Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 71 страниц)
Дарий глянул через улицу – внизу лежал Аргилет, ставший непривычно тихим из-за того, что на подступах к кварталу урбанарии заворачивали и пускали в объезд все повозки и отправляли пешеходов окольными путями. На крыше инсулы напротив он заметил Тараниса, почти полностью слившегося с черепицей благодаря холщовому плащу, умело окрашенному луковой шелухой. Это постаралась Ренита. И об этом знала вся когорта, хотя ни Ренита, ни тем более Таранис сами никому не распространялись – и не секрет, но и что тут обсуждать, считали они.
Он спустился к своим ребятам, с которыми предстояло пролететь единым ураганом по лестницам и коридору шестиэтажной инсулы до четвертого этажа, где окопались на явочной квартире наемники. В ушах мужчины звучал тихий и счастливый смех Ксении:
– Милый мой командир! Мы снова встретимся сразу после победы!
Он тогда не смог ей ничего ответить – только нахмурил брови, стесняясь Рутилия, который вряд ли что и услышал, закрепляя им обоим веревки за конек крыши.
Дарий достал меч и приготовился. По его сигналу должны передать условный сигнал Таранису, который в свою очередь, даст знак Рыбке и Рутилию.
Все было точно рассчитано – и сколько им надо, чтобы пробежать наверх, потому что уже тихо и осторожно, под видом разносчика угля для жаровни, который продавали упакованным в небольшие мешочки, его боец Тит прошел весь предстоящий им путь, запомнил и передал каждую неровность в ступеньках и каждый изгиб коридора. Дарий знал, что сигнал попадет на крышу как раз тогда, когда они пронесутся основную часть дороги – и действительно встретятся уже в комнате на четвёртом этаже, успев принять на себя основную часть схватки.
Они ворвались в полутемное помещение, пропитанное затхлым запахом горелого дешевого масла в светильнике, немытых мужских тел и жареной мелкой рыбы. Дарий с ходу вырубил ударом ноги в живот бросившегося на него наемника, заметил окровавленную голову Рутилия, распростертого на полу среди каких-то тряпок и разбросанных мисок, два трупа с торчащими в глазницах стрелами, еще один труп на полу посередине комнаты. И навстречу ему уже бежала его Рыбка:
– Командир… – и вдруг медленно опустилась ему на грудь.
Дарий подхватил невесомое тело девочки на руки, еще не веря в случившееся – на ней не было видно крови, а шаги, которые она сделала к нему, были привычно легкими.
Ребята скрутили оставшихся в живых двоих поганцев и придавили их к полу, словно морские звезды, в ожидании распоряжений командира. Двое склонились над Рутилием, перевязывая наскоро его раны и пытаясь напоить водой.
Дарий опустился на одно колено, прижимая к себе Рыбку:
– Что ты? Испугалась?
– Нет, – ее глаза снова лучились счастьем и покоем. – Устала. Спать так хочется.
– Нет! – Дарий понял, что произошло, и зашарил руками по ее телу, никак не нащупывая мокрых и липких пятен крови. – Не спи, говори! Где больно?
– Ну, вот опять ты мне ничего не разрешаешь, – нежно, тихо и совсем сонно пробормотала девочка, устраиваясь в его руках поудобнее, прижимаясь лицом к его плечу.
– Да что угодно позволю, – Дарий попытался не застонать сам, стянув с нее маску и обнаружив восковую бледность на ее всегда румяном и свежем личике. – Не закрывай глазки! Посмотри на меня.
– Ты красивый… – послушно разлепила тяжелеющие веки Рыбка. – И так хорошо держишь на руках. Ты будешь хорошим отцом.
– Конечно, – поцеловал он ее, пытаясь передать свое теплое дыхание ее холодеющим на глазах губам.
Он сдвинул с ее лица черную ткань, и буквально по губам прочитал то, что попыталась сказать ему Рыбка совсем неслышным, шелестящим голосом:
– Он родится весной… все будет цвести…
Дарий едва не закричал, постигая смысл ее слов. Перед глазами пронеслись все их безумные ночи любви, жаркие объятия и искреннюю, откровенную страсть юной жрицы. И вот тут его пальцы нащупали рукоятки двух ножей, вонзившихся совсем рядом в ее грудь так плотно и глубоко, что кровь не смогла вытекать наружу.
Рыбка вздрогнула и ненадолго открыла глаза – посмотрела еще раз на Дария, вздохнула и снова тихо задремала у него на руках, наливаясь свинцовой тяжестью и обвисая всем телом.
Мужчина выпрямился со своей скорбной ношей на руках, и ребята расступились, пропуская командира к выходу. Его помощник быстро сориентировался и взял командование на себя – предстояло еще доставить в лагерь и допросить задержанных, да и состояние Рутилия не радовало, потому что юноша так и не пришел в сознание.
– И Рениты, как на зло, нет, – тихо пробормотал Тит, придерживая голову товарища, пока остальные поднимали его на руки.
– Похоже, Рыбке нашей уже и сам Эскулап бы не помог, – также тихо отозвался его напарник. – Не повезло девчонке. Просто не повезло. Ни ошибок ничьих, ни случайностей. Просто Фортуна не так крутанула колесо.
Тит кивнул, соглашаясь:
– Что поделать. Все мы рискуем. И есть за что. По крайней мере, она погибла победительницей. Судя по всему, грло поганцу она уже смертельно раненая перерезала. И командиру крикнуть успела. А то бы в спину пропустил.
– Ее же Гайя сама часто тренировала. Могла бы Рыбка ей на смену вырасти.
Мужчины подняли своего раненого товарища и стали осторожно выносить на улицу вслед за Дарием.
Дарий шел с мертвой девочкой на руках как во сне. Те ступеньки лестницы, которую его отряд преодолел за считанные мгновения, сейчас казались ему бесконечной дорогой в царство Аида. С каждым его шагом тело становилось холоднее и тяжелее – так ему казалось, и он объяснял это тем, что рыбка все дальше уходит от него по полям асфоделий, к лодке Харона.
Он вспомнил ее, смеющуюся, бегущую обнаженной по обманчиво зеленой поверхности болота – ее могли убить десятком стрел, но никто не решился, настолько она казалась неземной и нереальной с этой розовой кожей, светлыми развевающимися волосами за спиной, букетами цветов в руках… Дарий проклинал себя – зачем он позволил ей встать на путь воина, зачем разрешил участвовать в боевой операции? Хотя второй голос и подсказывал ему – тысячи воинов доживают до старости и почетной отставки, а такие же тысячи людей гибнут от нелепых случайностей, и все это в руках богов.
Маска свалилась с запрокинувшейся головы девушки, когда Дарий встал, и шпильки не выдержали тяжести навалившейся на них косы – роговые дуги еле слышно звякнули об пол, и светлые волосы скользнули по его бедру.
– Женщина, – ахнул кто-то из стоявших внизу людей, то ли чиновник из магистратуры, то ли управляющий инсулы.
– Воин, – веско возразил Друз, стоявший внизу в ожидании пленных.
Друз задумался на мгновение, тихо ахнул и рванул в дверь, пропустив ребят, выносивших раненного.
– Ты куда понесся? – буркнул Тит, которого Друз едва не снес.
– Да допрашивать сейчас некого будет! – на бегу рыкнул Друз. Увидев Дария с телом Рыбки на руках и ее безвольно плещущуюся косу, он понял, что сейчас оставшиеся с пленниками ребята из отряда Дария могут сотворить, чтобы отомстить за девушку.
Дарию подвели коня, и он, по-прежнему не выпуская Рыбку из объятий, словно надеялся согреть и оживить своим дыханием, вскочил на него. Он не производил впечатление обезумевшего – мужчина внимательным взглядом проследил, как погрузили на повозку Рутилия, справился о его состоянии у капсария, заменявшего теперь на выездах Рениту и вполне справлявшегося со своим делом. Капсарий, конечно, не врач, но с него много и не требуется – не дать истечь кровью и доставить в лагерь как можно скорее, не причинив по дороге лишних страданий.
– Ренита, береги себя. Ты умница, все будет хорошо. Рыбка поможет. И Таранис у тебя золотой. Кстати, я с ним поговорила, он не возражает перебраться в мой дом. Все же ребенку не место в военном лагере, а в госпитале тем более.
– В твой дом? – Ренита сосредоточенно взглянула на подругу, уютно расположившуюся на своей койке с подвернутыми под себя ногами. – А ты?
– А я зашла попрощаться, – будничным голосом ответила Гайя, затягивая какой-то ремешок на снаряжении, с которым возилась. – Меня переводят в Испанию. Командиром форта где-то на побережье.
– И ты молчала? – у Рениты выпало из рук шитье.
– А я сама только сегодня утром приказ получила, – небрежно улыбнулась Гайя, но Рените показалось, что и в ее глазах, и в голосе и в этой осторожной неяркой улыбке сквозит боль.
– Когда уезжаешь?
– Утром.
– Гайя… – Ренита расплакалась, подбежав к подруге и обнимая ее за шею. – Береги себя. Мне очень страшно.
– Отчего? Там теплое море, которого мне так не хватает. И это повышение по службе. В Риме мне не смогут при всем желании предоставить должность, соответствующую моему званию, – Гайя вытерла Рените слезы тыльной стороной ладони и погладила по вздрагивающей спине. – Вспомни, ты сама мне пророчила стать легатом! А в провинции это возможно.
Ренита улыбнулась сквозь слезы – ее душило жуткое ощущение того, что они видятся в последний раз, и что сама Гайя это тоже прекрасно понимает. Служба в провинциях лишь немногим приносила богатств и последующий покой, хотя воинской славы добавила очень многим достойным легионерам и офицерам. А вот те, кому доставались богатства и удавалось с накопленным вернуться в Рим, не особо любили вспоминать подробности, хотя часто громко заявляли: «А вот когда я служил Риму в Сирии…». Не любили вспоминать и те, кто привез оттуда только шрамы и фалеры – но они действительно ничего не рассказывали.
– А как же Марс? – спохватилась Ренита.
– Мы не выбираем себе ни назначений, ни в какой компании ехать, – тихо и горько рассмеялась Гайя, и у Рениты опять заныло что-то внизу живота от предчувствия. – Наша жизнь принадлежит Риму. Согласна?
Ренита кивнула, вытирая слезы.
…Палящее солнце нагрело доспехи так, что Гайя не выдержала и сняла шлем, приторочив его к упряжи коня. Она торопилась успеть в форт до заката – везла не только полученные в Кордубе приказы, но и письма своим ребятам, ведь в их забытый богами и затерянный в прибрежных скалах угол не сунется ни один виатор без дополнительной охраны. Вот уже пару месяцев она командовала этой небольшой римской крепостью, и была совершенно счастлива, несмотря на разлуку с друзьями. Но в пришедшей из Рима почте были письма и ей, и Гайя не стала вскрывать их сразу, а решила наслаждаться новостями в покое, вглядываясь в почерки Марса, Кэма и Рениты, словно слыша за строками чернил на пергаменте их голоса.
Наместник, который вызывал ее, был благосклонен к единственной виденной им когда-либо женщине-офицеру, да еще такой красивой и умной. Он не делал попыток навязаться к ней в любовники – но уважением проникся сразу, как только взглянул сначала в представленные ею документы, а затем и в глаза, жесткие, уверенные, настоящие глаза бывалого воина.
Двое сопровождавших ее молодых солдат, тоже мучающихся от жары и обтекающих потом под тяжелыми доспехами, с тоской поглядывали на плещущееся внизу, под каменистой узкой дорогой, море.
Гайя прочитала их мысли:
– Не сейчас. Нам осталось-то всего ничего. Естественно, отпущу вас искупаться. И не одних, ребят еще возьмете. Сами же знаете, как тут неспокойно.
– Трибун Флавия, а ты не перестраховываешься? Я тут почти год, и ни одного ибера не видел. А ты два месяца, – набрался храбрости от жары и усталости один из легионеров.
– Не видел, говоришь? – усмехнулась она, легонько направляя коня поводьями. – Верю. Видел бы, не говорил бы такого. А может, и вообще уже не говорил бы.
Она снова задумалась, глядя впереди себя. Конские копыта мерно цокали по каменистой пыли, окружающие дорогу с одной стороны кусты с глянцевитыми темно-зелеными листьями пронзительно пахли под горячим солнцем. С другой стороны дороги все так же равнодушно раскинулось море, в котором Гайя заметила вдалеке парус рыбацкой лодки. Молодая женщина думала о том, что сказал ей в разговоре с глазу на глаз наместник, и не знала, радоваться ли ей намечающемуся приезду Марса. Она понимала, что Фонтей и император хотели как можно лучшего и ей, и Марсу – не соединить навсегда, так хоть дать встретиться ненадолго. Марс ехал с секретным заданием – потому и не было никаких письменных приказов и сообщений. Но в круговерти рутинных проверок благонадежности работающих здесь римских сборщиков налогов и всех тех, кто должен нести свет и культуру Рима непросвещенным народам, он обязательно найдет время, чтобы провести его с ней.
Гайя ощутила теплую сладкую волну внизу живота, представив сильные и нежные руки Марса на своем истосковавшемся по ласкам теле. Как ни старалась она днем изнурить себя не только дотошным выполнением задач командира форта, но и тренировками в полную силу вместе со всеми солдатами, а все же ночами будоражили ее неясные, но приятные сны, от которых она просыпалась под утро с бьющимся у горла сердцем и увлажнившимися бедрами.
Внезапно она откинула приятные мысли и содрогнулась – ей показалось, что за ними кто-то наблюдает, внимательно и пристально. «Мне уже враги за каждым кустом мерещатся», – усмехнулась она, но тут мимо уха просвистела стрела, и один из ее ребят глухо вскрикнул, падая с коня.
– К бою, – скомандовала она второму солдату, соскальзывая с коня и обнажая меч.
Гайя успела уже определить направление, откуда прилетела стрела, и приготовилась к атаке оттуда, резким движением загнав себе за спину солдата:
– Прикрывай.
Вторая стрела слегка задела ее по обнаженной руке чуть выше правого локтя, и девушка зашипела не от боли, а от досады – рана не опасная, но сражаться правой рукой долго не даст, а левая и так двигалась не очень хорошо.
Они стояли, чувствуя сквозь кожаные спинные части доспехов, прикрытые алыми плащами преторианской гвардии, как слаженно бьются их сердца – двадцатилетнего солдата, впервые оказавшегося в настоящем бою, и двадцативосьмилетнего трибуна, прошедшего сотни подобных схваток и вынесшего из них уроки в виде шрамов.
Гайя покосилась на вишневый ручеек, заливавший ее руку и капавший сочными, округлыми ягодами в серую пыль, которая не сразу пропитывалась кровью, а какое-то время окружала ее сухим кратером. Эта стрела прилетела совсем не оттуда, откуда она ждала. «Неужели чутье стало подводить? Или их так много?» – подумала она и почувствовала, как оползает по ее спине даже не успевший застонать парень.
Она опустилась на одно колено вслед за ним – и поняла, что помочь ему уже не сможет, стрела торчала в горле, и все, что в ее власти пока что, это написать его родным, что погиб их сын как и положено римлянину, в бою, прикрывая своего командира и не проронив ни единого звука.
– Напишу, мой мальчик… Если только сама выберусь из этой передряги, – сказала она вслух, удивившись, каким хриплым стал ее голос.
Гайя поняла – живой ей не уйти, раз ее не пытаются схватить в плен, но продолжают обстреливать. Несколько стрел взбили фонтанчики пыли у ее ног.
– Пугаете? Зря силы тратите, – спокойно и громко сказала она, потому что та меткость, с которой убили одного за другим ее солдат, не вязалась с этими промахами.
Она крутанула меч в руке, провоцируя засевших где-то за камнями и кустами повстанцев к открытому бою, но в ответ короткое метательное копье пробило ей бедро, бросив на одно колено. Женщина закусила губу и выдернула древко, равнодушно взглянув на хлынувший ей под ноги поток крови. Она уже мысленно простилась с жизнью, и сейчас мозг лихорадочно искал способ дать знать в форт – спасти ее они уже не успеют, но хоть приготовятся к нападению. Гайя сдернула с плеч форменные алый плащ и взмахнула им над головой. «Не увидит отсюда часовой», – пронеслась мысль. – «Видел бы этот участок дороги, давно бы прискакали бы ребята. А он как раз за поворотом».
Решение пришло мгновенно – она, припадая на одну ногу, рванула к нависающей над дорогой горной гряде с вросшей в нее сосной. Сосну точно было бы видно в наблюдательной башни форта – она торчала далеко над морем, каким-то чудом удерживаясь на берегу, несмотря на все бури, сотрясающие это стойкое дерево несколько столетий, судя по толщине кряжистого ствола и ветвистых корней.
Гайя карабкалась как кошка, обдирая кожу с ладоней и пальцев, рассаживая колени – она уже не береглась ни в чем, потому что кровавый след из бедра и руки тянулся за ней по камням, тут же высыхая бурыми пятнами, сливающимися с лишайником.
Еще пара стрел клюнула ее – куда-то в плечо, в бок, она и не заметила точно в этом океане боли, плескавшемся вокруг нее. Стучало в висках, дыхания отчаянно не хватало, содранные до мяса руки уже не чувствовали новых порезов, а следом с перебоями стало биться и сердце. Сквозь наползающую в глазах тьму она гнала себя вверх и вверх. Еще удар, в спину, который бросил ее лицом на камни, рассекая лоб, но она поднялась, сдула резко с глаз кровь вместе с растрепавшимися прядями волос, и снова вверх. Вот уже ствол сосны, она намотала плащ на руку, чтобы он не мешал ей перелезть с камней на сучья, и надеялась только на то, что ветки выдержат ее, не окажутся сухими и ломкими.
Гайя скосила взгляд вниз – под ней билось море, налетая пеной на прибрежные камни. Песчаного пляжа на этом участке не было, он начинался ближе к форту, а здесь царили сплошные торчащие из-под волн камни.
Стрелы перестали долетать до нее – то ли лучники устали, то ли решили поэкономить стрелы, пока она прикрыта густыми ветками, и добить уже наверняка, поймав на открытом участке ствола. Ей удалось проползти до самой макушки дерева, и оно пружинило под ее весом, раскачиваясь изо всех сил. Гайя замерла, ловя равновесие. А затем еще раз взмахнула плащом и крепко привязала его к сосне. Ветер подхватил ткань, расправил – и почти тут же над фортом взвился узкий столб черного дыма: часовой подал условный сигнал, что увидел тревожный знак.
На Гайю навалилась безмерная усталость, все стало так далеко и безразлично. Она лежала на стволе сосны над морем, смотрела, как полощется в небе ее преторианский плащ, ради чести которого она прожила почти всю свою жизнь. Ей стало так легко и спокойно – форт знает, форт готов, и будет сражаться. И она точно знала, что за два месяца успела многому научить свой маленький гарнизон – и ребята легко не сдадутся.
Все вокруг стало таким подробным – она даже увидела вдали клубы пыли, поднятые несколькими десятками всадников, летящих по дороге. И стрела, летящая прямо в ее горло – а отстраняться не было сил. Она улыбнулась, и, продолжая полет принятой ею стрелы, соскользнула в море.
Последнее, что она почувствовала – как волны приняли ее по-родственному и тут же омыли кровь с ее тела. Гайя попыталась плыть – и впервые в жизни не смогла.
– Гайя! – Ренита вскочила с кровати, силясь понять, что же это было.
Ей никто не ответил – в палатке она была одна, и, суд по всему, и в лагере народу было немного. В щель пробивался дневной свет, и Ренита устыдилась – она заснула днем. И наверняка что-то пропустила, раз так притих лагерь.
Она привычным движением положила руку на напряженный, неспокойно колыхающийся живот, успокаивая поглаживаниями взбунтовавшееся там дитя.
– Где все? – крикнула она стоящему возле госпитальных палаток часовому.
– Ребята Дария на выезде. Остальные в усилении во дворце и в Сенате.
– Почему мне не сказали?
Часовой, стоящий здесь по незыблемой традиции римской армии, предписывающей охранять отдельно своих раненых и больных товарищей, только пожал плечами.:
– Приказа не было.
Ренита, насколько быстро смогла, кинулась готовиться к приему раненых – она всегда в душе надеялась, что ее приготовления окажутся напрасными, но предпочитала не упустить ни одного драгоценного мгновения, если кто-то из ребят все же пострадает. Она разожгла две большие, на полметрета каждая, аутепсы, подбросив угля в пузатые металлические сосуды на коротких изогнутых ножках, в которых жар кипятил воду, проходя через расположенную посередине трубу.
Живот ее немного успокоился, и она по сложившейся за время беременности привычке разговаривала с ним негромко вслух:
– Сиди, мой маленький, сиди спокойно, сыночек. Папа твой скоро вернется, и тоже поговорит с тобой. И погладит. Ты ведь любишь, когда папа с тобой общается? Вот родишься, и папа научит тебя стрелять из лука, – Ренита была абсолютно уверена, что у нее тоже родится сын.
Она время от времени навещала дом Фонтея и радовалась, какой крепкой подрастает мелюзга, причем дочка Юлии не отставала ни от своего брата, ни от сына самого префекта. Фонтей радовался отцовству, пожалуй, больше Рагнара – он и не надеялся, что когда-то им станет. Угнетало префекта только то, что никак не удавалось провести времени побольше с семьей – всю его жизнь составляла служба. Рагнар тоже как-то бросил на бегу:
– Вот жизнь! Ушел из дома, дети спали. Пришел, а они уже улыбаться научились.
– Этак придешь, а они уже деревянными мечами в атриуме фехтуют, – хохотнул Квинт.
– У него ж дочь, – также, на бегу, отозвался кто-то еще из ребят, слышавший торопливый разговор.
– И что? Гайя туда же наведывается! – вмешался еще кто-то, занимая свое место в строю. – Так что мечей не избежать у девчонки в игрушках.
Ренита присела на скамейку, сложив на животе руки и еще раз переживая подробности кошмарного сна. Она так отчетливо видела, ощущала этот бой Гайи в далекой Испании, что не могла отделаться от мысли, что это произошло на самом деле. Она встряхнула головой, закручивая волосы в пучок, и заставила себя осознать, что виделась с Гайей накануне, когда она буквально пинками привела молодого воина с тренировки – парень получил сильный ушиб, но не хотел в этом признаваться, чтобы не пропустить боевой выезд, свой первый в этой когорте.
– Есть самоотверженность, когда действительно надо забыть о собственной боли. А есть ослоумие, – сурово отчитывала бойца трибун Флавия. – И ты разве не понимаешь, что с такой ногой можешь оказаться медленным, можешь оступиться. И тем самым подставишь своих же под стрелы. Им придется тебя вытаскивать вместо того, чтоб дело делать. И твоего клинка в бою не досчитаются.
– Но с такой ерундой, – оправдывался декурион, недавно переведенный в спекулатории из маршевого легиона, вставшего под стенами города на переформировку.
– Гайя, ты можешь быть спокойна и возвращаться к своим делам, – вмешалась тогда Ренита, тщательно вытирая вымытые руки. – Я объясню доблестному декуриону, что его здоровье не является его личным делом. И приложу все силы, чтобы вернуть его в строй как можно скорее.
Ее голос заставил вздрогнуть воина, еще не привыкшего к мысли, что и трибун, и военврач могут оказаться женщинами, к тому же такими строгими и решительными. Он перевел взгляд своих светло-ореховых, очень ясных и чистых глаз с одной на другую, вздохнул и послушно вытянул ногу с растянутым коленом.
Ренита спохватилась – раз Гайя все же не уехала на самом деле в Испанию, значит, где-то здесь. И не грозит ли ей беда? Женщина часто наталкивалась при чтении на сюжеты о вещих снах, в которых простые люди получали предостережения от богов. Она содрогнулась – не был ли ее сон про гибель Гайи предостережением, ведь иного конца для подруги-воительницы Ренита и представить не могла. Она знала, что и сама Гайя бы согласилась погибнуть так – в борьбе за счастье и покой Рима, и именно в бою, а не в старости от навалившихся недугов.
Забулькала закипевшая вода – и Ренита прервала свои размышления, окидывая взглядом, все ли готово у нее. Потянулось тягостное время ожидания. Она боялась задремать снова и еще раз увидеть напугавший ее образ окровавленной, умирающей Гайи – но умирающей с победной улыбкой на губах, уходящей к Харону легкой и свободной походкой. Ренита вспомнила прозвище Гайи, которое та ей сказала как пароль, отправляя в префекту – Хельхейма. Да и Невестой смерти неспроста прозвали ее на арене… Сердце Рениты снова сжалось от боли и забилось у горла.
В лагере послышались голоса.
Ренита не выдержала и выбежала из палатки – навстречу вернувшемуся отряду. Повозка вигилов сказала ей о многом – она бросилась к ней, насколько позволял живот, но тут ее, словно молния, пронзил обрывок фразы из разговора двух воинов:
– И убили-то ее случайно…
– Это да. Выучка то у нее неплохая была.
«Сон!» – вздрогнула Ренита, едва не падая на колени от пробившей ее от макушки до пяток боли в пояснице. В это время повозка поравнялась с ней, она зажмурила глаза, оттягивая страшное мгновение и впервые в жизни не бросаясь к раненому – и с облегчением увидела там мужское без сомнений тело, к тому же сразу поняла, что парень жив, хотя вся его голова до самой шеи была замотана окровавленной неровной повязкой.
– Руки оторву! – прошипела она капсарию. – А Рыбка куда смотрела? Я ж ей велела тебе помочь. А тебе, олуху, велела ее позвать, если что.
Капсарий, совсем молодой легионер, попавший в когорту спекулаториев благодаря просьбе старшего брата, отважного и умелого воина, пользовавшегося уважением самого префекта, беспомощно закрутил головой. Молодой человек был горд тем, что попал в эту овеянную таинственной славой когорту элитных воинов, но был вынужден нести службу в помощниках военврача, потому что реального опыта войны у него не было, а одним рвением цели не достигнуть. И он безропотно выполнял всю ту работу, которая была необходима когорте, помогая днем и ночью сохранять боеспособность и которую как раз и поручали вот таким солдатам, попавшим сюда в обход основного правила – брать только тех, кто уже испытан в боях и хорошо зарекомендовал себя. Парни обихаживали коней, поддерживали порядок в лагере, помогали в госпитале и на полевой кухне – и при этом неустанно участвовали в тренировках, готовясь занять свое место в строю. Ему, в частности, досталось именно помогать врачу, к тому же женщине, чем он был первые дни несказанно обижен. Но через какое-то время понял, что получил возможность с обратной стороны взглянуть на свою будущую службу, а заодно и подумать, готов ли он к ней в душе. Кровь, стиснутые зубы, крупные капли пота от сдерживаемого крика, а затем и мучительные старания как можно скорее вернуться в строй – и во всем этом рядом с ребятами была эта невзрачная, к тому же на редкость обезображенная беременностью женщина, подбадривала, терпела бессонные ночи. Он понял – у спекулаториев есть особые силы для жизни и для борьбы, и старший брат стал ему более близок и понятен. А заодно и вся будущая настоящая служба. Но вот сейчас он был в недоумении – как сказать Рените, что Рыбка не помогла ему перевязывать мечущегося в нахлынувшем бреду Рутилия, просто потому, что сама погибла в той же схватке, где получил свою рану этот несчастный Рутилий.
Ренита вздрогнула снова, когда капсарий, милый и воспитанный юноша из хорошей семьи, которого она ценила за старательность и безотказность, вдруг вздернул подбородок и отвернулся от нее, делая вид, что снова и снова поправляет повязку на раненом, готовясь вынимать его из повозки и нести в госпиталь.
Женщина оглянулась вокруг в поисках Ксении – хотела сделать ей замечание, решив, что девушка, захваченная событиями, осталась среди ребят, обсуждающих на ходу проделанную работу. Но тонкой фигурки не было среди тех, кто вернулся, как не было и Гайи. Ренита вцепилась двумя руками в край повозки – поняла, что не ослышалась, Гайю убили, а Ксении поручили сопровождать тело, все же женщине как-то сподручнее находиться при мертвой подруге. «Или она тяжело ранена? Приняли за убитую, а милая Рыбка не дала ей уйти, везет тихонько следом за основной колонной, уговаривает не уходить навсегда… Давай, держи ее, девочка, а дальше уже моя работа…» – мысли роились в голове у Рениты, и она поспешила склониться над Рутилием, которого уже несли к ней на операционный стол, чтобы успеть помочь ему до того, как привезут умирающую Гайю.
– Дарий где? – спросила она у Квинта, подошедшего справиться о состоянии своего бойца.
Тот помрачнел и кивнул неопределенно в сторону. Ренита подняла голову – и застыла. Дарий на коне, и на его руках, прикрытое алым плащом тело с безвольно свисающими ногами в обычных армейских кальцеях, но маленьких, значительно мельче, чем такая же сандалия Дария.
Ренита рухнула колени, схватившись за поясницу и вскрикнула:
– Нет! Гайя!
Кто-то сзади подскочил к ней, сильными руками поднимая и ставя на ноги:
– Рыбка… Не Гайя…
Ренита вскрикнула и подняла глаза на Дария – если бы он не сидел ровно на медленно перебирающем ногами от нетерпения коне, она приняла бы его тоже за мертвого, такие глаза у него были.
– Пусти, – она отодвинула руки того, кто поддержал ее. – Дарий, дай я взгляну.
– Нет, – ответил Дарий после небольшой запинки. – Смысла нет. Ты не умеешь оживлять.
– Не умею. Но встречались те, кого приняли за убитого. Пусти, – ее голос обрел твердость, а руки настойчивость, и она рванула плащ.
Но даже первое прикосновение к телу Рыбки развеяло все сомнения.
– Дарий… Я сожалею…
Он смотрел куда-то вдаль поверх ее головы, и профессиональный цинизм врача взял верх – она вновь спохватилась, что ее помощи может не дождаться раненый. И поспешила к нему.
Юноша-капсарий уже снял с товарища окровавленную одежду и наливал в широкую чашу теплую воду, чтобы обмыть его от крови и пота, прежде чем укладывать на стол.
– Беги, узнай, где Гайя, – решительно отправила капсария Ренита. Выхватывая у него из рук тряпку.
– Но… – попытался возразить капсарий, сам с трудом удерживающий в полулежачем положении на лавке тело постоянно то теряющего сознание, то вновь приходящего в себя Рутилия.
– Без но, – рыкнула Ренита. – Не зови сюда. Просто удостоверься, что жива и не ранена.
– А если ранена? – оторопел капсарий, не умея еще сориентироваться в выборе между понятными обязанностями и странными приказами.
– На руках сюда принесешь. Бегом!
Капсарий вылетел из палатки, а она подхватила соскальзывающее тело вновь ушедшего в забытье раненого:
– Мальчик мой милый, что же вы все так не бережетесь… – она осторожно обмыла его грудь от засохших коричневых струек и стала разматывать повязку. – Ну вот, все с тобой понятно. Ничего страшного. А слабость от потери крови. Хотя шить придется много, но тебя это не испортит ничуть. Да ты же и не боишься…
Она знала, что Рутилий может сейчас и не вслушиваться в ее слова, но сам ее голос, звучащий мерно и ласково, успокаивает парня.
– Давай, приподнимись чуть и помоги мне, – она заметила, что он открыл глаза и смотрит на нее уже осознанно.
Ренита привычным движением обхватила его обнаженное тело за талию и помогла приподняться, чувствуя, что и сама сейчас застонет гораздо громче, чем он. Ей удалось уложить его на стол:
– Пей, – и она насильно влила в его рот обезболивающий отвар. – Пей за мое здоровье. Не смей отказываться…
Она боялась, что нарастающая боль в спине не даст ей зашить разрезанную от виска и до шеи щеку ровными стежками, не испортив природную красоту этого воина. Ренита старалась дышать глубоко и мерно, чтобы не напугать окончательно очнувшегося Рутилия всхлипами, которые норовили прорваться наружу помимо ее воли.
