Текст книги "Проклятие рода"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 80 страниц)

– Из казаков? – В Сенькином голосе прозвучали уважительные нотки.

– С турецкого полона назад на свою реку чрез двунадесять стран ворочаюсь. Вот и в Стекольну занесло, оттуда попутным ветром в Нарву, а ныне здесь. Ну и как тут у вас?

– Эх, – Сенька подобрал камень, размахнулся и зашвырнул далече в воду, – как пень зажженный живем, не горим и не гаснем.

– Что так невесело? – Казак уселся рядом, ноги под себя по-татарски спрятав.

– Жить-то весело, бить только некого! Наместники московские, да дьяк с ними дворцовый, ушкуйничать не велят, все струги переписали, без их ведома не уйдешь никуда. Погоней грозятся, да в воры записать.

– А ходили?

– А то! На Хлынов и Вятку ходили. По Волге татарву гоняли и грабили.

– За зипунами? Это дело! – Расплылся в улыбке Болдырь. – Наших не встречал?

– Знамо встречались. В низовьях много новгородцев ныне казакует. Сбежали от хлебов московских. Вот и мне, думаю, подаваться пора. А вы не туда ли часом?

– Туда, туда, сокол. А вы что ныне вовсе не ходите?

Парень покачал головой с досадой.

– Нет! Наши лучшие гости с московскими спелись. Раньше сами снаряжали ватаги, а ныне, коль уйдешь, да струг угонишь, так скажут – по своей воле пошли, а не по нашему найму, за вас мы не в ответе, сами пред великим князем и его наместниками стоять будете, они с вами за своевольство и воровство ваше рассчитаются плахой дубовой.

– Ну, раз стругов нет, конным путем уходить надобно. – Рассудил Болдырь. – Токмо дело у нас тут одно имеется. Должок неоплаченный. Поквитаться надобно. Андрюшка сказывал на тебя положиться можно. Как? Поможешь?

– Да с радостью! А с собой возьмете?

– Одного или с ватагой?

– А надо, ватагу-то?

– Веселей будет!

– Наберу! Тут только свистни!

– Может свистеть-то не надо? А то лишку набежит.

– С десяток. Не боле. Поручусь за всех. Вместе ходили не раз.

– Коль так, хорошо.

– Что за дело-то у вас. В чем подмога нужна?

– Со Святым Писанием знаком? – Хитро прищурившись спросил казак.

Семен поморщился, тряхнул кудрями.

– Молитвы знаю, грамоте обучен, да недосуг читать. А что там такое?

– Да истина одна прописана. Око за око, зуб за зуб…

– А-а, – с облегчением вздохнул парень, – про то мне ведомо. Кому должок-то вернуть надобно?

– Да князьям московским. – Болдырь расплылся в невинной улыбке.

– Ух, ты! Не высоко ли берешь?

– В самый раз! – Утвердительно и жестко кивнул казак. Улыбка в миг исчезла с лица. – Вот его мать, – показал на Кудеяра, – князья великие московские уморили в монастыре до смерти.

При упоминании о матери натянулись скулы.

– И как мыслишь? – Посерьезнел Опара.

– Подсуетиться, подобраться поближе, да и… ножичком полоснуть.

– Ну-ну. Посуетишься бесом, да не выйдет не бельмеса. – Хмыкнул новгородец.

– Это почему же?

– Подберись сперва… Подпустят ли? После поймают и сказнят. На евоное место иной сядет. Сказывали, брат у него есть.

– Брат? – Переспросил Кудеяр. – О брате ничего не слышал. Мать не говорила.

– Какая мать? – Не понял Семен. – Ты ж, – к казаку повернулся, – сказывал в монастыре умертвили.

– Приемная. – Пояснили хором.

– А-а. – Кивнул Опара. – Тогда ясно. Брат у нынешнего есть, правда, прост, говорят, да боярам все едино. Что разве великий князь Москвой правит? Молод еще. Бояре с дьяками заправляют. Подберешься, полоснешь и всему Новгороду погибель? Его дед-то побил у нас людей немало, а город в ту пору в силе был. Не то, что ныне…

– И что ж отступиться? – Зло бросил Кудеяр. – Зря плыли через море?

– А ты не суетись, ватаман. – Лениво протянул Семен. – Тут думать надобно.

– Видать, ты на словах только до драки скор! – Насмешливо сказал Болдырь.

Новгородец нахмурился, но ответить не успел.

– Эй, Сенька, айда с нами! – Позвали его пробегавшие мимо мальчишки. – Великий князь московский пожаловал к нам. Пошли смотреть.

Опара рывком встал на ноги. Поднялись и друзья.

– Надобно всем Новгородом подниматься. – Семен потер лоб. – Обиды есть на него многие. Пищальников наших, что с московской ратью ходили, побить велел. А они всего-то челом бить хотели на неправды боярские… Вот что. Ждите меня здесь. Никуда не уходите. Я все разузнаю и вернусь. Только дождитесь. – Крикнул еще раз, торопясь за мальчишками к мосту через Волхов.

Выскочили из кремля, да тут же осадить лошадей пришлось. Не Москва, где топчи – не хочу! Непуганый народец! Не желают расступаться, не гнут спины, не рвут с голов шапки! Холопы рванулись было вперед, в толпе, словно в трясине, завязли. Не уступают, отходить с моста на торжище не спешат. Да и там море людское колышется. Смотрят спокойно и настороженно, силу свою чувствуют, а кой кто и злобно. Вон один, другой, третий сверкнули глазами. Неуютно себя Иоанн почувствовал. Сразу пищальников вспомнил. Холодок пробежал по спине. Кто-то из холопов выкрикнул:

– А ну, смерды, шапки долой, в ноги кланяйся князю великому московскому!

Потянули с голов с неохотой, спины лишь согнули, да тут же распрямили. Разнеслось звонко над толпой:

– Сам ты смерд московский! – И смех разобрал всех разом. Так и стояли непокрытые, щерились в бороды.

Иоанн увидел, как холоп передний взмахнул плетью, ударил кого-то, только назад руку сразу не вытянул, перехватили, с коня чуть не сорвали, еле удержался. Освободился, а рука-то пустая. Иоанн проследил взглядом, перекинулась плеть поверху, раз, второй, исчезла под ногами. Чей-то голос раздался:

– Не проломили?

В ответ прозвучало:

– Ему проломишь… Одна кость в башке! – Опять смех послышался.

Совсем не по себе стало великому князю:

– Эх, почто воев наместника вперед не пустил дорогу прокладывать! Забыли новгородцы, как дед мой уму-разуму учил их. Мало видно. Дух-то вольнолюбивый не вышиб. Все одним миром мазаны, как и пищальники те. Нет, не прав Макарий, плетью, да плахой учить надобно.

Слева Мстиславский конем прижался, а за ним перила, да пустота, Волхов мрачный чернеет. Вдруг Ванькин конь задрожал, копытами забил, заржал пронзительно и на дыбы поднялся. Иоанн и опомнится не успел, как товарищ его, перила обломив, вместе с конем рухнул в зияющую темень вод. Толпа вздохнула в одну грудь, да выдавила из себя то ли вздох, то ли крик:

– Ах, ты!

Холопы растерялись, кто с коня полез, кто шею вытягивал, рассмотреть, что случилось, как исчез Мстиславский. А тут, откуда не возьмись, парень выскочил, да не раздумывая, с моста в реку бросился. Толпа шевельнулась, подалась вперед, снова выдохнула, теперь восхищенно:

– У-у-х, ты!

Иоанн волну людскую набегающую почувствовал, конь всхрапнул испуганно, сам был готов коню следовать, вовремя холопы подскочили, схватили крепко под уздцы, спину подставили, спустится помогли. Подошел к краю, но не там, где перила обломились, в сторонке, где целы. Холопам удалось оттеснить людишек. Заглянул вниз, в бездну самую. Увидел две головы средь волн – узнал Ваньку и парня. Новгородец князя одной рукой удерживал, другой к берегу загребал. Их сносило течением, но было заметно, что новгородец пловец знатный, не пропадет, с каждым гребком они становились все ближе к берегу. Подумалось вдруг:

– А кабы я вместо Ваньки? – Опять по спине проползло мерзкое, холодное, в душу забралось, заскребло там, заворочалось, коготками страха цепляя. – Прыгнул кто спасать? – Скосил глазами влево – вправо, голову не поворачивая. Зубы стиснул, чтоб не застучали предательски. На него никто и внимания не обращал. Все вниз смотрели, как смельчак вытягивал уже Ваньку на берег. – Коня давай! – Ткнул холопа ближнего. – В кремль возвращаемся. – В седло поднявшись, добавил. – Того молодца ко мне привести. Отблагодарю за спасение друга моего. – Коня повернул к воротам.

Навстречу дьяк Казарин Дубровский спешил. Вот ведь черт попутал, не успел. На дворе прицепился, как репей кто-то, уж и не упомнишь, пока отпихивался, а великий князь-то, вона нетерпеливый, рванул прямо на торжище, и беда приключилась. Как крик людской услышал, казалось не у себя, у коня ноги отнимутся. С жизнью прощался, ан нет, жив Иоанн Васильевич, вот радость-то! Взгляд дьяка метался, прятался, боялся с великокняжеским встретится. С коня, да в ноги скорей.

– Батюшка! Пощади! Не усмотрели!

– В кремль! – Приказал еще раз Иоанн.

Ваньку спасенного вместе с удальцом – новгородцем холопы уже приняли, в шубы закутали, на коней посадили, да повели за собой сквозь толпу восторженную. Шапки вверх взлетали, славили Сеньку Опару.

Вечером Болдырь, Кудеяр и Сенька на берегу сидели у кострища. Шуба, с царского плеча полученная на земле валялась, на ней и расположились. Друзей рыбаки накормили, а Опару великий князь потчевал.

– Видал? Самого? – Не терпелось узнать.

– Да, как тебя. – Лениво цедил сквозь зубы Семен. Сплюнул тонко и длинно. Зашипело на углях.

– Не томи, рассказывай! – Казак потянул за рукав.

– Каков он? – Не удержался и Кудеяр.

– Высок, тощ, зол на всех. – Процедил скупо Семен. Потом добавил. – Да страха много. Хотя от злобы и сила великая сидит… Жаром пышет прямо. Так бы и изжарил любого.

Ладья мимо проплывала, с нее окликнули:

– Эй, Семен, почто боярина спас?

– На шубу польстился! Эвон, зима скоро. – Отозвался.

– Дык, сам бы на Волгу сходил. Одним боярином меньше, всем воли больше.

– Плыви себе с Богом! Не досуг мне. – Сенька махнул рукой.

– Бывай! – Донеслось сквозь скрип уключин.

– И тебе не хворать!

Ладья растаяла в вечернем сумраке.

– Ну! – Болдырь опять за рукав дернул.

– Отцепись!

– Не репей, чтоб цепляться! Говори!

– Расспрос учиняешь?

– Да уж кабы… как шелковый заговорил бы… – Казак начал злиться.

– Хватит собачиться! – Оборвал их Кудеяр. – Не тяни, Семен, сказывай право.

– Завтра! – Кивнул головой Опара.

– Что завтра?

– Завтра увидим.

– Что увидим-то?

– Сегодня меня сперва Мстиславский к себе звал. – Неторопливо начал рассказ. – Да от него сразу к великому князю обедать повели. Вот и потолковали. Жаловался на непокорность новгородскую. Допытывал откуда она. Мол, с ласковым словом хотел, а мы, дескать… А глазищи горят, так и жег насквозь, только я-то не соломенный, не вспыхну. Я ему про дьяков, да бояр вороватых. Дескать, их народ не любит, от них заступа ищет, на одного великого князя надежа. А то, что ему люд новгородский не приветен показался, так оттого, что не признали. Мало люди его видели. А тут и он мне про бояр. Нужда у него в деньгах сильная. Бояре, рек, здорово казну великокняжескую обобрали. Тут и говорю ему: «Удали, мол, всех из палаты. Тебе, да князю твоему Мстиславскому, поведаю тайну». Насторожился сразу, посмотрел, прям опять прожечь насквозь хотел. А в глазах-то пламень иной – страх затаенный. Боится, знать с людьми-то без псов своих подручных… После с князем Ванькой переглянулся, тот кивнул. Тогда приказал, вышли все вон. Тут и поведал я ему про тайник соборный, золото митрополичье.

– Какое золото? – Переспросил казак.

– В Святой Софии, на хорах, на самой верхотуре, тайно держат казну митрополичью.

– А ты откуда ведаешь?

– Да уж, ведаю. – Усмехнулся парень. – Взломают завтра, сперва попы узнают, завоют, в колокола ударят, за ними люд новгородский поднимется, не простят ему. Тогда и сокрушим их всех!

– Для того и в реку прыгал? Хитер! – Восхитился казак. Хлопнул по плечу Опару. Тот поморщился.

– А коня княжеского, кто столкнул? – Кудеяр спросил.

Семен улыбнулся хитро.

– Так я ведь рядом стоял. На рубахе орех, как на грех, от чертополоха повис. Гляжу, зад лошадиный маячит, на меня напирает. Ну, я под хвост и сунул, чтоб не затоптал сироту.

– А как сам Иоанн оказался бы на коне том?

– Тогда б и не прыгал за ним! Пусть сам выплывает. – Развел руками.

– А жаль… – Покачал сокрушенно головой Кудеяр.

– Не с руки было, да и раздумывать некогда. – Пожал плечами Сенька. – А ведь он то ж допытывал.

– Кто?

– Да, Иоанн. То ж спрашивал – прыгнул бы, аль нет.

– А ты?

– Вестимо прыгнул – ответил. – Семен засмеялся. – Поднимайтесь. – Неожиданно вскочил на ноги, словно вспомнил что-то. – Схорониться нам надобно. Неровен час, людей своих пришлет великий князь. Отблагодарить мечом захочет.

– Отобьемся! – Махнул рукой Болдырь. Казака разморило от добрых вестей, да сытной ухи, что угостили их рыбаки, пока Семена дожидались.

– Трое нас, а их может много навалиться. Береженого Бог бережет. Нам еще наши животы сгодятся днем завтрашним, когда главное начнется. Вставай, говорю. – Пнул легонько казака.

– Куда пойдем-то? – Пробурчал Болдырь, с неохотой поднимаясь.

– На Кудыкину гору. К Истомке – кожемяке отведу вас.

– Далеко твоя Кудыкина гора?

– Не-а. – Зевнул Сенька. – На Рогатице. – Засмеялся, видя недоверчивый взгляд казака. – Да, придумал я Кудыкину гору, а Рогатицей улицу зовут.

– Геть, бесов сын! – Усмехнулся в ответ Болдырь. – Веди уж.

Хорошо спалось на сене свежескошенном, да пробужденье было невеселым.

– Вставайте! – Растолкал приятелей Сенька. – Ушел проклятый Иоанн! – За спиной ушкуйника стоял молчаливый чернобородый Истома, под чьим кровом заночевали друзья. Кожемяка кивнул головой, подтверждая слова товарища.

– Как? – Сон вмиг улетучился. Болдырь аж на ноги вскочить хотел, да не устоял на сене, повалился на бок.

– Ночью казну они взяли. – Злой Опара словно рубил слова. – Дьячка приходского, что в храме по случаю оказался, тут же запытали. Ныне помирает он у рудомета Мишки Никитина по соседству. Выдал все под пыткой. Казну взяли и во тьму, аки тати скрылись. На Москву подались. Татарва проклятая! – Бросил в сердцах.

– Почему татарва? – Не понял Кудеяр.

– Словно набег татарский. – Хмуро пояснил ему, выбравшийся из сена, Болдырь. – Налетели саранчой, пограбили и тут же ушли, чтоб не нагнали.

Мрачный Опара кивнул головой – верно говоришь.

– И что теперь? – Кудеяр даже растерялся. Вроде так все складно выходило.

– Теперь…, – задумался казак, – первая кровушка пролилась… А попы твои? В набат не вдарили? – На Семена посмотрел пристально. Парень опустил голову, кулаки сжал, желваки заходили.

– Поздно опомнились! Чего звонить-то ныне… по ком…

– На Москву подаваться надо! – Вдруг осенило Кудеяра. Юноша тряхнул решительно кудрями. – На Москве его достанем! А нет, так… – замолчал, не зная, а что иначе-то делать.

– Спалим Москву поганую! – Неожиданно изрек Истома.

– Точно! – Подхватил казак. – Дотла спалим. Собирайте ватагу! Лошадей надобно. Мечей. Огневой снаряд найдется?

Семен кивнул.

– Грамоту бы какую надобно. – Подал голос Кудеяр. – Вон, пока ехали с Ивангорода, сколь раз останавливали нас. А до Москвы и подавно застава на заставе будет.

– Верно, брат, мыслишь. – Похвалил его Болдырь. И Семену. – Что скажешь?

Снова подал голос кожемяка:

– С митрополичьего двора грамоту достанем. Дьяк там есть, Семейка Емельянов, он пособит. Половину в рясы нарядим. Остальные – вои. Дескать, к митрополиту Макарию от нашего владыки на Москву едем с дарами. На телегу кож возьмем, тамошним трушникам сдадим после.

Глава 9. Посланец короля.

Андерс уже выполнил то, что ему было поручено, но король не отпускал его обратно в Финляндию, по крайней мере так уклончиво объяснял ему суперинтендант Георг Нортон. До первых чисел октября юноша бесцельно слонялся по Стокгольму, пока его неожиданно не вызвали прямо к королю.

– Что я вам говорил? Густав хочет лично заслушать вас о проделанной работе. – Объяснял молодому человеку суперинтендант, когда они шли в королевские покои по длинным коридорам замка.

Помимо короля в кабинете присутствовал еще один человек. Андерс узнал его – это был советник Нильс Бьельке. Он склонился над длинным столом, заваленным бумагами, в то время, как Густав расположился в стоящем неподалеку кресле.

– Что ты отыскал, Веттерман по нашим границам с Московией? – Король сходу задал вопрос, как только Нортон и Андерс переступили порог кабинет, но при этом столь неловко повернулся к входящим, что разбередил распухшую ногу, покоившуюся перед ним на невысокой мягкой скамеечке. Густав поморщился от боли, заерзал в кресле, подыскивая удобную позу.

– Изначальный трактат о мире, подписанный в 1323 году, на который мы всегда ссылались, был составлен на двух языках – русском и латыни. Интересующий нас отрывок говорит о следующем: de mari in ampnen Seestaer in mosan et in medio mosa est mons, deinde in ampnen Zay, de Zay in Solsten… – Андерс начал без запинки. У него было достаточно времени, чтобы почти наизусть запомнить тексты.

– Оставь латынь святошам, юноша. – Перебил его Густав. – Скажи суть. Как и где идет граница по суше?

– Граница начинается с устья реки. Мы называем ее Сюстербэк, московиты Сестрея, ваши подданные, живущие в тех местах – Сиестар-йоки, но чаще Рая-йоки, что по-фински означает «пограничная река».

– Дальше. – Кивнул король.

– Далее на север установлен пограничный камень – mons, на котором выбиты крест и крюк, от камня граница идет по реке Сайя .

– И в чем тогда распри?

– Подозреваю путаницу между шведскими, финскими и русскими названиями одних и тех же местностей, рек, озер и их латинским переводом. Порубежная комиссия летом 1539 года должна была разобраться с этим, но увы…

– Кто был от нас? – Король поморщился и посмотрел на Бьельке.

– Рыцарь Нильс Крумме тиль Эрбюхольм. – Подсказал советник.

– Нильс, напомни мне потом. Продолжай, Веттерман.

– Один из притоков реки Сюстербэк носит финское имя Сиес-йоки. Названия рек Сиестар и Сиес очень близки. Но об этом притоке не сказано ни в русском, ни в нашем, латинском тексте трактата. Определено лишь главное русло реки Сиестар. Московиты утверждают, что все притоки русла есть межа. Однако, найденный нами порубежный камень между истоками рек Сиестар и Сайя опровергает их доводы.

– И?

– Господин Флеминг писал их воеводам, но ответов не последовало.

– А что их царь Иоанн? – Вопрос адресовался…

– Царь юн, мой король, правят его дядья Глинские. Ответили его новгородские наместники, де ваши люди все нарушают, мы били о том царю Иоанну челом, дабы он наказал обидчиков. Порубежный камень установлен по их разумению неверно, приток реки Сюстербэк относится к самой реке и должен быть признан границей с отходом этих спорных территорий к Московии. Вы знаете, что переговоры с московитами всегда сложны…

– Каков размер этого куска земли, Веттерман? Ты же его видел.

– Приблизительно четверть мили в длину и столько же в ширину, мой король.

– И все конфликты из-за этой мелочи? Что там эти финны? Живут по одному человеку на добрую десятку миль, а не могут поделить одну четверть? Кроме нее пустошей более нет? Весь свет клином сошелся в этом месте? Мне не нужны сейчас конфликты с Московией. Торговля приносит больше прибыли, нежели этот кусок леса между двумя речками. Мне нужно будет выбраться в Финляндию и разобраться самому. Надо будет этих крестьян переселить вглубь, а вместо них отправить новых, не знающих еще разбоя, хотя бы из прибрежного Нюланда .

– Но, мой король, вряд ли крестьян из Нюланда, живущих помимо земледелия еще и рыболовством, соблазнят леса. – Вмешался Нортон.

– Можно освободить их временно от налогов. Скажем, на пару-тройку лет. – Отмахнулся Густав. – Все они стремятся беспошлинно вывозить свои товары в Ревель или в Швецию морем, избегая выполнять мой указ об обязательной торговле на ярмарках в Выборге. Ревель! – Король стукнул кулаком по подлокотнику, потревожил ногу, сморщился, но продолжил. – Вот главная заноза. Еще одно гнездо Ганзы. Нужно будет закладывать на нашем берегу город. Он перекроет моим бездельникам путь в Ливонию и в Швецию. Он станет двойником Ревеля, переманив к себе купцов. Ты, Веттерман, как я вижу, преуспел в финском?

– Благодаря Катехезису, что был любезно предоставлен мне господином Агриколой.

– То-то он мне все время пишет с просьбой напечатать еще больше книг. – Пробурчал Густав. – Он вообще все время пишет… больше епископа Скютте. Что там было последнее, Нильс? – Король посмотрел на советника.

– «О терпящих лишения церковных служителях Або…», мой король. – Отозвался Бьельке.

– «О терпящих лишения…» – Передразнил его король. – Почему, Нортон, – Густав посмотрел на суперинтенданта, – он все время жалуется? Агрикола – твой любимчик еще по Виттенбергу? Или, – он обернулся к Бьельке, – потому что твой сын, учится у него в кафедральной школе?

Советник и суперинтендант обменялись взглядами, но промолчали.

– Он не кафедральный пробст, не декан капитула, он всего лишь ректор школы! – Продолжал Густав, потихоньку заводя себя.

– Он секретарь капитула. – Тихо напомнил Нортон.

– Я помню! – Раздраженно бросил король. – Как и то, что он спит и видит себя епископом.

– Но Скютте очень стар и немощен. – Вмешался Бьельке.

Густав отмахнулся.

– Я знаю! Он мне писал в прошлом году, и я ответил, что сам подберу ему приемника.

Неожиданно для себя Андерс вдруг подал голос:

– Книги действительно необходимы, мой король.

– Знаю! – Отозвался король и, помолчав, добавил, успокаиваясь. – Пусть печатает за счет капитула. Скажи, Веттерман, твой отец по-прежнему служит в Дерпте?

– Да, мой король.

– Хорошо. Он верно служил мне в Новгороде, надеюсь не откажется и дальше помогать своему королю. Мне нужно знать, что творится в Ливонском болоте! Сдается, что все скоро развалится и там заварится хорошая каша на старых рыцарских костях. Поедешь к отцу в Дерпт и все разузнаешь в подробностях. Хорн отзывался о тебе хорошо, да я и сам вижу, как ловко ты разбираешься с делами. А ведь учился на богослова? – Король усмехнулся.

Андерс смущенно опустил голову, скорее от радости, что испытал, услышав приказ Густава, нежели от насмешливого упрека. Я поеду к отцу!

– Не красней, как девица! Важно не чему учился, а какова твоя польза короне. А она есть! К весне я тебя жду в Стокгольме.

– Я поеду, как посланец короля?

– Формально нет. Твоя поездка частная, дабы эти магистры с епископами не слишком интересовались твоей персоной. Поменьше рассказывай о нас, больше узнавай о них. Впрочем, ты вышел из глухого финского леса, поэтому разыграть простофилю труда не составит. Мне нужно знать весь расклад предстоящей игры, насколько глубоко туда стремятся пролезть проклятые датчане вместе с Ганзой, что там за дела у местного епископа с императором, Литвой и Московией. Потолкайся на рынках, посиди в трактирах, послушай, о чем толкуют обыватели – купцы, ремесленники, магистраты и в Ревеле и в Дерпте. По дороге посмотри на рыцарские замки и мызы, обрати внимание на крестьян. Подмечай все мелочи, вплоть до ржавчины на рыцарских доспехах. Отправляйся немедля, сперва в Финляндию, а с финского берега тебя переправят в Ревель. Бумаги и деньги получишь в канцелярии. Ступай, Веттерман!

Мать вдруг пришла во сне. Образ ее изменился, совсем по-другому выглядела Барбро. Сгорбленная старушка, заливающаяся слезами, тянула к ней руки и звала, прерывающимся от рыданий голосом:

– Илва, доченька, что ж ты меня бросила? Если я была плохой матерью, то кто тебя вырастил, выкормил, воспитал? Вон какой у тебя муж, детки! А я несчастная, всеми брошенная, скитаюсь без угла и куска хлеба, подаянием живу.

– Ты же погибла! – В ужасе отвечала дочь, отстраняясь от матери. Агнес хотела отступить назад, но к ногам словно гири были привязаны.

– Нет, тебя обманули. Я спаслась.

– Тебя же повесили!

– Оборвалась веревка.

– Ты же сгорела!

– Бревном оглушило, головешками завалило, пеплом укрыло. После встала я на ноги, дома нет, никого нет, и пошла куда глаза глядят.

– Ты умерла! Ты пришла с того света?

– Нет, доченька. На этом свете скитаюсь, тебя ищу, чтобы старость с тобой скоротать. Ведь нет никого кроме любимой дочери.

Агнес проснулась в холодном поту. Ее била дрожь. Женщина укуталась до самых глаз, стараясь дыханьем согреть воздух под одеялом. Осторожно посмотрела налево. Иоганн спал безмятежно, чему-то улыбаясь во сне. Дрожь не унималась. Она закрыла глаза – перед ней вновь стояла сгорбленная Барбро с протянутой за милостыней ладошкой. Агнес открыла глаза – видение исчезло. Она перевела взгляд на темный прямоугольник окна, там что-то мелькнуло белое. Птица? Или Барбро? Дрожь потихоньку успокаивалась, становилось теплее и теплее. Агнес откинула одеяло. Вместо холода ее бросило в жар. Женщина почувствовала нестерпимую жажду, осторожно поднялась, стараясь не разбудить мужа, на цыпочках, не ощущая холода каменного пола, прошла в столовую и, не дай Бог загреметь, налила себе в кружку вина, выпила залпом. Все горло и рот пересохли, было даже больно глотать. Вино ударило в голову, вскружило ее. Агнес подошла к окну и прижалась горящим лбом к ледяному стеклу, тщательно вглядываясь в мрак. Снова мелькнуло что-то белое, она прищурилась изо всех сил, но рассмотреть не удалось. Потихоньку Агнес успокаивалась. Вино принесло не только утоление жажды, но разморило, невидимый тяжелый груз свалился с ее плеч, вместо этого пришла усталость и даже боль в спине.

Осторожно, также на цыпочках, Агнес проскользнула обратно в постель. Иоганн зашевелился во сне, словно почувствовал ее возвращение, вытянул руку из под одеяла и обнял жену. Агнес вздрогнула от прикосновения, но веки уже смыкались и она быстро заснула. Более Барбро к ней сегодня не приходила.

Но сны стали повторяться. И с каждым разом упреки Барбро звучали все настойчивее и жалобнее. Мать все время плакала и укоряла дочь. Агнес с нарастающим ежедневным страхом теперь ждала приближение ночи. Она мечтала об одном – провалится в черную бездну сна и не встречать там мать.

Иоганн заметил, что с женой происходит неладное, попытки поговорить ни к чему не приводили – Агнес старалась отшутиться, оправдывалась усталостью с дочкой. Все чаще она начала прикладываться к вину, стараясь подлить Иоганну, не забывая потом и себя.

– Давай, еще выпьем! – Она притворялась веселой, но тревога не уходила из ее глаз, и Иоганн не мог этого не заметить.

– Что с ней? – Размышлял пастор после окончания службы, усевшись в первом ряду церковных лавок и уставившись на распятие Христа. – Я вижу, что отговорки ее лицемерны. Под маской усталости скрывается беспокойство иного рода. – Иоганну вспомнилась Сесиль. – Может к ней явился еще один призрак прошлого?

Он задал ей этот вопрос, не откладывая в долгий ящик за ужином. Агнес вздрогнула. Иоганн ласково накрыл своей ладонью ее хрупкую руку.

– Что или кто тебя беспокоит? Я всего лишь хочу помочь. Это прошлое?

Но вопрос повис в воздухе. Жена справилась с волнением, виновато улыбнулась, поджала губы и отрицательно покачала головой.

– Не молчи, Агнес! Мы столько пережили вместе, что нам ничто не может угрожать. Мы справимся с любой напастью, с любым видением или призраком или живым человеком. Нас охраняет любовь. Посмотри, благодаря ей и Божьей милости даже чума миновала наш дом, в то время, как в Дерпте, казалось не было ни одного угла, куда бы не заглянула черная смерть. Не молчи, Агнес!

– Мне нечего тебе сказать, дорогой. Это все усталость, может непогода и темнота за окном. – Печально произнесла жена и потянулась за кувшином с вином. – Давай я тебе подолью?

Не сводя взгляда с Агнес, Иоганн жестом показал – не надо.

– А я выпью! – Она налила и быстро выпила бокал.

– Нет, все-таки я настаиваю на разговоре. Я хотел давно с тобой поговорить еще на одну тему – об Элизабет!

Агнес вздрогнула и вопросительно посмотрела на Иоганна. Левая бровь чуть приподнялась.

– Я не понимаю о чем ты.

– Об Элизабет. – Повторил Иоганн. – Иногда я замечаю некую твою отчужденность от нашей дочери. Она ласкается к тебе, а ты выглядишь холодной, отстраненной. Всегда строга с ней. Нет, я понимаю, – пастор смутился, – ты наверно правильно хочешь воспитать девочку в хорошем тоне, в строгости, но… что-то здесь не так… – Веттерман развел руками. – Я не пойму!

Агнес молчала. Вопрос мужа был неожидан, но попал в точку. Она не думала об этом, ходила кругами, боясь подступиться к самой себе, спросить у себя об этом, но ощущения были именно такими, как сейчас их обозначил муж. Почему? Ведь это ее дочь! Что останавливало? Почему Агнес не стремилась с самого рождения почаще брать ее на руки, тискать, играть, почему при малейшей возможности она стремилась сбыть ребенка на руки служанке и предпочитала наблюдать за ними со стороны. Откуда возникало непонятное раздражение, которое она, конечно, стремилась подавить, невольно оглядываясь – не заметил ли кто. Почему? Ответа не было!

– Тебе это все привиделось. – Холодно произнесла Агнес. – Мне кажется, ты просто ищешь причину излить на меня какое-то свое недовольство. – Жена потянулась, снова наполнила бокал.

– Ты не много ли стала пить? – Быстро спросил муж.

– Ты всем недоволен, Иоганн! Моим отношением к дочери, моей усталостью, лишним бокалом вина. Тебе не угодить! Чем еще ты недоволен? – Она пригубила вино.

– Я не хотел тебя обидеть. Прости. – Муж сокрушенно покачал головой. – Я лишь хотел тебе помочь.

– Ты меня не обидел, Иоганн. Давай оставим этот разговор. – Агнес допила вино, поднялась из-за стола. – Я посмотрю Элизабет и пойду спать.

Она стала часто и подолгу уходить из дома, оставив Элизабет полностью на попечение служанки. Сначала просто бесцельно бродила по улицам Дерпта, рассеянно отвечая на приветствия знакомых горожан, в основном из приходского клира церкви, где служил Иоганн, потом она стала заглядывать в различные трактиры, где заказывала себе вина. Со временем ее прогулки становились короче, и быстро завершались в одном и том же трактире «Сирена» на улице Гильдий, ближайшем от их дома. Хозяин косился на жену пастора, не скрывая недоумения, но наливал исправно. Выпив один-другой бокал вина, Агнес вновь встречалась с матерью. Барбро теперь садилась напротив и продолжала свои уговоры, становясь все более и более настойчивой в упреках:

– Ты променяла меня на них? Неужели ты думаешь, дочка, что они тебя смогут простить? Разве ты забыла, как отшатнулся от тебя твой Андерс, которого ты так искала, когда ты приехала за ним в Упсалу? А при встрече с Сесиль? Забыла?

– Но, мама… Андерс…

– Что Андерс? – Мать перебивала. – Ведь это он выдал меня, тебя и всех наших глупых мужей на погибель! В этом его прощение? Ведь это он, он, твой сын и сын этого благочестивого преподобного Иоганна, – Барбро скривилась в язвительной усмешке, – и сам ныне пастор.

– Он чиновник, юрист… – Агнес пыталась что-то вставить, но мать не слушала.

– Какая разница! – Она всплескивала руками. – Один святоша, другой законник. Так-то они соблюдают и исполняют заповеди, законы Божии и королевские? Без суда обрекли на смерть невинных людей, а тебя оставили, помиловали, чтобы ты маялась всю оставшуюся жизнь!

– Но мы же поступили плохо, мама! – Агнес старалась возразить. Мать просто не давала ей открыть рта.

– Ты верно пометила – мы! – Усмехнулась старуха. – А плохо ли? Плохо ли то, что на богатство, которое должно было нам достаться по наследству, пусть даже церковь или сам король запустили бы в него свои лапы – нам бы хватило, покусился чужой? Какая-то потаскуха, наставлявшая рога моему братцу! Плохо ли то, что мы хотели восстановить справедливость? Разве мы хуже других и не заслужили этого? Только твой сын и этот пастор, его отец, нам помешали. А теперь ты вернулась у нему!