Текст книги "Проклятие рода"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 80 страниц)

– “De re publica” и 8 книг “Historiarum”!

– “De vita Caesarum”!

– Corpus Ulpiani!

– Codex Constit imper Theodosii , Yustiniani Codex Costit, Codex Novellar!

– Vergilii!

– Calvus!

– “Bellum Iugurthinum”!

– Caesar Comment de bello Galico!

– Titus Livius! “Historiae”

– Царю не досуг с вами! – Иоанн Васильевич остановил наслаждавшихся просмотром книг иноземцев. – Вот воля царская вам, – показал попеременно посохом на пасторов и советника датского герцога, – перетолмачить сочинения латинян на наш язык. За то дело жалованы будете.

– Все до единой? – Ошарашенно спросил Шрафер.

– Не сдюжите? – Усмехнулся царь. – Вот что в руке у тебя? – Ткнул он посохом в сторону Веттермана.

Иоганн осторожно погладил темно-синий с золотом переплет книги:

– Светоний. «О жизни цезарей».

– С нее и начнете. – Утвердительно стукнул посохом об пол. – После кесарей выберете каждый сам по книге и за работу. Иван Михайлович, – Висковатому, – на тебя возлагаю. – Глава Посольского приказа в ответ молча поклонился. – Никита, – Фуникову, дьяк тоже поклонился, звякнув ключами, – выдавай по одной. А ты, Андрей, – Щелканову, – посади их в палату отдельную, выдай что потребно: перья, пергаменты, корми досыта, отвози-привози по домам, да сам сиди с ними, дабы не попортили чего. – Теперь и Щелканов склонился перед царем. – Ухожу я, вас оставляя при моих сокровищах.

Царь направился к выходу, Висковатый хотел было проводить, но был остановлен:

– Со мной два стрельца пойдут, что у дверей стоят, а вы, сказано ведь, все тут. – Напоследок подмигнул думному дьяку. – Ловко мы с Ириком шведским обрешили все. Нашей будет ужо Катька! – И стремительно покинул помещение.

Теперь все три дьяка уставились на иноземцев. Те пока хранили молчание, обдумывая неожиданное предложение или, скорее, приказ грозного властителя.

– Но, господин канцлер, – первым заговорил Шрафер, обращаясь к Висковатому, – я не столь сведущ в латыни, как посчитал наш государь. – Советник Магнуса развел руки в сторону и отчаянно замотал головой.

Иван Михайлович нахмурился, тер лоб в раздумьях. Два других дьяка пока помалкивали. Им было проще – одному сидеть при толмачах, другому замки открывать-закрывать.

Что-то надо было решать и назначенным в переводчики.

– Господин канцлер, – подал голос Веттерман, – позвольте, поступим так: возьмем одну книгу, сию, – он потряс сочинением Светония, – с нее начнем, как сказывал государь. Сообща. А дальше видно будет.

Висковатый облегченно вздохнул, хоть какой-то выход, хоть на время, но нашелся.

– Будь по-твоему! Берите книгу с собой, а вы, Никита и Андрей, знаете что делать.

На том и порешили. С этого дня Веттерман, Браккель и Шрафер засели вместе над жизнеописанием цезарей. Трудились-то двое, Шрафер больше для вида участвовал в работе, в основном, вздыхал, оплакивая выпавшую ему столь тяжкую долю. Так ведь было хорошо при герцоге Магнусе, и надо ж угораздило… В углу тихо посапывал освобожденный от иных дел Щелканов. Не вмешивался. Только обеспечивал при нужде всем необходимым.

– Боюсь, что нас посадили пожизненно. – Удрученно признался Браккель Веттерману в первый же вечер, когда они вернулись на Болвановку. – Тут и наших трех жизней не хватит, чтоб такое количество книг одолеть.

– Да. – Согласился с ним Иоганн. – Хотя, мой коллега, в молодости я бы счел за величайшее счастье ознакомится со всеми этими книгами… Да и сейчас испытываю волнение, прикасаясь к истинным кладезям человеческой мудрости… но меня волнует судьба дочери, находящейся в Риге, война, поля которой непрерывно перемещаются. Мое сердце, мой ум там, в Риге. Мне нужно быть подле дочери.

– Тогда нам необходимо искать какой-то выход. Я не хочу вызывать свою семью из Нарвы. Чем дальше от Москвы, тем безопаснее.

– Согласен с вами, коллега. – Веттерман обхватил руками свою седую голову. – Не знаю, что и придумать.

– Пока будем трудиться над Светонием. – Браккель был настроен более оптимистично. – И думать, искать выход!

Работа продолжалась. Иногда заглядывал Висковатый. Наблюдал.

– Государь меж своих забот помнит о вас, справлялся. Опосля сей книги, Тита Ливия желает.

Браккель и Веттерман переглянусь. Сто сорок два тома. Это точно пожизненно.

Решение подвернулось неожиданно в лице знакомого нам уже ратмана Тидемана Шрове, мечтавшего освоить русскую грамоту. Веттерман постоянно откладывал обещанные занятия, ссылаясь на чрезвычайную занятость в связи с царским поручением, последнее вызывало нескрываемую зависть ратмана, считавшего, что пастор добился высокого положения, служит переводчиком чуть ли не у самого царя и не желает делиться со Шрове успехом.

– Эврика! – Воскликнул Браккель, став однажды свидетелем сцены очередной униженной мольбы Шрове о помощи. Как только дверь за ратманом закрылась, Тимманус тут же выложил все Иоганну, намекая на бывшего члена городского совета Дерпта. – Вот, кто нам нужен.

– О чем вы, коллега? – Не понял Веттерман.

– Не о чем, а о ком. – Тимманус наклонился и быстро зашептал, обжигая Иоганну щеку своим горячим дыханием. – Об этом господине, что только что скрылся за дверью. Он так жаждет приблизиться к царскому двору… Я видел, как он постоянно крутится возле господ Крузе, Таубе и иных, состоящих на царской службе, и непросто на службе, а на той, которую московиты называют «опричнина», на особой службе. Поверьте, он приложит все усилия, – тут Браккель постучал себя пальцем по лбу, – чтобы освоить все, что угодно, лишь бы продвинутся в своих помыслах. А мы с вами подготовим из него замену самим себе. Нарисуем этому ратману такие блестящие перспективы, вплоть до вступления в опричнину. Он же видит, как каждый день нас увозит и привозит сам Щелканов. Почему бы не намекнуть ему, что мы и сами… того… в опричнине.

Веттерман мотнул головой, не соглашаясь:

– Коллега, у Шрове в лучшем случае тривиум за плечами.

– Ну должен же он хоть как-то знать латынь! – Парировал Браккель. – Научим его русской грамоте, и пусть переводит, как сумеет. Все равно московиты не проверят!

– Но это не совсем этично, коллега. – Веттерман сопротивлялся. – Ведь тем самым мы подвергаем своего соотечественника большому риску, впрочем, как и себя, если подобный обман обнаружится.

– Этично, неэтично, но это же его собственная мечта! – Горячился Тимманус. – Мы лишь поможем ратману воплотить ее в жизнь. А дальше он справится, поверьте мне. Неужели, вы не видите, что это за человек. Он ничем не отличается от тех самых господ Таубе, Крузе, Штадена и прочих. Ради своей цели, он пойдет на все: и на повторное изучение латыни и на любую подлость при этом в отношении даже нас с вами. Мы выставим его наимудрейшим, а сами скажем, что не справляемся, ибо одного университета для такой работы маловато. Про Шрове скажем, что он в двух университетах учился, как богослов и как юрист, оттого ему доверили столь высокий пост в городском совете нашего Дерпта-Юрьева, а наместнику Михаилу Воронцову вовремя не раскрыли глаза на «дарование», что у него под рукой было, оттого боярин не доглядел, отослал на Москву, вместо использования бесценного опыта и мудрости Шрове в своих целях. И поверьте, мой старший коллега, господин Шрове все это подтвердит и еще от себя многое добавит.

– А вам не кажется, дорогой Тимманус, что мы будем схожи с упомянутыми господами – опричниками?

– Напротив! Разница в том, что они все жаждут служить великому князю Иоанну, а мы хотим быть от него подальше. Так уступим же свое место тому, кто на него рвется!

Скрипя сердце, Веттерман был вынужден согласиться с Браккелем. А уж как рад был господин Шрове, даже словами не передать. Теперь он каждый вечер приходил к Веттерману, к ним присоединялся Браккель, и потеющий от натуги Шрове старательно вникал в тонкости, как латыни, так и русской грамоты. Он завел две отдельные тетради – для одного и другого языка и высунув от усердия собственный язык записывал, записывал, записывал. В минуты краткого перерыва в занятиях, Тидеман устремлял взгляд в потолок, потом глаза его закрывались, и ратман предавался мечтаниям – вот он, Шрове, рядом с царем, отодвинув в сторону всех этих высокомерных выскочек, вроде Таубе. Он еще им припомнит покровительственное похлопывание по плечу. Уж он-то ничего не забывает. А этих двух, не поднимая век, Тидеман скашивал глаза в сторону, чем-нибудь пожалую, а потом тоже отодвину, простыми писцами у меня будут. Никто не должен путаться под ногами!

В свою очередь Браккель постепенно подготавливал ратмана и с другой стороны. Шрове все на лету схватывал, сам додумывал, да так складно, что Тимманус в душе веселился – свои-то грехи уменьшаются.

Тем временем, перевод Светония близился к концу. Веттерман и Браккель остались вдвоем. За советника, со слов Щелканова, челом бил его герцог Арцымагнус, сильно печалился, мол, как без рук, без этого Шрафера. Умолил-таки государя. Жениться на дочке Старицкого князя обещал. Государь и отпустил. Ему виднее. Пасторам пора было выводить на сцену Шрове. Подгадав момент, когда к ним в палату заглянул сам Висковатый, Веттерман объяснил ему суть дела: мол, есть образованнейший человек, протирающий штаны без дела на Болвановке.

– Кто таков? – Кратко поинтересовался думный дьяк.

– Тидеман Шрове. Он был городским советником в Юрьеве. Его бы боярину князю Воронцову при себе оставить, да ошибочно на Москву отослали. Преданнейший государю человек, и языкам обучен. В двух университетах учился, и законы все назубок знает и богословие. – Вставил свое слово Браккель.

– Андрей, – Висковатый согласно кивнул головой Щелканову, – на завтрашний день привези. Глянем, что за человечишко.

Тут уж Шрове не сплоховал. Отыграл свою роль блестяще. Столько про себя наплел, что Веттерман с Браккелем лишь переглядывались. Какие два университета! Почитай везде учился – от Италии до северной Германии. Все знает, всем владеет. Государю до гробовой доски служить будет, аки пес верный. На что Висковатый усмехнулся криво и чуть остудил пыл бывшего ратмана, произнеся таинственную фразу:

– Бывает у нас и без гробов хоронят… псам скармливают.

Для Шрове отдельно вынесли из сокровищницы книжной «Историю» Тита Ливия. Сам попросил. Браккель заранее его научил, как правильно и сразу заявить о себе. Тем более Висковатый передавал им царскую волю насчет Ливия.

– Слышал я, что государь сильно сие сочинение ждет. – Подобострастно объяснил Шрове свою просьбу казначею Никите Фуникову. Тот не ответил, вздохнул глубоко – опять по подземельям волочиться с тяжеленными ключами, но все выполнил.

Ох, как рьяно взялся за работу бывший ратман. Переводили и писали, понятное дело, Веттерман с Браккелем, потихоньку свое заканчивая. Но всю рабочую суету мастерски создавал Шрове. Щелканову до иноземцев дела не было, кто и чем занимается, он по-прежнему дремал в углу. Наступил самый важный день. Был завершен перевод «Жизнеописания цезарей», а Шрове «справился» с первой декадой Тита Ливия. Знал бы он, что еще сто тридцать две книги его ждут…

– Да… – Произнес Висковатый, когда ему донесли, что часть работы выполнена. Подержал в руках одну рукопись, затем другую. Посмотрел на пасторов, ждал что скажут. Начал Браккель:

– Господин канцлер, слабы мы умом с пастором Веттерманом, дабы исполнить волю царскую во всю силу, и не сравнимся мы с опытом господина Шрове, – бывший ратман с радостью закивал, не чувствуя подвоха, его распирало от гордости, он уже и сам верил в то, что в одиночку со всем справился и справится дальше, – опричь того, пастор Веттерман слаб совсем глазами стал, (и это было правдой, Иоганн видел все хуже и хуже, на сажень отходил от листов, дабы разглядеть текст), а я, ваш холоп, грудью маюсь, (что было выдумкой, но Браккель последнее время усиленно кашлял, даже дремавший Щелканов заметил и отодвинулся в самый дальний от иноземцев угол).

– Не понимаю я, к чему клонишь. – Нахмурился Иван Михайлович.

– Бьем челом великому государю, чтоб волю свою изменил. Слабы и умом мы и здоровьем. Толку от нас мало. Когда царь Птолемей из Александрии пожелал приобрести Священные Писания иудеев и перетолмачить их на греческий для своей Александрийской библиотеки, он обратился к первосвященнику Онанию. Тот прислал царю из Иерусалима семьдесят два толковника. Они работу выполнили, все переводы свели вместе, все ошибки исправили. Для такой работы нужны не простые миряне, вроде нас, но наимудрейшие. – При этом Браккель как бы случайно указал на Шрове.

Висковатый молчал, обдумывая услышанное. После позвал Щелканова:

– Выйдем-ка, Андрей.

Затворив дверь, спросил:

– Что разумеешь?

Щелканов сильно дернул себя за бороду, ему до чертиков надоело сидеть с иноземцами, возить их, кормами обеспечивать.

– Если государю скажем про то, как Священное Писание толмачили на греческий, по семь десятков толковников, он нас тут и сгноит вместе с ними. Давай, Иван Михайлович, скажем, мол попы оказались несведущи, опричь одного расторопного, а за одним особо надзирать и не след?

Висковатый обдумал предложение своего дьяка и согласился. Наступили дни томительного ожидания царского решения. Шрове принесли очередную книгу Тита Ливия, и пасторы по-прежнему за него работали, правда, не так быстро, косясь на Щелканова. Зато бывший ратман разошелся, даже покрикивать стал на них. Неожиданно пришли два стрельца и приказали Веттерману идти с ними.

– К царю тебя велено. – прозвучал краткий ответ на его расспросы.

Иоанн Васильевич стоял у окна своей палаты, то ли задумавшись, то ли что-то на дворе разглядывая.

– Государь! – Веттерман склонился в поклоне, но царь заговорил, стоя спиной к нему:

– Знаешь, ли поп, где ад расположен?

Веттерман замешкался от столь неожиданного вопроса – не его ли сейчас туда отведут, но справился с волнением, стал отвечать, тщательно подбирая слова:

– Ад, государь, расположен в земных недрах и похож на воронку, вершина которой центр земли, да и всей вселенной. Воронка сия, распадается на девять кругов, в каждом сидят те, кому что назначено – от грехов их. Каждый круг отделен от другого скалой. Чем тяжелее грех, тем ниже, тем страшнее наказание…

– В земных недрах, говоришь… – Усмехнулся Иоанн, так и стоя спиной к пастору. – Нет! – Обернулся резко, взглядом словно ожег. – Не под землей ад, на земле. Вот здесь он сидит! – Ткнул кулаком себя в грудь и повторил. – Здесь. В душе он человечьей. И покуда не изгоним его изо всех, не будет мне покоя. На себя грехи все возьму, пусть токмо в моей душе адово пламя бушует. Господь даст сил – потушу, егда время придет, ибо Он мне сие великое дело доверил. А ты, поп, несешь про какие-то недра земные… – Взор царя потух, он опять отвернулся к окну. – Ступай на все четыре стороны, поп. Этим и одариваю тебя. Хоть одну службу ты мне, но сослужил. В Ригу поедешь, к дочери?

Веттерман поразился осведомленности царя, но промолчал, ожидая, что еще скажет царь.

– Велю выдать тебе подорожную, дабы заставы проехал. Ступай! – И зло добавил, словно хлестнул на прощание. – Разбегаетесь, яко тараканы.

Иоганн поклонился и выскользнул из царевой палаты.

И снова лошади, повозки, радость предстоящей встречи с дочерью и мысли-воспоминания о царской Либерее. Иоганн многое бы отдал за счастье в другом месте и при других условиях насладиться чтением того, что он видел, держал в руках. Ах, если б он был молод… Ныне же остались одни воспоминания и незабываемые ощущения собственных прикосновений к бесценным переплетам и тому, что хранилось внутри на тончайших страницах. Великие авторы и великие сочинения. Веттерман покачивался в повозке и в уме перечислял: «История» Полибия, Аристофановы комедии, «Песни» Пиндара …

Глава 10. Шведские страсти.

Катарина – вдовствующая королева, тридцати одного года от роду, она же мачеха для всего многочисленного потомства, что оставил после себя ее покойный муж Густав. Мачеха! Самой смешно! Король Эрик старше ее на два года, остальные пасынки и падчерицы, они же двоюродные братья и сестры, можно сказать ровесники вдовствующей королевы или чуть младше – родная тетка Катарины покойная королева Маргарет рожала почти ежегодно, что и свело ее, в конце концов, в могилу. Общих детей с Густавом у Катарины не было.

О такой ли судьбе мечтала семнадцатилетняя Катарина, когда внезапно в поместье родителей объявился овдовевший Густав и тоном, не терпящим возражений, объявил, что берет девушку в жены. Ее мать Брита лишь всплеснула руками – года не минуло после смерти родной сестры, и теперь король хочет жениться на племяннице покойной. Причина столь странного выбора короля была вполне объяснима. После смерти королевы Маргарет опеку над многочисленным потомством короля, кто не достиг еще совершеннолетия, разделили ее сестры – Брита Стенбок и Марта Стуре. Густав часто посещал их родовые гнезда, а значит успел обратить внимание на юную Катарину. Недаром в последнее время он зачастил именно к Стенбокам. Но ведь он приходился девушке двоюродным дедом! Представить Густава в роли отца или отчима еще куда ни шло, но мужа… это слишком!

Предчувствуя беду, Катарина убежала в сад, спряталась, умудрившись протиснуться между тремя огромными кустами роз, и просидела там до вечера, заливаясь слезами, терпеливо превозмогая боль от уколов шипов и заткнув уши, чтобы не слышать, как выкликают ее имя многочисленные слуги, отправленные на поиски беглянки. Обида за себя, обида за родителей – Катарина не сомневалась, что они не смогут, да просто не посмеют отказать королю, зная его крутой нрав, к вечеру истощились. Хлюпая носом, еще разок ободравшись о колючки, Катарина выбралась из своего убежища и, опустив голову, побрела навстречу своей судьбе. «Дедушка Густав теперь будет моим мужем» – шептали ее искусанные до крови губы.

Пышную свадьбу сыграли, не откладывая в долгий ящик, в Вадстене. На следующий день Катарину короновали, а сразу после отъезда молодоженов город сгорел. Вдобавок, в тот год в Швеции свирепствовала чума, и выходило по всем приметам, что замужество ничего хорошего Катарине не сулило. Престарелого Густава одолевали болезни и, по сути, юная королева после свадьбы превратилась в сиделку. Слава деве Марии, Катарину почти не принуждали к исполнению супружеского долга, хотя пару раз ей показалось, что она все-таки забеременела от Густава. Это случилось в Финляндии, куда король взял ее с собой во время войны с московитами. Но обошлось. Король даже пошутил, что издаст закон, запрещающий старикам жениться на молоденьких девушках.

Овдовев в двадцать пять лет, Катарина осталась при дворе в качестве первой дамы королевства, поскольку новый король Эрик был не женат. И это именно он учредил титул «вдовствующая королева». По-женски Катарина сочувствовала Эрику в его безуспешных попытках найти себе подходящую невесту из числа иностранных принцесс, но с другой стороны не совсем понимала молодого короля, почему он не обращает внимание в таком случае на девушек из знатных шведских семейств. Нет, себя она, конечно, не имела в виду, хотя и думала о повторном замужестве, это было бы, по крайней мере, неприлично перейти от отца к сыну. И если Густав приходился ей дедушкой, то Эрик приходится каким-то там дядей и пасынком одновременно! Подобная мысль даже вогнала Катарину в краску. Ее собственный брак в свое время был осуждаем и знатью и церковью. Еще бы! Сначала Густав женился на двоюродной племяннице, а затем женился на племяннице прежней жены. Как все-таки перемешались шведские знатные семьи! Все состоят в том или ином родстве – Стуре, Ваза, Лейенхувуды, Стенбоки и другие.

Поговаривали, ее тетка Маргарет не слишком благоволила к Эрику, оттого и он ныне платит той же монетой своим сводным братьям и сестрам, да и прочим семействам, предпочитая продолжать поиск невесты в других государствах, а пока обходиться любовницами из простонародья.

Юхан возможно был не прав, проявив открытое непочтение своему старшему брату королю, но вынести ему смертный приговор, лишь в последний момент замененный тюрьмой, это ужасно. Вместе с несчастным герцогом в темнице содержатся его жена и дети. Родиться в тюрьме и не знать, что такое свобода… это вдвойне ужасно! Ходят слухи, что страшный московитский государь Иоанн требует выдать ему жену Юхана, и Эрик колеблется. Неужели такое возможно! В какое ужасное время приходится жить! Нет, надо серьезно задуматься о замужестве, не век же вдовствовать. Конечно, приятно ощущать себя королевой, но Эрик когда-нибудь да женится, и Катарине придется потесниться. Король опять привел девушку из простонародья. Она юна, мила, но все это очередное увлечение, которое быстро пройдет.

– Ваше величество, – голос старшей фрейлины француженки Жанны де Гербовилль прервал рассуждения королевы, – пора готовится к утреннему приему.

– Да, дорогая Иоханна, – рассеянно ответила Катарина, предпочитая называть ее на шведский манер, – зови служанок, будем одеваться.

Прислуга в очередной раз представила королеве ее бесчисленные платья, однако их цветовая гамма не отличалась разнообразием. Вдовство предполагало темные тона, и Катарина довольно быстро указала на прекрасное одеяние из черного испанского бархата, подчеркивающее стройность фигуры и белизну кожи. Этому же способствовали богатая серебряная вышивка, высокой белоснежный воротник и кружева рукавов.

– Милое личико! – Вздохнула Катарина, всмотревшись в собственное отражение в зеркале. Чуть заостренный подбородок несколько портил картину, но, в целом, хороша! Королева осталась собой довольна.

Перед тем, как отправиться в зал приемов она бросила последний взгляд на свое отражение и поджала губы – это придавало ей серьезности и даже суровости, именно так должна держать себя первая дама Швеции. Головку чуть закинуть назад и изъян подбородка почти не заметен. Можно идти.

Церемониал приема повторялся каждое утро, единственное отличие одного от другого заключалось в том, присутствовал ли на нем король Эрик. Обычно он заранее предупреждал об этом королеву, а она успевала через своих секретарей и фрейлин известить об этом двор. Отсутствие короля означало необязательность посещения приема членами Тайного королевского совета, за что они были весьма признательны Катарине. Да и о чем ей было беседовать с ними, дела королевства ее мало интересовали. Но сегодня известий от Эрика не было.

– Наверно, развлекается со своей новой подружкой. – Подумала вдовствующая королева приближаясь к распахнутым дверям зала приемов.

– Ее величество вдовствующая королева Швеции! – Громогласно объявил появление Катарины церемониймейстер, и молодая вдова вступила в зал, на всякий случай еще выше подняв голову памятуя о подбородке, дабы оставалась возможность легким кивком приветствовать склонившихся в поклонах и книксенах придворных. Сегодня здесь присутствовали, в основном, одни дамы, в первую очередь ее падчерицы – принцессы. Катарина чуть было не рассмеялась от этой мысли, но в последний момент сдержалась и еще крепче поджала губы.

На возвышении, к которому приблизилась королева, стояло три трона. Средний предназначался Эрику, по левую руку (от сердца) должна была сидеть его супруга и по понятным причинам это кресло всегда пустовало. Справа стоял трон, предназначавшийся Катарине. Усевшись на свое место, вдовствующая королева подала знак Перу Брахе, еще одному родственнику покойного Густава и соответственно кузену короля Эрика, управляющему замком Тре Крунур, а также единственному присутствующему члену Тайного королевского совета и вдобавок ее шурину. Брахе был женат на Беате – родной сестре вдовствующей королевы. – Начинайте!

Церемониал не раздражал Катарину, это было нечто привычное, обыденное, следующее за утренним туалетом королевы. Первыми представлялись незамужние сестры – принцессы, дочери Густава.

– Ее королевское высочество принцесса София! – Прозвучало в зале и названная выступила вперед.

– Доброе утро, ваше величество! – София присела в книксене.

– Доброе утро, ваше высочество! – Отвечала ей Катарина.

Округлое личико, небольшой носик, пухлые губы Софии улыбались вдовствующей королевы. Девятнадцатилетняя принцесса предпочитала светлые тона в своем гардеробе. Сегодня на ней было желтое платье с небольшими фрагментами красного бархата, разукрашенными золотой вышивкой. Тщательно зачесанные назад волосы, прикрытые белым чепцом с жемчугами по краям, открывали широкий чистый лоб.

– Интересно, какую судьбу и какого жениха ей готовит Эрик? – Мелькнула мысль у Катарины, но о таком вслух не говорят, поэтому королева обменялась с принцессой парой-тройкой ничего не значащих фраз, предпочитая пошептаться на эту тему позднее или наедине или, по крайней мере, в тесной женской компании, более подходящей для обмена последними сплетнями, которых Катарина не чуждалась. Наверняка София сама будет расспрашивать известно ли что-нибудь королеве, но, увы, Эрик не обсуждал с Катариной практически ничего, поручая лишь мимоходом, когда ему было некогда передать что-либо родне. Попытки же заступиться, попросить, например, облегчения участи несчастного Юхана с семейством, томящемся в Грипсхольме, были безуспешными. Вряд ли Катарина могла считать своей заслугой и то, что смертный приговор в отношении Юхана был заменен заключением. Об этом просили все. Чей голос разжалобил короля сказать сложно. Катарина заикнулась как-то о слухах, связанных с женой герцога Юхана и переговорах с Московией в этой связи, но в ответ получила столь выразительный взгляд Эрика, полный гнева, который ей тут же напомнил покойного Густава, что вдовствующая королева предпочла более этой темы не касаться.

Следующей за Софией выступила вперед семнадцатилетняя Елизавета.

– Бедняжка, – подумала про нее Катарина, – четыре года назад к ней сватался Кристофер Мекленбургский, коадьютор архиепископа Вильяма Гогенцоллерна Рижского, они даже обручились, но после помолвки жених попал в плен к полякам, и свадьба не состоялась. А так жила бы сейчас в Риге или в Мекленбурге, и не нянчилась с незаконнорожденными детьми Эрика. Похоже из всех сестер он к ней наиболее благосклонен.

Разговор с Елизаветой состоял из такой же пустой светской болтовни, что и с ее сестрой, но бросив взгляд на фрейлин принцессы, стоящих чуть поодаль, королева мгновенно заметила новую избранницу Эрика, впервые присутствующую на приеме. Катарина не удержалась, вопросительно изогнула бровь, чуть кивнув в сторону фрейлин Елизаветы, наклонилась к принцессе и спросила почти шепотом, словно не веря своим глазам:

– Твоя новая фрейлина сегодня при дворе?

– Да, ваше величество. – Также тихо ответила Елизавета.

– Тогда где же Эрик? – Мелькнула мысль, но ответ на этот вопрос нашелся быстро. Двери, ведущие в зал, распахнулись, церемониймейстер едва успел прокричать: «Его величество король Швеции!», а Эрик уже стремительно вышагивал к трону, по пути приветственно кивая головой склонившимся пред королем придворным. Лишь заметив среди фрейлин принцессы Елизаветы свою избранницу, он остановился на мгновение, широко улыбнулся, подмигнул, и прошествовал дальше. Короля сопровождали: вездесущий Йоран Перссон, кузен Магнус Лауэмбургский, француз Шарль де Море и еще один незнакомый рыцарь.

Эрик легко поднялся к трону, почтительно склонил голову перед Катариной, поднявшейся со своего места и также, как и все, приветствовавшей короля. Последовал обмен любезностями:

– Ваше величество!

– Ваше величество!

Покончив с этим, Эрик обернулся к залу и поманил подойти к себе поближе тех, кто прибыл вместе с ним, после чего уселся на трон, не забыв еще разок посмотреть на Карин.

– Ваши высочества, дамы и господа, я думаю нет надобности представлять вам моего кузена принца Лауэмбургского, моего советника Перссона и героя обороны Варберга барона Шарля де Морне.

Все перечисленные низко склонили головы:

– Ваше величество!

– Однако, – продолжил король, – я прошу барона де Морне представить двору своего гостя.

– С удовольствием, ваше величество. – Откликнулся француз и оба рыцаря дружно сделали шаг вперед.

– Имею честь представить вам, ваше величество, и вам, ваше величество, – поклон Катарине, – вашим высочествам, – поклон чуть в сторону принцессам, дабы не оказаться спиной к королю, и всем знатным господам и дамам Швеции, – без поклона, – перед вами шевалье Понтус де ла Гарди, мой соотечественник и прекрасный воин с огромным военным опытом. Сражался на стороне короля Фредерика, но сложил меч перед вашим верным слугой, ваше величество. – Еще один поклон королю Эрику.

Де ла Гарди был невысокого роста, заметно старше сорока лет, суховат в кости. Густая, но не длинная, а напротив аккуратно и даже щегольски подстриженная черная борода, оттеняла благородную белизну лица. Взгляд открытый, жесткий, но одновременно исключающий, как бы хитрость, и в то же время предполагающий определенное давление на собеседника. Впрочем, короля Эрика это не касалось. Сейчас взор француза выражал одно лишь почтение. Его руки на первый взгляд принадлежали не воину, а скорее музыканту, но то, как длинные пальцы уверенно охватывали рукоять меча, опровергало изначальное впечатление.

– Расскажите о себе сами, шевалье. – Король приветливо обратился к французу.

– Ваше величество! – Де ла Гарди еще раз поклонился. – Я родился в Лангедоке, на юге Франции. Мой отец определил меня на воспитание в монастырь Монтолье, но латынь сводила меня с ума, я с юных лет ощущал тягу к ремеслу воина, поэтому в двадцать один год я сбежал из обители прямо в Пьемонт драться с испанцами под знаменами славного маршала де Бриссака. Когда ж война затянулась, я откровенно заскучал. Французские дворяне, ваше величество, не могут сидеть без дела, это у нас в крови. Мы всегда жаждем схватки. После Пьемонта, я отправился в Шотландию под знамена королевы-материи Марии де Гиз, где успешно командовал пехотным полком. Изгнав англичан, мы добились мира. Из Шотландии я направился в Данию, где ваш кузен поручил мне командование ландскнехтами. При неудачной осаде Варберга был пленен и сложил меч перед славным рыцарем де Морне. – Де ла Гарди завершил свой рассказ глубоким поклоном королю Эрику.

– Я вынужден дополнить, ваше величество. – Вмешался де Морне. Король благосклонно кивнул ему. – Шевалье де ла Гарди написал письмо королю Фредерику с просьбой освободить его от обязательств перед датской короной и получил его, дабы предложить отныне свой меч королю Швеции.

– Это действительно благородный поступок. – Эрик многозначительно покачал головой. – Ну что ж, мы рады приветствовать столь заслуженного рыцаря, который, я не сомневаюсь, будет верно служить нам. – Король подал знак, рыцари поклонились, отошли назад, ловя восторженные женские взгляды, и смешались с толпой придворных.