Текст книги "Проклятие рода"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 80 страниц)

Друзья назвались тоже и поехали далее, пристроившись сбоку. Потекла беседа неспешная.

– Сельцо-то большое ваше?

– Сельцо-то… да, как сказать. – Призадумался мужик на мгновение, и разговорился. – Восемнадцать дворов наберется. Нас, пашенных, четверо… – стал загибать пальцы, перечисляя – мы – Дмитровы, еще Демеховы, Офонасовы, да Васильевы. Иные – поземщики. Пристань корабельная имеется, да церковь Архистратига Михаила. На том берегу сенокосы наши, на острове Сундуе. По две сотни копен ставим за лето. Эх, и пропадут ныне… – Горестно махнул рукой, но продолжил. – Тони рыболовные тоже имеются.

– Вольно живете? – Поинтересовался Болдырь.

– Да не жалуемся. Что далее будет – не ведаю. На все воля Божья. – Сняв шапку, Ондрюшка сотворил знаменье. – Прежде земли наши за боярами новгородскими были – Грузовыми, да Офонасовыми, покудова дед нынешнего великого князя, то ж Иван Васильевич, последнего наместника из ихнего рода, Тимофея Остафьевича, оковав железом, на Москву не свез. С тех пор, отец мой сказывал, про них не слыхали. Тяжко при них было. Голодали. Иной год кору сосновую ели, мох с листвой варили. – Крестьянин нахмурился, вспоминая. Замолчал ненадолго, после продолжил под скрип полозьев. – На том берегу еще Спасское имеется. То боярщина Хорошеевых – Семена, Грида, Третьяка, да Данилки. Пять обжи земли у них. Токмо туго им придется ныне. Туже нашего.

– Отчего ж?

– От Сельца нашего дороги расходятся на Орешек, Корелу и Выборг свейский. От Спасского – на Новгород. С Орешека и Корелы не слыхать было, чтоб воев в поход призывали покудова. Знамо, одни новгородские пойдут, у них в Спасском станут, чрез наш берег переправятся по льду и далее. Но беда-то не в том!

– А в чем?

– По кормам судя, что Хорошеевым заготовить сказали, дружина пешая новгородская невелика, сотни две, не более. Нам-то тоже сперва грамоту привезли, чтоб мол готовили. Я чего и в Орешек к воеводе бить челом ездил. Просить смилостивится. Урожай нынешний не ахти был. Слава Господу, сподобил. – Мужик скинул шапку, перекрестился, да опять треух свой заячий напялил. – Отменил воевода ореховецкий поход свой. Одни новгородцы пойдут. А с ними татарва. Вот где страху-то натерпеться придется! Не дай, Господи! – Мужик вновь сорвал шапку, еще разок знамение сотворил.

– Много ль татар?

– Сказано нам, почитай половину сена нашего и хорошеевского заберут, да овса без трех сотен тыщу четвертей. Вот и считай. Ежели по зимнику, татарам два-три дня ходу до Выборга. Знамо, на пару дней и набирать будут. Следующие корма в тамошних краях отымут. С две тыщи их наберется. – Уверенно заявил Ондрейка. – Басурмане! Нечто без них воевать не можем? Сказывали, великий князь московский, что царем теперича зовется, многих под свою руку принял.

– Да. Казань с Астраханью татарские взяли. – Откликнулся Болдырь.

– От, то-то! Надобно ли это? Усмирить, дабы не озоровали, не разбойничали – одно, под себя – иное. Татарву-то мы здесь видывали, хоть и не часто. Все, как один, воры! – Разгорячился крестьянин, но тут же опасливо посмотрел на своих спутников и добавил. – Вот мой язык дурной, нечто мне судить о делах государевых, – и посмотрел вопросительно на Кудеяра и казака, что, мол скажут.

Атаман промолчал, в думы погруженный, а Болдырь усмехнулся:

– По мне басурмане лучше, чем люди великокняжеские. С татарвой проще – бей без опаски, с того спросу мало. А зашибешь кого из царских… в воры тут же запишут.

– Верно глаголешь. Ныне и у нас грозятся двор государев поставить. – Тут же согласился Ондрейка. – Токмо, татарва, как мураши лезет, отбиваться тяжко.

– Давить и топтать проще! – Отозвался казак.

– А что со свеями? – Вдруг спросил Кудеяр. – В разладе вы, в обидах?

– Мы – нет! – Решительно мотнул головой крестьянин. – Иные – не знаю. Сказывали, с Корелы мужики все межу с ними делят. Одних побили, прогнали, те, в ответ, разграбили, пожгли, наши собрались отмстили, те кого-то поймали и сказнили, и так раз за разом. Вот ныне войско идет. Обиду за тех мужиков на себя великий князь принял. Вона как! Война… – Мужик погрустнел.

– А вас, выходит, свеи не трогают?

– Нас-то? Нет. Отец мой сказывал – приходили давно, боле полста лет назад, бусы чужие, пожгли-пограбили, но не свеи. Немцы какие-то другие.

– Почто знаешь, что не свеи?

– Так те немцы и свейских купцов побили. Отец сказывал – две лодки забрали у них с людьми и товарами. Пеши свеи ушли в Выборг, своему наместнику жаловаться. Что с ними воевать? Дорог много, купцы ездят, плывут, товары везут. Знай, покупай, меняй, продавай, живи… Ох, не время воевать ныне!

– Из-за поста что ль? – Полюбопытствовал казак.

– Нет! – Мотнул бороденкой Ондрейка. – Самое время лес валить, стволы стаскивать, поле новое зачинать. Худа больно землица наша. Одно бросать, другое расчищать надобно. Коль лес молодой рубить, пару-тройку лет урожаи сымать можно, коль постарше лет на полста, вдвое больше. Деревья свалить, да стволы вытащить, по весне выжигать. С местом не промахнуться главное. Не приведи Господь на торфяники нарваться! Не потушишь вовек. Так и будут чадить. Выжечь, межой огородившись, да россыпи каменные убрать. Ан нет, каждый год по весне каменюги заново всходят, будто змей их сеет, яко зубы свои. Корчевать после… Страшна работа. – Крестьянин аж головой закачал. – Сколь людишек на том надорвалось… А уж опосля токмо сеять, да сперва до четырех разов сохой пройдись, пяток разов оборонись, и тогда запахивай. Скородьбой не насеешь, заскорежится семя. Навозу бы, да скота маловато. Так и живем…

– Что ж и скота совсем мало? – Удивился Болдырь.

– Да есть коровенки, да лошадок немного… – Уклончиво отвечал старик.

– Из плена басурманского шел чрез немецкие, да иные земли, видал, как тамошние крестьяне зимой под ярь вспахивают. Про снега, да морозы и вовсе они не слыхивали. – Заметил казак.

– Нечто так бывает? – С удивлением оглянулся на него Ондрейка. – Райская поди землица. То благодать Божья, не иначе!

– Все едино плачут людишки тамошние. У них своих князей, да бискупов хватает. Обирают до нитки, до зернышка, до ягодки.

– Видать везде правды мало. – Грустно заметил Ондрейка.

– У нас своя правда, казачья. Нам иной не надобно. – Приосанился Болдырь, глянул на примолкшего Кудеяра. – Верно говорю, атаман?

– Истинно. – Отозвался не сразу.

Дорога была пустынная. Ни одной живой души за день не встретилось. Как стемнело, в лесу ночевку устроили. Костер большой от волков, да для обогрева развели. Лошаденку крестьянскую выпрягли, своих вместе с ней к саням привязали, овса шедро всем троим отсыпали. Кудеяр с Болдырем снедь богатую из торбы походной достали, накормили Ондрейку сытно. Удивился крестьянин:

– Пост ведь, а вы скоромное…

– На походе можно. – Важно ответил казак, отдирая еще крепкими зубами волокна вяленого мяса. – После отмолим. Жуй давай. Ты с нами, тебе тож дозволено.

– Ну тогда, прости Господи, согрешу, коль заодно. – Быстро согласился Ондрейка. – До Сельца доберемся, я вас попотчую в ответ. Токмо не обессудьте, бедновато живем. – С простодушной хитрецой добавил мужик, опуская глаза.

– А как бы один поехал? Не боязно? – Спросил Ондрейку Кудеяр, укладываясь спать на толстой подстилке из нарубленного Болдырем ельника.

– Не впервой! – Усмехнулся крестьянин. – С молитвой, да топором вострым… Тихо у нас, любой шорох выдаст, что о четырех ногах кто пойдет, что о двух. Волков лошадка за версту почует, всхрапнет сразу. Сон, как рукой снимет. – И казаку, устраивавшемуся поудобнее возле костра, дабы нести первую стражу. – Ты, добрый человек, ложись почивать то ж. Войны ж нет покудова. А в санях места всем хватит.

– Не можно слабину давать на походе! – Отказался Болдырь.

– Дело хозяйское. – Не стал уговаривать Ондрейка, тут же улегся в сани, да в сено поглубже закопался и затих.

Кудеяру не спалось. Лежал на спине, широко глаза распахнув, смотрел на небо звездное, старца печорского вспоминал:

– Рек он, что Господь вразумит, да и Болдырь согласен, что знак будет. Токмо когда? – Почему-то тоскливо было на душе, скреблись кошки. – И стоит ли в распри мужицкие из-за земли здешней вступаться? За смерть материну не держу уже зла на него. Его и на свете-то не было, дабы за дела родительские отвечать. За Василису? – Вспомнились ласки-поцелуи горячие василька ненаглядного, да вдруг обернулись они слезами жгучими, кровавыми, что вытекали из глаз ее потухших, с тела израненного. Заскрипел зубами атаман, заворочался. Опять полыхнуло в груди болью нестерпимой. – Знать рано еще знаки различать! – Сказал сам себе.

Глава 2. Кивеннапа.

Добравшись до Усть-Охты путники переночевали у словоохотливого Ондрейки Дмитрова, а поутру третьего дня вывел он их на околицу села, скинул шапку, поклонился поясно:

– С Богом, добрые люди!

– И тебе не хворать, православный! Токмо куда идти-то? – Озабоченно отозвался Болдырь, не видя ни пути, не следов человечьих, конных аль санных. Под снежным покровом речная ширь сливалась с берегом единой гладью, упираясь в темную стену леса. – Где дорога-то?

– Да, вона, левей забирай и прямиком в свейскую сторону и попадете. – Показал рукой крестьянин. – На пути, верст сорок отсель будет, сельцо Кальягал лежит , поменьше нашего – одиннадцать дворов в нем. Там ижорцы живут православные. У них заночуете. В первую же с краю избу заходите, к Антке Васильеву. От меня, мол, скажите. Примет. А после, пред рубежом самым, последняя деревня – Манина весь зовется . Невелика, да вдоль дороги, как улица пролегла. Ну а далее, за речкой, свейская сторона начнется. – Мужик хитро улыбнулся, и продолжил, чуть голос понизив, дескать, не для чужих ушей, только Кудеяру с Болдырем, хоть вокруг ни единой души. – Сперва деревня Иоутселька лежит, «лебединая гряда» по-нашему, токмо, я отродясь лебедей там не видывал, но поболе нашего села будет. Разрослась недавно, как ихний конунг от податей крестьянство свое освободил. За «Лебедями» иное село – Полвиселька, «коленная гряда» по-ихнему. И верно, словно коленца выписывает – и так и этак холмы разбросаны, на каждом двор стоит, меж ними дорога вьется. А уж за ней, на горушке – крепостца выстроена. Кивеннапой кличут. Ижорцы наши сказывали – в прошлом годе свеи камнем укрепляли ее. Там и кордон свейский с пушками, и люди воинские стоят. Мимо той крепостцы дорога далее на сам Выборг идет.

– Что-то не видно ни зги… куда идти-то? – Пробормотал Болдырь, тщетно вглядываясь в белизну снежного покрова. – Завалило поди снегами…

– По деревьям смотри, соколик. На них зарубки-грани имеются, то отметины рубежи погостов наших, да и крестов, как по всей Руси хватает. Они то ж путь-дорогу подскажут.

– Сам-то ходил на свейскую сторону? – Спросил крестьянина Кудеяр.

– Бывало. До Кивеннапы этой самой, крепостцы, значит. Рыбу возил, там и торговались. Отчего и путь помню. А вот далее – ни-ни.

– Ну, прощай, Ондрейка! За хлеб-соль, за кров, спаси Бог! – Атаман решительно повернул коня влево и двинулся вдоль кромки леса, оставляя позади низкие бревенчатые домишки Усть-Охты, снежные шапки которых напоминали грибы, растущие посреди белой пустыни. Болдырь, на прощанье махнув рукой крестьянину, перекрестился, шумно вздохнул и последовал за Кудеяром.

Ночевали в Кальгале. Хозяин стоящего с самого края деревни двора, ижорец Антка встретил сперва неприветливо, но упоминание об Ондрейке, разгладило морщины на его лице. Выслушав просьбу о ночлеге, подумал немного, под звонкий собачий лай разглядывая путников своими крохотными, почти белыми глазами, затем кивнул согласно и отступил вглубь двора, приглашая следовать за собой. Поутру друзья отправились далее. Куда и зачем – никто не спрашивал. Их молчаливый хозяин так и не проронил ни единого слова.

– Манину весь обойдем по лесу. К войне дело, сторожа московская может стоять. Расспросы нам ни к чему. Ондрейка сказал – рубеж по реке идет, вот лесом и выйдем. – Решили по дороге.

Завидев дымок, путники догадались о приближении жилья, разом повернули коней и взяли левее, обходя Манину весь. Продвижение замедлилось. Степные лошади, недовольно похрапывая, осторожно шли шагом, словно опробуя – не соскользнет ли копыто на притаившемся в снежной глубине замшелом круглом валуне, не провалится ли на невидимой гнилой коряге. Через час-другой лес прервался замершим руслом реки. Друзья остановились.

– Вот и рубеж, Болдырь. А там, – Кудеяр показал рукой на другой берег, напряженно вглядываясь в темневший напротив лес, – свейская земля начнется.

– Что? Радостная встреча нас ждет али как? Может, стрелами, да сабельками поприветствуют? А то зарядом свинцовым попотчуют? – Засмеялся казак. – Говорить-то по-свейски не разучился, атаман?

– Не разучился!

– Тогда язык до самой Стекольны ихней доведет, хоть и не нужна она нам вовсе! Я, вона, без языка немецкого, с одной лишь милостью Божьей добрался. А тут… Поехали! – И казак уверенно направил коня через реку.

Что с той стороны, что с этой, лес был одинаков. Молчаливо застыли засыпанные снегом ели, взлетали ввысь стройные сосны, словно корабельные мачты, также чернел густой паутиной тонкоствольный осинник, оттеняя белизну сиротливых берез, те же пригорки и спуски, тот же снег, с притаившимися в глубине валунами и тишина, нарушаемая лошадиным храпом, да звяканьем оружия. Ни одной живой души вокруг, даже белки куда-то все запропастились.

– Словно следит кто-то… – Настороженно оглядывался казак. – Спиной чую, да не вижу.

– Может, волки? – Кудеяр тоже внимательно смотрел по сторонам. Иногда ему тоже мерещилась какая-то мелькнувшая промеж деревьев тень, но разглядеть не получалось. Безмолвие не нарушалось.

– Волков лошади давно б учуяли… – Отозвался казак сквозь зубы. – Эх, стрелой не повалили б…

Верно чутье подсказывало казаку, не одиноки были путники в лесу. Они появились неожиданно, словно отделились от деревьев. Их было четверо. По виду мужики. Одеты в добротные полушубки и меховые шапки, глубоко надвинутые на лоб. Глубоко посаженные глаза темнели из-за широких скул, заросших бородами. На ногах сапоги и короткие широкие лыжи, на поясах мечи и ножи. Двое с натянутыми луками целились прямо в голову, двое с рогатинами наперевес, упирались остриями в лошадиные морды. Прозвучало короткое незнакомое слово-приказ:

– Lopeta!

Кудеяр понял, что это финны, подал знак Болдырю, чтобы тот не хватался за саблю, сам медленно поднял руки, предварительно скинув на луку седла рукавицы, и развел их в стороны, ладонями к незнакомцам, показывая отсутствие оружия.

Тетивы луков не ослабли, а рогатины не опустились. Прозвучал вопрос:

– Kuka sin; olet? Ryssi?

Кудеяр заговорил по-шведски:

– Вы подданные короля Густава?

Финны молча переглянулись, но не ответили.

Кудеяр переспросил:

– Вы понимаете по-шведски?

Мужики снова посмотрели друг на друга. Один из них, могучий широкоплечий старик, Кудеяр безошибочно определил в нем старшего над этим маленьким отрядом, выдержав значительную паузу, отозвался.

– Я говорю по-шведски. Вы – московиты? Вы зашли на чужую землю.

– Меня зовут Бенгт Нильсон. Я – шведский купец, возвращающийся из Новгорода. Мой спутник, – Кудеяр мотнул головой в сторону Болдыря, – не говорит по-шведски, но он не московит.

Старик прищурился и, презрительно сплюнув, заметил:

– Ты не похож на купца, чужеземец, хотя и знаешь язык. – Острие рогатины чуть приблизилось к лошадиной морде. Кудеяр почувствовал, что еще немного и его конь начнет сдавать назад. Одно лишнее движение и разговор прервется рукопашной схваткой. Атаман усмехнулся, держа по-прежнему руки разведенными в стороны:

– А ты догадлив, старик. Ты прав – я не купец, а солдат королевской гвардии. Что я делал в Московии, тебя не касается. Но теперь мне нужно увидеть кого-либо из воинских фогтов и в этом ты мне должен помочь. Как можно скорее! Московиты собирают войско, через неделю начнется война.

– Perkele! – Донеслось с боку. Кудеяр скосил глаз и понял, что по крайней мере еще кое-кто из финнов, один из двух лучников, владеет шведским языком. Старик заколебался, строго посмотрел на выругавшегося крестьянина, но острие рогатины отошло в сторону и слегка опустилось. Кудеяр продолжил:

– Чтобы вы могли доверять нам, заберите оружие, но взамен вы должны нас быстро вывести из лесу и доставить в Выборг к королевскому наместнику или фогту. – Атаман положил левую руку на рукоять меча и медленно стал доставать его из ножен. Холодная сталь обжигала ладонь, острие рогатины вновь поднялось. Вынув меч полностью, Кудеяр протянул крестьянину рукоятью вперед. Старик замешкался, затем подал знак – один из лучников, кажется, тот, кто выругался, опустил свое оружие, снял стрелу с тетивы, убрал в колчан за спиной, подошел и принял меч у Кудеяра. Другой по-прежнему продолжал держать на прицеле Болдыря. Завершив свое разоружение, атаман произнес. – Сейчас я заберу оружие у своего спутника и передам его вам.

Старик кивнул согласно в ответ.

– Дай мне свою саблю. – Кудеяр повернулся к казаку. Болдырь нахмурился, но послушно извлек клинок и передал его атаману, а тот – финнам. – Теперь вы можете доверять нам? – Спросил он старика.

Привычно помедлив, тот отозвался:

– Меня зовут Эркки Иконен из Иколы . – Рогатина взметнулась вверх и застыла, более не угрожая. – Это Лемпинен из моей деревни, – старик показал на другого парня с рогатиной, а лучники братья Реко и Ласа Саволайнены из Патрикки . Мы вас проводим в Кивеннапу к господину фогту Юхану Ульфспарре, он комендант крепости.

– Это далеко? – Спросил Кудеяр.

Старик пожал плечами:

– Надо из леса выйти. – Повернулся и довольно шустро зашагал по снегу. Его удобные лыжи позволяли передвигаться не проваливаясь, легко и бесшумно.

– Едем за ним. – Атаман кивнул Болдырю и друзья взялись за поводья, поворачивая лошадей вслед за Эркки. Остальные финны зашагали позади.

Кивеннапа представляла из себя четырехугольное земляное укрепление с заостренными бревенчатыми стенами, возвышавшееся на небольшой горушке, удобной для обороны и обзора за дорогой. После Кудеяр узнал, что между собой финны называют ее Линнамяки – «крепостная горка». Нижняя часть земляных валов была укреплена камнем. На дорогу смотрели и жерла двух пушек, притаившихся до поры до времени в глубине прорубленных бойниц. Больше вооружения в крепости не было. Гарнизон, судя по тем солдатам, что заметил Кудеяр на стенах и во дворе составлял не более полста человек. В центре цитадели размещалось несколько построек. Одно из зданий служило, судя по всему, казармой, другое, оно же единственное возведенное из камня, утопленное в земле и более похожее на погреб, видимо, предназначалось для хранения пороха и артиллерийских зарядов. К казарме примыкала еще одна избушка, куда и провели Кудеяра. Он догадался, что это домик коменданта. Болдырь остался снаружи вместе с финнами, которые передали задержанных шведским солдатам, с любопытством уставившимся на странных гостей, и теперь вместе ожидали дальнейших распоряжений фогта.

– У меня нет основания не доверять вам, но точно также нет основания и доверять, ибо я вас не знаю лично. – Развел руками комендант крепости Юхан Ульфспарре, старый солдат лет пятидесяти. – Известие принесенное вами чрезвычайно важно, хотя, не скрою, из-за последних столкновений на границе, обстановка накалилась и мы ожидали возможного обострения конфликта вплоть до войны. По этой причине я приказал собрать крестьянское ополчение и сторожить тщательно границу. Один из таких отрядов встретился вам. Однако, я полагал, что зима, вернее, предстоящая весна с ее распутицей не подходящее время для начала похода тем более конницы. Видимо, московитам не терпится. – Рыцарь нервно затеребил свою узкую седую бородку, затем принялся подкручивать усы, раздумывая над услышанным от Кудеяра. Атаман не торопил фогта, наслаждаясь домовым теплом после нескольких дней странствования в зимнем лесу.

– Хороший у вас меч! – Заметил Ульфспарре и осторожно коснулся клинка, провел по нему пальцами. Отданное друзьями оружие лежало сейчас перед комендантом крепости на столе.

– Подарок приемного отца. – Пояснил Кудеяр, не вдаваясь в подробности, что меч был подарен Дженкинсом. – Его зовут капитан Гилберт Бальфор, он отвечает за охрану кронпринца Эрика.

– А это оружие вашего спутника? Любопытный клинок! – Комендант взял в руки казачью саблю. – Московитский?

– Скорее, турецкий. Мой друг родом с юга. Он не московит и терпеть их не может. Впрочем, как и турок с татарами. Он побывал в азиатском плену, был продан в рабство, но с помощью христиан – рыцарей Мальтийского ордена, благополучно освободился.

– Московиты – те же азиаты. Даром, что кресты носят и поклоняются Христу, но, как говорит наш пастор – все, как один еретики. – Заметил Ульфспарре. Если выйдете на восточный вал крепости, то увидите развалины церкви Святого Олафа. Ее разрушили московиты шестьдесят лет назад. Из-за близости границы было решено ее здесь не восстанавливать, а перенести подальше, вглубь страны, в Хантулу. Если они называют себя христианами, то зачем разрушать христианские храмы?

– Мне многое непонятно из того, что они творят. Особенно, их великий князь Иоанн. – Кудеяр опустил голову, Василиса вспомнилась. Еще немного и заскрежетал бы зубами. Так всегда бывало, когда или сам или кто-нибудь поминал великого князя. Нет, не уходила злоба и жажда мщения. Мало еще кровушки, ох, мало, за Василису!

От проницательного коменданта не укрылось с какой ненавистью было произнесено имя великого князя.

– Если вы так довольно зло отзываетесь об их правителе, царе московском, как он себя теперь величает, то зачем там живете? Не проще ли было бы вернуться домой, в Стокгольм?

– Долги еще не все собрал. – Кудеяр посмотрел прямо в глаза старому рыцарю. Взгляд был столь суров, и в нем было столько огня, что Ульфспарре не выдержал, отвел глаза в сторону и подумал.

– Дьявол разберет этого солдата-купца! Что у него на уме? То ли о барышах своих печется, то ли что-то другое его гнетет, одно ясно – смертельно ненавидит он московитов и в особенности их великого князя. – Вслух иное сказал. – Я отправлю вас в Выборг, к наместнику. С вами поедет прапорщик, отвезет от меня письмо. Если все то, что вы рассказали, правда, мне срочно необходимо подкрепление и чем быстрее вы доберетесь до Выборга, тем быстрее будут приняты какие-то меры. И… – добавил Ульфспарре, немного подумав, – сожалею, но ваше оружие поедет отдельно от вас. Их, – он кивнул на меч и казачью саблю, – повезет мой прапорщик. Если господин наместник примет решение, оружие вам будет возвращено. Надеюсь, вы меня понимаете.

Кудеяр качнул головой в знак согласия.

– Вас сейчас накормят и определят на ночлег.

– Наши лошади… – Напомнил Кудеяр.

– О них позаботятся. – Комендант дал понять, что разговор окончен.

До Выборга было около десяти шведских миль, как пояснил словоохотливый юный прапорщик, направленный комендантом Кивеннапы для сопровождения, а также доставки личного письма наместнику. При нем же находилось оружие Кудеяра и Болдыря. Болтливость юноши весьма контрастировала с серой отчужденностью четырех конных солдат, скакавших впереди и позади. Его же покрытое белесым пухом лицо не выражало даже намека на подозрительность. Прапорщик относился к Кудеяру так, словно тот был важным господином, правда, не без опасливой оглядки на развалившегося в седле Болдыря. Не напрасно! Еще сразу после того, как друзья добровольно разоружились и ехали под караулом финнов в Кивиннапу, казак шепнул Кудеяру, пряча улыбку в густой бороде:

– Отняли саблю, телки, и думают – все, скис казак. А про нож засапожный и не догадались… Надо будет всем враз глотки перережу…

Но атаман строго посмотрел на него, и Болдырь умолк, многозначительно подняв и опустив брови – понимаю, мол.

Лесная дорога, петлявшая между сопок, не раз приводила путников в деревни, состоявшие из десятка-другого одинаковых крестьянских дворов, да кое-где торчавших из-под снега остовов перевернутых рыбацких лодок, что свидетельствовало о наличии озера, спрятавшегося до весенней поры. Лишь в одной деревне Кудеяр заметил церковь. Болдырь привычно перекрестился и зашевелил губами молитву. Отчитав, заметил:

– Странные они тут. Церковь на обычную избу похожа. Токмо крыша крута. Эк, задрали. А главку с колоколом словно забыли прилепить и рядом воткнули. Нет, наши деревянные краше. – Мечтательно протянул казак. – Да и немецкие, свейские аль веницейские из ровных камешков сложены… а тут… валунов, булыжников разноцветных понабрали, глиной белой, аль известью скрепили, точь корова масти пестрой, и крышей торчком накрыли! Нечто Богу сия храмина угодна?

Юный прапорщик, не понимая чужого языка, вопросительно посмотрел на Кудеяра.

– Мой спутник очень богомолен. Восхищается красотой церкви. – Атаман переиначил слова казака. Прапорщик обрадовался и возобновил свою болтовню, которая Кудеяру уже порядком надоела.

– Здесь неподалеку есть место удивительной красоты – крошечное лесное озеро, в которое впадает журчащий ручей. Финны его называют Уупунут, что означает «уставший, изможденный». Там сейчас расположено три-четыре крестьянских двора. По их легенде это место обнаружили три слепых путника, которые там и поселились. Жаль, ныне зима, а то мы могли бы остановиться там на отдых.

Далее на север дорога становилась оживленнее. Наконец, темные полосы леса раздвинулись, и белеющую кромку неба приподняли вверх каменные стены с башнями.

– Выборг? – Коротким вопрос Кудеяром прервал очередной рассказ своего сопровождающего.

– Да! – Охотно подтвердил юнец и тут же пустил в пояснения. – Это виднеются городские стены, и мы проедем через Выборг прямо в замок. Город стоит на полуострове и весь обнесен стеной. Отсюда на нас смотрят две воротные башни. Одна, левая, называется Монастырская, поскольку раньше город с юга прикрывал доминиканский монастырь Черных братьев, теперь он вошел в городскую стену, другая, к которой мы направляемся – Скотопрогонная. А там, вдали за стеной высится замковая башня Святого Олафа. Вот туда нам и надо.

Возле воротной башни лежали груды камней и бревен, запорошенных снегом, словно затевалась большая стройка. Словоохотливый прапорщик и это пояснил:

– Наместник укрепляет город. Из Германии выписали мастера Ханса Бергена. У каждой из воротных башен построят по барбакану и соединят открытыми галереями. Сами башни понизят, чтобы на верхних площадках разместить пушки, а в стенах собираются устроить бастеи – полукруглые выступы для обстрела противника.

– Глупый малый… – Подумал Кудеяр. – Первому встречному готов выложить все.

Перекинувшись парой слов со скучающими караульными ландскнехтами, маленький отряд въехал в город и быстро добрался до замкового острова. Лошади звонко процокали по промерзшим доскам моста после чего пришлось спешиться. Болдырь с солдатами остался в караульном помещении, а Кудеяр, его юный сопровождающий и начальник караула, которому прапорщик показал письмо от Ульфспарре и пояснил, показав на атамана, цель их визита к наместнику, втроем проследовали во внутреннее каре замка, куда входила и та самая, издалека приметная башня Святого Олафа. К ней снизу прилепился невысокий конвентский дом, где размещалась канцелярия королевского наместника Финляндии господина Хорна.

Они проследовали по недлинному сумрачному коридору и оказались в просторной сводчатой комнате, где оба офицера доложились о своем прибытии некоему господину в черном суконном наряде с белыми манжетами, расположившегося за большим резным столом. За его спиной, чуть правее, находилась мощная дубовая дверь, за которой, скорее всего, сидел повелитель Финляндии – господин Хенрик Хорн. Юный прапорщик что-то рассказывал канцлеру, время от времени озираясь и кивая в сторону Кудеяра, присевшего в ожидании на край одной из двух длинных скамей, стоявших вдоль стен. Лицо канцлера показалось атаману знакомым. Мужчина лет сорока с безукоризненно выбритым лицом тоже внимательно всматривался в прибывшего из Московии витязя и кивал головой, слушая рассказ юноши. Неожиданно он вышел из-за стола, отстранил обоих офицеров в сторону и, широко распахнув объятья, шагнул к Кудеяру:

– Бенгт! Я тебя узнал. – Радостно воскликнул чиновник. – Это я же, Андерс Веттерман. Я помню, как провожал тебя вместе с родителями из Стокгольма.

И тут Кудеяр припомнил, наконец, того скромного юриста, сына пастора из Новгорода, о котором не раз говорила мать. Ведь это благодаря ему они нашли Сеньку Опару. Атаман быстро поднялся, шагнул на встречу и мужчины обнялись.

Внезапно дверь кабинета распахнулась, оттуда выскочил какой-то городской бюргер, по виду купец средней руки и почти бегом покинул приемную наместника. Ему вслед донесся недовольный мужской голос, правда фраза адресовалась канцлеру:

– Веттерман! Выслушивать людей, которых мне не хочется слушать – твое дело и обязанность!

Андерс улыбнулся одобряюще Кудеяру и шепнул:

– Я сейчас же доложу о тебе наместнику. После поговорим. – Повернувшись, обратился к ожидавшим офицерам. – Начальник караула может возвращаться к своим обязанностям. А ваше, прапорщик, письмо немедленно будет передано господину Хорну. Все свободны.

Юный сопровождающий из Кивеннапы показал на оружие Кудеяра и Болдыря, что захватил с собой:

– Что с этим делать, господин канцлер?

– Оставьте на моем столе. – Распорядился Веттерман и скрылся в кабинете наместника, плотно притворив за собой дверь. Он отсутствовал довольно продолжительное время, Кудеяр даже начал клевать носом – сказывалась усталость дороги длинной в несколько дней. Наконец, Андерс появился, широко распахнул дверь и жестом показал атаману – проходи!

Обстановка кабинета выглядела аскетично и даже грубо из-за выбеленных, но неровных каменных стен, и совсем не вязалась с высоким титулом хозяина, сидящего в глубине помещения на стуле с высокой спинкой с одной стороны длинного стола. Хенрик Хорн был худощавым мужчиной значительного роста, лет сорока-сорока пяти, одетым в простой без излишеств и украшений черный бархатный камзол. Лишь вышитый серебром пояс, на котором висел дорогой меч, являлись напоминанием его значительного статуса. Серые со стальным прищуром глаза внимательно смотрели на Кудеяра.

Атаман склонил почтительно голову. Он вдруг вспомнил, что именно так приветствовал короля Густава его приемный отец, рыцарь Гилберт Бальфор, и почему-то сейчас сравнил себя с ним. Кстати, король Густав тоже присутствовал в кабинете наместника в виде портрета в простенке между двумя окнами, напоминавшими своей узостью бойницы. Его Кудеяр узнал сразу – лихо заломленный на левую сторону черный берет, скошенный лоб, слегка нахмуренные брови, острый длинный нос, похожий на птичий клюв, роскошная борода, расшитый серебром камзол.