Текст книги "Проклятие рода"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 80 страниц)

– Есть, сэр! – И солдатам. – За мной! – Грохот кованых сапог означал, что приказание уже выполнялось без лишних вопросов. Солдаты снова вытянулись в колонну по два, освободив, наконец, улицу испуганным горожанам.

– Но… Джон… – нерешительно начал было отец Мартин, – … мы направлялись с Гилбертом в монастырь…

– К черту монастырь! – Решительно махнул воин железной перчаткой. – Туда ты всегда успеешь. Ворота святой обители должны быть открыты всегда. Неужто ты не рад встретить старого друга?

– Ты так чертыхаешься, Джон… – Укоризненно покачал головой монах.

– Прости, дружище… – виновато закивал старый солдат, – я и забыл, что ты все-таки в сутане… А это кто? – Он вперил свой внимательный взгляд в Гилберта, сразу оценив мощь фигуры молодого человека, несмотря на бесформенное монашеское одеяние ее прикрывавшее. – Как ты его назвал? Этому парню подобает носить доспехи, а не кутаться в… – рыцарь замолчал, спохватившись, чтоб не ляпнуть опять какое-нибудь святотатство.

– Это мой воспитанник Гилберт Бальфор. – Представил юношу монах.

– Бальфор? – Переспросил старый солдат. – Он англичанин?

– Да! Он сирота и мой дальний родственник. Но он очень давно уже покинул нашу родину и воспитывался у меня в монастыре в Финляндии.

– К черту! – Опять выругался солдат. – Что мы стоим посреди улицы? Пошли! И парня берем с собой. Там все и расскажете! – Рыцарь увлек их за угол, где действительно, как сказал Томас, виднелась вывеска кабака.

Расположившись в тепле и пропустив сразу несколько кружек вина, отчего лицо воина заметно покраснело, Уорвик хотел было начать расспрашивать, но первоначально высказал свое мнение о вине:

– Дрянь! Эх, Мартин, где наш добрый английский эль? Так что тебя сюда привело, дружище?

Но отец Мартин предложил сперва воину поведать им, как его занесло на север Европы.

– А скучно стало в нашей старой доброй Англии! – откровенно признался солдат. – После того, как на «поле золотой парчи» подписали мир с французами , мы еще дважды высаживались в Пикардии под знаменами графа Суррея и герцога Суффолка. Но оба раза неудачно. Французы нас пинком спихнули обратно в море. Война на этом остановилась, а с ней и кончилась добрая солдатская работа. А тут король Густав стал зазывать парней к себе на службу. Он неплохой парень этот швед, похож на нашего Генриха VIII.

– Ты чего-то не договариваешь, Джон… – Хитро посмотрел на него отец Мартин. – Явно у тебя были еще причины покинуть старую добрую Англию…

– Ну… как тебе сказать… – Засмущался старый солдат, – в общем, да! Один рьяный религиозный фанатик посчитал, что он среди нас почти что святой, решил со мной открыть дискуссию и в результате имел неосторожность напороться на кончик моего меча, который совсем случайно пролез в щель его доспехов. Ты же знаешь, что я всегда бывал не в ладах с религией и из-за этого моя совесть всегда волновалась.

– Откуда такая щепетильность тогда?

– Дело не в щепетильности. Ты знаешь, мне глубоко наплевать на обязанность ходить ежедневно на обедню. Это удел священников, но никак не солдат. Хотя, я и считал себя добрым католиком! Нет, Мартин, ты мне скажи, вот ты монах, доминиканец, если не ошибаюсь?

Отец Мартин кивнул.

– Вот! Ты выбрал этот путь еще давно, когда мы жили с тобой в Ковентри. Хоть я и был тогда мальчишкой, но мой покойный отец всегда ставил тебя мне в пример. И я даже честно пытался постичь хоть немного латыни и законы логики… Но, бесполезно… – сокрушенно махнул рукой рыцарь. – Мой удел это меч!

– И что дальше? – Улыбаясь спросил монах.

– А дальше… дальше со мной начал беседу монах, болтавшийся промеж нас и следивший, чтоб все ходили вовремя на мессы. И тут выяснилось, что у нас с ним большие разногласия. Несмотря на то, что мы выпили с ним дюжину славного рейнского вина, (дело было в Кале), он обозвал меня еретиком, которому все едино – ходить или не ходить к обедне, ибо меня ждет геенна огненная после смерти или очищающий огонь аутодафе при жизни.

– И чем закончились ваши прения?

– Последнюю бутылку с рейнским я опустил ему на голову и решил стать протестантом. Далась ему эта обедня! Вот вина жалко, бутылка была только начатая…

– Я понял, Уорвик! Ты совершил двойное убийство! Ты не исправим! – Но отец Мартин смотрел на солдата без осуждения, а чуть заметно улыбаясь.

– Какие убийства, Мартин? – Возмутился солдат. – Первого я убил в честном поединке, а монах остался жив! Правда, ныне наш славный король Генрих тоже стал протестантом и послал всех этих папистов куда подальше. Но, на тот момент, мне пришлось искать работу на стороне. – Рыцарь сокрушенно почесал в затылке.

– И ты теперь свободно разбираешься в тонкостях церковной реформации?

– Мартин… – укоризненно посмотрел на него Уорвик, – я капитан английской гвардии, мое дело охранять Густава, который, кстати, хорошо за это платит. Он не доверяет особо своим шведским парням, которые здесь готовы глотку перегрызть друг другу из того, кто из них знатнее. Вот мы и стоим между ними всеми. Вместе с проклятыми шотландцами и тупоголовыми немцами.

– Почему шотландцы проклятые? – Вдруг вставил вопрос Гилберт, до этого сидевший молча и жадно слушавший старого воина.

– Э-э-э… – протянул разочарованно Уорвик, – ты, как видно, парень, совсем забыл свою родину… Ты что, Мартин, ничего ему не рассказывал? Откуда он родом? Почему он не знает кто такие шотландцы?

– Я, Джон, тоже не считаю шотландцев проклятыми. – Спокойно парировал монах. – Как будто на нашем острове не хватает земли, чтобы мирно ужиться. Тем более, что шотландцы довольствуются своими горами.

– А-а-а, – отмахнулся от него солдат, и вместо ответа влил в себя очередную кружку вина. – Я и забыл, что ты у нас священник. А ты, парень, – он посмотрел на Гилберта, – я не вижу на твоей голове тонзуры, но ты тоже себя решил посвятить служению Господу?

– Мы еще не определились… – осторожно начал доминиканец.

– Если б не твой монашеский наряд, я бы решил, что доспехи тебе пошли бы к лицу! – продолжал Уорвик.

– Он прекрасно владеет мечом и другими видами боевого оружия, ровно также, как и многими языками и основами наук, которые постиг в нашей скромной обители. – Продолжил отец Мартин.

– Правда? – изумился воин. – Может у тебя Мартин тайный рыцарский орден, а не монастырь? А как испробовать этого молодого человека? Мне нужны хорошие бойцы!

– Ты хочешь взять его на королевскую службу? – настоятель был невозмутим.

– А почему нет? Только мне нужно убедиться, что это все не слова и парень не выронит из руки меч после первого удара. А в остальном… разве я не капитан королевской охраны? – хвастливо ударил себя в грудь рыцарь. – Да, парень, доспехи тебе точно были бы к лицу! – Выпятив нижнюю губу, Уорвик покачал головой, еще раз окинув взглядом статную фигуру Гилберта

– Тогда послушай меня, Джон. – Отец Мартин положил локти на стол и внимательно посмотрел на старого вояку. – Сейчас мы прибыли в Стокгольм по приказу короля Густава. Нам следует после встречи с ним отправиться куда-то на запад, в Далекарлию, где я ни разу не был.

– А…, Далекарлия… – махнул рукой солдат. – Там буйные и бесстрашные крестьяне. Они уже два раза бунтовали против Густава, и мы вешали их, как бешеных псов. Разве можно так явно выражать непочтение к своему королю?

– Дело не в этом, Джон. – Монах пропустил мимо ушей слова земляка. – Мы отправимся с Гилбертом туда, исполняя королевский указ, а на обратном пути, я бы хотел вверить его твоим заботам. Дело обстоит таким образом, что возвращаться со мной обратно, Гилберту нельзя!

– Натворил что ли чего-нибудь? – Почти радостно спросил Уорвик.

– Что-то в этом роде… – Нехотя согласился доминиканец.

– А что? Ну-ка выкладывай! – Воин даже перегнулся через стол поближе к Гилберту. Тот смущенно посмотрел на отца Мартина. – Давай, давай, – поторапливал его Уорвик, – у солдата, а ты мой будущий солдат не должно быть тайн перед своим капитаном. Все, как на исповеди.

– Джон, – мягко его остановил монах, – Гилберт чуть было не убил наместника в Улеаборге, рыцаря Андерссона.

– Отлично! – Уорвик прямо сиял. – Это то, что нужно! Такие парни мне нужны. Если ты смог одолеть надменного шведского рыцаря, значит, ты неплохой уже боец. Скоро свадьба нашего Густава и какой-то немецкой принцессы. Для кортежа потребуется много бравых солдат.

– При этом случилась трагедия и погиб один из наших братьев! – тихо закончил отец Мартин и перекрестился.

– В бою всегда кто-то погибает! – махнул рукой солдат.

– Это был не бой! – резко вскинул глаза настоятель. – Это было убийство безоружного человека!

– Ну… – развел руками Уорвик, – случается… А парень за него заступился и сбил спесь с этого шведа?

– Нет! – покачал головой монах. – Рыцарь сам к нему привязался. И Гилберт его бы убил. А отец Беннет пожертвовал собой, чтоб предотвратить еще более худшие последствия.

– Да…, за наместника по голове бы не погладили… Но ты мне нравишься, парень! – солдат хлопнул Гилберта по плечу. Тот даже не шелохнулся. – Давай прямо сейчас к нам! Чего ждать? Что может быть лучше солдатской жизни, когда после целого дня тяжелой работы, на душе покой, когда вечер ты проводишь с друзьями, сравнивая раны и похваляясь доблестью на поле брани и в постели какой-нибудь красотки. Когда ты можешь одной рукой поднять любого из этих – капитан показал на остальных посетителей кабачка, все сразу притихли и уставились в свои кружки, – и вышвырнуть вон! Когда ты знаешь, что если ты напьешься до бесчувствия, то всегда есть тот, кто позаботиться о тебе. Это и есть наше боевое братство, парень!

– Нет! – отрезал отец Мартин. – После исполнения королевского приказа.

– Ладно! Я пошутил. Тогда буду ждать вашего возвращения. – пожал плечами старый воин.

– Где нам найти короля? Подскажи? Во дворце?

– Если завтра, то приходите в Стура Чуркан . Король будет там вместе со своим советником Петерссоном. Я думаю, что вас скорее он вызвал, а не сам Густав.

– Тогда, до завтра, Уорвик? – Отец Мартин встал, чтоб попрощаться. – Уже совсем поздно.

– Да, жаль, и мне надо идти! Проверить своих. – Старый солдат поднялся, забрал со стола шлем и нахлобучил его на пышную, когда-то рыжую, а теперь поседевшую шевелюру. Они обнялись втроем и распрощались. – Увидимся! А ты, парень, – ткнул он в грудь Гильберта, – готовься стать настоящим солдатом.

Они даже успели на вечернюю мессу. Отец Мартин стоял в толпе молящихся и обдумывал тот поворот судьбы для своего воспитанника, что несла в себе встреча с земляком-англичанином.

– Наверно, это и есть перст Господень… – где-то эхом звучала общая молитва, но мыслями доминиканец был еще там, в разговоре с Уорвиком. Он украдкой взглянул на стоявшего рядом Гилберта. Со стороны могло показаться, что молодой человек был полностью погружен в молитву. Его глаза были закрыты, а губы что-то шептали. Но старый монах понимал по той улыбке, что блуждала по губам его воспитанника – он далек сейчас от молитвенного состояния, его мысли тоже где-то там далеко, с солдатами Уорвика.

После мессы отец Мартин ненадолго заглянул к приору монастыря и через него с монахом отправил известие Олафу Петерссону о своем прибытии в Стокгольм. Посланец вернулся быстро с ответом, где значилось, что их будут ждать в церкви Св. Николая в 10 утра.

– Пойдем пораньше. – Сказал отец Мартин Гильберту, как только они проснулись. – Я хочу тебе кое-что показать.

Они поднялись вверх по улице Черных братьев, быстро пересекли Стурторъет , где слева высился в назидание всем огромный позорный столб, давший название одноименной улицы, сбегавшей от места казни вниз к воде, обогнули ратушу, подошли к величественному зданию церкви из розового кирпича, и вступили в тишину храма.

Огромная церковь с пятью нефами казалась пустынной. Отец Мартин уверенно шел вперед к алтарной части, но, не доходя шагов тридцать, повернул налево. Перед ними высилась великолепная деревянная скульптура рыцаря, топчущего поверженного дракона копытами своего коня и занесшего для последнего решительного удара свой длинный меч.

– Святой Георгий! – Догадался Гилберт.

– Да! Он самый. – Отозвался отец Мартин. – Неправда ли, прекрасная работа немецкого мастера Бернта Нотке из Любека. Как изумительно сочетается дерево, лосиный рог и золото доспехов Святого Георгия. – Настоятель с неподдельным восторгом любовался этим истинным произведением искусства.

– Я не даром привел тебя сюда Гилберт, ведь ты помнишь, как тебя звали когда-то…

Молодой человек лишь молча кивнул головой с изумлением разглядывая скульптуру таких размеров и красоты.

– Сегодня и здесь, у меня такое предчувствие, что решится твоя судьба, Гилберт… – грустно заметил настоятель. – Это не случайно, что мы попали именно сюда, где высится этот великолепный монумент.

– А кто эта женщина? – Гилберт показал рукой на стоящую совсем рядом с всадником скульптуру.

– Принцесса, за которую сражался рыцарь Святой Георгий. Она, по замыслу скульптора, символизирует Швецию, а поверженный дракон разгромленную Данию. – Пояснил монах.

– Если б Стуре не запечатлел самого себя в виде спасителя нашей бедной Швеции… – Внезапно раздался грубый голос сзади, что заставило слегка вздрогнуть отца Мартина. Вместе с Гилбертом они резко обернулись. За их спиной стояли двое – один рыжебородый, в бархатном черном берете и в вышитом золотом камзоле, с огромным мечом на перевязи – он и произнес эти слова. Позади него был второй – высокий человек с худым чуть вытянутым лицом, одетый весь в черное.

– А свою Ингеборг из рода Тоттов в качестве самой Швеции… – Продолжил первый. – Спалил бы к черту деревяшку, если б не Святой Георгий, которому они все это посвятили. Хитрец Стуре! Только что толку? Где поверженный дракон? Датчане, как были живыми врагами, так и остались! Он не только хитрец, но и лжец бессовестный! Это я! – Он ткнул себя в грудь огромным кулачищем. – Вышиб датчан! И буду до конца своей жизни истреблять их, как бешеных псов!

– Король! – догадался доминиканец, и подав незаметно знак Гилберту, склонил голову в поклоне. – Ваше величество…

– Зови меня Густав! – Отмахнулся король и зашагал прямо к алтарю. Все последовали за ним. У самой ограды, Густав уселся на единственный стул, одиноко стоявший в центре широкого прохода между рядами скамей, словно это был королевский трон. Король вытянул ноги и облокотился прямо на алтарную решетку:

– Так ты и есть отец Мартин, доминиканец из Финляндии? – жесткий взгляд впился в монаха.

– Да! – Еще раз склонил голову настоятель.

– А это кто? – кивком головы он указал на Гилберта. – Если б не ряса, в жизни не подумал, что тоже монах.

– Это мой воспитанник, как и я англичанин. Его зовут Гилберт.

– Ему надо быть солдатом, а не монахом. Чего научат в ваших монастырях? – презрительно оттопырил губу король.

– Вчера мы говорили с сэром Джоном Уорвиком…

– Ну и? – Густав смотрел уже заинтересовано на молодого Гилберта.

– После того, как я исполню ваше поручение, мой воспитанник перейдет в распоряжение сэра Джона, если на то будет ваше королевское соизволение. – Все также не поднимая головы, сказал отец Мартин.

– Я же сказал – зови меня Густав! – недовольно поморщился король, – А что касается соизволения, то если Джон считает, что парень достоин, я уже согласен. Англичане и шотландцы мне служат вернее, чем добрые шведы! Особенно если дело касается датских собак или их приспешников здесь.

– Я надеюсь, Густав, что скоро мы разрешим множество проблем с Данией, как только ты женишься. – негромко произнес стоявший рядом Петерссон.

– Ха! Олаф, ты наивно полагаешь, что женитьба стоит хорошего удара мечом, который отсекает датскую голову? – с усмешкой повернулся к нему король.

– Худой мир, всегда лучше доброй ссоры… – уклончиво ответил советник.

– Ты думаешь, я прощу датским собакам, как они меня гнали словно зайца по снегу? – Густав заметно покраснел.

– Густав… – примиряющее произнес советник, – мы собрались сегодня по другому вопросу. Вот и отец Герман идет. – Петерссон показал на приближающуюся из глубины прохода тучную фигуру человека в коричневой рясе.

Густав замолчал, разглядывая подходившего монаха. Отец Герман был весьма толст, если не сказать большего, приземист, на крупном округлом лице особо заметны были засевшие глубоко во впадинах маленькие глазки, издалека сверкавшие прямо, как два луча. Совершенно не к месту выделялся длинный хрящеватый нос, прилепленный к этому лицу по какой-то ошибке природы. Облик монаха довершал скошенный подбородок под узкими, сжатыми в подобие трубочки губами.

Отец Герман передвигался, несмотря на всю свою тучность, легко, словно скользя по каменным плитам церкви. Подойдя ближе, он молча склонил голову, и отец Мартин сразу отметил про себя, что этот францисканец брить тонзуру перестал уже довольно давно.

– Все в сборе? – Густав посмотрел на Олафа Петерссона.

– Да, Густав! – кивнул советник.

– Хорошо! – Король выпрямил спину и оперся руками о колени, обводя внимательным взглядом всех присутствовавших. – Поговорим об этих проклятых ведьмах! Вы отправитесь в Далекардию и разберетесь там на месте. Виновных сжечь, невинных освободить!

– Разве ведьмы могут быть невинны? – под сводами церкви впервые прозвучал тонкий, почти детский, голос монаха-францисканца, что отнюдь не вязалось с его тучной фигурой.

Отец Мартин нахмурился:

– Все ясно! – Промелькнуло в голове. – Еще один бескомпромиссный борец с ведьмами и ересью… Трудно, однако, придется…

– Не знаю! – Отрезал Густав. – Ведьмы – по вашей части!

– Женщина сама по себе врата ада, порождение дьявола, она первая прикоснулась к древу Сатаны и нарушила божественный закон. Большинство из женщин или давно ведьмы, или готовятся стать ими! – На одном дыхании выпалил отец Герман, но при этом ни один мускул на его лице не дрогнул, словно это была восковая маска.

– Ну… ты, монах… завернул чересчур… – Густав усмехнулся, – они, конечно, все ведьмы, но… есть очень даже неплохие чертовки… Ха-ха-ха… – Король рассмеялся, но тут же оборвал смех:

– Короче! Вы отправляетесь в Далекарлию. Разберетесь на месте. Мне не нужны лишние волнения среди дальских крестьян. И так они, глупцы, дважды бунтовали против меня! А ведь это они мне помогли тогда… А я теперь топлю их в собственной крови… Разберитесь… – Густав поводил рукой перед собой влево-вправо, – кого куда, что там на самом деле стряслось. Какая-то помешанная, какие-то дети, кого-то трясет, кого-то отравили… Мне толком никто объяснить ничего не может! Если кто-то виновен в преступлениях или колдовстве – казнить! Но так, чтобы все поняли справедливость наказания. Тщательное расследование, мне кажется это по вашей части? – Густав посмотрел на отца Мартина. Доминиканец кивнул. – И в соответствии с канонами веры! – Король перевел взгляд на францисканца. Тот стоял неподвижно, как статуя. – Густав повернулся к Петерссону. – Скоро туда прибудут сборщики средств, опять проклятые банкиры из Любека требуют уплаты долгов, мне не нужны лишние волнения! – Повторил король уже всем, после чего ухватился за свою роскошную бороду и о чем-то глубоко задумался. Олаф подал знак – аудиенция была закончена.

Францисканец повернулся и снова заскользил на выход. Отец Мартин с Гилбертом последовали за ним. На выходе их всех поджидал старый знакомый Джон Уорвик. Двое его солдат сидели в большой повозке, запряженной парой коней, еще двое всадников держались чуть поодаль.

– Мартин! – Уорвик вновь распахнул свои объятья. – Густав приказал вам выделить охрану. В Далекарлии не спокойно. Да и на дорогах бывает всякое…

Отец Герман чуть настороженно наблюдал, как королевский капитан обнимается с доминиканцем.

– Спасибо, Джон! – отвечал отец Мартин на приветствия старого друга. – Надеюсь, мы не надолго там задержимся.

– Конечно! Отправите пару-тройку ведьм на костер и быстро назад. – Согласился с ним капитан. – И ты, парень, возвращайся! – Гилберту. – Густав мне разрешил тебя взять, я утром уже успел с ним перекинуться парой словечек. А пока, суть да дело, мои ребята с тобой поупражняются. – Он показал на двух конных воинов, один из которых был вчерашний Томас. Он поднял правую руку в знак приветствия. – Потом мне расскажут, чего ты стоишь.

Тем временем францисканец быстро юркнул внутрь повозки.

– Чего ваш попутчик неразговорчивый… – удивился капитан.

– По-моему, он серьезно настроен искоренить весь женский род на земле, подозревая их всех в колдовстве. – С сожалением произнес отец Мартин.

– Размечтался! – Хмыкнул рыцарь. – А что мы будем делать без баб? Разве солдат может обходиться без маркитанток и шлюх? Этак мы скорее сами отправим на костер этого жирного каплуна. Ведьмы, оно, конечно, им один черт, гореть в аду ли, на костре ли, рано или поздно, без разницы. Но всех подряд… – старый воин помотал головой. – Дудки!

Глава 7. Начало процесса над ведьмами.

Преподобный Хемминг был недоволен. Все так хорошо начиналось с этими ведьмами. По обвинению в колдовстве взяли троих женщин, но получалось, что до суда они доведут лишь одну подозреваемую – старуха испустила дух, а еще за одной явился ее муж и долго валялся в ногах священника, каясь, что написал на жену донос, будучи сильно пьяным, а теперь он остался один с детьми и хозяйством, и, конечно, все женщины ведьмы, но в переносном смысле, а так, в отношении колдовства, его жена ни в чем не повинна. Увесистый кошель с деньгами подтверждал клевету и служил неким штрафом за нее, который преподобный Хемминг взял, после недолгого колебания.

– Daemoni, etiam vera dicenti, non est credendum. – Произнес назидательно.

– Что? – не понял растерянный муж.

– Дьяволу не следует верит, даже если он говорит правду. – Священник перевел ему, щегольнув знанием сочинений Святого Фомы.

– Ваше преподобие… – взмолился опять несчастный, старательно кивая на кошелек, что уже перекочевал к Хеммингу. Тому ничего не оставалось сделать, как притворно глубоко вздохнуть и отпустить крестьянина вместе с женой.

Оставалась одна полубезумная Гунилла, скрюченная горбатая девица, жившая неподалеку от местного кладбища и имевшая обыкновение иногда по нему прогуливаться. Однажды встретившись там вечером с детьми, непонятно, что там делавшими, она их сильно напугала, некоторые даже заикаться стали, что позволило их матерям обвинить ее в колдовстве. Еще в двух семьях у детей начались странные припадки, когда дети падали в бессознательном состоянии и начинали биться головой о землю, а изо рта их шла пена. По соседству с ними проживали та самая жена, оболганная собственным мужем и несчастная старуха, которой посчастливилось умереть. Все это преподобный Хемминг связал в единую цепочку, добавил кое-что от себя, назвав все эпидемией одержимости, и отправил донос в Стокгольм, самому Олафу Петерссону, в надежде на скорое повышение и перевод куда-нибудь поближе к столице. И вот теперь, когда ему сообщили, что из столицы выезжает священный синклит для судилища и процедуры экзорцизма , в лице двух почтенных монахов, бывших инквизиторов, представить им обвиняемых, кроме полубезумной девицы, было и некого.

Донос, поступивший на некую вдову купца Нильссона от его родственников, пришелся как нельзя кстати. Правда, колдовством тут мало попахивало, но рассчитывая на помощь опытных инквизиторов, Хемминг полагал, что выкрутится из данной ситуации. В конце концов, рассуждал преподобный, не все ли равно кого отправить на костер – ведьму или мужеотравительницу. Оставались некие сомнения в виновности этой молодой женщины, Уллы, да и сама семейка ее обвинявшая, не внушала доверия, но Хеммингу было не до щепетильности сейчас. Смерть купца последовала сразу после дня Ивана Купалы, когда, как известно, проходит главный колдовской шабаш, отсюда можно было протянуть ниточку к нечистой силе. Тем более, что эта отвратительная Барбро, сестра покойного Нильссона, от лица которой был написан донос – преподобный узнал почерк своего секретаря Йорана, частенько заглядывавшего в гости к ее любвеобильной дочке Илве, сразу намекнула, что речь идет о состоянии стокгольмского купца и о щедрых дарах церкви. Но Хемминг рассудил по-своему:

– Если ты хочешь обвинить ее в ереси или колдовстве, что одно и то же, то наследства тебе не видать, глупая баба… Оно перейдет в лоно церкви. – Но вслух произнес другое, как и тому крестьянину, ложно обвинившему свою жену. – Дьяволу не следует верить, даже если он говорит правду! – Чем весьма озадачил старуху. Несколько смягчившись, он растолковал ей:

– Я имею в виду, что если она даже будет запираться и от всего отказываться, то у нас есть способы распознать истину.

– А-а-а… – Заулыбалась старуха, догадавшись, что речь идет о пытках.

– Сама ты больше похожа на ведьму… или, скорее, на bufo vulgaris – подумал про себя священник, но милостиво улыбнулся и отпустил кивком головы.

Уллу доставили в одну из камер подземной части церкви, а Бернта временно определили в церковный приют. Заглянув разок в камеру к молодой женщине, преподобный отметил, что первое потрясение от ее ареста уже прошло, она требовала объяснить: почему ее доставили сюда, почему разлучили с сыном, в чем ее обвиняют.

– Все узнаете в свое время… – Слащавым голосом пропел ей священник и удалился, думая про себя:

– Под пытками…, – а в обязательности их применения он даже не сомневался, и уже дал необходимые распоряжения местному палачу, – ты сознаешься во всем… и в черной магии.

«А черная магия, – преподобный освежил свою память чтением «Malleus Maleficarum», – «есть высшая степень измены Богу, так как она оскорбляет Его величие. А посему обвиняемого следует подвергнуть пыткам, дабы заставить сознаться. При подозрении в колдовстве пытать можно любого, вне зависимости от ранга и занимаемого положения. Таково священное право церкви. А виновный да претерпит боль, хотя бы он и сознается в совершенных им преступлениях; пусть он изведает муки, предписанные законом, чтобы его можно было наказать соразменно его злодеяниям, дабы верные чада церкви восторжествовали над князем мира сего, к вящей славе Царя Небесного».

От Уллы преподобный направился к Гунилле.

Это было несчастное существо. От рождения уродливая, и на лицо, вечно перекошенное, и горбатая вдобавок, Гунилла рано потеряла мать. Ее отец, человек довольно обеспеченный, уехал подальше, передав девочку на воспитание в приют и присылая время от времени значительные суммы на содержание. К совершеннолетию она переехала жить отдельно в небольшой домик, что был куплен на средства отца, рядом с городским кладбищем. Там она и обитала совершенно уединенно. С возрастом ко всем физическим уродствам ее еще и скрючило так, что она стала похожа на старого больного тролля, измученного подагрой. Хоть и лет-то ей было около двадцати, издалека можно было принять ее за древнюю высохшую старуху ужасного вида. Ведьма готовая, одним словом. Там неподалеку от кладбища все и произошло. И вроде бы знали про нее, да в темноте дети случайно встретились и сильно напугались. Матери давно косились на Гуниллу, и видя ее, сразу крестным знамением себя осеняли:

– Пресвятая Богородица, дева Мария, упаси нас!

Пастору Хеммингу нашептывали. Тот думал, думал и… решил:

– Ведьма, так ведьма!

Но если воздействовать на Уллу Хемминг собирался лишь посредством пыток, то с Гуниллой его замысел был более изощренным. На ней он хотел испробовать экзорцизм, то есть попытаться изгнать из нее демонов, расположившихся во всех частях уродливого тела. Исходя из этого, те месяцы, что несчастная томилась в заточении, преподобный использовал по своему, настойчиво внушая Гунилле мысль о ее совокуплениях с дьяволом. Для этого он забивал ее голову ветхозаветными сюжетами, где Божественное соприкасается с человеческим, провозглашая гимн соитию плоти. Получившая в меру своим умственных способностей лишь молитвенное образование с какими-то зачатками полагающихся девице знаний, на ее неокрепший разум, поскольку она жила, как отшельница, ни с кем не общаясь, ни зная, ни что такое подруги, ни семья, откровенность отдельных текстов Ветхого Завета произвела неизгладимое впечатление. С другой стороны, настойчивый проповедник постоянно внушал ей чувство греховности плотского наслаждения, источниками которого служили, по его мнению, демоны. И здесь он старательно, раз за разом, заставлял запоминать их имена, вторгнувшиеся в ее тело естественным для мужчины и женщины путем и оставшиеся в нем в различных частях: в горбу – главный демон Асмодей, в искривленном позвоночнике – Левиафан , в уродливом лице – Балаам , в низу живота Исакаарон и т.д. Теперь уже сама несчастная рассказывала преподобному, что в своих снах она переноситься в неведомые места, где из сумрака ночи, являются незнакомые мужчины, все время меняющие свое обличье, представая то в образе стариков, то совсем юных мальчиков. И каждый из них просит отдать девственность сатане, и она не может устоять перед этим соблазном, совокупляясь с ними. Отсюда, священник сделал глубокомысленный вывод, он проведет линию на совращение детей, подверженных сперва испугу, как это произошло на кладбище, а затем уже и на припадки, которыми случались с другими, но за отсутствием обвиняемых – умершей старухи и отпущенной жены, ответственность будет возложена на Гуниллу.

Что касается Уллы, то Хемминг предполагал следующее построение обвинения. Дьявол-инкуб проник в тело молодой женщины и вышел в виде совсем юного темноволосого ребенка, которого она выдала за своего сына, после, используя что-нибудь из арсенала колдовских снадобий, она отравила своего почтенного мужа. Он даже не поленился сходить к аптекарю в надежде услышать что-то полезное в науке ядов, но тот, испугавшись подобных вопросов, лепетал невнятное. Тогда он сам стал изобретать некий рецепт, коим, по его разумению молодая женщина могла отправить на тот свет пожилого мужа. Однако, кроме корня мандрагоры, священник ничего вспомнить не мог.

– Ладно! – Махнул рукой Хемминг. – Отцы инквизиторы лучше меня разберутся с колдовством. Тем более, что они должны быть здесь со дня на день.

И действительно, два монаха, один доминиканец – отец Мартин, другой францисканец – отец Герман, в сопровождении Гилберта и четырех солдат, уже въезжали в Мору.

Попытки отца Мартина разговорить своего собрата монаха были безуспешны. Францисканец лишь кивал головой, но хранил молчание. В конце концов, настоятелю монастыря это надоело и весь остальной путь они обсуждали с Гилбертом «Галльскую войну» Цезаря и другие его походы, что было излюбленной темой для беседы молодого человека.

На пороге церкви, что высилась в центре города, их уже встречал Хемминг. Получалось, что весь синклит был в сборе. За скромной вечерней трапезой преподобный поведал инквизиторам вкратце суть обвинений двух женщин, что должны были завтра предстать перед первым заседанием церковного суда, а также о необходимости проведения процедуры изгнания бесов, по крайней мере, с одной из них.