Текст книги "Проклятие рода"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 80 страниц)

Иоганна удивило упоминание о королевской казне, поскольку всегда было принято, что обучение в университете оплачивалось или соответствующим капитулом , направившим сюда школяра или самостоятельно за счет собственных средств.

– Откуда вы? – Обратился он к будущим магистрам. Ответил, чуть помедлив, Агрикола:

– Diocesis Aboensis .

Внешне не тороплив, отметил про себя Иоганн, но живые серые глаза молодого человека выдавали его внутреннюю подвижность и возможно даже горячность страстной натуры.

– Оба выходцы из пограничной с Московией области Финляндии, обучались в Выборге, после служили в канцелярии епископа Або. – Дополнил всезнающий Магнуссон. – Так, господа, – обратился он к студиоузам, – я оставляю вас наедине с вашим новым наставником. Господин пастор, прошу меня простить, – кивок в сторону Веттермана, – я вынужден удалиться, ибо срочные дела не терпят более отлагательств… – и посланник стремительно исчез за дверью.

Веттерман пожал плечами и жестом пригласил новых подопечных к столу. Иоганну хотелось познакомиться с ними поближе. Агрикола покачал согласно головой, неторопливо прошел вперед, опустился на место Магнуссона, осторожно положил свои книги перед собой, внимательно перед этим осмотрев поверхность – не пролито ли вино. Его товарищ смущенно заулыбался и остался стоять на месте.

– Вы куда-то спешите, господин Тейтт?

– Н-да. Мне надо… – Выдавил из себя Мартин и еще больше залился румянцем.

– Хорошо. В другой раз. – Веттерман понял, что у Тейтта были какие-то особенные причины удалиться, о которых ему было неудобно сейчас говорить вслух, может его ждала на свидание смазливая девчонка – пастор вспомнил свои молодые годы, проведенные в Виттенберге и чтобы не вынуждать молодого человека изворачиваться и лгать, он просто отпустил его на все четыре стороны. Повторять не пришлось – Мартин моментально скрылся за дверью.

– Ну, мой юный друг, позвольте полюбопытствовать, что за книги вы носите с собой? – Иоганн начал разговор с единственным оставшимся в комнате подопечным. Агрикола чуть заколебался, длинные тонкие пальцы сильнее прижали книги к столу, но затем молодой человек аккуратно поднял их и передал из рук в руки Веттерману.

– Та-а-ак, посмотрим. – Нараспев произнес пастор, бережно открывая первую. – Катехезис на латыни доктора Филиппа Меланхтона. А вторая? – Иоганн отложил одну и заглянул в другую. – Букварь немецкого языка Бренца. – Он удивленно посмотрел на Агриколу. – Мне кажется ваш немецкий великолепен…

– Мне эта книга нужна в качестве образца. – Ответил будущий магистр.

– Образца чего, простите? – Не понял Веттерман.

– Видите ли, господин пастор, я родом из Финляндии. У нас нет богослужебных и молитвенных книг на финском языке. Есть несколько Missale , где отдельные тексты и молитвы присутствуют в виде рукописных маргиналий , но даже если бы они имелись в достатке, то, как можно обучить людей, если им не ведома грамота того языка, что получают вместе с молоком матери, на котором разговаривают между собой и должны молиться Творцу. Моя цель в том, чтобы хоть как-то способствовать их обучению. Словарь Иоганна Бренца я приобрел в качестве образца. Я хочу по возвращению на родину создать свой словарь родного финского языка, свой молитвенник и для прихожан и для проповедников. На все случаи. И для sermones ad populum и для sermones de tempore . Ведь есть катехезисы на немецких диалектах, есть на шведском, есть даже на языке эстов, что живут напротив нас на другом берегу моря, но, увы, нет на финском. За время пребывания в Виттенберге с помощью моих товарищей Мартти и Симона мне удалось перевести на финский язык Евангелие от Иоанна и Евангелие от Луки. Теперь можно сказать, что начало положено. Вернувшись в Финляндию я смогу продолжить свою работу. Ведь наш народ еще дик и необразован, но я верю, что Тот, кому постижимы помыслы всех, услышит и финский язык!

При всей внешней невозмутимости Агриколы, Веттерман чувствовал какая страсть к подвижничеству бушует внутри молодого человека. Ее выдавали лишь его блестящие глаза:

– После школы в Выборге, где я учился под руководством преподобного Иоханнеса Эрасми, вместе с ним я перебрался в Або и стал сначала писарем канцелярии, а затем, когда скончался мой великий учитель, занял место канцлера его высокопреосвященства епископа Матрина Скютте. С ним я объездил почти всю Финляндии и увидел бездну невежества, отсталости, склонности к язычеству среди своих земляков. Но как им донести Слово Божие, если они не ведают самого простого – грамоты?

– Вы знаете, мой друг, я служил в Новгороде на нашем дворе, и могу засвидетельствовать, что наблюдал туже самую картину среди ваших соседей – московитов, при том, что грамота весьма распространена среди них, но душа этого народа мне осталась непонятной. Кажущаяся языческая пустота и неподвижность их жизни, с нашей христианской точки зрения, в тоже время бурлит, клокочет и рвется изо всех сил на бескрайние просторы этой удивительной страны. – Пастору вдруг показалось, что он нашел в лице Агриколы того, с кем можно было поделиться собственными впечатлениями о Московии, выслушать мнение собеседника. Недаром, Магнуссон упомянул, что эти школяры – выходцы из пограничных районов Финляндии. Наверняка, они тоже что-то знают о русских, смогут дополнить ту картину, которая никак до конца не складывалась в голове Веттермана.

– А вы служили в Новгороде? – Переспросил Микаэль. – Мой первый воспитатель отец Бертольд настоятель храма Св. Михаила в приходе Перная, где я родился, побывал в Новгороде в 1513 году вместе с его преосвященством епископом Або Арвидом Курки.

– Вот как? Замечательно. А что вы думаете о русских? – Но ответ Агриколы разочаровал пастора. Молодой человек пожал плечами, в глазах скользнуло явное безразличие:

– Доктор Лютер говорит, что русские, греки, богемцы и многие другие веруют, как мы, крестят, как мы, проповедуют, как мы, и живут, как мы. Доктор Меланхтон проповедует, что мы также согласны с учениями Афанасия , Василия , Григория и других известных византийских богословов. Но более, мне нечего добавить, ибо судьба собственного народа меня волнует куда больше соседей.

– Тогда вам надо стать епископом! – С легкой иронией произнес Иоганн, но молодой человек оставался абсолютно серьезным.

– Я надеюсь, что со временем мне удастся занять кафедру в Або.

– Агрикола это ведь ваш agnomen ? – Студиоуз кивнул. – Ну что ж, я вижу ваше волнение, когда вы говорите о своем народе, ваши труды и заботы о его просвещении и приобщении к Слову Божьему, – пастор положил руку на книги, – полагаю, что имеет место не случайное упоминание имени великого римского гражданина, известного нам своим благодеяниями благодаря Тациту .

– Я предпочитаю простой перевод слова Agricola с латыни, что означает «земледелец». Это всегда напоминает мне лишь мое происхождение. Я – сын крестьянина Олафа из Торсбю.

– Я думаю, что вашему отцу есть кем гордится!

Микаэль попросил, показав на книги:

– Вы позволите?

– Да, да. Конечно. – Пастор чуть пододвинул их в сторону Агриколы, но молодой человек тотчас бережно подхватил их со стола, словно не хотел, чтобы переплеты хоть как-то пострадали или поцарапались от соприкосновения с деревянной поверхностью.

– Удивительное сочетание честолюбия со скромностью, – думал про себя Веттерман, разглядывая необычного собеседника, – со способностью к кропотливому неспешному выверенному труду переводчика и страстью проповедника Слова Божьего. – Агрикола молчал, прижимая к себе драгоценные книги, в ожидании окончания разговора. Пастор понял, что следует завершать беседу.

– Последний вопрос, дорогой Микаэль. Кто сейчас декан богословского факультета в Виттенберге?

– Доктор Меланхтон, господин пастор.

– Сам Меланхтон! – С восхищением воскликнул Веттерман. – Ну что ж, я не смею вас более задерживать, Микаэль, и тем более отрывать от столь великих свершений. А мне необходимо поскорее встретиться встретится с господином деканом. Со мной прибыл мой сын, обучавшийся в Упсальском университете.

– Это прекрасно, что все больше и больше молодых людей из нашего королевства приобщаются к мудрости и святости богословской науки, преподаваемой отцам нашей церкви, чтобы потом перенести все свои знания обратно и отдать тем, кто более всего в них нуждается.

– Но насколько я понял из слов господина Магнуссона один из ваших товарищей, кажется по прозвищу Выборжец, не стремится к возвращению.

– Я не судья ему, господин Веттерман. Каждый вправе выбирать свой путь служения Создателю и своему народу. Симон оказал мне значительную помощь в работе с Евангелием и я за это ему признателен. – Агрикола склонил голову.

– Ну что ж. – Повторил пастор и поднялся. Микаэль последовал его примеру. – Не смею вас задерживать. Теперь мы будем видеться чаще. Я, как и вы, не премину воспользоваться столь удачным для меня случаем вновь послушать наших замечательных педагогов и проповедников.

Они вместе вышли из дома Магнуссона, еще раз раскланялись на улице и каждый поспешил по своим делам.

Иоганн сам отвел сына на богословский факультет, где их радушно принял доктор Филипп Меланхтон, узнавший своего бывшего ученика. Андерса поселили вместе с другими шведскими студиоузами, да и самому пастору декан выделил удобное помещение прямо в университете – две комнаты с кухней, имевшее отдельный вход с улицы. Тут же подвернулась бойкая молодая служанка по имени Гертруда, он ее нанял, и она немедленно приступила к уборке помещений. Гертруда чем-то напомнила Иоганну тех девушек, что дарили ему свою любовь тогда, двадцать лет назад, хотя он тотчас устыдился собственных воспоминаний и прогнал их прочь. Агнес была еще слаба, но спустя пару дней они с Иоганном покинули приютившую их гостиницу и вселились пусть во временное, но уже свое жилье, оплачивать которое, кстати, взялся сам господин Магнуссон – за счет казны.

– Вы на королевской службе, дорогой мой пастор! Не забывайте об этом. – Весело подмигнул вечно куда-то торопящийся посланник, возникнув неожиданно у них в доме. – И меня не забывайте, заглядывайте. – Прокричал он уже в дверях.

Сам Веттерман пока лишь изредка заходил в аудитории университета. Присаживался ненадолго послушать лекторов в надежде услышать что-то новое особенное, то, чего не знал он, и уходил потихоньку. А большую часть времени он проводил с медленно поправляющейся Агнес. Спали они пока в разных комнатах, но двери были открыты и однажды ночью Иоганн услышал глухие рыданья, доносившиеся из спальни жены. Он хотел было подняться и подойти, но потом передумал:

– Пусть выплачется. Возможно, это будет лучше любого лекарства.

Утром, как обычно, он уселся на краешек кровати и взял в свою руку тонкие прохладные пальцы Агнес. Иоганн не мог не обратить внимание на покрасневшие заплаканные глаза жены, но решил не заострять на этом внимание и не спрашивать ни о чем:

– Доброе утро, дорогая. Как ты, милая?

– Все хорошо, Иоганн. Спасибо тебе за заботу. Я приношу столько беспокойства. Вместо того, чтобы заботиться о вас с Андерсом… – Она попыталась подняться, но пастор остановил ее, положив руки на плечи:

– Лежи, тебе еще рано вставать.

– Как вы с Андерсом? Справляетесь? Что-то я его давно не вижу?

– Потому что он в университете, а потом у нас есть Гертруда, которая успевает ухаживать и за тобой и за мной. Так что волноваться не о чем. Андерс с головой ушел в учебу, да и с удовольствием слушаю лекции, копаюсь в библиотеке. – Это Иоганн слегка приврал. До библиотеки он еще не добрался. Некогда было. – Меня помнят здесь, хоть и прошло столько лет.

– Я рада за вас. – Произнесла Агнес с какой-то вымученной улыбкой, тяжело вздохнула и отвела глаза в сторону.

– Кажется, я догадываюсь, что тебя волнует сейчас больше всего. – Медленно, но очень четко произнес пастор. Агнес мгновенно подняла на него заплаканные глаза. – Да, да, милая. За это время, что мы вместе, да и за те долгие годы разлуки, как ни странно, но я хорошо тебя изучил. Ведь даже не видя тебя, я разговаривал, рассказывал что-то, слушал твои ответы, отвечал на вопросы. Может я все диалоги и придумывал, да, не может, а точно придумывал! Но знаю одно: я прочувствовал тебя. И когда мы, наконец, обрели друг друга, то мои фантазии, если так можно выразиться, стали явью. Древние мудрецы все твердили: женщина – это загадка! Наверно, так и есть, но не для мужчины, которого соединила с ней взаимная любовь. Это ведь все равно, что одно сердце на двоих, одна душа, один и тот же воздух, вдыхаемый и выдыхаемый ею. Я замечаю любое твое волнение, ибо если ты даже не подаешь виду, то я все равно чувствую, слышу тончайшим жалобным звоном твоей души, мимолетным изгибом бровей, чуть нахмуренным носиком. Ты хочешь, чтобы я съездил в Штральзунд? – Спросил он внезапно. Агнес вздрогнула от неожиданности. Вопрос попал в цель и на ее бледных щеках вспыхнул румянец смущения. – Я угадал?

– Да! – Она прошептала чуть слышно и опустив глаза.

– И узнал о судьбе детей этой несчастной женщины?

– Да! – Ее голос был похож на шелест листьев. – Если это возможно…

– И еще, наверно, ты хочешь, в случае, если я обнаружу этих детей в бедственном положении, чтобы я позаботился о них? И если ситуация окажется совсем безнадежной, то привезти их сюда?

– Если это возможно… – Это были не слова, просто колебания воздуха, просто ее дыхание. Агнес опустила голову. Ей было сейчас невыносимо стыдно. Ведь ее прошлое опять вторгается в их такую счастливую, благодаря Божьей Милости, семейную жизнь. И никак не отпускает. Она знала, что Иоганн страстно хочет еще одного ребенка, а может и больше детей, но Бог не давал им пока. Может в этом ее вина? И вместо того чтобы забеременеть от любимого мужа, она сейчас вынуждает его позаботиться о чужих детях, взять на себя опеку над ними. Господи, прости меня, но ведь это Ты столкнул меня с Сесиль, значит, Тобою это было предрешено. И представшая перед Твоим Судом, она обратилась ко мне, а я теперь терзаю собственного мужа, Твоего вернейшего и преданного служителя…

Иоганн раздумывал, покачиваясь на табурете. Нервно подергивал бороду:

– Надо найти причину… повод для поездки… и попросить содействия в этом у Магнуссона. Может книги? Надо уточнить какие в Штральзунде есть типографии… Главное, застать посланника на месте, ведь он в постоянных разъездах.

Глава 2. Поиски детей.

А получилось все очень просто. Как только Веттерман заглянул в дом к Магнуссону, мало того, что швед оказался на месте, он словно ждал пастора с распростертыми объятиями:

– О, мой дорогой Веттерман! Я только что о вас вспоминал, мечтая обратиться с одной очень важной просьбой, поистине королевской, поскольку она изначально исходит от самого Густава. Я должен был бы сам, сломя голову мчаться исполнять приказ нашего грозного повелителя, но мне нужно в Кассель, к Филиппу Гесеннскому , там собираются самые важные персоны, вожди Шмалькальденского союза и необходимость моего личного присутствия там перевешивает даже страх перед наказанием за нерасторопность, задержку с поездкой в Штральзунд.

Название города прозвучало так неожиданно, что пастор вздрогнул и это не укрылось от зоркого взгляда посланника. Но Магнуссон расценил это по-своему:

– Вижу вы тоже удивлены моим вынужденным предпочтением. Но я поставлен в такие рамки: выбирать сейчас, сегодня, что важнее для нашего короля. На собственный страх и риск, особенно учитывая нрав Густава. Из двух зол я все же выбираю меньшее, потому что у меня есть такой замечательный помощник, как вы, мой дорогой пастор. – Глаза Магнуссона излучали саму доброту.

Откашлявшись, (запершило в горле от свалившегося на него радостного известия), Веттерман осторожно спросил:

– Мне предстоит отправится в Штральзунд?

– Да, мой друг! Именно в Штральзунд, этот мост на остров Рюген. Там вас будет ожидать достопочтенный доктор юриспруденции Георг Нортон, которого наш король пригласил в качестве воспитателя для своих принцев, точнее кронпринца Эрика, поскольку Иоганн еще очень мал. Но господин Нортон изъявил желание перед отъездом в Швецию посетить Виттенберг, познакомиться с нами, оценить степень подготовки наших студиоузов, пообщаться с отцами нашей церкви, получить от них советы и напутствия в деле воспитания наследника престола. В общем, дорогой мой господин Веттерман, я нижайше прошу вас отправиться на встречу с доктором Нортоном в Штральзунд и привезти его сюда к нам.

– А мне позволено будет заглянуть в местные типографии и ознакомиться с последними новинками богословских книг?

– Безусловно! Доктору Нортону будет необходимо какое-то время на сборы, которое вы используете с собственной пользой. Значит, вы согласны? – Магнуссон привычно сложил руки на груди.

– Да, согласен. Когда нужно отправляться?

– Вы – мой спаситель! – Взмахнул короткими ручками посланник. – Повозка будет готова незамедлительно. Обо всем я распоряжусь и озабочусь. Мой секретарь подготовит для необходимую сумму денег на дорожные расходы. Кроме того, я еще попрошу вас заглянуть в магистрат и передать от меня письмо одному из ратманов. Его имя будет указано на конверте, который вам также подготовит мой секретарь. Когда вы готовы отправиться в путь?

Иоганн пожал плечами.

– Да хоть завтра! Зачем откладывать?

– Правильно! Вы – мой… – Трескотня, казалось, будет бесконечной, но Веттерман стойко переносил ее, ликуя внутри. Все решилось наилучшим образом. Он выехал следующим утром, и через неделю был в Штральзунде.

Найти Георга Нортона не составило особого труда. Веттерман заглянул первым делом в ратушу передать письмо от Нильса Магнуссона, а заодно и поинтересоваться у канцлера по поводу упомянутого доктора юриспруденции. Чиновник тут же указал на выходившего из зала заседаний магистрата мужчину лет пятидесяти в черном бархатном камзоле с огромным белым воротником, больше похожим на тарелку. Пастор подошел к нему и представился. Черные, чуть завивающиеся волосы до плеч, крупное бледное лицо с тяжелым подбородком, живые глаза, быстрые и не подпускающие к себе, большой самонадеянный, плотоядный рот, черная короткая испанская бородка. Нортон внимательно выслушал Веттермана, кивнул головой:

– Мне нужно пару дней, чтобы привести в порядок дела. После этого я готов отправиться с вами в Виттенберг. Объясните моему слуге, – он показал рукой на вышедшего из зала молодого человека со стопкой книг и свитками рукописей, – где вас найти, и он сообщит, когда я освобожусь. – Тяжелый подбородок уткнулся в тарелку воротника, что означало поклон, и доктор Нортон проследовал на выход. Слуга чуть задержался, спросил у Веттермана про постоялый двор и побежал догонять своего господина.

Полоса везения не заканчивалась. Иоганн даже начал беспокоится, что все складывается чересчур благоприятно. Собираясь уже покинуть ратушу, он внезапно увидел знакомое круглое лицо с маленькими, словно вдавленными глазками. Это был тот самый судебный фогт, что выносил приговор по делу Сесиль и допрашивал их с Агнес. Неприятный холодок пробежал по спине.

– А-а! – Махнул про себя рукой Иоганн. – Чем черт не шутит! Рискну! – И повернулся к нему. Фогт сразу обратил внимание на пастора. Глазки прищурились. У людей этого ремесла память цепкая и надежная.

– Господин пастор? – Судейский чиновник попытался изобразить удивление. Именно попытался, ибо в силу своей профессии, наполненной жертвами и преступниками, допросами, очными ставками, пытками и казнями, он давно перестал чему-либо удивляться.

– Господин фогт? – В свою очередь пастор изобразил удивление.

– Какими судьбами, э-э… господин… – фогт потер картофелину носа, но Иоганн не стал подсказывать ему имя из озорства, желая убедиться в остроте памяти чиновника, – Веттерман? – Он вспомнил точно.

– У вас исключительная память! – Пастор не лукавил сейчас. Он действительно восхищался этим качеством судейского. – Простите, а вас, как можно называть?

– Хельмут Шнайдер. К вашим услугам, господин Веттерман. – Фогт учтиво поклонился.

– Мне очень приятно, господин Шнайдер. – В свою очередь поклонился пастор. – Я здесь по королевскому делу. Передавал письма в магистрат. – Иоганн вспомнил, что громкие имена и титулы в свое время произвели должное впечатление на собеседника. – Не возражаете, если я вас куда-нибудь приглашу пропустить стаканчик другой хорошего вина? У меня, кроме доктора Георга Нортона, более никого знакомых в Штральзунде нет. Кроме вас теперь, конечно. – Добавил Иоганн. При упоминании имени юриста, Шнайдер моргнул в знак того, что сия персона ему известна. – Но доктор сейчас занят, мы только что расстались, и я почту за честь получить ваше согласие.

– Не возражаю, господин Веттерман. Я покажу вам один подвальчик неподалеку, где подают хорошее вино.

Они прошли пятьдесят шагов по булыжной мостовой в сторону моря и спустились на несколько ступенек вниз. Иоганн даже не обратил внимания, как называлась трактир. Внизу было немноголюдно, лишь в глубине помещения сидела компания матросов. Судебного фогта здесь знали, потребованные две кварты рейнвейна подал сам хозяин, да не в глиняных кружках, как другим посетителям, а в посеребренных бокалах и с низким поклоном.

Отпив половину, Шнайдер пристально посмотрел на пастора и спросил:

– Ведь наша встреча не случайна, господин Веттерман? Я полагаю у вас ко мне дело? – Иоганну оставалась лишь удивится проницательности собеседника.

– В какой-то степени, в какой-то степени… – Он покачал головой. – Видите ли, господин Шнайдер, моя жена до сих пор находится под впечатлением от той совершенно нелепой встречи и прозвучавшей в ее адрес клеветы. Эта несчастная женщина…

– Почему несчастная? – Перебил его фогт. – Она получила ровно то, что заслужила. Разве не о заслуженном воздаянии по грехам говорит Священное Писание, господин пастор?

– Это так. – Иоганн сейчас не собирался возражать чиновнику. – Но нам довелось присутствовать и при казни нес… осужденной – Поправился пастор. Фогт не сводил с него внимательного взгляда. – Умирая, эта… женщина крикнула, чтобы кто-нибудь позаботился о ее детях. И вот моя…

– Сесиль действительно кричала об этом, – Шнайдер вновь прервал его, – но обращалась она более чем конкретно. К той женщине, которую она называла Илва. И за которую приняла вашу, пастор, жену.

– Да, наверно… все это было так ужасно… костер, ее крики… – Иоганн ощущал себя не в своей тарелке. Тяжелый взгляд Шнайдера придавливал и одновременно пронзал насквозь. Пастор сбрался с силами и выпалил на одном дыхании – В общем, жена до сих пор находится в тяжелейшем расстройстве и, узнав, что я отправляюсь по поручению короля Швеции в Штральзунд, для собственного успокоения просила меня узнать о судьбе детей этой женщины.

– Ох уж, мне это ваше христианское милосердие… – Иоганн с облегчением вздохнул про себя, кожей чувствуя, как соскользнула с него тяжесть взгляда судейского. Шнайдер поднял глаза к потолку и стал чесать нос. Видимо, это помогало ему копаться в тайниках своей памяти.

– Но ни я, ни моя жена не знает даже имени этой… женщины. – Тихо произнес Веттерман. Фогт не отпуская своего носа, прогнусавил:

– Сесиль Грабенмахер. А умерщвленного ею мужа звали Ролле Грабенмахер. Хороша фамилия – сам себе вырыл могилу, женившись на этой ведьме. Дети – девочка Адель трех лет и восьмилетний Михель. Они были переданы сначала в приют на время следствия, а затем…, – Шнайдер даже сморщился и с такой силой вцепился в нос, что казалось вот-вот оторвет, – затем… за ними приехал отец этого Ролле и забрал детей к себе. То ли в Амберг, то ли в Регенсбург. Точно уже не вспомню, потому что он возчик – из Амберга в Регенсбург возит руду, обратно соль. В общем, он из Верхнего Пфальца. – Шнайдер шумно выдохнул и, наконец, отпустил свой нос, превратившийся из картофелины в свеклу. Фогт схватил свой бокал, залпом выпил остатки вина, затем подал знак трактирщику и новая кварта рейнвейна появилась на столе.

– Я восхищен вашей феноменальной памятью, господин Шнайдер. – Иоганн развел руками. – Это непостижимо. Ни один ученый богослов не сравнится с вами.

Судейский махнул свободной рукой, жадно осушая очередной бокал. Но было заметно, что похвала пришлась ему по душе.

– Значит, их фамилия Грабенмахер… – Повторил в задумчивости Иоганн.

– Уж не собираетесь ли вы, господин Веттерман, отправится в Пфальц? – Усмехнулся фогт, поставив пустой бокал на стол. – Не советую. Думаю, вы знаете, как там относятся к последователям доктора Лютера. Не лучше, чем к ведьмам…

– Нет, нет. – Иоганн замотал головой. – Я возвращаюсь в Виттенберг вместе с доктором Нортоном, а потом с новоиспеченными магистрами обратно в Швецию.

– Тогда мой вам совет на прощанье, ибо мне уже пора, – Шнайдер наклонился вперед и произнес доверительно, – держитесь, пастор, подальше от всяких ведьм, хоть они частично в вашем ведении, но конец их один – у меня на костре! А все женщины – врата дьявола, рано или поздно превращаются в ведьм. Прощайте. – Судейский поднялся, натянул на голову широкополую шляпу, уже шагнув к выходу, обернулся и бросил:

– Ваша жена… присмотритесь к ней повнимательней… возможно, что-то не договаривает. – С этими словами Шнайдер покинул трактир.

Веттерман почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.

– Боже! Он все понял еще тогда. Он не поверил ни одному моему слову, но почему он ничего не предпринял? – И сам ответил на свой вопрос. – Потому что каждый, даже самый ожесточенный человек, самый последний ландскнехт, суть которого убивать людей, оставляет хоть малую толику поля для христианской любви. Когда она проявится в жизни подобного человека, ведает лишь Господь. Нам повезло, что Господь снизошел и к нему и к нам одновременно.

Через два дня, как и обещал Георг Нортон, они отправились в Виттенберг. Доктор юриспруденции выглядел гораздо веселее, чем при встрече. Даже выражение глаз изменилось. Не было той отчужденности во взгляде, которая стеной встала тогда между ним и пастором. Нортон теребил свою холеную бородку и мило беседовал с Иоганном, делясь своими планами на будущее.

– Хочу внимательно присмотреться к студиоузам, что завершают свое обучение в самом знаменитом университете Европы. Не скрою, воспитание детей, даже королевских, отнюдь не мое поприще. Но отказываться от приглашения короля Густава было бы неразумным. Поэтому, надеюсь на то, что подберу себе хорошего помощника с богословским образованием.

– Насколько я знаю, они собираются возвращаться в свой капитул в Або. В Финляндию.

– Все решаемо, мой друг, в этом мире. Я обладаю искусством убеждать сильных мира сего, хотя я и наслышан о суровом нраве вашего повелителя.

– Я не очень хорошо знаю короля Густава. Мой приход был в Новгороде, на Немецком дворе.

– Вот как? Значит, вы служили Ганзе?

– Не совсем. Пока Швеция была в дружественных отношениях с Ганзой, мое назначение было результатом обоюдного согласия. Разразившаяся «графская» война была явлением временным, правда, Швеция вела долгие переговоры с Московией по вопросу открытия собственного Шведского двора в Новгороде. По этой причине меня не отзывали, хотя я служил некоторое время, можно сказать, противнику. Но к чести нашей новой церкви, я имею в виду последователей докторов Лютера и Меланхтона, на нас, священнослужителях, это никоим образом не отразилось.

– А-а, – с некоторым разочарованием произнес Нортон, – значит, вы практически не бывали в королевстве.

– Редко. – Согласился пастор.

– А что ожидает вас по возвращению? Хотите опять вернуться к московитам. Ведь вы сказали, что вопрос открытия Шведского двора обсуждается.

– В Московии все вопросы решаются очень долго. Огромная страна, большие расстояния. Да и потом сейчас там не понятно в чьих руках сосредоточена реальная власть. Наследник престола, великий князь Иоанн еще мал, правит княжеская верхушка, бояре, между которыми идут постоянные распри.

– Да! Так бывает всегда, когда нет единого правителя и нет свода законов. Поэтому и в нашей северогерманской лиге нет единства перед угрозой папизма и Священной Римской империей. Пока Рим занят войной с турками… но, что ожидает нас впереди. Надеюсь, что в это время я буду на службе у короля Густава.

В Виттенберге их уже поджидал радостный Магнуссон. Неизвестно ездил ли он в Кассель или нет, по крайней мере, об этом посланник не обмолвился. Пастор из вежливости, дабы не мешать беседе двух столь значимых господ, сослался на усталость и отпросился домой, где его с нетерпением ожидала Агнес. Пастора не задерживали, отпустили, поблагодарив, и он поспешил к жене. Агнес стало уже намного лучше, болезнь практически ее оставила, и лишь небольшая слабость еще давала о себе знать.

– Значит, дети у родителей покойного мужа Сесиль? – Переспросила жена, когда он закончил свой рассказ. Почему-то слова «покойного мужа» неприятно кольнули Иоганна, и он несколько раздраженно поправил Агнес:

– Не покойного, а отравленного мужа.

– Да, да. – Машинально повторила она за ним. – Значит они или в Амберге или Регенсбурге? А где эти города?

– Регенсбург – имперский город. Вотчина Рима. Это Бавария. Верхний Пфальц. Амберг там же. Агнес, ты довольна? – Раздражение не улетучивалось.

Она опомнилась, бросилась на шею, расцеловала.

– Да, прости меня, милый. Я так тебе благодарна.

– Надеюсь, ты не попросишь меня отправиться на поиски этих детей дальше? – Иоганн спросил скорее в шутку, но реакция жены его поразила. Агнес смущенно отвела глаза в сторону и промолчала.

– Агнес? – Он не верил своим глазам. – Ты понимаешь, что это практически невозможно! Это земли Священной Римской империи! Мне нельзя там показываться! Меня сожгут, как твою Сесиль, только не за грехи, а за веру! Нет! Это невозможно! – Иоганн отстранил ее от себя и весь в возбуждении принялся расхаживать по комнате. – Что я скажу Магнуссону? Чего доброго он заподозрит во мне шпиона Рима! Мало того, что я был у московитов и мог пропитаться их духом, так теперь ты предлагаешь мне, как говорят русские, из огня, да в полынью нырнуть?

– Иоганн, – умоляюще произнесла Агнес, – мне бы только удостовериться, что с ними все хорошо.

– Женщина… – Он чуть было не повторил за Шнайдером «ты – врата ада», но сдержался, взмахнул руками, хлопнул себя по ляжкам и опустился на табурет. Посидел молча, успокаивался.

– Дорогой, – Агнес снова обняла его, стала целовать в лоб, щеки, губы, бороду, – ты устал, давай поешь, и мы ляжем отдыхать. Я знаю, что ты мой самый любимый мужчина, и что ты особенный мужчина, не похожий ни на кого.

Иоганн подхватил ее на руки, понес, все также обнимающую его за шею, к постели, сбросил на пол что-то лежащее сверху, кажется это были собачьи шкуры, опустил жену на мягкую перину, возвратился к двери, запер засов, и обратно к ней. Ее удивительно мягкие пальцы вновь обхватили шею, потянули к себе, а губы приоткрылись в ожидании жарких поцелуев. Кто устоит против этих силков?