Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 71 страниц)
– Ишь, говорит как пишет. И где могла научится?
– Да уж, – в том ему ответил другой голос. – Рот женщины все же годится только для одного. Открывать широко она его умеет, значит, не все потеряно. Надо только показать ей, как им правильно пользоваться.
– Не боишься? Она ж на дикую кошку похожа. Откусит…
– Держать за шиворот, как и положено держать дикую кошку…
По спине девушки словно огонь пробежал. Она хотела обернуться и врезать говорившим или просто посмотреть так, чтобы им готелось размазаться об эту палубу, втечь в щели между тщательно пригнанными досками. Но она не сделала ни того, ни другого – не хотела привлекать внимание ребят. Ведь невольно придется объяснить, что произошло, а этого она бы не пережила.
Как ни в чем ни бывало Гайя подняла руку, вновь призывая к тишине:
– Тех, кто сегодня присоединился к нам, мы еще раз приветствуем на борту. Думаю, Марс уже ввел вас в курс дела. И вы готовы разделить с нами все тяготы этого путешествия. Часть суток вы, как и все, будете работать на верхней палубе и упражняться в работе с оружием. Часть на веслах. И конечно, спать оставшееся время, чтобы не рухнуть тут от усталости.
Освобожденные на маяке солдаты, отмывшиеся еще на берегу и успевшие получить помошь врача, те, кому это было необходимо, согласно кивнули – они уже знали, что Гайя Флавия является старшим центурионом, и спорить с ней не собирались. К тому же и выхода другого не было – чем больше людей на веслах, тем скорее они достигнут берегов Италии.
Но, как оказалось, не все имели такое мнение. Торговцы, сразу же державшиеся особняком, хотя и их накормили и подечили в той же степени, что и остальных, были недовольны решением капитана. Они долго совещались между собой и, наконец, один из них, мужчина лет сорока, осанистый и представительный, несмотря на потерявшую форму когда-то ухоженную бороду, выступил вперед:
– Как мы поняли, ваш корабль военный?
– Так, – кивнула Гайя, складывая руки на груди.
– Вот и командуй своими солдатами. А мы честные и почтенные купцы, добропорядочные торговцы, квириты, и никаким образом подчиняться солдафонам не собираемся.
– Я и не прошу вас брать в руки оружие и идти заниматься под руководством центуриона Марсиуса. Заметьте, не посылаю ставить паруса под началом центуриона Кэмиллуса. Но работать на веслах должны все.
– Все? И каким же местом ты гребешь, красавица? – негромко, но насмешливо поинтеросвался второй торговец, чуть помоложе, привлекательный мужчина с серьгой в ухе.
Воины грозно зашумели – они прекрасно знали, насколько вынослива и сильна Гайя на веслах.
Старший из купцов, очевидно, не успел почувствовать, что его слова не находят отклика у легионеров и продолжал упорствовать:
– Мы требуем к себе соответствующего отношения. Мы торговцы. А не галерные рабы.
– Все верно. Вы не рабы. Но напоминаю, что Римская армия освободила вас как раз таки из рабства.
– И загнала в новое? Без суда? Не имеешь права, женщина! Кто ты там? Капитан корабля? Центурион?
– Старший центурион когорты спекулаторум, – невозмутимо отзвалась Гайя, чувствуя, как с двух сторон к ней одновременно подошли и встали Марс и Кэм, точно также скрестив руки на груди. Она чувствовала плечами их сильные фигуры, источающие уверенность, и продолжала абсолютно ровным голосом. Гайя говорила тихо, на солдаты ловили каждое ее слово, а вместе с ними слышали и те, кому это было адресовано:
– Мы спешим в Рим. И на этом корабле все без исключения являются командой. Пассажиров здесь нет. Я вижу только молодых здоровых мужчин. Увечных калек и стариков тут тоже нет. Дальнейший разговор бессмысленен.
– Квадрантария! – сорвался торговец. – Дрянь! Заворожила своими голыми прелестями оголодавших по женскому телу мужиков, вот они и пляшут под твою дудку! А с нами не пройдет. Мы себе цену знаем. И тебе по доброте твое бабье место укажем. Плыть долго, вот и будешь скрашивать наше путешествие. А командовать должны мужчины.
Торговец ринулся к Гайе и попытался схватить ее за руку, чтобы принянуть к себе, но внезапно вздрогнул и повалился на палубу – в его глазнице торчал узкий нож.
Гайя обернулась к Кэмиллусу, опускающему руку после броска, и увидела стиснутые зубы, холодную ярость в глазах и перекатывающиеся желваки – его лицо было настолько искажено яростью, что было просто неузнаваемо. Она потряслась в глубине души тому, насколько сейчас этот взбешенный и от этого очень опасный воин отличается от того чувственного мужчины, со скулы которого она совсем недавно смывала сажу и удивлялась гладкой коже и длинным ресницам, которые сделали бы Кэма похожим на девушку, если бы не жесткая линия челюсти и пронизывающий взгляд.
– Кэм? – она еле сдержала негодование. – Я была в состоянии сама разобраться. Не убивая.
– Не сомневался. Но это боевой корабль. И здесь действует морской закон, – с ледяной яростью в голосе, четко проговаривая все слова, чтобы его слышал каждый, ответил Кэмиллус. – И слово капитана здесь закон. Он посмел тебе перечить, доблестный старший центурион.
Гайя затаила дыхание – от нее ждали дальнейших решений, и она приказала, так же коротко и отрывисто:
– Труп в воду. Остальные по местам. Нас ждет Рим.
Она попросила тех ребят, которых считала особенно надежными, проследить за торговцами. Гайя не была уверена в необходимости поступка Кэма, так решительно вступившегося за нее – он, видимо, не знал, что ей приходилось выслушивать и не такое, к тому же она умела владеть собой и не обращать внимание на лай из-под забора.
Как-то она даже ответила с беззвучным смехом Дарию, удивившемуся, как она не двинула ногой очередному злопыхателю на улице, попрекнувшего ее тем, что армейская туника открывает ее колени и вообще женщине не пристало ездить верхом, да еще по-мужски. Гайя тогда на вопрос Дария пожала плечами: «Вот мы сейчас едем обыскивать меняльную лавку. Ты только представь, что про меня, да и про тебя, и даже про наших лошадей скажут и подумают злочинцы, а заодно пауки, сидящие в углах их мерзкого заведения. И ты это готов выслушивать?» Дарий, от природы живой и немного шумный, тогда лишь расхохотался в ответ и вынужден был согласиться.
Тем не менее, необъяснимая тревога поселилась в глубине ее души, хотя она и не видела ничего такого, что могло бы предвещать неприятности. Прошло двое суток с разгрома маяка, и плавание проходило своим чередом, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Еды и питьевой воды было вдосталь, потерь в бою они не понесли, если не считать несколько мелких порезов, которые и зашивать врачу не пришлось, да ушибленного затылка Марса, который вообще отказался обращаться за помощью.
Вечером Гайя в одной легкой короткой мужской эксомиде, не мешающей работать веслом в тесной и душной нижней палубе, спустилась вместе с другими ребятами сменить тех, кто должен был идти ужинать и спать.
Ее увидели, обрадовались, она откликалась на разные вопросы и реплики, старясь никого не оставить без внимания в этот короткий промежуток времени, потому что после того, как сядет на скамью и войдет в общий ритм, разговаривать будет довольно затруднительно.
…Она поздно почувствовала шевеление за своей спиной, и только успела полуобернуться на внезапный холод, пронзивший ее грудь до самых, как ей показалось, костей. А затем холод обернулся снова духотой, еще более тяжелой, чем показался ей воздух весельной палубы, когда она спустилась туда после свежего морского ветра.
Один из гребцов, в самый последний момент увидевший вынырнувшего из-под скамьи мужчину с занесенным ножом, попытался отдернуть девушку в сторону, но помешали другая скамья и рукоятка длинного весла, оказавшиеся между ними, и он не успел даже схватить ее за плечо. И теперь вместе с остальными с ужасом наблюдал, как девушка, прервавшись на полуслове и даже с той же мягкой улыбкой на красивых розовых губах мертвой оседает им на руки.
Десятки рук подхватили Гайю, стараясь не задеть торчащего из-под левой лопатки вогнанного по самую рукоятку ножа. А еще несколько десятков тренированных мужских рук к приходу Марса, Кэма и врача, за которыми кто-то успел слетать наверх, не оставили от заговорщиков ничего, с чем или кем можно было бы поговорить – только кровавые ошметки на полу.
– Гайя, – с дрожью в голосе проговорил Марс, принмая в руки ее безвольно обвисшее тело и с затаенной надеждой пытаясь услышать хоть вздох, хоть стон. Но девушка молчала, а перевернуть ее он не решался из-за торчащего в спине ножа.
Врач растолкал всех и взял ее запястье, уже ставшее бледным до прозрачности, попытался прощупать пульс, согнулся и заглянул под полуопущенные веки:
– Отходит.
– Нет, – прохрипел еле слышно Марс, боясь пошевелиться со своей драгоценной ношей на руках и проклиная судьбу, заставляющую чаще поднимать любимую на руки не в минуты взаимной радости, а вот так, раненую и истекающую кровью.
Кэм, видя его и всеобщее замешательство, негромко скомандовал:
– Всем по местам. Это не зрелище. Марс, вынеси ее наверх. Пока она жива, ей нужен воздух.
Марс со всей осторожностью устремился наверх, следом засеменил врач, приговаривая, что все бесполезно и они просто оттягивают ее естественную кончину.
– Ей не выжить, – авторитетно заявил целитель, который уже успел неплохо зарекомендовать себя сразу после освобождения триремы, врачуя застарелые раны, рассеченные хлыстом спины ребят и их раны, полученые в бою за корабль. – Не надо ее мучить. Сейчас я принесу снадобье, которое позволит ей переселиться в лучший мир легко и безболезненно.
И, перехватив испепеляющий взгляд Марса, добавил с сожалением:
– Поверь, она сейчас страдает гораздо больше! А так одним глотком мы избавим ее от мучительной боли. Пусть уйдет спокойно, без агонии. Разве ты не видишь, что пробито сердце?
– Но оно еще бьется, – угрожающе, но тихо произнес Кэм, отстраняя бесполезного врача.
– Да пойми те же вы оба, – в голосе врача звучало неподдельное огорчение и сочувствие. – Она, конечно, доблестный воин. Но организм-то женский. Женщины вообще не переносят боли, кричат от малейшей царапины. Она умрет не только от самой раны, но и от боли.
– И что, ты ничего не можешь сделать? – отчаянно поинтересовался Марс, пытаясь заглянуть в лицо девушки, лежащей на его рука спиной вверх. – Нож вынь. Перевяжи. Она живучая. Я это точно знаю!
– Она не вынесет даже боль от извлечения ножа.
Кэм с Марсом занесли Гайю в надстройку, осторожно опустили на расстеленный плащ. Гайя действительно здесь не ночевала практически, предпочитая вместе со всеми спать, завернувшись в плащ, на палубе, у всех на виду, чтобы никто не мог и подумать, будто она тайком принимает у себя мужчин. Она была всегда на виду, и никто ни разу не усомнился в ее невинности. Да она и сама свои отношения с Марсом, да и случайное соитие с Дарием там, в Сирии после боя, вспоминала как удивительный сон. Даже ее тело забыло те ощущения, помнило лишь краешек разума.
И сейчас, придя в себя на руках у Марса и увидев совсем рядом еще и глаза Кэма, она решила, что это снова снится удивительный, будоражащий сон и хотела сладко потянуться, наслаждаясь мгновением, но при первом же движении жуткая боль пронзила ее снова. И тут у ее рта появился край прохладной серебряной чаши, в которой плескалось такое же манящее прохладой ее почему-то пересохшие внезапно губы. От питья исходил пряный запах горького миндаля, и она отпрянула в крайний момент, несмотря на ласковый мужской голос:
– Пей. Выпей, и тебе станет легче.
Она из последни сил оттолкнула рукой чашу:
– Нет!
Гайе казалось, что она кричит, но на самом деле она еле прошептала свой отказ выпить предоженный врачом яд. Но и этого шопота хватило, чтобы Кэм и Марс услышали его – они не заметили, устраивая для нее постель, как врач все же решил воплотить свой черный замысел. Вместо того чтобы помочь умирающей девушке побороться за жизнь.
– Вон! – твердо приказал Марс.
И врач спешно ретировался, бросив на ходу понимающее.
– Ну где меня найти, знаете оба..
Кэм осторожно прикоснулся к рукоятке ножа, точащего из спины Гайи:
– Марс, придержи ее, я срежу тунику, – он осторожно избавил девушку от туники и строфоса, оставив лишь сублигакулюм.
Они оба замерли, потрясенные молочно-белым жемчужным свечением, которое издавала ее кожа при колеблющемся свете нескольких масляных светильников – Марс зажег все, что смог найти. Кэм провел кончиками пальцев по этой перламутровой глади, ощупывая края раны, почти не кровоточащей, что и наводило их всех, включая врача, на самые грустные размышления. Мужчина покачал своей странно белоснежной над таким молодым лицом головой:
– Нож пережал все сосуды. Если его вынуть, она истечет кровью.
– А Гайя слышит нас? – почему-то одними губами спросил Марс.
– Нет, боюсь, что вряд ли. И это к лучшему. Держи лоскут туники, он чистый. Как только я выну нож, зажмешь рану. Иначе воздух попадет в грудь, легкие сожмутся и она задохнется.
– Да? – испуганно вымолвил Марс.
– Нет, – донесся до них негромкий, но твердый голос Гайи.
– Гайя, – разом выдохнули оба, заглядывая в ее приоткрывшиеся переливающиеся топазом глаза, в которых отражались все светильники разом.
– Я не умру из-за такой ерунды, – вымолвила она и снова впала в беспамятство.
– Вот видишь! – воскликнул Марс, обращаясь к Кэмиллусу. – Я же ее девятый год знаю. Она упряма. И будет бороться за жизнь.
– И мы будем, – Кэм сжал мышцы вокруг раны и резким движением выдернул нож, а Марс тут же зажал брызнувший фонтан крови приготовленными лоскутами.
Гайя выгнулась у них на руках и окончательно потеряла сознание, обвиснув совсем невесомым шелковым лоскутком, разве что еще теплым и мягким.
Марс с ужасом увидел, как Кэм потянулся к светильнику – вспомнил, как сам недавно прижигал ей запущенную рану на запястье, выжигая раскаленным ножом гноящиеся лохмотья плоти. Но Кэм не стал, к облегчению Марса, прижигать рану железом или лить туда раскаленное масло. Он просто налил немного масла на чистый лоскут ткани:
– Это не даст воздуху всасываться в грудь. У нее мощные легкие, ты же сам видел, как она ныряет. И каждый вдох будет раскрывать рану. А масляная тряпка предохранит от воздуха.
Они вдвоем перевязали девушку, причем оба поймали себя на том, что дотрагиваясь до ее роскошных обнаженных грудей, не испытывают ни капли вожделения – лишь сострадание и желание отдать свою жизнь и кровь, лишь бы она жила.
Мужчины напряженно всматривались в лицо Гайи, которую постарались уложить поудобнее, насколько позволяла рана – она полусидела боком, опираясь на широкое плечо Кэма, чтобы не соскользнуть на спину.
– Марс, – едва слышно произнес Кэм. – Иди на палубу.
– Я никуда не уйду. Что ты задумал?
– Понимаешь, она не спит. Она уходит все таки от нас. И я хочу попытаться вернуть ее, задержать, упросить сойти с хароновой лодки.
– Что ты несешь? Скажи сразу. Что ты задумал, – глаза Марса налились нехорошей темнотой.
Кэм пропустил угрозы мимо ушей – времени на раздумья не оставалось. Он решительно сбросил одеяло, которым она была укрыта до подбородка, и развязал ее сублигакулюм. Марс схватил его за руку:
– Одумайся!
– Меня так спасли кочевники. Посмотри, если не заметил, – и Кэм расправил плечи так, что Марсу стало видно на его слегка влажной от пота груди под узорами татуировки все страшные шрамы глубоких ран.
Марс встал, не забывая придерживать Гайю:
– Хорошо. Выхода нет. Я тебе доверяю полностью. Верю. Что ты никогда не причинишь ей зла.
– Именно. – буркнул Кэм, развязывая свой сублигакулюм и опускаясь на одно колено рядом с девушкой.
Он обхватил ее хрупкое, несмотря на широкие плечи и развитую мускулатуру, но все же миниатюрное по сравнению с ним самим, тело девушки, осторожно, но решительно приникая к нему как можно плотнее. Несколько мгновений он так лежал, а затем поднял голову и посмотрел на Марса странными тусклыми и глубокими глазами, потерявшими всю васильковую яркость и ставшими похожими на подернутые пеплом угли:
– Она ушла слишком далеко… Мне не дозваться одному. Не схватить ее за руку, – и неожиданно приказал так, что марс не посмел отказаться. – Раздевайся и ложись с другой стороны.
Марс сорвал с себя сублигакулюм и тоже скользнул на расстеленный на полу плащ, прижимая всем телом к нежной коже Гайи, пересеченной по груди и спине холщовой плотной повязкой, и этот контраст теплой кожи и прохладного полотна заставил его вздрогнуть. Марс вспомнил, как ласкал Гайю в своем саду возле бассейна на подушке из ароматных растений, как обнимал ее среди подушек в спальне и даже как-то раз сумел уговорить стеснительную и удивительно целомудренную для своих лет девушку отдаться ему на лесной поляне возле горячих источников в окрестностях города.
Кэм первым пришел в себя от страшной, затопляющий каждый кусочек его тела головной боли, но не дернулся, а медленно открыл глаза. Первое, что он увидел – это веки Гайи, слегка подрагивающие во сне, полупрозрачные на бледном, но все же живом лице. Он осторожно, не отпуская рук, все еще обнимающих ее тело, прикоснулся губами к этим векам, поцеловал лоб девушки и облегченного прошептал:
– С возвращением, Гайя…
И бессильно откинулся на плащ, на котором они тро так и лежали. Кэм постарался совладать с болью, вызванной нечеловеческими усилиями попытки достучаться до сознания умирающей девушки и заставить ее не переходить на тот берег Стикса, и осторожно приподнялся на локте. Марс тоже спал, а не пребывал в том состоянии запредельного блуждания. В котрое удалось вогнать Кэму их всех так, как это произошло с ним самим, подобранным в пустыне кочевниками.
Кэм заглянул за спину Гайи, боясь увидеть расплывающееся пятно крови на повязке, но ее было ровно столько, сколько пропитало бинт сразу, а это означало, что смерть от кровопотери ей не угрожала. Если не начнется горячка, съедающая тело изнутри, то у нее есть шанс выжить.
Масло в светильниках почти прогорело, и Кэм понял, что прошло два или три часа, как они с Марсом легли, обняв с двух сторон обнаженную девушку. Он только успел подумать, что надо, пока не проснулся Марс, убрать подложенный под ее бедра толсто сложенный сублигакулюм – он не хотел, чтобы Марс увидел те неизбежные стороны тяжелых ранений, о которых, как он не сомневался, сам Марс прекрасно знал. Но Кэм видел трепетное, хотя иногда и ставящее его в тупик своей горячей откровенностью отношение Марса к Гайе, и пощадил друга.
В этот момент и без того символическая дверь скрипнула. Кэм удивился тому, как пронзительно раздался в тишине этот звук: по кораблю разносились только мерные удары весел и плеск волны. Смолк даже барабан, который задавал ритм гребцам, и чуткое ухо Кэма уловило, как внизу под ними, на весельной палубе ребята негромко отсчитывают гребки сами, чтобы не тревожить Гайю.
Врач-сириец проскользнул в дверь – он хотел удостовериться, что отважная девушка все же отмучилась, а если нет, то все же уговорить ее друзей на отчаянные меры. И тут он увидел, что меры приняты еще более отчаянные – при виде трех обнаженных тел, тускло отсвечивающих в свете ламп, врач опешил. Он едва не отхлебнул из все той же злополучной чаши с ядовитым зельем, которое давали безнадежно раненым для избавления от страданий. Вовремя остановив одну руку, вторую не смог – и затолкал в рот край полотняного лоскута, который держал.
Кэм сверкнул глазами на непрошенного гостя, и врач поспешил удалиться.
Кэм осторожно выбрался, чтобы не потревожить девушку и Марса, и сжал руками виски – новый приступ головной боли чуть не бросил его на колени. Едва сдерживая стон, он вдруг, как при вспышке факела, вспомнил то, что едва не упустил из виду – ритуал, которому он невольно научился у спасших его кочевников, и правда был на грани здравого смысла. Он тогда долго не мог поверить в то, что рассказала ему молоденькая помощница выхаживавшей его старухи-целительницы, древней, словно пирамиды, затерянные в пустыне. Оказалось, что страха, поняв, что найденный племенем в пустыне со странной для них белой кожей, почти не видной под слоем запекшейся крови и налипшего на нее песка, и пронзительно синими глазами, какие тоже не встречались в их краях, не хочет оставаться со своими спасителями, решилась на крайние меры. Но сама не могла уже провести ритуал, и заставила свою племянницу, направляя неведомым способом ее волю. И Кэмиллусу долго казалось, что его память просто сохранила обрывки горячечного бреда, навеянного страшными историями, слышанными в детстве от благочестивой соседки, не пропускавшей ни одного храма и воздававшей хвалы даже Стеркулу, богу навозной кучи. Он помнил, что брел по заросшему мелкими белыми неподвижными цветками лугу туда, где его ждала лодка на неподвижной глади реки с тяжелой, как драгоценное британское олово, водой, и он силился разглядеть лицо лодочника, но оно было закрыто надвинутым на глаза капюшоном. И когда он уже почти перенес ногу в лодку, его догнала легкая тоненькая фигурка, укрытая только распущенными до пят черными волосами. Развевающимися во все стороны. Девушка о чем-то молила его и цеплялась за руку. Плакала и тянула назад, и он остановился, задержался успокоить ее – и тут лодка отчалила без него. А дальше наступила снова четно-красная пустота, и очнулся он уже от того, что старуха давала ему прохладное питье из небольшого бурдюка.
Но почему-то мысли об этом бреде преследовали его и во время выздоровления, даже когда он уже стал учиться ходить заново, овладевая ослабевшими мышцами. И все окончательно прояснилось, когда старейшины племени объявили, что настала пора завершить ритуал – закрыть все шрамы особыми татуировками, которые закроют ворота в иной мир, из которого его вытащили. Вот тут он и узнал, что второй раз невольно удивил своих спасителей – первый раз, когда выжил после укусов скорпионов, которые могли и здорового умертвить в два счета, а его кусали израненного. А другой раз – когда оказался настолько сильным, что посланной за ним на поля асфоделий перепуганной девушке, не знакомой вообще с римским загробным миром, не пришлось выкрадывать его у чужих богов. Она лишь напомнила ему о долге, и он вернулся сам.
Кэм снова потер виски, прошел пальцами к затылку – он думал, а надо ли говорить Марсу и тем более Гайе, такой чистой и честной, о том. Во что он невольно втянул их троих… Принимая решение рискнуть и провести полузнакомый, испытанный им один раз на собственной шкуре ритуал, хоть и рассказывали ему после о нем старейшины и целительница, он не ожидал, что Гайя ушла так далеко и что виной тому ее прозвище. Кто-то когда-то назвал ее Невестой смерти… И она едва не досталась в невесты Аиду, словно Персефона. Кэм и Марс вдвоем сумели ее выкрасть из-под рук самого бога подземного мира – то, что не удалось проделать Орфею с Эвридикой. Им удалось. Но условием, с которым ее отпустили было то, что девушка доставалась в невесты своему спасителю. Все бы хорошо, но их-то двое. Кэм застонал… Если бы ему еще пару лет назад сказали бы, что все это может с ним произойти, он, выросший на улицах небогатого римского квартала, поднял бы говорившего на смех. Какой Аид, когда надо помочь матери заработать хоть несколько сестерциев, чтобы было чем заплатить за комнату в инсуле?
Кэм вышел на палубу, окончательно осознав все происшедшее и приняв твердое решение – про татуировку Гайе придется сказать, и хоть жаль ему было терзать ее и без того помеченное ранами тело, но придется сделать татуировку, благо, не такую уж и большую, тем более в сравнении с теми, какими «наградили» его. Но вот про то, что она теперь невеста и его, и Марса – Кэмиллус решил молчать до последнего, не желая обременять девушку еще и дополнительными обязательствами. Тем более, что он даже предугадать не мог, как отреагирует Гайя – он же видел, как относится к ней Марс, и видел, как она кинулась к нему сквозь битву и как расшвыривала врагов, пробиваясь к лежащему без чувств Марсу. Но и отказаться от нее совсем Кэм не мог – за свои двадцать семь лет у него было много женщин, но женщину, способную стать еше и настоящим другом, он даже не мог себе представить, не то что встретить.
Марс проснулся как от того, что его окликнули, открыл тяжелые веки, сразу же увидел золотистый затылок Гайи и вспомнил все, произошедшее вечером, хотя сначала решил, что ему просто снился безумный сон – и смертельная рана Гайи, и странная выходка Кэма, и их блуждание второем по сумрачным берегам Стикса и даже Цербер, прикованный к вратам Аида, щерящийся на них и поползщий к Гайе на брюхе словно щенок.
Он стряхнул с себя пелену странного сновидения, пытаясь разделить сон и явь. Во всяком случае, повязка, стягивающая спину девушки, была реальна, и сердце Марса сжалось – он снова пожалел, что не может принять на свое тело все ее раны, которых ей достается больше, несмотря на все ее воинское искусство.
Марс осторожно коснулся губами мраморного плеча любимой, чтобы удостоветиться в отсутсвии жара – до лба он тянуться не рискнул. Чтобы не причинить ей боль.
Гайя слегка застонала и облизнула розовым язычком сухие губы, и он спохватился – знал ведь сам, как хочется пить после кровопотери. Марс выполз с постели, которую они наспех соорудили с Кэмом и оглянулся в поисках воды – чаша стояла наготове, как будто кто-то ее принес недавно. Вспомнив попытки врача отравить Гайю, пусть и самыми благими намерениями, Марс настороженно понюхал и попробовал воду – она была свежей и вкусной, из тех запасов, что они набрали в колодце маяка.
Марс поднес чашу к губам девушки, но она так и не пришла в сознание, а вливать ей воду в таком состоянии означало просто утопить. И Марс решился – набрал воду в рот и прикоснулся к ее губам, вливая живительную влагу по капле. К его радости, Гайя не закашлялась, а спокойно проглотила один крошечный глоток, второй, третий… Марс ликовал – его любимая снова оказалась сильнее, чем они все думали. И ту его пронзило еще одно воспоминание из недавнего сна – неужели и правда Невеста смерти стала невестой сначала Аида, а затем их с Кэмом одновременно? В голове Марса это не укладывалось – он привык мыслить тем, что можно потрогать, взять в руки. И он решил сейчас не мучиться поисками ответов на безумные вопросы – гораздо важнее выходить Гайю и доставить в Рим живой и по возможности уже здоровой.
Гайя открыла глаза и едва сдержала стон боли – корабль покачивало на усилившейся волне. Она оглянулась вокруг себя, постепенно фокусируя расплывающийся взгляд, и поняла, что лежит в палубной надстройке, почему-то на одном плаще и закрытая другим плащом сверху. Она подумала о Марсе и мысленно поблагодарила его за заботу, попробовала потянуться – и вот тут уже не смогла сдержаться, коротко вскрикнула и скрипнула зубами, заставляя себя замолчать. Она попробовала встать – тело не повиновалось, и Гайя поняла, что снова вляпалась… Услужливая память показала ей то, что сохранила: вот она с ребятами спустилась сменить гребцов, а дальше обычные в такой момент шутки и короткие реплики, она окуржена улыбающимися, хоть и усталыми после тяжелой смены на веслах лицами взмокших донельзя ребят, и вдруг непередаваемый холод в груди и все пропало. А дальше… Дальше она очень смутно помнила, что в бреду видела очередной кошмар, но тут же заставила себя заыть о нем – слишком много ей их снилось, а уж сон про то, что должна была выйти замуж за бога подземного царства тем более помнить не хотелось. Но что-то там было еще такое очень нежное. Приятное, что заставло девушку улыбнуться сквозь боль.
Над ней склонился один из легионеров:
– Ты очнулась? Ну ты и спала! Больше суток! Я побегу приведу Кэма, он велел позвать их с Марсом сразу.
– А что он еще велел? – поинтересовалась Гайя.
– Гнать врача в шею.
Гайя попробовала хохотнуть, но боль, поселившаяся в груди и спине, не дала этого сделать.
Вскоре прибежавший Кэм уже держал ее на руках, спускаясь по сброшенной с кормы веревочной лестнице. Гребцы получили неожиданную передышку, чтобы он смог спокойно опуститься на руках с Гайей и искупать ее в морской воде. Врач метался по палубе и причитал:
– Чудо и великое снисхождение ваших римских богов спасло ее! И ты хочешь все уничтожить!! Нельзя купать раненых. Да еще в море…
Кэм только взглянул на служителя даже не Эскулапа, а неведомых ему сирийских богов, а про себя решил, что поступает абсолютно верно – заметил, как оживает в морской воде девушка даже после тяжелейшей, выматывающей мужчин работы на веслах или со снастями. Не случайно те ребята. Которых она освободила, так и прозвали ее Наядой.
И действительно, Гайя доверчиво обвила его шею рукой и терпеливо дождалась, пока он медленно, стараясь не сорваться вниз с драгоценной ношей, спуститься в воду. Плавать она, конечно, не могла сейчас, но расправила в воде затекшее от недвижного лежания тело и наслаждалась внезапно стихшим морем – оно как будто ждало ее и мгновенно успокоилось, как только Кэм вынес ее наверх. Он испытывал огромное облегчение, что она пришла в себя, радость, что жива и при памяти. Зажимая своей широкой ладонью через повязку рану на ее спине, Кэм сам обмыл ее за сутки исхудавшее до неузнаваемости тело с провалившимся до выпирающих косточек животом. Гайя от смущения, когда его тонкие длинные пальцы скользнули туда, куда ей совсем не хотелось бы, закрыла глаза и прошептала:
– Не надо…
Он закрыл ей рот нежным скользящим поцелуем, пользуясь тем, что под прикрытием борта их никто не видел.
Посвежевшая и окончательно пришедшая в себя девушка, завернутая Кэмом в чистую простыню, оказавшись снова в надстройке, смущенно попросила после того, как Кэм сам сменил ей повязку на чистую и сухую:
– А можно мне поесть?
Марс как будто ждал ее слов и подсел рядом:
– Конечно. Жаль, нет ягнят, кровью которых тебя выпаивала Ренита в прошлый раз.
– А что есть? – в ее голосе была такая искренняя заинтересованность, что Марс и Кэм переглянулись со счастливыми улыбками.
– Суп из свежей рыбы и овощей. Не бойся. Все кости я выбрал, – и Марс поднес к ее губам ложку, опасаясь, что гордая и упрямая девушка не согласится, чтобы он ее кормил и попытается есть сама.
Но к его огромному облегчению, Гайя не стала перечить и послушно открыла ротик.
Весть о том, что Гайя выжила, разнеслась мгновенно по всему кораблю, и Марсу с Кэмом пришлось деликатно, но упорно выпроваживать всех желающих в этом убедиться и лично поддержать своего командира. Гайя тоже, едва почувствовав себя лучше, рвалась на палубу, но была остановлена горьким замечанием Марса:
– А мне и Кэмилусу ты как боевым офицерам не доверяешь? Эх ты…
И она смирилась.
Отсыпалась, стиснув зубы, выдерживала болезненные перевязки и училась дышать заново, постепенно, от декады к декаде чувствуя, что оба легких начинают ее слушаться одинаково.
