Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 71 страниц)

– Ладно, я все поняла. Естественно, мы поможем, – и она отдала распоряжения Рыбке, похвалив ее за осторожность.

Старшая жрица ушла, а Рыбка улыбнулась Дарию:

– Идем, поможешь мне открыть дверь хранилища.

Дарий устало поплелся за девушкой, перескакивающей со ступеньки на ступеньку крутой, спускающейся вниз из дальнего угла храмового зала лестнице.

– Держи факел, – протянула она ему единственный источник света, помогающий сориентироваться в кромешной тьме сухого, пахнущего травами и ягодами подземелья. – Смотри, осторожно, не подожги тут ничего.

Дарий огляделся – все вокруг было увешано пучками сухих трав, сухие листья лежали в разного размера корзинках, висели в виде нанизанных на нитку гирлянд и просто громоздились душистыми грудами на длинном узком столе. Рыбка со знанием дела переставила несколько деревянных коробок с плотно закрытыми крышками, прочитала, шевеля губами и попросив его поднести факел поближе, надпись на амфоре, приоткрыла провощеную ткань на глиняном простом горшочке – и отсыпала в мешочек, заранее принесенный с собой, горсть каких-то зерен.

– Вот. Этого хватит не только на десять человек, но и про запас.

– Спасибо. И великой богине Флоре спасибо. Как я должен отблагодарить тебя?

– Щедрость Флоры безгранична и не требует вознаграждения, – ответила девушка, глядя ему в глаза и не торопясь отдать мешочек со снадобьем. – Но вот растениям для продолжения жизни нужно, чтобы их опыляли. Тогда завязываются плоды, в которых вызревают семена.

– Что ты хочешь? – подавил зевок Дарий, у которого от душного воздуха подземелья начинала болеть голова. – Я не шмель, чтобы опылять цветы.

– Опыли меня, – и девушка обвила руками его шею.

– Девушка, – попытался сбросить осторожно ее руки Дарий. – Мне не до утех. Умирают мои товарищи. Иначе зачем бы я примчался на рассвете и в таком виде? За какими-то корешками.

– За орешками, – невозмутимо поправила она, но рук не убрала.

– Да пойми ты! – взмолился Дарий. – Ну не способен я сейчас на какие-то шалости.

– Шалости? – глаза девушки стали совершенно серьезными. – Постой, а ты разве не знаешь о нашем ритуале?

– Каком еще ритуале? – простонал Дарий, готовый уже придушить Рениту за ее торопливость и неумение объяснить все коротко и ясно, как получалось у Гайи. Если же врач пускалась в объяснения о выборах способов лечения, как пыталась не раз развлечь Дария, когда он находился на ее попечении, то могла говорить так долго и подробно, что даже он терял нить повествования и засыпал.

– Продолжения жизни. Ты пришел за очень сильно действующим лекарством. Я, конечно, разбираюсь еще в травах не так, как опытные жрицы, но это растение знаю. И мы с тобой должны отблагодарить Флору, великую и дарящую свою благодать всем, от мельчайшей мухи и до огромного слона, тоже питающегося листьями.

– А если нет?

– Боюсь, что лекарство может наделать бед.

– Не поможет? – недоверчиво поинтересовался Дарий, думая про себя, а нет ли смысла позвать старшую жрицу и пожаловаться на странную девчонку, явно просто так пытающуюся затащить его в постель.

Дарий был зол необыкновенно – он устал, он переживал за друзей, хотел ответить добром на доброту Рениты, которую она проявила к нему, выхаживая после двух ранений, и вот теперь должен переспать с какой-то худющей девчонкой в венке, все-то и достоинств которой – отдаленное сходство с Гайей. Но Гайя никогда не стала бы домогаться мужчину, тем более так нагло и упрямо – Гайя нравилась ему прежде всего своей гордостью. И он помнил, как в Сирии она твердо запретила ему говорить кому-либо, что она женщина, и добровольно несла двойную тяжесть службы в образе лихого разведчика Гая, за безрассудной отвагой которого целая застава прикордонников не смогла распознать девушку.

– Поможет. Это лекарство, а не колдовство. Но вот гнев богини может упасть на голову твою или тех, кто тебе дорог.

– Старшая жрица тоже так думает? – устало опустился Дарий на ступеньку лестницы.

– Естественно, – просто ответила девушка, тоже уставшая от спора на рассвете. – Иначе не послала бы меня с тобой.

– Логично, – вздохнул Дарий и вдруг резко взлетел на обе ноги и попытался выхватить у жрицы мешочек с орешками.

Но неожиданно для себя он пошатнулся и едва не упал на пятую точку от неожиданности – перед его носом пролетела напряженная босая нога девушки, едва не врезавшись ему в ухо, увернуться ему помогла отточенная реакция фехтовальщика.

– Ты что творишь? – спросил он у девушки, уже еле сдерживая ярость.

Она решила действовать с ним по-мужски, и он счел руки развязанными – смог оценить технику и силу ее удара, и понял, что хоть до Гайи ей далеко, но девочка тоже не только украшать венок лентами умеет. Он попробовал еще раз протянуть руку к заветному мешочку – и снова в ответ мгновенный блок и сокрушительная атака. Она не испугалась, даже когда он нарочно обозначил, но в самой крайней точке отвел в сторону удар в лицо – широко распахнутые серые, как у него самого, глаза Рыбки не дрогнули.

Она отпрыгнула и рассмеялась:

– Ты теряешь время, – и снова посерьезнела. – Да пойми ты, упрямая голова. Не мы придумали ритуалы во славу великой и щедрой Флоры. Нам остается лишь следовать им и бережно охранять.

– Охранять? Ну это у тебя получается, поверь знающему человеку, – перевел дыхание Дарий.

– А почему не должно? Я выполняю послушание по охране храма. Кто-то выращивает растения, сутками напролет возделывая почву и таская воду для полива, и их пальцы к осени напоминают коричневые и корявые коренья. А у кого-то из моих подруг получается путешествовать и находить редкие растения. Мы здесь не боимся тяжелой и опасной работы.

– А ты?

– А я и еще несколько сильных девушек охраняем храм. Мужчинам сюда можно только в качестве посетителей, да и то тебе оказана особая честь, раз старшая жрица пустила тебя в хранилище со мной.

– А ритуал это ваш? С опылением?

– Это тоже моя обязанность.

– Хорошо, – сдался он. – Если я тебе дам честное офицерское слово, что вернусь, как только лекарство будет в руках Рениты?

– Поверю. Но шутить с богиней не советую.

Дарий принял из ее рук драгоценное снадобье, спрятал его за пазухой и опрометью выскочил из храма, прямо с третьей ступеньки запрыгнув на коня.

– Наконец-то, – всплеснула руками Ренита, по-прежнему мечущаяся вместе со своими добровольными помощниками среди содрогающихся и стонущих раненых, которых им удалось избавить от мешающей прерывающемуся дыханию одежды и уложить на койки, с которых они того гляди бы могли сорваться, если их не удерживать.

Она приготовила отвар, стала поить их и прикладывать к ранам смоченные этим же отваром повязки. Постепенно ребята начали успокаиваться, ровнее дышать, их взгляды стали более осмысленными. Некоторые вполне серьезно стали удивляться, как это они заснули у себя в палатке, а проснулись в госпитале, да еще и привязанные к кроватям. Ренита не стала вдаваться в подробности:

– Вас всех ранили отравленным оружием. Спасибо Друзу, мы узнали это вовремя. Спасибо вашим друзьям, что заметили неладно. И спасибо Дарию, который вовремя привез противоядие. А теперь постарайтесь заснуть и отдохнуть как следует, – она прошлась между ними еще раз, проверяя привычными движениями повязки и лбы, укрывая одеялами. – А где, кстати, Дарий?

Она негромко, между делом поинтересовалась у капсария, так как тоже беспокоилась о Дарии и хотела поблагодарить его за то, что безотказно отправился в храм. Ренита запоздало вспомнила, что храмовые охранницы могли потребовать от него ритуала опыления, но не думала, что для красавца Дария это может быть затруднительным – жрицы Флоры все были очень красивы, их тщательно отбирали, а часть из них выросла из девочек, родившихся в результате как раз таки священного опыления юных охранниц.

– Дарий велел передать, что вернулся в храм Флоры и будет в лагере позже, – ответил ей капсарий, и Ренита содрогнулась от нехорошего предчувствия.

Дарий снова проделал путь к храму – лишь заменил почти загнанного коня да накинул плащ. Он подумал, что и сам порядком загнан, и может просто не суметь ответить на все ожидания жрицы, но он дал слово, а выбор за ней – она должна была заметить, что он едва не падает от усталости.

Жрица встретила его на пороге храма – и ему показалось, что цветы в ее венке уже другие, свежие.

– Я знала, что ты вернешься. Ты же дал слово офицера.

– Вернулся. Но знаешь, я тебе честно признаюсь, что поспал бы не с тобой, а рядом с тобой. Или просто на этом крыльце…

Она подхватила его под руку и заглянула в глаза:

– Ты отважный воин и честный человек. Никто не собирается над тобой издеваться. Я предлагаю тебе ванну, хороший завтрак, отдых в мягкой чистой постели.

– Звучит потрясающе, – вздохнул Дарий, и она радостно протянула ему руку.

А дальше он действительно забыл обо всем – худое с первого взгляда тело девушки оказалось жилистым и сильным, почти таким же гибким, как у Гайи, а ее познания в деле любви были гораздо солиднее. Рыбка была раскована и откровенна, она выгибалась от каждого его прикосновения, урчала от восторга и не стеснялась дарить ему такие ласки, о которых ни он, ни Гайя и помыслить не могли бы – щекотала языком живот и грудь, терлась своей небольшой крепкой грудкой о его грудь, сползая к бедрам и заставляя его забыть про сон и усталость. Наконец, совершенно обезумевший от ее ласк Дарий обхватил трепещущее тело Рыбки и бросил на себя – она только того и ждала, описала, ломаясь в талии, круг над ним и опустилась на его ждущее приказа, как взведенная баллиста, естество.

И вот тут Дарий едва не потерял сознание от наслаждения – и от изумления. Рыбка, несмотря на свою потрясающую наглость, оказалась девственницей. Рухнув на него, она вскрикнула неожиданно тонким голосом и всхлипнула:

– Ой, мамочка… Великая богиня…

Дарий приподнял торс, притянул ее лицо к себе и поцеловал этот чувственный пухлый рот с закушенными от страха и боли губами:

– Несмышленыш. Ну все, все… Успокойся… Неужели так больно?

Она покачала головой, сглатывая слезы:

– Нет. Вовсе нет. Я просто испугалась.

– Эх ты, воин…

Дарий понял, что девчонку научили приемам обольщения и вбили в голову уверенность в незыблемости ритуала – и попади она в руки кого-нибудь другого, могла бы и погибнуть, пасть жертвой своего же лицедейства. Они и сам едва не принял ее за искушенную в делах любви – и только врожденная способность быть мягким только в постели с женщиной спасала девчонку от грубого вторжения.

Он постарался сгладить свою невнимательность – ласкал и целовал ее, слизывал слезинки с длинных ресниц, и в конце концов она заснула в его объятиях после того, как Дарий сумел ей показать, что на самом деле она должна была ожидать от него.

* * *

Гайя освободилась от дел только ближе к вечеру. Даже тренируя молодых воинов, она украдкой поглядывала – не появилась ли рослая фигура Кэма. Она совершенно не исключала, что могучий организм Кэма справится с болью и с действием яда, и он, проснувшись и не застав ее дома, отправится на службу.

Но, к ее облегчению, Кэм не появился, а раз управляющий не прислал гонца с тревожными сообщениями, то значит, все там в порядке.

Гайя самозабвенно отдалась тренировке, чувствуя себя несколько виноватой перед ребятами – то она была в командировке, то лечилась, то вот это нудное задание во дворце, с которым получилось, что она даже по возвращении из Сирии не слишком часто проводила занятия, а уж с появлением Лонгина была рада, что он готов поделиться с ребятами своими приемами.

Наконец, загнав себя и парней, она отпустила их мыться и отдыхать.

– Гайя, а ты теперь снова будешь тренировки сама проводить? – спросил у нее задержавшийся на площадке Вариний.

– Постараюсь. А ты делаешь успехи! Молодец!

– А что толку? Вот и ты, и остальные командиры, и даже Рагнар, все твердят, что у меня хорошая хватка, что я выносливый. А на боевые выезды не берут.

– А ты просил?

– Постоянно, – признался юноша. – Каждый раз. Говорят, рано еще, иди коней чисти.

– А на учениях ты что-то делал?

– Да все. Квинт даже как-то похвалил. Но на следующий же день снова не взял.

Гайе было приятно слышать, что у Вариния не пропало желание служить, что он справляется со всеми трудностями и умеет дружить с товарищами. Она уже слышала хорошие отзывы того же Квинта о юноше. Но как ей было объяснить рвущемуся в бой молодому солдату, что они все из последних сил берегут его, стараясь до последнего не бросать в ту бойню, в которую иной раз вляпываются сами.

– Погоди. Не торопи коней. Всему свое время.

– А ты возьмешь меня? Или тоже не доверяешь?

– Доверяю. И возьму. Но это не означает, что завтра.

– И то хорошо, – он улыбнулся ей широкой открытой улыбкой на усталом и перемазанном за несколько часов возни в пыли лице.

– Все, беги мойся и отдыхай. Надеюсь, тут ты не прячешься от воды? – вспомнила она страхи Вариния в лудусе.

Он рассмеялся свободным и счастливым смехом:

– Нет! Конечно, нет. В лудусе я не от воды прятался. А от некоторых купающихся… ну ты меня поняла…

– Поняла, – кивнула она серьезно. – Все, беги. Я тоже устала…

Она не кривила душой – все же сказывались пережитые ранения, и ей стало немного труднее тренироваться в таком темпе наравне с молодыми мужчинами. На каком-то моменте сегодня она даже почувствовала, что ей не хватает дыхания…

Сил мыться в ледяной воде не было, просить согреть тоже было неудобно – она знала, что греют воду в котлах для госпиталя по просьбе Рениты, но самой досаждать лишними просьбами не хотелось. Гайя заглянула в свою палатку, где переодевалась к тренировке и оставила форму с доспехами – надевать сейчас белоснежную тунику на потное и пропыленное тело тоже не хотелось. В конце концов она плюнула, сдернула со стены простой походный плащ, завернулась в него и поехала домой, чтобы там спокойно плюхнуться в теплую ванну, перекусить вместе с Кэмом и заползти под одеяло в своей комнате. Девушка была уверена, что если Кэм и ждет ее дома, то наверняка для того, чтобы извиниться за слова, сказанные ночью. В душе она боялась этого – возможно, оттого так безжалостно и гоняла саму себя на тренировке, хотя могла бы стоять и просто отдавать команды, показав прием пару раз и все. Ей так хотелось ночью верить, что Кэм был искренен с ней – и вот утром, узнав о действии яда, под которое он тоже попал, она снова ощутила удар под колени.

Гайя остановила коня, чувствуя, как вместе с замолчавшим цоканием подков по мостовой перестало биться и ее сердце. Она не знала, чего хочет сейчас больше – узнать, что Кэм проснулся без нее и уехал или застать его спящим с неизбежным объяснением о произошедшем между ними ночью.

Ее сердце забилось снова и очень быстро, едва не выпрыгивая из груди – Гайя подумала, что была б в доспехах, точно погнулись бы грудные пластины. Кэм сбежал к ней навстречу с парадной лестницы:

– Наконец-то! – и протянул руки, снимая ее с коня.

Гайя запротестовала было:

– Не хватай меня на руки! Рана откроется.

Но он быстро и весело сказал ей, накрывая протестующий рот девушки легким приветственным поцелуем:

– Если дергаться не будешь, то ничего не откроется, – и прибавил совсем тихо. – Я так скучал без тебя.

Гайя смутилась – она ожидала чего угодно, но не продолжения нежности, и подумала, что, возможно, Кэмиллус хочет таким образом загладить свое черезчур откровенное поведение накануне.

– Я была в лагере. Провела тренировку. Посмотрела протоколы допросов. А заодно забежала к Рените. Оказалось, что им там лихо пришлось всем. Все оружие у поганцев было отравлено. Ребят еле спасли. А твой организм, видать, действительно к ядам не очень восприимчив.

– А вообще-то я так и подумал уже днем, когда проснулся. Что все же яд какой-то в крови бродил. Еле встал. Голова как не своя. Оторвать, в канаву бросить и собаки есть не станут.

– И сейчас? – Гайя слишком хорощо знала, каково это терпеть головную боль.

– Прошла. Отлежался, отсиделся. У тебя тут и библиотека потрясающая. Не помню, когда уже и свиток в руки брал крайний раз и не так, чтобы доходы с расходами посчитать, а для души. Гомер, Гесиод…

– Рада, что тебе полегче. И что голова прояснилась. Ничего страшного, я все понимаю. Наверное, в горячке тоже чушь несла? Так что забудь, мы все также друзья.

– О чем ты? – не понял сначала Кэм, но по тому, как при этих словах напряглось ее тело в его руках, догадался обо всем.

– О то, о чем ты проболтался ночью… – ее голос был абсолютным спокойствием, и лишь по телу пробежала каменеющая дорожка дрожи.

Он понял ее сомнения, но не ответил ничего, а только улыбнулся.

Он ногой открыл дверь в ванную, уже наполненную легким паром, поднимающимся от горячей воды, поставил ее на ноги и решительно снял с Гайи плащ, откинув капюшон, под которым она спрятала свалявшиеся, жесткие от пота и посеревшие от пыли волосы.

– Котенок ты мой. Маленький и серенький, – рассмеялся Кэм, взъерошивая ее слипшиеся колечки. – В твоей голове можно посеять репу.

Девушка полыхнула от смущения, и он поспешил прижать ее к себе такую, как есть – всю в пыли, в пропотевшем строфосе и сублигакулюме.

– Ты прекрасна. Персефона, вышедшая на земную поверхность. И твои драконы нарезвились вдоволь?

Она кивнула, успокаиваясь.

– Работы непочатый край. Много молодых ребят. Рвение есть, сил полно, но им не хватает знаний, еще не вошли в плоть и кровь те приемы, которые у опытных воинов получаются сами собой. Они рвутся в бой, а я понимаю, что не вернутся оттуда.

– Понимаю, – кивнул он. – Погоди, сейчас чуть подживет бок, и составлю тебе компанию. Жаль, Лонгин погиб. Сам хотел у него кое-чему поучиться.

Они замолчали одновременно, потому что каждого из них захлестнули тяжелые воспоминания. Кэмиллус первым нарушил воцарившуюся тишину:

– Ложись-ка на скамью, и я разотру тебя мылом.

Она отдалась во власть его сильных и одновременно нежных рук, растирающих ее усталое, покрывшееся свежими синяками тело, разведенным с водой и взбитым в пену галльским мылом. Он оттирал грязь, въевшуюся в ее кожу за день бросков и захватов на покрытой слоем мягкой пыли утоптанной площадки для тренировок, и одновременно массировал ее мышцы, заставляя их расслабиться. Кэм несколько раз окатил ее теплой водой, смывая пену, а затем снова подхватил на руки, расслабленную и полудремлющую:

– Точно котенок. Теперь золотисто-белый, но все равно крошечный легкий гибкий котенок.

Мужчина опустил ее в ванну с теплой водой, продолжая ласкать все ее тело, обводя поцелуями контуры драконов, и Гайя опомнилась ненадолго лишь тогда, когда сама потянулась за его поцелуем.

А дальше мир перестал для нее существовать, и она не смогла возразить даже тогда, когда Кэм присоединился к ней в ванне.

Придя в себя окончательно и выбравшись из сладких облаков непривычных ощущений, она тут же забеспокоилась о Кэме:

– Ты же намочил повязку! Так мы вообще не продвинемся в лечении!

Он снова поцеловал ее – и снова удивительно легко, воздушно и при этом так, что мурашки снова побежали по ее телу и голове. Но Гайя побоялась снова расслабиться, и остановила его:

– Кэм, дай теперь я за тобой поухаживаю.

– Ну хорошо, – прикрыл он глаза в предвкушении предстоящего удовольствия от ее ласковых аккуратных прикосновений, когда она будет обрабатывать рану и накладывать новую повязку, невольно обхватывая его всего руками вокруг талии.

Выносливый организм Кэмиллуса, унаследовавший здоровое начало и матери-патрицианки, и отца-воина, восстанавливался удивительно быстро, несмотря на опасения Гайи, которая вовсе не была уверена в пользе такой ночной активности для раненного. Спросить у Рениты она постеснялась – все же дело касалось не ее одной, и, хотя Ренита не была никогда замечена в сплетнях, да и с кем бы ей обсуждать новости в лагере, но все же Гайя считала, что чем меньше круг людей, владеющих какой-то информацией, тем лучше. К тому же она видела, что Рените и без того забот хватает.

Выезды и жесткие тренировки, мало чем отличающиеся от реальной боевой работы, следовали одно за другим, и Ренита едва успевала поворачиваться, несмотря на беременность. Она постепенно смирилась со своим положением, ушли тошнота и недомогания первых месяцев, и женщина немного успокоилась – к тому же и Таранис снова стал с ней мягким и внимательным, если только успевал увидеться.

Ренита время от времени навещала Юлию и Гортензию – теперь всех троих женщин связывало общее. Беспокоило ее одно – родится через полгода ребенок, и куда она его принесет? В палатку, где кроме нее, еще около десятка офицеров, которым надо отдыхать в редкие свободные часы, а не слушать плач обмочившегося младенца. К тому же лагерь преторианской гвардии вряд ли украсят сохнущие пеленки – хотя развешивала же она за госпитальными палатками выстиранные бинты, простыни и полотенца. Все эти мысли делали ее еще более мрачной и озабоченной, и хмурое выражение лица она усилием воли прогоняла только тогда, когда общалась с пациентами – им она неизменно старалась внушить уверенность в скором выздоровлении и в том, что она и стоящие за ее плечами Эскулап, Махаон и Подалирий вместе с Телесфором, мелким божеством выздоровления, помогут им в этом. Ребята шутили, что не иначе как именно крошечный Телесфор и сидит у в животе, чтобы быть всегда под рукой.

Совершенно выбил ее из колеи Дарий, который пришел как-то в палатку поздним вечером после утомительной тренировки, даже не вытерев холодной воды, которой облился прямо из ведра.

– Ренита, ты не спишь?

– Нет. Пытаюсь. Но Тараниса опять нет, и мне тревожно.

– Не надо. Сегодня ему точно ничего не угрожает. Он дежурит во дворце.

– Ты так говоришь, как будто он там лежит на пиршественном ложе с персиком в одной руке и грушей в другой. Я же знаю, что сидит где-то на крыше среди голубиного помета и выцеливает какие-нибудь подступы к дворцу.

– Во всяком случае, кроме голубей, ему сейчас никто не угрожает. Это тебя успокаивает?

– Нет, конечно, – она завернулась поплотнее в грубое солдатское одеяло и откинула косу. – А ты хотел о чем-то поговорить, раз окликнул?

– Именно, – присел он на край ее койки. – Понимаешь, такое дело… Мне надо знать, через сколько женщина узнает, что понесла?

– Дарий, – удивилась Ренита. – Давай-ка выкладывай, что ты натворил. Гайя?!

– Ну, знаешь, – обиделся Дарий. – В храм Флоры декаду назад кто меня посылал? И не говори, что не знала.

– Знала, – уткнулась она смущенно в подушку. – Просто не подумала, что для тебя это вообще станет хоть каким-то событием.

– Вот уж приласкала, – протянул Дарий со смешанным чувством. – Это что, у меня тут такая репутация?!

Ренита молчала, понимая, что сболтнула лишнее. Она знала, что Дарий несколько дней жил у Гайи, и что Марса уже давно нет в городе, и видела, как расцвела и похорошела ее подруга. Бесхитростный ум женщины связал все это воедино – и не ошибся.

– Прости, – спохватилась она. – А что касается твоего вопроса. Обычно женщина догадывается сама по незаметным внешне изменениям в своем теле. Ну не буду же я тебе сейчас рассказывать про прервавшиеся регулы и утреннюю тошноту. Поверь на слово.

– Верю. А со стороны?

– Живот. И на каком-то этапе ребенок начинает там шевелиться, расправлять ручки и ножки.

– А у тебя?

– Пока нет. Обещаю, дам пощупать. Самой интересно. У Юлии уже вовсю борются там.

– Как?

– Кулачонками колотят. Все в отца.

– И в деда.

– Точно. Так погоди, ты беспокоишься о том, не стал ли ты отцом ребенка жрицы Флоры?

Дарий кивнул.

– Ты этого никогда не узнаешь, – заверила его Ренита. – В любом случае она будет счастлива. Если родится мальчик, то ее с приданым для ребенка отправят домой к родителям, и вся семья будет гордиться подарком Флоры. Служба такой жрицы заканчивается, но ее с радостью возьмут замуж. Уже же будут видны ее способности рожать здоровых сыновей.

– А если дочь?

– Еще лучше. Будет расти с матерью рядом при храме. С малолетства будет изучать ботанику, траволечение. А если определят по задаткам в охрану храма, то и боевые приемы.

– То есть ей ничто не угрожает?

– Нет, конечно. Второй раз на этот ритуал не пошлют, если Флора подарила счастье материнства. Это же особый ритуал. Женщины, которые не могут годами забеременеть, проводят ночь в храме Флоры и платят за это немалые деньги. Считается, что на них тоже может сойти милость богини.

– Ладно, ты меня все же немного успокоила. А если я все же зайду к жрице. Ей не попадет?

– Попадет. Да она и сама не станет с тобой общаться. К тому же, ее уже наверняка освободили от несения охранной службы. Будущих матерей в храме Флоры берегут. Плетет венки, наверное. Или сушит яблоки. Так что ложись спать, – она так глубоко зевнула, что Дарий устыдился лишать возможности отдохнуть и без того загнанного врача, к тому же уже заметно беременную.

Он и сам порядком устал, поэтому скользнул в свою койку, покрутился немного, раздумывая о худенькой юной Рыбке, которой теперь по его вине предстояло вот так же распухать и уставать, как Рените. «Ребенок у ребенка – это совсем не хорошо», – подумал Дарий, окончательно засыпая.

* * *

Гайя и Кэм вернулись домой вместе. Рана Кэмиллуса почти затянулась, и сидеть дома он отказывался категорически, хотя префект и не разрешил ему еще вернуться к своим обязанностям телохранителя. Крупное гнездо заговора было разгромлено подчистую, и сведения, которые получали спекулатории от перекупленных предателей и просто от честных людей, которые были рады поделиться с ними своими наблюдениями, это подтверждали.

Кэм, как и обещал, помогал Гайе проводить тренировки – тело просило движения, привычных нагрузок, и он постепенно входил в свою обычную колею. Но вот возвращаться в лагерь пока не торопился, а Гайя и не напоминала. Ей и самой было приятно, что вечерами есть с кем поговорить, а не сидеть в пустом гулком доме, поедая в одиночестве свой ужин.

Она перестала мучиться угрызениями совести, раз за разом просыпаясь в объятиях Кэма и видя сразу, как открывает глаза, его покрытую узорами и шрамами грудь. Кэм удивительным образом умудрялся соблазнить ее даже тогда, когда они оба приволакивались домой еле живые от усталости, пропыленные, потные, оголодавшие за целый день беготни где-нибудь по окрестным лесам или старым каменным выработкам за Пыльной улицей.

Гайя радовалась, что с каждым днем она может быть все более уверена в своих бойцах, за которых несла теперь ответственность лишь ненамного меньшую, чем префект.

Секст Фонтей радовался, что у него теперь так надежно прикрыта спина – он успел испытать все трудности, свалившиеся на него в отсутствие Гайи. Казалось бы, таких центурионов было больше половины когорты, что само по себе необычно для римской армии, но вот уехала Гайя – и оказалось, что не могут быстро и спокойно, не прибегая к крайним мерам, разговорить пойманного злочинника, что не сумели договориться между собой командиры групп, и в результате одна из них оказалась без прикрытия и поддержки. И так во многом, всего и не перечислить…

И вот теперь Гайя, сразу окончательно повзрослевшая, ставшая еще более сдержанной и жесткой, но не утратившая гибкости и молниеносности своего ума, снова взяла на себя часть его забот – и на этот раз еще и в соответствии с новым званием. Но Фонтей опытным глазом все же видел, да и собственный горький опыт подсказывал – никогда уже Гайе не стать той отчаянной сорви-головой, которой она была в свои двадцать лет, служа под его началом еще в Германии. И дело не только в том, что она, наконец, поняла, что многие задачи можно решить не только отвагой, помноженной на силу и ловкость, но и хитроумными обходными путями. Она научилась предвидеть удары врага и расставлять им ловушки – это сберегало и ее, и ребят, которых она вела за собой.

Но видел Фонтей и обратную сторону честной и беззаветной службы – пусть Гайя и скрывала тщательно не только от всех, но и от самой себя, но тяжелые ранения давали о себе знать. Префект видел, как она часто уходила с тренировочной площадки, где потрясала закаленных молодых воинов своей ловкостью и выносливостью, белая как лилия, а не раскрасневшаяся от напряжения, как остальные. Однажды Фонтей заметил, как клинок выскользнул у нее из левой руки после напряженного учебного боя возле деревянного чучела – и порадовался, что девушка в этот час была одна там, потому что знал, насколько она горда и как не потерпит чьего-либо сочувствия.

Он выбрал момент и попытался поговорить с ней:

– Ты великолепный командир. И за короткое время сумела подготовить толковых молодых офицеров. Хватит уже тебе влетать первой на штурме или ночевать в чистом поле.

– Это отставка? – ледяным голосом поинтересовалась Гайя, взглянув ему в глаза таким взглядом спокойных кошачьих глаз, что префект содрогнулся от силы ее взора. – Хочешь списать?

– Не сходи с ума, – осадил он ее. – Хочу, чтобы ты занялась той работой, до которой у нас до сих пор не дошли руки. А я понял, насколько она важна. Речь идет о предателях с опытом. О тех, кто за сестерции продал Отечество, а затем перепродал нам своих новых «друзей».

– Что ж, я не привыкла обсуждать приказы и выбирать задания по вкусу. Если Риму надо, чтобы я возилась с этой мразью, я готова. Кто-то все равно должен это делать. А мы таки убедились, что вовремя полученные сведения сберегают головы наших ребят.

– Если эти сведения достоверны, – подчеркнул префект.

– Да. – согласилась она.

– Марс сейчас в Брундизии занимается похожим делом, – как бы между прочим заметил префект.

– Он не вернется в ближайшее время? – она попыталась казаться как можно спокойнее, но сердце снова заколотилось так, что едва не разнесло доспехи.

– Жду со дня на день. Недавно присылал донесение с виаторами. Марс молодец. И в этом твоя заслуга немалая.

– При чем тут я?

– Не скромничай. Я прекрасно помню и тебя, и его в самом начале службы. Вообще не думал, что из капризного сопляка получится такой воин.

– Я тоже была соплячкой. Взбалмошная девчонка, побежавшая навстречу судьбе.

– Ты никогда не была соплячкой. И девчонкой. Если хочешь знать, ты всегда была красавицей. Только не понимала этого. А я, болван, не умел тебе этого объяснить. Разбивал тебе нос на тренировках, а после сам не спал и мучился угрызениями совести. А наутро снова посылал тебя в разведку, отдавая себе отчет, что оттуда тебя могут и принести.

– Конечно. Не бросят же в овраге, – не поняла она его мысль, и префект в душе отругал себя за плохо подвешенный язык, помешавший ему сделать политическую карьеру по возвращении в Рим, и тут же утешил себя тем, что командовал всегда членораздельно.

– Прости меня, Гайя, – выдохнул Фонтей слова, просившиеся на язык еще много лет назад, когда хрупкая девочка в иссеченных доспехах молча и тихо лежала с пробитым бедром на вытоптанной траве среди ругающихся на чем свет стоит таких же окровавленных легионеров, ждущих своей доли внимания сбившихся с ног легионных врачей после кровопролитной стычки с варварами.