Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 71 страниц)
– Рагнар, побудь пока сам тут, – бросил он товарищу и стал пробираться вдоль стены, старясь не привлекать к себе особого внимания. Кэм знал, что сейчас яд заставит ее встать и начать искать выход тому томлению, которое постепенно охватывает все ее тело и затуманивает разум. И действительно, она спустила ножку, взмахнув при этом подолом легкой столы так, что тончайшее полотно взметнулось вокруг не волной, обнажив ноги до самых бедер, а она с ленивой грацией замерла на мгновение, давая окружающим ее мужчинам вперить разгоревшиеся взоры в ее стройные мускулистые бедра, на одном из которых виднелся рисунок спускающегося по ноге дракона. Вот она встала и неизвестно откуда взявшейся манящей походкой со слегка покачивающимися бедрами пошла по залу, даже не видя его – но Кэм умело и незаметно для окружающих преградил ей путь как бы невзначай:
– Трибун, езжай домой.
Она вскинула на него свои и без того сводящие его с ума глаза, а сейчас – жадно зовущие его за собой:
– Да? – в ее голосе, слегка охрипшем и ставшем от этого еще более глубоким и манящим, загадочным, он услышал пугающие нотки и окончательно уверился в правильности своего предположения.
– Да. Немедленно. Иначе утром бросишься животом на собственный меч.
– А я бы предпочла не животом, не утром и не на собственный. И не на стальной, а куда более нежный…
– Гайя. Остановись. Немедленно домой. Я не могу тебе приказать. Но прошу, – Кэм понимал, что их разговор затянулся, что и так уже Гайю треплют грязные языки сплетен, марающие ее гораздо чернее, чем та сажа, в которой она измазала спину, отбивая маяк. Сажу он тогда смыл в два счета душистым мылом и морской теплой водой – а вот сплетни прилипали. Раздражали, а ему самому резали сердце ножом. Уж он то знал, насколько она чиста и невинна.
– Да? Просишь? И как сильно?
Он посмотрел ей в глаза так, как никогда еще не смотрел:
– Очень. Езжай домой и жди меня. Согласна?
Она кивнула с готовностью и скользнула послушно к выходу – Кэм вздохнул с облегчением, его уловка сработала, но как бы он хотел, чтобы это не было уловкой. Но он понимал, что сейчас в ее крови гуляет яд, и никогда бы не позволил бы себе надругаться над ней, воспользоваться беспомощностью этой сильной женщины.
Кэм проследил глазами, что она запрыгнула в свою лектику, и «рабы»-нумидийцы рванули с места, тоже поняв, что с их командиром что-то не так.
Он вернулся к Рагнару:
– Все тихо?
– Пока да. Но сам же понимаешь…
– Мне надо срочно уехать. Гайю опоили.
– Чем?
Они переговаривались на родном наречии Рагнара, которым в совершенстве овладел в свое время и Кэм.
– Она сейчас похожа на мартовскую кошку.
– Как ты можешь, – дрогнул скулой Рагнар. – О ней и так?
– Не о ней. А о той дряни, которую ей подлили. Справиться с действием этого яда не под силу даже ей.
– И что будет?
– Смертельного ничего, если она не раскидает негров и управляющего и не вырвется на улицу искать приключений. Именно этого я и боюсь.
– Ладно управляющий. Но четыре воина-африканца?
– Думаешь, ей не под силу?
Рагнар сокруженно вздохнул:
– Да под силу… Тем более что ты говоришь, она опоена. Ничего же не соображает.
– Именно. И ломать ее в судорогах ближе к утру начнет.
– Давай, езжай к ней.
– А ты справишься?
– До твоего появления справлялся. Да и ребят наших много тут. Будем уезжать домой, возьму с собой конный разъезд.
Они попрощались, и Кэм незаметно исчез.
Он, забрав одного коня у ребят из внешнего кольца караулов, изо всех сил ринулся за Гайей, молясь, чтобы она не покинула стены дома.
Он взбежал по ступеням и ударил в дверь кольцом, сделанным в форме львиной морды. Управляющий, высунувшийся на стук, узнал его сразу и впустил без лишних вопросов, лишь проводив испуганными глазами. Кэм понял, что успел вовремя.
Кэм пробежал через атриум, натыкаясь на еще неприбранные рабынями то сброшенный венок, то небрежно свисающий с кушетки паллий, а у двери ее спальни нашел крошечную сандалию с ремешками красного цвета и слегка поднятой к пятке подошвой – изящные и очень дорогие, судя по качеству кожи. Вторая сандалия отыскалась по ту сторону осторожно приоткрытой им двери.
Она лежала, совершенно обнаженная, на кровати и слегка постанывала, изгибаясь всем телом, словно греющаяся на солнце пантера – гибкая и сильная. Он опустился рядом, провел рукой там, где проводила по своему телу она пальцами расслабленных кистей рук. Девушка застонала громче и вдруг обвилась кольцом своего тела вокруг его талии:
– Люби меня, Кэм…
– Ложись, моя милая. Сейчас, – он осторожно, так, как успокаивал ее на корабле раненую и бредящую, распрямил ее ставшее под его руками податливое тело.
И до утра Кэм лежал рядом с ней, успокаивая безумную боль страсти легкими ласками, больше похожими на массаж, а не на ответ на ее призыв. Она металась, выгибалась в судорогах – но Кэм не смел воспользоваться ее помрачением. Знал, что такого не простит и он сам себе, и она – она слишком гордая, чтобы жить после с таким унижением. И он не кривил душой, когда предупредил ее, что наутро она может кинуться от осознания бесчестья на свой меч, как это не так давно сделал Марк Антоний, зайдя в тупик со своими отношениями к Клеопатре.
Гайя смогла осознанно посмотреть на мир только к утру – все тело ломило, как после тяжелой рукопашной схватки, голова кружилась и раскалывалась. Она распрямилась на кровати и невольно застонала, тут же прикусив губы – рядом на подушке она увидела белоснежные волосы Кэма и его покрытое черными узорами плечо.
Девушка содрогнулась – неужели она снова была с ним? Она усилием воли заставила себя вспомнить все подробности вчерашнего вечера – Гайя помнила, что ей стало плохо, что она вроде захмелела, чего с ней никогда в жизни не случалось. Да и выпила она лишь несколько глотков сильно разбавленного вина. Гайя сосредоточилась на обрывочных воспоминаниях – она не могла припомнить особого привкуса у вина, как могло бы быть, если бы ее хотели отравить. А в том, что была отравлена. Она теперь и не сомневалась – чтобы вот так потерять контроль над собой, чтобы толком не помнить, как заявилась домой. И больше всего ей хотелось понять, каким образом здесь оказался Кэмиллус, полностью одетый – если то, как он выглядел при исполнении своих обязанностей варвара-телохранителя, можно было бы назвать одеждой с римской точки зрения. Гайя перевела взгляд на его обтягивающие штаны из хорошо выделанной кожи, перехваченные в талии широким ремнем с чеканными накладками и несколькими ножнами для ножей разного размера и назначения. Она заметила, что он все же разулся – и довольно высокие сапоги из мягкой кожи лежали рядом с кроватью вместе с ремнями, которые поддерживали их на щиколотках и голенях.
Гайя посмотрела на лицо Кэма – она не могла понять, спит он или нет, или просто лежит, уткнувшись лицом в подушку, слегка подрагивая мышцами на виске и скуле. Она набралась храбрости и провела кончиками пальцев по его щеке и плечу:
– Кэм?
Он встрепенулся и посмотрел на нее встревоженно покрасневшими, усталыми глазами:
– Проснулась? Не шевелись. У тебя же голова раскалывается?
Она прикрыла ресницы в знак согласия, но все же попыталась уточнить:
– Откуда ты знаешь?
– Гайя, – он приблизил к ней свое лицо с удивительно правильными, чисто римскими чертами, причем настолько римскими, что Гайя никак не могла взять в толк, как застилают людям глаза все внешние атрибуты его варварского облика и они не замечают откровенного сходства Кэма с сенатором Марциалом. – Тебя опоили, и мне удалось понять, каким ядом. Ты оказалась крепче, чем рассчитывали отравители, и не сотворила ничего постыдного. Но ты искала уже глазами мужчину. С которым хотела бы быть немедленно. Поэтому прости, но мне пришлось быть резким и грубым с тобой, буквально выгнать домой.
– Не помню, – она ошеломленно потрясла головой. – Но знаешь, если и так, то во всем зале единственным мужчиной, с которым я бы хотела бы быть, был ты.
– Вот как? – он закрыл глаза и вытянулся, пытаясь справиться с дрожью, теперь терзавшей его после нескольких часов, проведенных рядом с Гайей.
Невероятных усилий стоило Кэму сдержать себя и не воспользоваться слабостью отравленной Гайи, и вот теперь наступила горькая расплата даже за несодеянное – у него ломило все от поясницы и до бедер, во рту стояла сушь, как в той африканской пустыне, где он валялся израненным и пожираемым скорпионами заживо.
Гайя посмотрела на Кэма еще раз – она уже чувствовала себя окончательно овладевшей собой и вернувшейся к своему нормальному состоянию. Этот красивый и сильный мужчина с железной волей привлекал ее все больше и больше, и она поняла, что разрывается между ним и Марсом. Сблизившись в недавнее время с Марсом и в особенности, узнав от командира, как заступался он за нее, Гайя даже думала. Что не позволит себе больше ни одного лишнего взгляда в сторону Кэмиллуса, не будет провоцировать его и подталкивать к вражде с Марсом. К тому же она видела, с каким трудом Марс, прославившийся уже своей горячностью, сдерживает приступы ревности, когда видит ее дружеское общение с Кэмом. Гайя не столько боялась за себя и даже не за них – ей не хотелось сбивать с толку подразделение, заставлять отвлекаться на их личные перипетии.
Но неподвижно, напряженно лежащий Кэмиллус, по спине и боку которого тоже пробегали волны крупной дрожи, привлекал ее внимание все больше. Она осторожно коснулась кожи на его плече. Он вздрогнул, и она спросила:
– Что с тобой?
Он не ответил, но простонал и попытался отвернуться. Гайя захотела удержать его и сжала пальцы на плече Кэма – но его огромное по сравнению с ней тело уже начало движение, а она спросоня еще не совсем уверенно владела телом. К тому же Гайя, удерживая его правой рукой, невольно оперлась на больную левую – и в результате всего завалилась прямо на него, почувствовав бедром что-то твердое и огромное на его бедрах.
Она сползла осторожно на свое место и дотронулась рукой до выпирающего на его штанах бугра – а он дернулся, пытаясь все же спрятаться от нее в простынях, но не успел. Гайя уже расстегивала ремень и стягивала аккуратно штаны – она на самом деле понятия не имела, что с ним. Парни, которых она довольно часто видела обнаженными – ни в легионе, ни в лудусе, ни в когорте ее особо не стеснялись, моясь или переодеваясь, да и трудно было бы такому количеству молодых мужчин спрятаться от одной-единственной женщины. Да они не думали о ней, как о женщине – воин, такой же, как и они. Да и у моющихся в холодной воде усталых парней не было сил на какие-то возвышенные мысли – и их естетство съеживалось, пряталось в бедрах, не пугая Гайю и не привлекая ее внимания. Тем более, когда она помогала в полевом госпитале – там они страдали и от боли, и от неловкости, что за ними ухаживает совсем юная девочка.
Те мгновения, когда она была с Дарием, Марсом и тем же Кэмом, ее роль была довольно простой – они сводили с ума ее своими нежными и умелыми ласками, заставляя забыть обо всем на свете. А сейчас Кэм лежал перед ней – уже раздетый ее руками и потрясший ее до глубины души тем, что она обнаружила под его натянутыми на голое тело штанами.
– Что это? – прошептала девушка, невольно дотрагиваясь пальчиками до его вздыбленного естества, по своим размерам вполне гармонирующего с размерами всего его тела. Она погладила горячий, пульсирующий столбик, потрясающе напоминающий ей обычные римские верстовые столбы – гермии, установленные в честь бога Гермеса и тоже имеющие форму возбужденного фаллоса, но так то камень, столб, а тут живое и нежно-шелковистое. Нечто подобное она видела и у Марса, когда впервые отдалась в его власть – но то впечатление уже стерлось из ее памяти. И она обхватила осторожно всей ладошкой этот удивительный отросток Кэма и еще раз провела по нему, как по рукоятке меча.
– Гайя, – простонал он уже громко, выгибаясь дугой от невероятной сладкой муки.
И она все поняла без слов – отбросила простыню и прильнула к нему всем телом. Кэм попытался остановить ее:
– Гайя, я не посмею…
– Я посмею, – накрыла она ему рот своей ладонью, и он приник к этой теплой узкой ладошке, целуя ее.
Его пальцы мягко скользнули по ее спине, нежно лаская кожу и бережно прижимая ближе, а глаза опалили тщательно сдерживаемой страстью пополам с удивлением. Она была так неотразима, встрепанная после беспокойного сна, теплая, расслабленная и нежная, и он был не в силах устоять. Стон вырвался из его груди, а затем его губы нашли ее. Гайя отвечала на его поцелуи так охотно, но неумело, и от этого настолько искренне, что у Кэма сжалось все внутри – он понимал, какое истинное сокровище встретилось ему в жизни, и так поздно…
Она поцеловала его прямо в грудь, выбрав какую-то ей одной понятную точку в сплетении линий татуировки – и оба потеряли ощущение времени и пространства.
А после Кэм долго не мог заснуть – нежно обнимал и покрывал едва ощутимыми поцелуями спину плечи и шею Гайи.
Когда они открыли глаза, была уже середина дня.
– Мне же снова во дворец! – спохватилась Гайя, лихорадочно убегая в ванну. – А тебе когда менять Рагнара?
Она крикнула уже на бегу, исчезая за дверью в облаке струящейся за ней простыни, и он ответил также громко:
– Часа три назад! – подхватил он свою одежду и в два прыжка догнал ее. – Прости, но мне придется потеснить тебя в ванне. Опаздываем оба, сама понимаешь.
Гайя кивнула. Сейчас наваждение рассыпалось под лучами света и брызгами воды – и они снова были просто хорошими друзьями, сослуживцами, оба опаздывали на службу.
Когда Гайя предстала перед ним в столе глубокого темно-синего цвета, украшенном серебряными фибулами и серебряным пояском, с серебряной диадемой в кудрявых светлых волосах и длинных серьгах, спускающихся почти до обнаженных плеч – Кэм снова задохнулся от восхищения.
– Красота твоя тоже оружие. Кто увидит, потеряет дар речи и рухнет.
– Не уверена, – она приподняла разрез подола, показала ножны на бедре, а затем отвернула длинное полотнище паллия, показав еще одни, на плече.
Кэм подмигнул ей:
– Ты опасна! И все же при этом очень красива.
И он умчался, вскочив на подведенного управляющим коня.
Кэм сжимал коленками спину коня и клял себя в очередной раз – он снова не успел сказать Гайе, что любит ее больше жизни и готов идти на любые жертвы, лишь бы быть рядом с ней. Кэм лучше Гайи знал, как бестрепетно собирался принять Марс и ее долю наказания – и даже немного ему завидовал. Физическая боль их обоих не страшила – но Марс сумел хотя бы в душе успокоиться мыслью, что сумел сделать что-то для Гайи. Кэм даже не подумал о том, что не так давно, как накануне вечером спас девушку от неминуемого позора – того, чего и добивались те, кто подлил ей это зелье. Сейчас его мысли были заняты совсем другим – он летел к Фонтею рассказать в подробностях о происшедшем, пытаясь на ходу понять, кто мог это осуществить и кто за всем этим стоит.
– Происки Луциллы нашей ненаглядной? – задумчиво протянул Фонтей. – Вряд ли. Луцилла фактически под домашним арестом. Гайя ее днем навестила. Сидит посрамленная птичка и думает о том, как Гайя ее спасла от злых врачей. Сам понимаешь, личный врач Октавиана способен отличить женскую истерику от сумашествия. Но молодец, Гайе подыграл.
– И что, не обрили красотку? – хохотнул Кэм.
– Не успели типа, – в тон ему ответил префект. – Для нее это оказалось и правда страшным. Так что согласилась на нас работать.
– За пару крысиных хвостиков? Продать обратно проданное отечество? – расхохотался Кэм. – Вот Гайя! Вот это работа!
Фонтей кивнул, соглашаясь:
– Она умеет уговорить кого угодно и без особого труда.
– Это да, но ее самою надо охранять все больше и больше, чем ближе мы подбираемся к поганскому гнезду.
– Что опять? – встрепенулся Фонтей.
– Отравлена. Хорошо, я распознал яд и сумел ей помочь.
– Где она? И где эта Ренита?!!!! – взревел недослушав, Фонтей, уже готовый отдавать распоряжения. – Почему она не у ее постели?!
– Остановись, командир, – негромко, но твердо произнес Кэмиллус. – С ней все хорошо уже. И она отправилась снова во дворец.
– Тогда какого фавна ты тут стоишь?
– Там Рагнар. А я доложить тебе ситуацию заехал. И тоже направляюсь туда.
– Знаешь, я бы сказал обычное «благодарю за службу», но не могу. Все же Гайю-то вы оба с Рагнаром проморгали.
– Виноваты. Но мы заняты Марциалом. Поглядываем и за Октавианом, хотя с ним Волк и его парни. Был Марс, все же ей было спокойнее, и нам всем, – Кэм старался быть объективным, и присутствие Марса во дворце действительно облегчало им всем задачи.
Фонтей развел руками:
– А я что могу? Марс шороху там наделал. Квинт репа с ушами, его людям только в маске и показывать. Риса Гайя сама шуганула, парень даже похлебки не похлебал, умчался на новое задание. Лонгин лег, не успев в строй толком встать. Дарий после дворца из уборной не вылазил, у него же там кишки перерезаны вроде, Ренита бушевала, что ему и шевелиться нельзя.
– Он же вроде со всеми носится?
– Носится. Все вы носитесь, – устало отозвался префект, уже привыкший к поразительной выносливости своих подчиненных.
– Так что делать будем? – Кэм уже собрался уходить, он переживал, что Рагнар там один.
Он знал, что Рагнар бы прикрыл его и сегодня. И завтра – тем более, что зеленоглазый варвар знал причину. И ради Гайи был готов даже лишиться встречи с женой – во всяком случае, отпустив Кэма ухаживать за Гайей, Рагнар не смог увидиться с Юлией, которая носить осталось полтора месяца, и она изнемогала от жары и тяжести своего шарообразного живота в синих прожилках набухших вен.
Кэм нашел Рагнара еще у Марциала – сенатору нездоровилось. И он решил сегодня не почтить вниманием общество, собирающееся у императора – он мог себе позволить такую вольность. Кэмиллус вздохнул. С одной стороны, он был рад отпустить Рагнара к жене. А с другой – волновался за марциала. Который оказался его единственным близким родственником, готовым с ним общаться. Возможно, нашлись бы и другие – теперь, когда Кэмиллус был старшим центурионом в приближенной к императору когорте и имел несколько наград, обеспечивающих ему приличное жалование, возможно, родня и стала бы дружелюбнее, но теперь уже сам Кэм не спешил раскрывать свое истинное лицо и имя.
– Дружище, – подошел Кэм к Рагнару, стоящему у дверей таблиния сенатора, который не переставал работать и дома в любую свободню частичку времени. – Езжай отдыхай. И раньше завтрашнего вечера не появляйся. Сутки в твоем распоряжении. С префектом я согласовал.
– Как она? – вместо ответа поднял на него свои изумрудные глазищи Рагнар, сморгнув пару раз, борясь с навалившейся усталостью.
– В порядке, – ответил Кэм, пожимая плечо друга. – Иди, отсыпайся. Юлии привет.
Рагнар не заставил себя долго упрашивать – он и правда устал, и боялся не за себя, а за охраняемое лицо: усталый телохранитель может пропустить врага слишком близко.
Кэм вздохнул с облегчением, проводив его взглядом, и зашел в таблиний. Ему много сил стоило переломить себя и начать называть Марциала дядей – наедине, но все же. Он предпочел поприветствовать его обычным воинским приветствием, но старик заулыбался и распахнул руки ему навстречу:
– Мальчик мой! Как же радуется мое сердце, когда я вижу тебя!
– Дядя, – с трудом вымолвил Кэм, опускаясь на одно колено рядом с его креслом, чтобы глаза были в глаза.
– Ты помнишь свою мать?
– Очень хорошо помню, – кивнул Кэмиллус. – Иногда мне кажется, что ей там даже лучше. Ей не пришлось провожать меня в один конец. И ей не пришлось увидеть меня таким.
– Марциала любила бы тебя в любом виде, – мягко произнес сенатор, поглаживая совершенно седые волосы своего в общем-то молодого еще племянника. – Но все чаще я начинаю думать, как ты. Мы живем в слишком страшное время. И что-то просвета впереди нет.
– Есть, – убежденно ответил Кэм. – А иначе зачем была бы наша когорта?
– Ты все такой же честный и верный, мой мальчик, каким и был в пятнадцать лет, когда я впервые тебя увидел. Я в тебе не ошибся. Жизнь не сломала тебя.
* * *
Жизнь дворца, казалось, не затихала ни на один час – и Гайе оставалось удивляться, где берет силы Октавиан. Ему было тридцать с небольшим, он сумел покорить Египет и большинство своих врагов, а его супруга Ливия достойно несла свою высокую миссию. Единственным недостатком Октавиана была привычка читать речи с листа, а не декламировать их наизусть, как это делали все, начиная с древнегреческих ораторов, но Гайю эта привычка императора волновала только в одном – чтобы никто не смог похитить записи Октавиана. Поэтому таблиний императора охраняли особенно – и там, в глубинах дворца, того крыла, которое занимал лично Октавиан, нес службу Волк и несколько его помощников.
Волка даже Гайя не знала очень хорошо, и тем больше было ее удивление, когда этот мрачный, неразговорчивый, к тому же немолодой, тридцатишестилетний, но очень крепкий и мощный, практически как тот же Рагнар, мужчина шагнул навстречу Кэму с искренней улыбкой и они заключили друг друга в объятия.
Гайя попыталась спросить осторожно у Кэма – откуда они хорошо знают друг друга с человеком, о котором даже она не знает ничего, включая имя. Но Кэм лишь покачал головой и промолвил:
– Мы же с ним с самого начала…
С начала чего, Гайя так и не поняла – познакомился ли Кэм с Волком у истоков когорты спекулаторум, или успел, судя по возрасту, Волк послужить в аналогичной разведке армии Марка Антония? А может, они вместе росли на улице? Гайе, как и всем остальным, оставалось только догадываться. Скорей всего, правду знал, префект. Но и он не распространялся – а Гайя и не спрашивала, понимая, что лишняя информация может повредить не только Волку, но и ей самой.
Гайя не могла понять, что именно ее насторожило сегодня – танцовщицы были такие же, как обычно, юные и гибкие, стелющиеся под заунывную египетскую музыку, немного тяжелую с точки зрения Гайи, предпочитавшей легкие греческие мелодии и более высокий темп движений.
Миновал час первого факела. И Октавиан, сославшись на головную боль и необходимость подготовиться, несмотря на усталость, к завтрашней речи в Сенате, покинул зал. Гайя знала, что Ливия достаточно редко присоединяется к нему во внутренних покоях – супруга императора покинула зал, но направилась в свое крыло. Все знали, что Ливия всеми силами стремиться уломать Октавиана назначить своим наследником и правопреемником ее старшего сына от первого брака – Клавдия Тиберия Нерона, хотя сам Октавиан предпочел бы младшего пасынка, Друза, раз уж боги не дали ему своих сыновей.
Гайя как бы невзначай поднялась со своего места и по возможности незаметно постаралась выскользнуть в тот переход, который вел в покои императора. Но все же, и она прекрасно знала это, несколько внимательных глаз проследили все ее движения. «Привет, новые сплетни!» – подумала она с усмешкой.
В галерее ее удивила тишина – она миновала исправно стоящий на входе в галерею караул преторианской гвардии, но дальше должны были быть ребята Волка, и их не оказалось. Гай ускорила шаг, радуясь, что сделанные на заказ сандалии были подбиты снизу мягкой кожей. Это намного сделало их дороже, зато по коридорам дворца они передвигались совершенно бесшумно.
Дорогу ей преградило лежащее тело – лицо было залито кровью, вылившейся из носа, ушей и даже глаз, но по всему остальному она узнала напарника Волка. Гайя на бегу наклонилась к его шее – пульса уже не было, и она рванула вперед.
Картина открывшаяся ей у двери в таблиниий Октавиана была уже просчитанная ею после того, как она поняла, какой смертью погиб парень, дежуривший в галерее. Поэтому, увидев застывшего с разведенными руками Волка, стоящего в небольшой приемной, куда выходили двустворчатые двери таблиния и находились несколько бюстов великих ораторов древности, установленных на невысокие постаменты-колонны так, чтобы глаза статуй находились на уровне глаз среднего человека, Гайя знала, что делать.
Она стремительно подбежала к мужчине, нащупала на его затылке воткнутую в основание черепа длинную и тонкую металлическую иглу, резко выдернула ее – и тяжелое, сразу обмякшее тело воина рухнуло к ее ногам. Зная, что все страшное позади и что все равно ответить на ее вопросы и вообще говорить Волк сейчас не в состоянии, она кинулась к дверям. Девушка уже не церемонилась. И просто распахнула их ударом ноги, выхватывая в это время нож с бедра.
Танцовщица была в таблинии, одна из тех, что только что извивались в зале или точно такая же – их было много, они менялись во время танца, то высыпали горохом, заполняя все свободное пространство, то оставляли одну, двух, трех исполнительниц. Это мелькание полуобнаженных смуглых тонких тел, золотых браслетов, легких шарфов, аромат благовоний и усыпляющий ритм барабанов в сочетании с взывающей флейтой смогли сбить с толку даже Гайю, если она пропустила момент, как женщина просочилась в покои. Но Гайя подумала. Что, возможно, именно этой танцовщицы вообще не было в зале – она изначально сумела прокрасться сюда, притаиться, а затем вывести из строя телохранителей тогда, когда император зашел в покои.
В тот момент, когда Гайя ворвалась в таблиний, египтянка обвила руками шею Октавиана, стараясь его поцеловать – именно так она и вогнала иглу в затылок Волка и его напарника.
Гайе оставалось недоумевать – как же Волк при его опыте сумел пропустить такую угрозу. Она сталкивалась с ним вблизи один раз – когда отдавала свой наруч, чтобы имитировать гибель в уличной драке. И у нее осталось сложное впечатление от этой мимолетной встречи – Волк явно знал и умел очень многое. И красив он был истинной римской красотой, в чем-то смахивая на ее несостоявшегося жениха Аполлинариса и того же префекта – тот же волевой подбородок с ямочкой, высокие твердые скулы, прямой нос с трепетными ноздрями, глубоко посаженные темные глаза под широкими бровями. Его взгляд был жестким и проницательным – но этим удивить кого-то в когорте спекулаториев было невозможно, тем более Гайю.
Октавиан не был склонен к вольному времяпрепровождению – поэтому был несказанно удивлен, обнаружив египетскую танцовщицу у себя в таблинии, куда как раз и удалился, чтобы не видеть их призывных и чувственных изгибов. Он попытался отстраниться от горячих объятий женщины, но почувствовал, как она обвивается вокруг него, как будто виноградная лоза о ствол дерева, сжимая его всем своим узким вертким и сильным телом. Ударить, отбросить на каменный пол хрупкую женщину он не мог себе позволить, и пытался мягко отстраниться от нее. Октавиан успел подумать, что провокация может заключаться и в этом – он оттолкнет, она нарочно покрепче ударится о мрамор, и наутро все будут знать, что он принимает по ноам танцовщиц и что он способен ударить невинную женщину, всего лищь желавшую наедине выразить ему свое восхищение богоподобным цезарем.
Он увидел ворвавшуюся Гайю, еще раз попытался отбросить египтянку. Но в этот момент сам отлетел в сторону, заметив только вихрь ее светло-бирюзовых одежд.
Гайя не стала пускать в ход нож – ей удалось сразу отшвырнуть египтянку на безопасное для Октавиана расстояние и успеть понять, что третью иглу та в ход пустить не успела. Смертоносное жало с тонким звоном покатилось по полу и завалилось в щель за постаментом бюста Цезаря – достать его оттуда можно, но придется изрядно потрудиться, и сейчас египтянка оказалась безоружна. Но Гайю ждал сюрприз – женщина отбросила назад длинные черные волосы, достигающие ее бедер, и встала в позицию. По ее движениям Гайя сразу распознала умелого рукопашника – и не стала стесняться. Гайе не доводилось сражаться или просто драться с женщинами – за исключением тех дней, когда тренировала Рениту, но Рениту и нельзя было назвать противником. Так что Гайя постаралась отрешиться от того, что рядом с ней женщина – и действовала, как в обычной схватке. А ей приходилось выходить победительницей, и сцепившись с мужчинами гораздо сильнее и тяжелее ее самой.
Ей хватило несколько приемов, чтобы свалить египтянку, оказавшуюся достойным противником, на пол и скрутить по рукам и ногам поднесенными Октавианом ремешками, даже не дав отчаянно сопротивлявшейся египтянке оборвать бирюзовую столу:
– Поганка, на тебя еще пояса от императорских одежд тратить! – возмущалась Гайя, затягивая узлы. – Может, сразу скажешь, кто послал? И я тогда тебя быстренько в уборной притоплю. А так еще и помучаю.
Египтянка яростно сверкала огромными черными глазами – она оказалась действительно настоящей египтянкой – и мотала из стороны в сторону небольшой, похожей на птичью, головой.
– Хорошо, – примирительно сказала Гайя, поднимаясь с полу и бросаясь к выходу. – Поговорим в другом месте.
Она вылетела в приемную, а следом за ней выглянул и император:
– Что с ним?! – воскликнул он при виде распростертого на полу и неподвижного своего верного телохранителя, который начал охранять его еще во время египетского похода.
Доведя переговорами Клеопатру до самоубийства вслед за сдавшимся первым и бросившимся на меч Антонием, Октавиан тогда сделал широкий жест на публику – разрешил похоронить их в одной гробнице. И уничтожить Клеопатриных отпрысков помогал ему именно Волк – именно он настиг пытавшегося бежать Цезариона, приходившегося ему по сути близким родственником, как родной сын Юлия Цезаря, хоть и от Клеопатры. Участвовал Волк и в ликвидации Антулла, старшего сына Марка Антония от Фульвии – молодой человек пытался спрятаться в подножии статуи Цезаря, но Октавиан отдал приказ оттащить и казнить. Были и другие убийства на руках Волка – но не на совести. Он всегда убивал, исходя из интересов своего повелителя и отечества, а император и Рим для Волка были неразделимы. Прекрасного происхождения, прошедший суровую школу военной службы в Александрии, Волк был умен и молчалив, чем и нравился Октавиану, чувствовавшему его затаенную силу и железную волю. Случалось и при Октавиане Волку получать раны – но ни разу Октавиан не видел его потерявшим сознание, даже поморщившимся.
Гайя присела рядом с мужчиной, расправила его руки, подмятые тяжелым телом:
– Ему повезло. Тварь вогнала иглу в основание черепа, причем знала, куда колоть. Кровь начала поступать в мозг, а тело оказалось парализовано. Его напарнику повезло меньше, игла пробыла чуть дольше. И он умер, истекая кровью из носа, ушей и глаз.
– Но он не двигается!
– Паралич не пройдет мгновенно. Мне удалось выдернуть иглу сразу. Но Волку все равно придется восстанавливаться.
– Значит, и меня…
– Да, и тебе она готовила такую же участь.
– Ты сможешь выяснить, кому я так не угодил на этот раз?
– Изиде, – вздохнула Гайя, продолжая поглаживать лицо и шею Волка.
