Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 71 страниц)

– Рим я люблю. И действительно помогала тебе искренне. И еще помогу. Но легион. Кто меня пустит? Да и не выдержу я. Легион…

– А что тебя пугает? Длительные переходы, холод и зной? Опасности войны?

– Да, – просто и легко сказала Ренита. – Я всего лишь женщина, умеющая лечить.

– А победа над Вульфриком? Подруга, задумайся! Он был грозным противником, и победить его мечтали Таранис и я. А удалось тебе, причем легко и красиво.

– Ты прекрасно знаешь, – Ренита закончила массаж и устало опустилась на ложе рядом с Гайей. – Что в это заслуга только твоя. Ты целенаправленно готовила меня к бою с Вульфриком, исподволь показывая его излюбленные приемы. Я только на арене оценила это. А до того никогда не смогла бы и поверить, что такое вообще возможно.

– Но ведь вышло? Вышло. И в следующий раз выдет.

– На арене? Нет! Надеюсь, этот кошмар у меня позади. И вообще, Гайя, к чему весь этот разговор. Я в нем запуталась, как мышь в горохе. Легион, Вульфрик, остров…

– Причем тут арена, если мы о службе в Римской армии? Положим, легион ты сама упомянула. Пока что я легионом не командую, и предолжить тебе должность легионного врача не могу. А вот в нашей когорте вполне. Если ты хотела бы, мы с Марсом поговорили бы с префектом. Пока что у нас один врач, и, как назло, у меня с ним отношения не сложились. Ты и сама видишь, – Гайя кивнула на свой бок, украшенный свежим розовым шрамом, с которого только утром Ренита сняла наконец, швы.

– Вижу. И не понимаю, что же все-таки с тобой произошло. Мне сказали, что тебя увез Марс. И я же видела, как он, целуя и обнимая, уносил тебя с арены. Порадовалась за тебя. За вас обоих. И вдруг такое… Армейские врачи славятся своим мастерством. И даже по шрамам твоим и Марса я убедилась в справедливости этого утверждения.

– Кезон это отдельная песня… Грррр, – рыкнула яростно Гайя и рассказала Рените про свою встречу с этим чудо-эскулапом.

Ренита слушала, округляя глаза.

– Но ведь первая заповедь нашей клятвы «Не навреди»! И он не должен был, не имел права издеваться над тобой словами!

– А я ему и не дала! Смылась…

– Но это же не лучший выход! Вот и растравила рану!

– А надо было выслушивать гадости?!

– Ой, ну не знаю, – Ренита пожала плечами. – Но и какой-то Дарий, наматывающий тебе бинты в полутемной палатке… В голове не укладывается…

– Дарий, положим, не какой-то. А наш с Марсом боевой товарищ. И в палатке не темно, там же полог поднимается, – бодро отозвалась Гайя, понимая, что сейчас творится в голове у подруги. – Вот я и предлагаю тебе идти к нам врачом когорты спекулаториев.

– Что?! Мне?! – всплеснула сначала руками Ренита, а затем сникла. – Нет, не могу… Опять эти иссеченные мечами мужские тела, крошащиеся от сдерживаемых стонов зубы, кровь, смерть… Я так устала от этого всего в лудусе…

– В лудусе? – переспросила Гайя. – Но ведь это совершенно другое! Добивать никого не надо, а ведь тебя угнетало именно это. Лечить надо! Быстро и хорошо, а ты это умеешь. Ты же и Марса тогда спасла, и Рагнара с Таранисом только на моей памяти не по разу лечила, да и мне шовчик какой сделала, просто заглядение, совсем почти незаметно.

– Лечить, чтобы снова шли в бой и получали новые раны? Это было и в лудусе.

– В лудусе на арену гнали. И сражаются гладиаторы ради того, чтобы попытаться получить свободу, а на самом деле раз от раза набивая карман ланисты. А наша когорта, как, впрочем, и вся Римская армия, и вигилы с урбанариями, сражается на благо Рима и всей Римской империи.

– А что меняется с точки зрения врача? Раны и кровь везде одинаковы.

– Не уверена, – Гайя резко села, даже уже не поморщившись от боли, незаметно переставшей ее терзать совсем. – Нам не больно. Мы думаем в этот момент не о своей боли, а от благе Рима.

– А меня что там ждет? Все тоже самое… Я думаю только о боли. Да и могу не выдержать суровой жизни военной службы.

– Тебе ничего особо сурового и не предстоит. Есть санитарные палатки, ты и будешь там находиться. При необходимости, когда с выезда кого притащим своего, поможешь.

– Да не готова я к палаткам! – сокрушенно воскликнула Ренита, взмахнув руками.

– А что в них страшного? – удивилась Гайя. – Я так восемь лет живу. И ничего.

– Да, – согласилась Ренита. – Даже удивительно, что ты такая красивая. И волосы у тебя роскошные, и кожа нежная. А я всегда смотрела на легионеров, и удивлялась, какие они грубые, заскорузлые, обветренные…

– Положим, ты видела тех, кто только вернулся из похода. А я уже полгода в Риме. Конечно, по-разному приходилось. Но мыться я всегда находила способ, как и время волосы расчесать. А грубость, так это состояние души, а не необходимость. Воинская доблесть не заключается в грубости.

– И все равно мне страшно. Ты прирожденный воин. И у тебя получается быть красавицей и воином одновременно, как у амазонок, которых видел Одиссей. А я? Что я? Обычная женщина.

– Хорошо, – взяла ее за руку Гайя. – А Таранис? Он же тебе нравится?

Ренита зарделась:

– Да…

– И ты ему. А в когорте вы сможете быть рядом.

– Разве? Я в санитарной палатке, как ты мне только что сказала. Он с вами вместе воевать. Встречи украдкой, под насмешливыми взглядами. И снова мучительно ждать, когда его или тебя, Марса, Рагнара снова принесут изранеными? Нет.

– А что ты хочешь? Где ты хочешь его ждать?

Ренита пожала плечами:

– Где обычно женщина ждет мужчину? Дома.

– Ты хочешь дом и детей?

– У Тараниса не будет детей. А у нас обоих нет дома.

– Вот и ответ! Когорта станет вашим домом.

– Не знаю, – задумалась Ренита. – Хочу с Таранисом посоветоваться, самой подумать…

Марс вошел в спальню с лукавой улыбкой на лице:

– Гайя, Ренита попросила меня проводить тебя в ванну.

– Да? Второй раз за день? Она же сегодня уже вымачивала меня в каких-то травах, я едва не почувствовала себя перепелкой в супе, столько душистых трав плавало вместе со мной.

Марс улыбнулся еще шире:

– Надо же, ты стала шутить и смеяться! Моя любимая, если бы ты знала, как тебе идет улыбка!

– Хорошо! – кивнула она, сделав притворно-серьезное лицо. – Буду поганцам теперь исключительно улыбаться. И пытаться сбить их с ног шуткой, а не мечом.

– Тебе достаточно взгляда… Ты и меня заставляешь своими прекрасными глазами терять движение и дыхание, – он присел рядом с ней, обвив рукой ее похудевшую за время болезни талию.

К удивлению Марса, Гайя не сделала попыток сбросить его руку, но и не прижалась к нему там, как легко и податливо приникала к Таранису Ренита.

Он отвел ее в ванну, тщательно промытую по указанию Рениты и наполненную горячей водой с ароматным маслом лотоса. Марс, бесстрашно шагавший под вражеские стрелы и встречавший удары меча, глядя в глаза противнику, сейчас испытывал настоящий страх. Ему безумно хотелось искупаться вместе с Гайей – и Ренита сама ему это посоветовала, сказав, что швы уже сняты, рана затянулась и помощь женщин Гайе уже не нужна.

– Марс, – она взглянула на него озорными горящими глазами. – Ну не могу больше в этой лоханке. Простора нет. Ладно, пока заживало. А сейчас? А?

Он понял ее без слов:

– На Тибр?! А тебе верхом уже можно?

Она уверенно кивнула, и по ее готовности прямо сейчас вскочить на коня Марс догадался, что верхом ей еще рано. Во всяком случае, сразу и плавание, и верховая езда по бездорожью могут снова доканать гордую упрямицу. И он сообразил:

– Погоди-ка. Тибр сейчас холоднющий, на улице жара. Ледники тают, так что там ничего хорошего, да и такой поток всю глину со дна поднял.

Гайя заметно приуныла – он заметил это по ее опустившимся плечам, и тут же поспешил успокоить:

– Есть идея лучше. Идем?

Он привел ее в сад, где еще его дед, желая поразить Рим размахом и умением устроить жизнь, приказал соорудить довольно объемистый открытый бассейн – такой, какими могли похвастаться крупные термы. Это был самый настоящий кальдарий – подогреть такую массу воды, поступающей прямо из городского акведука, было бы невозможно при всем желании. Наполняли его не часто – вода все же зацветала. А накануне он все же приказал вычистить беломраморный резервуар и открыть задвижку водопровода, отправив предварительно деньги акварию Целия.

И сейчас окруженный буйно цветущими кустами нежно-палевой троянды бассейн отражал синее небо, отчего вода казалась пронзительно голубой и манящей. Увидев ее, Гайя обомлела, а затем сжала руку Марса:

– И? Туда можно?

– А для чего же тогда? Конечно! Тем более, мы тут одни. Разве что… Боюсь, тут вода холоднее, чем в Тибре, она же прямо с акведука.

– Ты же знаешь, что холодная вода меня не пугает. Главное, что ее много!

– И она совершенно чистая, так что тебе ничто не повредит. Точно не тяжело будет плавать?

– Наоборот! Я еще и поныряю!

– Тогда иди ко мне! – он одиним движением снял легкую, ничем сверху не стянутую эксомиду и совершенно обнаженный прыгнул в холодную воду, проплыл под водой и вынырнул у ее ног.

Гайя нерешительно оглянулась вокруг – присутствие домашней обслуги ее смущало. Другое дело, когда они все вместе останавливались у реки – там уж водой наслаждались все, включая коней и обозных мулов.

– Смелее, – подбодрил ее Марс, протягивая руки.

И она решилась, сняла легкую тунику, вытянулась всем окрепшим и легким телом – и нырнула в эту прохладную воду, проскользнув между руками Марса.

Он охнул, зажмурившись от нарочно брошенных ему в лицо брызг, и нырнул следом. Они резвились в воде до тех пор, пока Марс не почувствовал, что уже замерзает, несмотря на летнюю жару.

– Любимая, тебе не холодно?

Она удивленно посмотрела на него:

– Где ты нашел холод?

– Честно говоря, нашел. И не вижу смысла сейчас над собой издеваться, это же не переправа. Я вылезаю греться. Но боюсь, так продрог, что один и не согреюсь.

Она выпрыгнула на край бассейна, откидывая назад мокрые насквозь локоны, еще больше отросшие за время болезни.

– Марс! Ты и правда замерз? Прости, я так увлеклась, так обрадовалась, – она растирала его подхваченной со скамейки ему же принадлежащей эксомиды, накинула ему на плечи свою тунику, и попутно согревала дыханием его пальцы.

Марс вздрагивал, но не от холода – он на самом деле и не замерз, так, скорее, хотел найти предлог выманить из бассейна Гайю, опасаясь, что она перетрудит только заживший бок. А оно обернулось неожиданно – и вот уже Гайя его спасает от неминуемой, по ее мнению, простуды. И он, содрогаясь от невероятной сладости ощущений ее гибких сильных пальцев на своем теле, ее дыхания – не смел остановить любимую.

– Спасибо, милая, мне уже теплее, – прошептал он, привлекая ее стройное тело к своей груди.

Гайя приникла к нему всем телом, пытаясь согреть мужчину, которого, несмотря на все ее усилия, сотрясала крупная дрожь. Она даже забыла ненадолго, что ее грудь тоже обнажена – плавала она так быстро, что заметить это Марс все равно бы не мог, а сейчас…

Она закрутила головой, ища еще какую-нибудь простыню, чтобы завернуться в нее – но у них была только та одежда, в которой они спустились в сад, и ее туникой были обернуты плечи Марса, тоже стоящего перед ней совершенно обнаженным.

Она опустила глаза туда, где среди прохладной гладкой кожи их бедер пробуждалось что-то горячее и живое. Марс проследил за удивленным взглядом расширившихся глаз:

– Милая моя… Ты так прекрасна и так невинна…

Он боялся спугнуть ее и боролся с желанием предложить ей дотронуться до своего сокровенного органа, но ничего не мог поделать с ним самим – он неумолимо разворачивался, рос и тянулся к девушке, к складке ее бедер, пока не начал зарываться туда.

Гайя шумно вздохнула и уткнулась лицом в его грудь. Марс, не в силах совладать с собой, стал медленно опускаться на колени, чтобы приблизиться губами к ее губам, а затем спуститься ниже, пройти краешками губ, почти невесомо, по ее груди, дотронувшись до твердых сосков. А дальше…

Дальше суровый центурион Марсиус Гортензий забыл все… И помнил только свое желание бесконечно целовать эту промытую прохладной водой упругую нежную кожу, ласкать гибкое сильное тело, выцеловывая каждую трепещущую от волнения жилку. Он спохватился, что глаза его закрыты, только тогда, когда стал опускать голову все ниже и ниже, спускаясь к ее животу и бедрам. Она тихо застонала, и он вскинул голову:

– Милая, – и сам удивился, что голос стал хриплым, как будто он и правда успел простудиться. – Тебе больно?

Он подхватил ее на руки, продолжая целовать приоткрытые розовые губы, к которым вновь спустя много дней вернулась естественная окраска. Марс пристально, насколько это возможно сквозь туман, заволакивающий его глаза, вгляделся в ее лицо – и вздохнул облегченно, потому что на лице девушки был не отблеск боли, а затаенная счастливая улыбка.

– Марс, – тихо ответила она. – Мне так хорошо в твоих руках…

И он понял это как разрешение. С невесомой ношей на руках он ринулся сквозь кусты троянды, не замечая, как шипы оставляют следы на его боках и бедрах, лишь подняв Гайю над собой, как сегнифер легионную аквилу. Марс опустил Гайю на поляну, заросшую плотным ковром тимьяна, тонкие стебли которого переплелись в тугой, мягкий и толстый слой мелких листьев и душистых лиловых цветков. Тимьян буйствовал на этой поляне годами, и уже нельзя было даже разглядеть почву, на которой он рос.

Гайя ощутила под собой нежную, слегка щекочущую кожу зелень и полной грудью вдохнула окутавший их обоих аромат. Марс опустился рядом на колени, продолжая целовать и ласкать ее, боясь, что при малейшем его резком движении она взлетит на ноги и уйдет. Но девушка лежала спокойно, и он решился нависнуть над ней, коснувшись своим уже невыносимо тяжелым и горячим органом ее обнаженного живота. Она с изумлением вскинула глаза и слегка коснулась пальцами невиданной части его тела. Нельзя сказать, чтоб она не видела, как мужчины справляют малую нужду, и даже прямо не сходя с коня при спешных маршах, но такое она действительно видела впервые.

– Марс… – она провела пальцами по всей длине, чувствуя пульсирующую силу.

Он смог в ответ лишь застонать, и она заметила мелкие кровоточащие царапины на его теле:

– Что это? Откуда?

– Не важно, не отвлекайся…, – и он прижался к ней всем телом, заставляя свой орган пробиваться между ее бедер.

Ее огромные глаза стояли перед ним, и Марс стал целовать эти взрагивающие веки и порывающиеся что-то спросить губы, заставляя забыть ее обо всем. Запах тимьяна скрывал все остальные запахи вокруг и кружил голову – Марс успел подумать, что уже ничего не соображает, и способен чувствоаать только прикосновения любимой. Даже если бы сейчас сюда, в сад его фамильного дома в лучшем районе Рима, ворвался бы отряд батавов в медвежьих шкурах, он и тогда бы не смог оторваться от тела любимой, разве что закрыл бы ее собой. Он и закрыл, остатками сознания чувствуя, как медленно раздвигаются ее ставшие горячими бедра. И провалился в эту горячую влагу, чувствуя своим животом, как она поднимается навстречу ему на локтях.

Гайя понимала, что происходит нечто странное, но запах тимьяна приглушал все внешние ощущения, сужая мир до рук и губ Марса. И она, повинуясь зову своего тела, поднялась ему навстречу и прижалась к его внезапно согревшейся и повлажневшей уже не от воды, а от пота груди. Она поднялась бы, но его большое крепкое тело было сверху, и она невольно обвила его ногами и руками, чувствуя, как в ее теле оказалось незанятое пространство, куда и устремилось то удивительное естество, что она увидела у Марса впервые в своей жизни – хотя и выхаживала его несколько раз, лежащего в беспамятстве, и видела его целиком, но совсем не таким.

Короткая, промелькнувшая на задворках сознания боль заставила ее вдохнуть – и не более того, а затем то сладкое ощущение, которое захватило ее, заставив уступить ласкам Марса, вновь захватило ее от макушки до пят…

…Они очнулись оба одновременно, беспомощно оглядываясь вокруг – поляна тимьяна напоминала поле битвы, смятая и забрызганная кровью, которой были измазаны их бедра и животы.

– Марс? – она заботливо взглянула в его глаза, забывая о себе. – Неужели так можно ободраться в кустах троянды?!

– Моя милая, какая еще троянда? – он с трепетом коснулся ее бедер. – Тебе не очень больно?

– Мне? – она посмотрела на себя и снова расширила глаза при виде капель крови на бедрах. – Это же твоя кровь…

– Нет, – он наклонился к ней, покрывая поцелуями ее лицо, шею, грудь. – Твоя. Спасибо, милая… Ты сделала меня счастливейшим из смертных… Ты сберегла себя… Прости меня….

– За что? – она удивленно провела руками по его коротко остриженным волосам. – Это был мой выбор.

– Тем ценнее он для меня…

– Но нам пора отсюда выбираться. А то будут искать, и увидят такие сцены троянской войны…

Они аккуратно выбрались из кустов – причем без малейшего ущерба, так как рядом с проломленной Марсом дорожкой нашлась вполне пригодная обычная, из мраморных плит… Марс обнял ее, снова прижав к себе нежно, мягко, как самую большую драгоценность:

– Гайя… Моя любимая Гайя…

Она слегка отстранилась, ответив все же на его поцелуй:

– Марс, иди сюда, я помогу тебе обмыться.

Но он, сделав несколько шагов к краю бассейна, обхватил ее руками и они вместе повалились в воду, показавшуюся еще более приятной и освежающей.

Гайя стала осторожно смывать засохшую кровь с его царапин на бедрах, а Марс, вообще не чувствуя боли от бродящего в жилах перевозбуждения, стал целовать ее плечо, щекоча его языком.

– Не хулигань! – нежно шепнула Гайя, снова отбрасывая за спину опять промокшие волосы, пахнущие теперь тимьяном.

– Я? – удивился Марс, а сам скользнул под водой между ее бедер, осторожными движениями пальцев промывая там все.

Он не стал говорить Гайе о том, что искушенные в любовных делах римлянки, та же Луцилла, повадившаяся терзать в букавальном смысле слова и его, и Тараниса, сразу же после любовных утех обмывали себя большим количеством воды, смывая снаружи и изнутри все следы мужского семени, чтобы избежать нежелательной беременности. Обрушивать такие сведения на Гайю он не хотел прямо сейчас, но и понимал, что вряд ли она готова стать матерью прямо сейчас, даже не успев поносить фалеры старшего центуриона. Да и было бы жестоко, с точки зрения Марса, обречь ее, не оправившуюся после ранений и трудов крайних месяцев, снова испытывать свой организм, вынашивая дитя. В конце концов, у них была целая жизнь впереди…

Они плавали еще какое-то время, пока не продрогли на самом деле, и только тогда выбрались и отогрелись еще и в теплой ванне, отправились в спальню, где залезли вместе под одеяло и заснули, не выпуская рук друг друга.

* * *

Ренита, по привычке войдя в спальню к Гайе, опешила – на подушке, тесно прижавшись, лежали две головы, и пушистые распущенные локоны Гайи оплетали не только ее плечи, но и гордо развернутые даже во сне загорелые плечи Марса.

Ренита поначалу чуть не ахнула от неожиданности, но тут же залилась краской – она же сама первая нарушила все и всяческие приличия, отдавшись Таранису – без свадьбы, варвару, в чужом доме, да еще и исполняя обязанности врача, тем самым нарушив одну из заповедей клятвы Гиппократа, предписывающей соблюдать целомудрие. Это не запрещало врачу создать семью, но пресекало даже помышления о всяком бесчинстве. И Ренита то кляла себя и свою минутную слабость, то со сладкой мукой вспоминала руки и губы красавца-кельта на своем теле.

Она избегала встреч с ним несколько дней после того неожиданного соития в ванне, чем вызвала недоумение Тараниса, сменившееся вскоре мрачной грустью, заставившей помутнеть его сапфировые глаза. Она бережно, но молча и торопливо осматривала и смазывала его заживающие раны на лице, и старалась как можно быстрее найти предлог выскользнуть из комнаты.

Наконец, Таранис не выдержал:

– Что случилось? Я стал тебе противен?

Она выдернула руку из его руки:

– Нет.

– Тогда что? – он снова попытался завладеть ее ладонью, но она проворно спрятала пальцы в складках столы.

– А что должно быть? – она спокойно и тихо посмотрела в его глаза. – То, что от меня требуется, я делаю. Тебе же легче? Не болит же уже так?

– Да вообще не болит, – он не отводил глаз, старясь увидеть в ней причину этих перемен. – Почему ты избегаешь меня? Уже жалеешь, что мы были вместе? Скажи мне, что тебя тревожит?

Она отстранилась все-таки от него, но посмотрела очень нежно и грустно.

– Ренита… – начал было он, но женщина заторопилась и уже исчезла из атриума, заставив его обрушить кулаки на ни в чем неповинную колонну.

Ренита слышала его голос, зовуший ее с такой внутренней болью, что она едва не обернулась. Остановившись на мгновение, она зашагала еще быстрее, жалея, что нельзя пуститься бегом. Чтобы убежать от всех угнетающих ее мыслей. Она не хотела быть Таранису обузой, уверенная в том, что раз уж на мужчину свалилась такая честь, как римское гражданство и служба в элитной когорте, то пусть уж он не разменивается на такую мелочь, как она.

Она бросила еще один взгляд на спящих, тесно прижавшись друг к другу Гайю и Марса, вздохнула и вышла, прикрыв дверь.

Ренита вдохнула чистый, напоенный запахами нагретого солнцем сада воздух. И едва удержалась от того, чтобы не закричать в голос от боли и отчаяния. И разговор с Гайей, и настойчивость Тараниса – все это пугало ее, переворачивало всю ее сущность.

«Все. Пора», – внезапно спокойно и ясно сложилось в ее голове. – «Моя помощь здесь уже не нужна. Пора возвращаться в святилище. Ничего страшного. Трудом и молитвой я восстановлю репутацию, и со временем все забудется».

Она постояла еще немного, раздумывая, надо ли прощаться с Гайей и Марсом – она не хотела обидеть их, но и мысль о том, что они будут уговаривать остаться, предлагать совершенно неприемлемые для нее способы устройства дальнейшей жизни. Ренита не хотела ни в когорту, находя эту мысль нелепой хотя бы потому, что не хотела жить в палатке и бродить по полям, ни замуж за Тараниса, которому и самому еще предстояло подумать, где и каким образом он будет жить, когда отпадет необходимость охранять дом Марса.

Марс проснулся первым, но не вскочил, а сделал над собой усилие и не стал шевелиться, хотя и чувствовал, что рука затекла – на плече лежала золотисто-рыжая голова Гайи. Он посмотрел на нее еще раз, смогнул – нет, это не сон, хотя во сне Марс видел эту сцену тысячу раз. Мужчина мгновенно вспомнил все, что произошло между ними несколько часов назад – судя по едва стелящимся по полу красноватым лучам солнца, был уже вечер. Они проспали полдня – и от блаженного осознания этой ленивой свободы ему стало тепло на душе.

Марс только пару дней, как успел до конца осознать, что находится в отпуске, да еще у себя в собственном доме. До этого все его сознание было поглощено болезнью Гайи, да еще пришлось улаживать кучу формальностей с налогами на ремонт мостовой, оплатой водопровода, подведенного к дому и всем прочим. Он разрывался между эдилами, аквариями и спальней Гайи, возле которой неотлучно находилась Ренита, отпугивающая его своими повадками старой совы. Тем не менее, Марс ни разу не пожалел, что разыскал и привез Рениту сюда – Гайя ей доверяла и не спорила по поводу лечения.

Она безропотно пила сырую кровь, разрешала натирать себя смесями трав, хотя один раз и чуть не случилось непоправимое – безудержное старание Рениты привело к тому, что с какой-то особо душистой травой организм Гайи не смог примириться, и девушка начала не просто чихать, а задыхаться, пока Ренита не догадалась помочь ей выбраться из ванны с плавающими там пучками ароматных побегов самых разных мастей. Хорошо еще, что Марс, заметив возню и вылетающие в окно размокшие бурые веники, как безумный влетел в ванную, подхватил ее, обессиленную и сдавленно кашляющую, хватаясь рукой за едва зажившие ребра, вынес на воздух в атриум.

Когда Гайя отдышалась, он спохватился, что она лежит у него на руках совершенно обнаженная и поспешил сорвать с плеч плащ, в котором ездил по делам в город, и завернуть ее, чтобы ненароком еще и не простудить. Марс навсегда запомнил то чувство облегчения, когда она задышала ровно и спокойно, доверчиво прижавшись к его груди – это было настолько всепоглощающе, что он даже не прибил сразу Рениту, как хотел, а после и вообще забыл.

И вот сейчас это чувство тихого счастья повторилось – и он лежал не шевелясь, ощущая каждым мускулом ее теплое нежное тело, дыхание, разметавшиеся по подушке и его плечам локоны.

Он его пристального взгляда Гайя проснулась – зашевелилась и открыла глаза:

– Марс? – прошептала она с улыбкой. – Так это не сон? Неужели…

Он закрыл ей рот поцелуем, стараясь быт как можно более нежным:

– Да, моя любимая. Да, мое счастье. Даже если бы это было самым крайним, что мне отведено Парками, я бы согласился ради того, чтобы снова ощутить тебя рядом со мной…

– Я же и так рядом, – она неожиданно обвила его шею руками и прижалась своей грудью к его твердым мышцам.

– Еще ближе, – прошептал он прерывающимся от волнения шопотом и снова принялся целовать ее, не в силах остановиться.

Марс целовал, бродил руками по ее телу, впитывая в себя новые ощущения и одновременно боясь причинить ей боль – поэтому все его прикосновения были невесомыми, словно крылышки тех мелких голубых бабочек, что кружились днем над тимьяном, пока их не согнали они с Гайей, так внезапно ворвавшись в этот тесный мирок дальнего уголка полузаброшенного сада.

Невольно он скользнул пальцами по ее груди – и удивился, что соски, которые он видел столько раз при купаниях в речках, да и в бане лудуса, сейчас выглядели совершенно по-другому: темные, твердые и заострившиеся. Он чувствовал, что и сам давно возбужден – все же его опыт в таких делах был внушителен, и именно это позволило Марсу оценить по достоинству то богатство, которое сберегла для него любимая. Сумел он и не истерзать ее, лишая невинности – не только потому, что умел это делать, натренировавшись на германских пленницах, вешавшихся на красавца-победителя в надежде упрочить свое положение в новых обстоятельствах, но и потому, что любил ее бесконечно и все, что делал с ней, делал не ради себя, а ради ее счастья и удовольствия.

– Гайя, – он целовал ее ушко, невольно касаясь его изгибов кончиком языка, когда произносил слова. – Ты позволишь?

Она в ответ прикрыла глаза ресницами, и он, не прекращая целовать, проник рукой между ее бедер, почувствовав горячую, слегка скользкую влагу:

– Так ты ждешь меня, любимая? – он задыхался от счастья, едва сдерживая себя от вторжения в ее сокровенные тайны.

Гайя снова не ответила, но выгнулась ему навстречу, легко принимая его тело в свое. Они оба одновременно содрогнулись в волнах охватившего их обоих удивительного ощущения, которое Марс ни разу не испытывал в такой ситуации с другими женщинами.

– Марс, – она наконец-то открыла глаза и он утонул в ее бездонных и теплых озерах, переливающихся всеми оттенками топаза.

– Господин! Господин! – заколотил в дверь управлящий. – К тебе гонец!

– О, нет, – выдохнули они одновременно, взлетая с кровати и наскоро обмываясь водой из амфоры, для того и предназначенной.

Вместе со следами любовной влаги быстро смылось и чудесное настроение – они снова стали офицерами Римской армии, и в них, слаженно пробежавших через атриум и лестницу во двор, уже никто бы не заподозрил пламенных влюбленных….

Вестовой на ходу, пока они все вчетвером мчались в лагерь, рассказал, что в городе внезапно, среди послеобеденного покоя и тишины, возникла обыденная свара между торговкой рыбой на рынке и патрулем урбанариев, а затем все стало разбухать и бродить, как виноградные выжимки, и вылилось в то, что загорелись несколько лавок. Марс с Гайей заметили уже несколько повозок и пеших групп вигилов, пронесшихся в разных направлениях.

– Дождались, – префект был настроен мрачнее некуда. – Я предупреждал. Вырезать надо было под корень. Гайя! Как же тебя не хватало! Ты одна умеешь найти нужные слова. А тебя не было. Хотя что я, не слушай. Ты тоже нужна мне живой и здоровой, особенно теперь. Да, ты как?

Гайя внимательно вслушивалась в его резкие, отрывистые фразы.

– Опять жрецы Исиды?

Он кивнул:

– Они расплодили эту заразу еще и в мозгах римлян. И поэтому мы в глупейшей ситуации. Против нас и против урбанариев стоят наши же сограждане.

– Против нас стоит толпа. А это не одно и тоже. Толпа неуправляема. И кто-то что-то крикнет, и она уже ринулась.

Секст Фонтей взглянул на нее пристально:

– Что ты предлагаешь?

– Отводить в безопасное место императора. А все остальное уже после. Мы потеряли время.

– Так не теряйте его дальше, – внезапно рыкнул префект, и у Гайи заныло в животе от нехороших предчувствий. – Бери Дария, Марса, еще кого и вперед.

– Рагнара и Тараниса я возьму?

Он махнул рукой:

– Да хоть Цербера от врат Аида отвяжи.

– Разрешите идти?

– Да беги уже!

Он опустился на складной табурет в штабной палатке, обхватив голову руками – Фонтей впервые ощутил себя уставшим. Слишком уставшим от жизни и беспомощным от этого…

– Гайя! Я с вами! – рядом с Дарием некстати оказался Вариний, которого Дарию пришлось опекать все эти дни, приучая к жизни в подразделении.

– Нет, – рыкнула она. – И попробуй только ослушаться!

Она ни в коем случае не сомневалась в отваге и решимости юноши, да и видела его дважды на арене. Но посылать его снова на риск не хотела – только готовности биться до последнего вздоха было слишком мало, чтобы справиться с тем, что им предстояло. Решение пришло мгновенно:

– Дарий, ты его с лошадьми обращаться научил?

Дарий кивнул, застегивая доспехи.

– Вариний, сейчас будут сновать вестовые, возвращаться и отправляться патрули. И ты будешь вываживать лошадей. У них на это времени не будет и сил, – она тоже одевалась, рассовывая по всем возможным ножнам ножи. – Иначе лошади погибнут, если резко остановятся и остынут, а того хуже, сразу напьются холодной воды. Понял?!

– Понял, – упавшим голосом ответил юноша, рвавшийся в бой, а не дежурить у коновязи. Но здравым умом он понимал, что то задание, которое поручила ему Гайя, тоже важно для общего дела, и смирился.

– Марс, – негромко и отрывисто обратилась она к товарищу, словно и забыв, что совсем недавно спала на его плече совершенно обнаженная. – Нам проще туда добежать пешком, чем прятать где-то лошадей. Видишь, над городом дым?

Он проследил за ее взглядом – за городской стеной в разных местах поднимались клубы дыма разгорающихся пожаров и доносились отзвуки букцин вигилов.

Дарий присвистнул:

– Весело! Что ж, к тому и шло.

Они уже неслись по переулкам и проходным дворам, пробегая по многочисленным взвозам и узким улицам-лестницам, где не смогли бы пройти кони. Навстречу им попадались повозки вигилов, груженые насосами и бычьими кишками к ним, через которые вода подавалась из квартального водоразборника в пожар. Пробегали патрули и целые отряды урбанариев, и на лицах некоторых из них они заметили кровь, а на доспехах вмятины – это означало, что уже летели камни, выдернутые из мостовой.