не встречаться с ее пронизывающим взглядом – понимал, что еще одна встреча глазами, и он расскажет все. Как влюбился в величественную красавицу Ливию, как императрица снизошла до него, простого декуриона, стоявшего у дверей ее конклава. Прикосновение Гайи до судорог в ногах напомнило ему такое же касание его лица холеными пальцами императрицы, унизанными кольцами – ее рука была мягкой, не такой крепкой и жесткой, как ладонь трибуна, в которой он, несмотря на покрывавшую ее нежную кожу, почувствовал равную себе силу.

А Гайя снова дотронулась до него – убрала со лба несколько прилипших в крови и поту прядей коротко остриженных темно-русых волос, осторожно пощупала скулу:

– Не сломана, – она ободряюще взглянула на парня. – А остальное заживет на три дня, обещаю.

– Меня казнят через три дня?

– Мне кажется, есть более разумные варианты. Мне уже понятно, что ты в чем-то запутался. Или кто-то тебя запутал. Выход есть. Будем исправлять твои ошибки. Сам поможешь задержать остальных гадов. Если захочешь, конечно.

– Враги Рима это и мои враги. Я же присягу давал!

– Да? И сам дал, сам нарушил?

– Но ведь я. И мы все, и ты, доблестный трибун, мы присягали Сенату и народу римскому. И императору. А императрица разве не то же самое. Что и император?

– Тебя Ливия послала? – быстро спросила Гайя, и парень не успел опустить глаза, в которых она все прочитала. – И ты был так восхищен тем, что супруга императора почтила тебя своим вниманием, что был готов для нее сделать все? И шею себе свернуть?

– Всего лишь отнести записку тем людям, о которых она заботится… Она сказала, что не может же в открытую посещать инсулу на Аргилете.

– Понятно все с тобой.

Гайя мучительно соображала – основное решение родилось уже у нее в голове, но теперь предстояло объяснить свой выбор и ребятам, и Фонтею. Ей самой было жаль этого красивого и сильного парня, поддавшегося на совершенно понятную всем уловку – влюбился в жену императора и решил выразить ей свою преданность, даже не задумавшись, что стремления у Ливии и Октавиана могут быть разными и не обязательно направленными на благо Рима. Но из-за его сумасбродной влюбленности погибла Рыбка и тяжело ранен Рутилий… И если с Рутилием он еще сможет сам объясниться, то помочь погибшей девушке-воину уже нечем, как и Дарию. Сердце Гайи сжалось еще мучительнее – она знала, что Дарий находится в храме Беллоны, но это не может продолжаться бесконечно, он должен будет собрать волю в кулак и вернуться к своим обязанностям.

– Ты же знаешь, чем закончились твои действия? – она спросила как бы невзначай, присаживаясь на край стола и перебирая в пальцах забытое Друзом стило.

Арестант шумно выдохнул:

– Знаю… Твои ребята по дороге объяснили, – он, поморщившись, дотронулся плечом заведенной за спину руки до покрытой коричневой коркой скулы, попытался потереть, чтобы унять зуд в собирающейся заживать ссадине. – Поверь, я не хотел. И скажи… Это правда, что тот, которого насмерть положили, девчонка была?

Гайя сдержанно кивнула:

– А в чем разница? Погиб наш товарищ, подготовленный воин. И да, красивая молодая девушка. Любимая девушка. Раз уж для тебя влюбленность не пустой звук и толкнула тебя на такие странные поступки, то попробуй понять чувства того, кто ее любил.

– И кто? – глаза парня стали совершенно больными.

– Это не имеет значения.

– Так что я могу сделать, чтобы расстаться с жизнью не просто так. А еще и принести пользу Риму? Ты начала говорить об этом… Прошу, помоги. Я поступил, как ничтожная самовлюбленная тварь. Думал только о себе. Мне и правда льстило, что сама императрица обратила внимание на меня, обычного солдата, молча стоящего у дверей ее конклава.

– Офицер преторианской гвардии это уже не «обычный солдат», – рявкнула Гайя. – И думать учат в гвардии прежде всего. Те, у кого сил много, а с головой дружбы не водится, камень рубят в каменоломнях!

– Виноват… – парень опустил голову еще ниже, но затем весь как-то подсобрался, поднял голову и уже уверенно взглянул в глаза трибуна. – И готов искупить. Может, ты оставишь свой меч на краю стола? И сама выйдешь на несколько мгновений подышать воздухом?

– У тебя ж руки связаны. Забыл? – глаза Гайи сверкнули насмешливо, и декурион понял, что трибун нарочно провоцирует его или проверяет способность мыслить взвешенно.

– Не забыл. У тебя хороший боевой меч, и я это вижу. Так что одного движения мне хватит перерезать веревку на руках, а второго вогнать меч себе в живот. Антония же никто не обвинил после этого в трусости.

– И сил у тебя хватит? – Гайя снова заглянула ему в глаза, с радостью обнаружив, что того смятения и отчаяния, которое было в самом начале допроса, там уже нет. – А знаешь, у нас в когорте есть воин, который родом с далекого севера, с земель, лежащих за Альбионом. Так у них воин вспарывает себе живот, втыкает меч в землю и ходит вокруг него, наматывая на лезвие свои кишки. Думаю, это несколько сложнее.

Декурион посмотрел на нее расширенными глазами:

– Так не смог бы… А вот выйти на арену к тиграм или своими руками казнить там в поединке пленных наемников вполне готов.

– Хорошо. Это лучше, чем ликторы с розгами. И даже лучше, чем упасть на собственный меч. Я и хотела предложить тебе схватку с наемниками. Но не на арене. И скорей всего, ты не вернешься с это операции, она будет действительно самоубийственной. Но если выживешь, то тебя простят. Даю слово. Кровью искупишь вину.

– Что надо сделать? – в глазах парня снова Гайя заметила перемену чувств, теперь они засветились радостью и облегчением.

– То же самое, что и делал, когда по недомыслию вредил Риму. Передать письмо. Ну и наврать немного.

– И всего то? А дальше?

– А дальше будешь жить. Наверное. Если поганцы тебе поверят. Во всяком случае, отвлечешь их любым способом, пока остальные наши смогут войти, – она вынула нож, висевший у нее на груди, прокрутила в руке, исподволь наблюдая за реакцией своего подопечного, а затем одним взмахом разрезала веревки, которыми были стянуты его руки и ноги. – Разомни плечи и запястья.

Она убрала нож, продолжая изучать парня, который совершенно не дрогнул, когда она взмахнула ножом у него перед лицом, а затем резко завела клинок за спину.

– Зовут тебя как? – нарушила она воцарившееся молчание.

– Гней Луканий.

– Так ты старинного плебейского рода? Надеюсь, твоим родственникам еще не успели сообщить о том, что ты задержан по подозрению в государственной измене и лишен офицерского звания…

– Как лишен?! Уже?!

– А чего ждать?

– Я думал, лишат вместе с головой.

– Нет. А с головой ты просто не дружишь, вот и попал в переделку. Так что, Гней Луканий, у тебя есть возможность не дать старухам Паркам оборвать твою нить. Назад не вернуть, и Рыбку тоже не вернуть. Но позора избежишь.

Гайя вызвала конвой и передала им воинам обретшего привычную осанку декуриона, без лишних подробностей велев молодым воинам отвести его помыться и показать врачу:

– Он должен быть готов до следующей ночи.

Вариний взглянул на нее безумными, побелевшими глазами из-под надвинутого налобника шлема, и она уточнила:

– Готов сражаться.

– На арене? – тихо спросил ее мгновенно успокоившийся Вариний, сам прошедший суровое испытание гладиаторскими боями и сохранивший благодарность в отношении Гайи, трижды спасшей ему жизнь.

– Нет. На арене для него было бы слишком просто.

Вернулся Друз, как только стук шагов конвоя стих за палаткой.

– Гайя, а хочешь знать, для чего нашей милостивой императрице понадобилось вдруг посылать столь странные предупреждения врагам империи?

– Не знаю, – честно призналась Гайя. – Ливия не глупа. И Октавиана она ценит. Не знаю насчет их чувств, и не нам их обсуждать. Но на предательницу она не похожа. Я ж ее так или иначе во дворце вижу часто. И говорить о гнезде измены на Палатине… Нет, я бы не стала торопиться. Тут что-то нечисто, как и с этим Луканием.

– Угадала. Прости, не все свои источники я даже тебе назову. Просто поверь. Но Ливия не предавала Рим. Она просто уничтожала тебя. Надеялась, что ты сама пойдешь на штурм, и потому и посоветовала убивать сразу именно тех, кто зайдет в окно. И смею уверить, она не остановится.

– Меня?!

– Тебя. Приревновала к Октавиану. Тебя надо срочно снимать с дежурств на Палатине. Она уверена, что Октавиан влюблен в тебя. И не с мечами упражняется с тобой, а как бы поделикатнее выразиться… с мечом иного свойства…

– О боги… – Гайя со стоном опустилась на пол, сжимая голову руками.

– Я уже предупредил Фонтея. Да и Волк вошел в норму, так что не переживай.

– О чем именно мне не переживать? – тихо прорычала смертельно бледная девушка, сверкая глазами. – О том, что сама императрица меня ревнует к императору?! О том, что Рыбка по сути заслонила меня собой?! Об этом? Да лучше бы я там и правда сама оказалась, проще сразу всем стало бы…

– Да что ты говоришь такое? – в свою очередь рыкнул на нее обычно невозмутимый Друз. – Что ты тут расселась? Вот потому и не хотел говорить… Но от тебя скрыть ничего невозможно… проболтался, дурень!

– Хорошо, – Гайя рывком вскочила на ноги и оправила перевязь с мечом. – Не любит меня и ладно. Я не медовая слива. Но откуда она узнала о готовящейся операции?

– Подслушала. Она это любит. Подслушать. Подсмотреть. Поднюхать. Октавиан с Фонтеем разговаривал недавно очень серьезно. Его по-прежнему тревожат жрецы Изиды. Их активность.

Гайя сжала пальцами виски – голова разламывалась от всего, что навалилось на нее сейчас.

– Друз, надо докладывать Фонтею план операции на следующую ночь.

Мужчина кивнул:

– Тебе дать табличку и стило? Будешь разрабатывать?

– Придется, – она присела к столу, поплотнее обернув вокруг плечей плащ в холодной уже по-осеннему палатке.

– Дария отзывать из отпуска будем?

– Нет.

– Кого берешь?

– «Кого берешь»? – переспросила она. – То есть для тебя уже понятно, что отряд поведу я сама?

– Естественно. Квинт один не справится. Кэмиллус и Рагнар при сенаторе. Марс и Волк при императоре.

– Вот и ответ.

Вечером накануне операции Гайя оставалась совершенно спокойна. За остававшийся у них вечер и день они успели несколько раз отработать все детали захвата жреца, которого должен был выманить Луканий.

Луканий был уже здесь, рядом с ней и ребятами, и Гайя отметила про себя, что новый врач свое дело знает – лицо парня выглядело почти нормально, опухоль сошла, а синяки и ссадины для молодого воина были обычным делом.

Она еще раз окинула ребят пристальным взглядом, уточнила детали операции:

– Квинт, задача твоей группы проломить стену. И сделать это очень быстро. Перегородки в инсуле, сами знаете, – обратилась Гайя уже не только к Квинту, а уже ко всем его ребятам. – Витрувий писал про них «плетня и мазня».

– Ну да, – кивнул один из спекулаториев посолиднее. – Ивняк, обмазанный штукатуркой и забеленный. Пнешь и развалится.

– А вот несущую стену не завалить даже баллистой. Это учтите, – подал голос другой воин.

– Не волнуйся, трибун, – Квинт был, как всегда, спокоен и по-сельски размерен. – Мы приготовили и молот, и даже топор на всякий случай. Такой, каким вигилы пользуются, германский, на длинной ручке.

– Молодцы, – кивнула Гайя. – Учтите, что придти туда мы должны очень тихо, ничем себя не выдав.

– Пешком по одному пробираться будем? – деловито осведомился кто-то из ребят.

– Не совсем по одному, – Гайя еще раз оглядела сосредоточенных и собранных воинов, готовых выполнить любой ее приказ. – Небольшими группами. По двое, по трое. Доспехи по минимуму. И все тщательно спрятать под плащи, благо, сейчас прохладно.

– А этот? – брезгливо кивнул на Лукания Тит, один из лучших воинов когорты, тоже глубоко переживающий гибель Рыбки и горе Дария.

– Луканий? – переспросила Гайя, нарочито называя его по имени. – А у него тут основная роль. Он заходит спокойно через дверь, поднимается на третий этаж и заходит в ту съемную квартиру, где обитают поганци. Которых только он в лицо и знает. И которые знают его. Пусть не с лучшей для нас стороны, но сейчас это хорошо. Надеюсь, они ему поверят.

– А наша тогда какая задача? – с долей презрения уточнил Тит. – Этого… Лукания… от его же приятелей спасать?

– Нет, – серьезно ответила Гайя. – Ваша задача взять их там всех живыми. Это не наемники, это самые настоящие жрецы. За их египетское происхождение не поручусь, но они все известные в своих кругах шишки кипарисовые. Так что Луканий нам даст время и отвлечет.

– А затем мы проламываем стену и входим. Вяжем жрецов, – подвел итог Квинт.

– Именно так.

– А ты? Ты мне доверишь вести группу? – Квинт проверил ножи, закрепленные на поясе, надетом сразу поверх туники, без доспехов, и завернулся в обычный серый плащ, в каких ходило полгорода ремесленников и вольноотпущенников.

– Естественно. Тем более ты этих ребят знаешь лучше. Мне придется взять на себя руководство всей операцией. И быть готовой принять срочное решение, если что-то пойдет не по плану.

Гайя по примеру Квинта тоже завернулась в плащ – но не мужской, из грубой шерсти, а в плотный, но более изящный, окрашенный в спокойный темно-зеленый цвет и ниспадающий красивыми складками до самых подошв ее кальцей. Плащ надежно скрыл темные браки и короткую тунику, затянутые широким ремнем с прикрепленными к нему несколькими ножнами для разных ножей. В которых Гайя знала толк. Тут были и метательные, и тяжелые боевые ножи, предназначенные для отчаянной рукопашной схватки. Еще несколько небольших метательных ножей было закреплено на левом предплечье девушки.

– Ого, – хмыкнул с уважением Тит, разглядев весь этот арсенал. – Ребята. Я на тренировке видел, как трибун с этими игрушками управляется. Поганцам не позавидую.

– Если все пойдет так, как мы намечаем, – негромко и неторопливо ответила ему Гайя. – То поганци и не увидят ничего этого. А вот поговорить с ними после… Именно ради этого все и затеяно.

Обговорив еще некоторые детали, они разошлись в густеющие сумерки и двинулись в город через разные ворота.

Гайя стояла у трехэтажной инсулы, занимавшей не весь квартал, а только небольшую часть улицы в довольно приличном квартале Квиринала. Она куталась в свой зеленый суконный плащ, край которого надвинула на голову. Черная ткань, который они прикрывали лица во время захватов поганцев, была у нее, как и у остальных спекулаториев на этот раз, наготове засунута за ремень. Гайя своими зоркими глазами уже высмотрела всех, кто должен был собраться возле этого ничем не примечательного дома.

Внешне картина на улице никак не изменилась – стояли и мирно беседовали три молодых парня, громко обсуждая, какие подарки хотели бы получить их подружки, и перемежали разговор взрывами хохота. Недалеко от них два мастеровых возились с держателем для факела на наружной стене дома у входа в небольшую лавку благовоний, приколачивали какую-то рогулину большим молотом. Еще двое мужчин рассматривали выставленный в лавке неподалеку товар шорника – уздечки хорошо выделанной кожи, украшенные бляхами с чеканкой, изящного плетения хлысты, попоны.

Незаметно от снующих по своим делам горожан все они переглянулись между собой и стали неторопливо приближаться к входу в дом. Прошагал бодрой и безмятежной походкой молодой парень в простой тунике и коротком армейском плаще, и со стороны можно было подумать, что он так стремится на свидание со своей подружкой, получив несколько часов свободного времени в награду за доблесть, проявленную в каких-то своих состязаниях, потому что на лице молодого офицера были заметны следы недавней рукопашной схватки, но осанка была гордой, а глаза веселыми. Вот он оглянулся вокруг, словно хотел удостовериться, что летя сюда на крыльях купидона, не перепутал улицу и дверь.

Никто из прохожих не заметил, что молодой офицер обменялся стремительными взглядами с высокой стройной женщиной, чьи выдуваемые резким ветром золотистые кудри так красиво контрастировали в сумерках с тканью ее плаща. Женщина провела какое-то время в лавке благовоний, выбрала небольшой пузырек сирийских духов, перебрав все и найдя единственные, не обладающие тяжелым пряным ароматом. Она расплатилась серебряными сестерциями, чем сразу же снискала симпатии лавочника, постаравшегося тут же предложить взыскательной и искушенной покупательнице посмотреть еще что-нибудь из своего лучшего товара. Красавица не отказалась и даже приобрела вслед за духами небольшую выточенную из красного дерева коробочку с карминовыми румянами. Она убрала покупки в карман своего плаща, поболтала с лавочником о пустяках и еще раз поразила его своей осведомленностью в качестве и ценах всех ухищрений женской красоты. Наконец, попрощавшись с торговцем и пообещав заглянуть в конце месяца. Когда придет новый товар из Сирии, она вышла на улицу, с наслаждением вдыхая свежий воздух после духоты лавки.

Тут она и переглянулась с проходившим мимо офицером – молодая красивая женщина и стройный крепкий парень, они не вызвали подозрения ни у кого. Парень зашел в здание, а женщина неторопливо прошла по улице и скрылась в арке, ведущей во внутренний двор, где располагались наружные деревянные лестницы, ведущие к полукрытым галереям, опоясыващим здание с задней стороны. Женщина поднялась на третий этаж и скрылась в темном коридоре.

– Готовы? – одними губами спросила Гайя ребят, тоже постепенно просочившихся сюда.

Они молча кивнули, избавляясь от всего лишнего и закрывая лица черными масками, осатвлявшими одни глаза – что и делало когорту спекулаториев столь таинственной и пугающей не только для злочинцев, но и для добропорядочных граждан. Впрочем, граждане при всем страхе перед ними, видели в спекулаториях единственную надежную силу, способную истреблять такого скользкого врага, как приспешники Изиды, сманивающие их сыновей и дочерей такой жизнью, о которой не могли помыслить ни Нума Помпилий, ни Катон Порций, ни сами они, выросшие еще на идеалах Юлия Цезаря.

Гайя и Квинт внимательно вслушивались в происходящее за тонкой стенкой. Вот раздался стук в дверь, невнятное бурчание немолодого мужчины в египетским акцентом, выясняющего, кто стучит в дверь и что хочет. А затем они услышали чистый и спокойный голос Лукания:

– Меня опять попросили передать письмо. Та особа, которая благоволит к твоей семье, почтеннейший…

– Да? Давай сюда. Но вот подсказывает мне чутье, что тут что-то не так. В прошлый раз ты не солгал, наши сумели вовремя подготовиться, но все равно этих преданных псов императора оказалось больше. И наш друг оказался в плену. Неужели наша общая знакомая не попыталась вызволить его?

– Наверное, пыталась. Я человек небольшой, у меня есть мои поручения, я их выполняю.

– Да? – снова недоверчиво переспросил египтянин, и Гайя напряглась. – А ты что сделал?

– Я? Вот письмо принес. Разве этого мало?

– Ну расскажи тогда, ты сам где службу несешь? Что делаешь? Да ты не стесняйся, проходи, садись. Вина налить?

– Да я не пью.

– Еще скажи, по девкам не бегаешь.

– Эх, – недостаточно искренне, по мнению Гайи, вздохнул Луканий. – Есть такая слабость.

– А девкам деньги нужны. Хочешь же прирабатывать и ничего особо не делать? Просто будешь нам рассказывать, сколько вас, чем занимаетесь, кого охраняете. И есть ли еще такие же жадные до денег и удовольствий товарищи у тебя?

Луканий замешкался, выбирая правильный ответ, но тут сзади них раздался голос немоложой женщины, выползшей зачем-то на галерею:

– Вот столпились тут! И ходят, и ходят. Чего спрашивается? Что здесь забыли? Вы же здесь не живете все? А столпились. Или напьетесь, или белье с веревок украдете. И девку приволокли! – женщина заметила Гайю, и ее было уже не остановить. – Молоденькая такая, а бесстыжая! Это же надо! Ночь на дворе. А она с парнями шляется неизвестно где!

Гайя не пыталась утихомирить ворчунью, предоставив это ребятам, которые могли обаять кого угодно, подольстить и поулыбаться даже такой злыдне. Ее волновало другое – не услышал бы египтянин и не соотнес бы ее слова с угрозой себе. К тому же спекулатории не знали, сколько людей находятся в комнате за перегородкой и ждали фразы Лукания, в которой он и должен был попытаться сообщить им, к чему готовится.

Но вот она поняла, что нить разговора за стеной чуть утеряла и теперь там творится нечто неожиданное – в разговор включились еще четыре мужских голоса, и их обладатели явно не писцами трудились. И сам разговор уже шел на резких тонах, и мужчины угрожали Луканию, а затем Гайя услышала звук извлекаемого из ножен клинка. Она знала, что у посланного ею на верную смерть парня из оружия только обычный нож на поясе, и против пяти противников ему придется трудно.

Девушка решительно сняла и свернула плащ, бросая его на сложенную в углу стопку плащей ребят, и натянула маску.

– Ты куда? – зашипел Квинт.

– Туда, – она показала пальцем вверх. – Через галерею на крышу, а оттуда в окно.

– Там же ставни. Таранис и тот посмотрел и сказал, что полежит на соседней крыше для подстраховки, но ставню пробить не сможет. А горящими стрелами пожар устроит.

– Вот потому и пойду. А вы отвлечете, пробивая стену.

– Квинт, – подошел к ним Тит. – У нас проблема. Эта стена не ивовая перегородка, а кирпичная.

– Прекрасно, – бросила, убегая, Гайя. – Больше шума.

Она кошкой вскарабкалась на крышу галереи, цепляясь за тонкие оструганные доски, и перебралась на крышу, крытую глиняной черепицей. Ей пришлось распластаться, чтобы не сбить и не заставить хрустеть тонкие пластинки обоженной керамики, и стелиться по ним до ската вверх, а оттуда вниз на другую сторону здания, выходившую непосредственно на улицу. Она встретилась глазами с Таранисом, которого почти не было видно под плащом, сливающимся по цвету с подернутой кое-где серым лишайником черепицей. Таранис кивнул ей утвердительно и снова приник к крыше дома напротив, взяв наизготовку лук.

Гайя осторожно нащупала и покачала руками край крыши, окаймленный деревянным желобом для отвода дождевой воды – он был прочен и выдержит ее вес, если не налегать на него слишком сильно и долго. Девушка еще раз заглянула вниз, удостоверилась, что правильно нашла окно, закрытое ставнями, и еще раз получила кивок Тараниса. Она уцепилась рукам за желоб, дала своему послушному гибкому телу соскользнуть вниз, раскачалась и разжала ладони, влетая с размаху в ставни согнутыми ногами, обутыми в неизменные армейские кальцеи.

Легкие доски поддались напору, и она влетела в полутемное помещение, освещенное лишь парой масляных светильников. Очевидно, их было больше, но пара сосудов уже были опрокинуты в драке и на общее счастье, не успели разгореться, потому что фитили оказались сразу же затоптаны.

В комнате, порядком разгромленной в борьбе, Луканий отбивался от наседавших на него нескольких мужчин, вооруженных кривыми египетскими короткими мечами. Гайя сама удивилась, как долго мальчишка сумел продержаться один, с ножом, к тому же уже получивший несколько ран, обильно заливавших кровью и его, и пол вокруг. Часть крови на полу принадлежала одному их египтян, чей труп валялся под ногами сражающихся.

Гайя сразу же ворвалась вихрем в схватку, даже не успев выхватить нож – и первым же ударом подломила колено одному из жрецов, заставляя того отползти в угол. Второго она оглушила мощным ударом ноги в челюсть, а с третьим сцепилась на ножах, слыша за спиной, как грохает в стену молот, выбивая кирпичи. Стук молота, падающие обломки, посыпавшаяся сверху штукатурка, удары собственного сердца – все слилось внутри нее в сплошную боевую музыку, и тренированное тело делало свою работу само, а мозг холодно и быстро все происходящее. Она понимала, что силы Лукания на исходе и что нельзя убивать с таким трудом выслеженных поганцев, в руках которых была сосредоточена вся торговля дурью в римских притонах.

Но вот кусок стены вывалился почти на нее, едва не ударив куском кирпича по незащищенной ничем, кроме тонкого черного лоскутка голове, но только оцарапав обнаженное плечо. Она успела извернуться, а жрец от неожиданности потерял скорость, и Гайе не составило труда свалить его и плотно прижать к засыпанному штукатуркой деревянному полу.