Текст книги "Одиссея "Варяга""

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 102 страниц)

       Первые полчаса боя никаких повреждений "Сисой" не получил, и было особенно тягостно стоять без дела и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, – те не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамо-машин, заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6" батарею. В ней царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно снаружи, но, по-видимому, в несколько приподнятом нервном состоянии, деловито вели огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.

       Я подошел к Бушу, спросил, хорошо ли работает электрическое горизонтальное наведение и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на неприятельские крейсера и новые английские броненосцы, которые оказались лежащими на параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов и был слышен свист снарядов, ложащихся впереди "Сисоя".

       Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта "Севастополя" целый ряд столбов воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт его начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, и в этом дыму вспыхивало пламя. Очевидно, сноп падающих снарядов, ложившийся раньше недолетами, дошел до "Севастополя" и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах "Очакову" и "Аскольду", уходивших полным ходом от японской колонны. Выстрелы были от неожиданности, но, к счастью, похоже промазали.

       В это время оказался вывод из строя нашей носовой 12" башни, у которой от сотрясений при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую.

       Появился первый раненый. Унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и, похоже, изрядно попало в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза. Кругом "Сисоя", а в особенности несколько впереди его, то и дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12" кормовых орудий, около башни которых я стоял.

       Вообще же, в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим наполовину открыто в 12" башне и управлявшим ею. Его вид действовал на меня очень успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам.

       Временами слышался стон, и кто-нибудь падал; его тащили вниз. Было еще несколько раненых, один с оторванной рукой, у другого вырвана икра, но тех сводили вниз. Вдруг я точно оступился: я в это время стоял на рострах, причем правая нога была поставлена на ящик из-под машинного масла. Я упал, но сейчас же вскочил: оказалось, что в этот ящик на излете ударил громадный осколок и вышиб из-под моей ноги. Осколок этот, еще горячий, торчал поблизости и дымился, врезавшись в доски палубного настила.

       Постояв еще 2-3 минуты, я спустился в 6" батарею поделиться впечатлением с лейтенантом Бушем, как вдруг судно сильно вздрогнуло в носовой части. А потом еще раз. Прибежал минный квартирмейстер и доложил, что один снаряд ударил в якорный клюз, разворотил его и сделал полуподводную пробоину, через которую начала хлестать вода. Другой снаряд ударил вблизи 1-й пробоины, убил двух человек, отбросил мичмана Шанявского и людей, которые были с ним и принимались за заделку пробоины.

       Больше немедля, я побежал в носовой отсек. Туда уже сбегались люди трюмно-пожарного дивизиона. В отсеке сейчас же ясна стала необходимость задраить отделение, что и было немедленно исполнено под руководством трюмного механика, который одновременно с этим приказал трюмным открыть спускной клапан носового отделении, чтобы соединить его с турбинной магистралью.

       Дальше я совершенно потерял счет времени, так как все время пришлось бегать и распоряжаться. Прибежал сверху минный механик Щетинин и радостным голосом сообщил мне, что недалеко от нас тонет "Идзумо", а с ростр, по указанию старшего офицера, погибающим японцам наши матросы сбросили два спасательных плота и круги. Это известие дошло, очевидно, и до находящейся внизу команды, так как лица сразу стали веселыми.

       Вдруг из кочегарки доложили, что потухло освещение: через пять минут была протащена летучая питательная проводка и освещение возобновилось. Вскоре у нас в 6" левом бомбовом погребе, возможно, что от упавших через трубу осколков, загорелись маты. Я прибежал к нему и застал уже там трюмного механика Кошевого и минного механика Щетинина, открывавших затопление погреба. Но совсем затопить погреб не пришлось, так как не растерявшиеся его хозяева, не выходя из погреба, затушили пожар водою, отчего трюмный механик снова закрыл кран затопления. Погреб был затоплен только фута на три. Кошевой спустился вниз, дабы правильно организовать откачку.

       Через некоторое время мне доложили, что в батарейной палубе, попавшим через амбразуру снарядом, разбита помещенная там динамо-машина, работавшая да горизонтальную наводку 6" пушек. Приказав немедленно переключить магистраль горизонтального наведения на нижнюю носовую динамо-машину, я побежал в батарею и увидел, что у динамо-машины разбит коллектор и исковеркана одна из стенок выгородки, в которой динамо стояла. Минер и минные машинисты оказались целыми. В батарее по-прежнему шла работа, неустанно громыхали орудия. Сверху тоже доносилась бойкая стрельба наших вновь установленных в Кронштадте шестидюймовок.

       Отправив минного механика Щетинина и гидравлического Еременко укреплять упором главную носовую переборку, я побежал выключать носовую часть магистрали освещения, так как освещение начало по всему броненосцу тускнеть и грозило совсем потухнуть из-за сообщения в носовом отсеке, в котором переборка носового отделения не выдержала и вода начала заполнять весь отсек до главной носовой переборки.

       Выключив носовую часть магистрали, отчего освещение снова загорелось полным блеском, я только что хотел идти на носовую станцию динамо-машин, как услышал через трап сильный взрыв в батарее и через минуту увидел спускавшихся по трапу лейтенанта Буша с черным от ожога лицом, ведшего под руку стонавшею мичмана Всеволожского, у которого лицо, шея были черного цвета, тужурка обгоревшая. За ними вели еще двух раненых.

       Не успели встретившие раненых доктора с санитарами взять их, как в жилую палубу повалил густой удушливый желтый дым пикриновой кислоты, который не давал возможности дышать – открываешь рот, хочешь вздохнуть и чувствуешь, что нет воздуха, а только какая-то горечь лезет в горло. Дым в момент заволок вою палубу, так что ничего не стало видно; полная почти тьма.

       Все находящиеся на палубе бросились спасаться. Люди бежали, толкая и спотыкаясь друг на друга в паническом страхе; слышались крики и вопли. Кто-то отбросил меня в сторону так, что я чуть-чуть не упал. Задыхаясь от дыма пикриновой кислоты, я сунул себе в рот свой мокрый носовой платок и ощупью начал пробираться к трапу носового подбашенного отделения, около которого я находился. Найдя трап, я скатился по нему вниз и тут только имел возможность вздохнуть, так как удушающего дыма не было.

       Отдышавшись, я, намочив сильно платок в воде и успокоив находящихся здесь у динамо-машины людей, взяв платок в рот, опять поднялся по трапу и бегом побежал но палубе, в которой дым как будто немного рассеялся, так как выбежавшая наверх команда догадалась открыть броневые люки на верхней палубе. Поднявшись в верхнее отделение, я крикнул собравшейся здесь кучке команды идти вниз, в жилую палубу и выносить немедленно оставшихся там раненых и задохшихся от газов людей.

       Не ожидая исполнения приказания от всей кучки, с первыми бросившимися на зов людьми, я и кто-то из механиков спустились в палубу, в которой уже было возможно дышать, хотя дым не вышел еще весь. Мы начали вытаскивать в кормовое отделение лежащих без чувств. Около задраенной двери в носовой отсек мы нашли целую кучу: оба доктора, оба фельдшера, мичман Всеволожский и человек двенадцать команды лежала грудой, выскочившие, по-видимому, из операционного пункта и из-за дыма и тьмы взявшие неправильное направление. Вместо того, чтобы бежать в корму, к кормовым выходам на палубу, – они бросились к задраенной двери главной носовой переборки и задохнулись от газов.

       Кроме этой груды людей по разным местам палубы лежали одиночные угоревшие люди и среди них лейтенант Овандер, который только что спустился в палубу из боевой рубки, будучи послан зачем-то вниз командиром. Наблюдение за выносом задохшихся людей окончить мне не удалось, так как была пробита пожарная тревога, и я побежал на свое место по ней, – на ют, приказав баталеру и нескольким членам команды окончить вынос раненых.

       Пробегая по жилой палубе, я был остановлен выглянувшим из шахты кочегарным механиком Груятским, который просил меня прислать хоть несколько человек в носовую кочегарку подсменить на короткое время кочегаров, которые тоже сильно наглотались газов пикриновой кислоты, проникших в кочегарку по шахтам экстренных выходов. Пришлось остановиться и, хватая за шиворот первых встречных нижних чинов трюмно-пожарного дивизиона, посылать их в кочегарку. Поднявшись по трапу в верхнее офицерское отделение, я увидел столб пламени, с силой вырывавшийся через дверь в заднем траверсе из 6" батареи.

       Так как трап на верхнюю палубу находился около двери, то выход по этому трапу наверх был отрезан огнем. Однако это не помешало нескольким обезумевшим нижним чинам, выбегая из жилой палубы, устремляться наверх именно по этому трапу, сильно обжигаясь при этом. То же проделал и флагманский механик полковник Обнорский, который потерял при этом бороду и усы.

       Я выскочил на палубу по другому трапу, выходящему сзади 12" башни, на левый борт. Очутившись па палубе, я увидел целую кучку людей на юте, которые прижимались к правой стороне башни, стараясь укрыться от свистящих в воздухе осколков снарядов, падавших в воду у левого борта. Шланги уже тащили к двери траверса, и я направил струю в бьющее из двери пламя. В этом месте, сразу перед дверью в 6" батарею, находился рундук с брезентами, и, по-видимому, струя и попала на него, так как огонь из двери скоро перестал бить, а вместо того повалил оттуда густой едкий дым, не позволявший людям со шлангом пройти через дверь в батарею, в боковые коридорчики около машинного кожуха, через которые можно было дальше пройти и в самую батарею. Прибежал откуда-то наш старший офицер и пытался сам со шлангом проникнуть в батарею, но едва выбрался оттуда, совершенно задохшись от дыма.

       Пришлось некоторое время стоять в бездействии и ждать пока пожар уменьшится сам по себе, и я опять вышел на ют и снова стал около башни. Хотя картина была и величественна, но в тот момент на меня не произвела никакого впечатления, кроме чувства отчего-то обиды. Середина "Сисоя" горела, над нею подымался густой дым, а из амбразур 6" орудий били языки пламени. Из 4-х щитовых шестидюймовок наверху батареи стреляла только одна. На рострах, судя по густому дыму, тоже что-то горело. С правого борта подымались столбы воды от падающих снарядов, слышался высокий звон их разрыва, а над ютом, со звонким свистом летели осколки, временами оканчивая свой полет ударами в наши надстройки со звуком, что бьют во что-то пустое.

       Почти одновременно с попаданием в батарею, крупный снаряд ударил в броню барбета кормовой башни. Пробить броню ему не удалось, но так как угол брони был очень слабо подкреплен, и броневая плита не упиралась в палубу, а чуточку не доходила до нее, то угол брони и отогнулся внутрь, образовав небольшую треугольную щель. Сквозь которую внутрь барбета проникли газы и масса осколков. В жилой палубе, как раз недалеко, в это время стояло, примостившись к башне, 12 матросов, отделавшихся одним только испугом.

       Осколки снаряда, проникнувшие внутрь, ударились об небронированную подачную трубу башни, разбили все реле, реостаты и прочие приборы, тут расположенные, и без силы упали на палубу. По счастью, зарядники в это время опускались в погреб пустыми, иначе не миновать пожара, а то и взрыва пороха. Достали запасные приборы и тотчас же приступили к исправлению повреждений, и через полчаса башня уже свободно вращалась, а пробоина была заделана позже листом стали.

       Но пока наш "Сисой" остался почти без артиллерии.

Глава 4. Сквозь сжатые до крови зубы...

       28 декабря 1904 года. Желтое море.

       С затаенным чувством торжества, заметив, что русский флот не только не следует за ним, но в относительном беспорядке продолжает пока движение к югу, адмирал Того через десять минут одним резким маневром превратил отход своих отрядов в решительную атаку. Его целью стали уходящие от русской линии на северо-запад «Россия» и прикрывающий ее «Рюрик», а так же дымящие на горизонте за ними транспорты конвоя.

       "Жертвы принесены. Но скоро мы посчитаемся за все, уважаемый господин контр-адмирал Руднев. И за "Токиву", и за "Ивате", и за "Асаму", и за "Такасаго". И за тринадцатое октября тоже посчитаемся. Сейчас вы будете платить мне по всем счетам..." На лице адмирала Того светилась таинственная улыбка, не выданная ни губами, ни выражением глаз, но о которой знал весь флот. Если Того так улыбается, значит он "поймал победу"...

       ****

       Руднев на «Громобое» принял японский поворот «все вдруг» от колонны русских броненосцев за выход из боя. Что и не удивительно после потери за каких-то полчаса двух судов линии и при практически обреченном третьем. Конечно, это была победа, но совсем не та, что сегодня нужна! Это вновь нудные военные будни, это новая драка с Того, но уже со всем его англо-латиноамериканским приплодом, это, наконец, возможное выступление Англии, что может сделать «эту» реальность даже пострашнее его – «карпышевской».

       Однако размышления над последствиями бегства Того вскоре уступили место удивлению и даже раздражению: с "Трех Святитей" пока не поступало никаких приказаний относительно дальнейшего образа действий. В конце концов, преследовать отрывающегося противника необходимо.

       Руднев прижал к глазам бинокль, вглядываясь в очертания дымящегося флагмана, и отрывисто приказал:

       – Вызовите "Святители" по телеграфу: "Прошу разрешения преследовать"!

       Прибежавший через пару минут лейтенант Егорьев озабоченно доложил:

       – Ваше превосходительство, не отвечает флагман! И "Петропавловск" не отвечает.

       – Продолжайте вызывать!

       – Смотрите! Всеволод Федорович, они семафорят что-то на "Сисой" и "Победу". Но за дымом не разобрать... Хотя, подождите... Разобрал только "Адмирал"... И наш позывной. Похоже, дело не ахти...

       – Господи... Нет, не может быть!

       – Господа! Срочно! Телеграмма с "Осляби": "Вице-адмирал Чухнин передает командование контр-адмиралу Рудневу"!

       – Ну, как же! Как же я не понял сразу...

       К повороту! Поотрядно, все вдруг, 16 румбов на правый борт! Григоровичу принять командование отрядом броненосцев...

       Петрович затравленно проклинал про себя всех и вся. И себя в особенности. До подхода Макарова было в лучшем случае около полутора – двух часов, да и то, если не произойдет ошибки в счислении или чего другого экстраординарного. Господи, как же верно подметил тогда Степан Осипович, что все решат, возможно, не часы, а даже минуты... А он, Руднев, почти десять минут не мог осознать, что с Григорием Павловичем что-то не так... Он никогда не потерял бы столько времени!

       Но шанс захлопнуть мышеловку пока еще есть. Похоже, что японцы идут узлов четырнадцать, или даже меньше. Руднев отдал приказ покалеченной "России" и прикрывающему ее "Рюрику" следовать на соединение с конвоем, ибо в погоне за Того толку от нее уже не было. И отправил штурманов рассчитать для Макарова кратчайший путь перехвата отходящих на Сасебо отрядов Того и Камимуры. Своим же трем крейсерам и Небогатову было приказано полным ходом преследовать правое крыло японской колонны, с целью добить тянущегося за своими "Фусо".

       Броненосцам Григоровича и Небогатова уже спешно набирался сигнал об общей погоне, как вдруг крик ворвавшегося в штурманскую рубку лейтенанта Руденского разом перечеркнул все эти расчеты.

       – Ваше превосходительство, Всеволод Федорович! Японцы увеличили ход и ворочают "вдруг" влево. Все... К нам уже почти кормой встали!

       – Что!? Отставить сигнал Григоровичу и Небогатову! – заорал Руднев, кинувшись на мостик. "Что, что он делает? Ах, ты... Ну, гнида узкоглазая!!! Нае...ал, урод хитрожопый..." В висках колотилось. Горячая, душная волна затопила сознание. Петровичу было стыдно. И жутко. За десять минут его провели как мальчишку. "Почти что "киндер-мат"...

       И ведь узлов шестнадцать уже побежал! Неужели еще и пипец транспортам!? Он ведь не знает, что за горизонтом Макаров... Для него главное транспорта, а нас он с хвоста чисто сбросил... Надо его задержать до трампов, чтобы не перебил их и не удрал до подхода комфлота... Ну, думай! Думай быстрее, адмирал х...ев, мать твою"...

       – Григоровичу и Небогатову: следовать к транспортам! Грамматчикову, "России", "Рюрику", "Новику" и "Мономаху" – телеграфом: прикрыть тихоходные транспорта с зюйд-зюйд-веста, ожидается атака главных сил противника! Великому князю – отходить с большими крейсерами-лайнерами на зюйд полным ходом...

       "Сейчас он убьет "Россию" с "Рюриком". Затем бронепалубников разгонит... Видимость приличная, подойти не даст. Раскатает. У "новиков" есть шансик. Но о-о-очень маленький. Григоровичу уже никуда не успеть. Узлов двенадцать, на взгляд, идут. Все избиты. "Мономах" с "соколиками" – на десять минут. Господи, сделай так, чтобы Небогатов мог дать хотя бы узлов шестнадцать..."

       – С "Осляби", Всеволод Федорович...

       – Ну!

       – Адмирал Небогатов ранен. Командование отрядом принял командир "Осляби" капитан 1-го ранга Бэр. На его "Ослябе" одна пушка в кормовой башне. Передняя – накрылась гидравлика, и сейчас пытаются устранить заклинивание. На левом борту остались две 6 дюймов. На правом четыре. Скорость четырнадцать. "Победа" – цела носовая башня, приняла 2000 тонн воды. Кормой села на метр. Крен на левую 4 градуса. Машинное левого борта частично затоплено, откачивают. Машина в нем остановлена. Скорость – пока 11. "Пересвет" – скорость 14, башни ремонтируют, возможно носовую введут быстро. Сбита грот-мачта выше марса и фок-мачта целиком. Переднего мостика нет, в боевой рубке все перебито, перенесли управление в кормовую. Разрушена передняя труба. Бойсман погиб. В командование вступил старший артиллерист лейтенант Черкасов, старший офицер тоже убит... Вообще, убыль по штабу отряда и кораблю – четырнадцать человек офицеров... Повреждения по средней артиллерии – в строю пока четыре ствола, еще две шестидюймовки ремонтируют...

       – Ясно. Пока отвоевались... Приказ: "Ослябе" и "Пересвету" следовать к "России" и "Рюрику" максимальным ходом. "Победе" по способности вступить в кильватер Григоровичу. А мы атакуем хвост японской линии. За ними, Николай Дмитриевич! Для начала добьем подранка, а там поглядим. Передайте Степану Осиповичу наши координаты и общую ситуацию. Место, курс и скорость Того. Если они не успеют, то через час японцы начнут топить транспорта.

       С Богом! Да, и прикажите Беляеву на "Кореец" – пусть носовая башня работает не по "Фусо", а по концевому в колонне Того. Они до него еще вполне должны доставать, может притормозят хоть "Асахи" два наших орелика...

       – И еще, Всеволод Федорович... С "Петропавловска" отсемафорили, что могут держать отрядом двенадцать узлов...

       ****

       Шестой боевой отряд, состоящий из относительно старых бронепалубных крейсеров, и уже дважды не рискнувший попытать счастья с транспортами при виде кораблей Грамматчикова, шел в трех милях по правому траверсу искалеченного броненосца «Фусо».

       Командир отряда контр-адмирал Того-младший, рассматривая происходящее вокруг него сражение в бинокль, только что осознал, что три русских броненосных крейсера, густо дымящих на левой раковине, полным ходом направляются сюда, чтобы добить поврежденный броненосец. Бывший флагман Камимуры явно отставал от уходящей на северо-запад колонны японских главных сил, склоняясь к осту.

       Шестой отряд пока еще может спокойно оторваться от русских, ведь по большому счету, он то им вовсе не нужен...

       А если представить себе бой с этим наглым русским трио? Почти линкорное бронирование русских не по зубам среднему калибру мелких крейсеров японцев. А вот одного русского восьмидюймового снаряда вполне может хватить любому японскому крейсеру для потери хода. Останутся торпеды, но шанс на успешное попадание в маневрирующего на большой дистанции противника со стоящего и тонущего корабля ничтожен. И все закончится быстро и кроваво... Поэтому пора уходить...

       Но все-таки есть три момента, над которыми стоило подумать. Первый. Там, куда сейчас спешат Того и Камимура – русские транспорты. Если их потопить, стратегическая инициатива снова в наших руках. Подойдут подкрепления, и флот вновь овладеет морем. А если эти три больших крейсера будут вскоре там, это серьезно осложнит командующему задачу. Второй. Сейчас, наплевав на нас, они идут убивать наш подбитый новейший броненосец, который ценнее для Империи, чем все наши крейсера вместе взятые. И, наконец, третий. Не пристало самураю спасаться самому, сдавая на убой своего боевого товарища, даже если своей гибелью ты отсрочишь его конец на пару десятков минут...

       Руднев, офицеры крейсера и штаба эскадры в абсолютном молчании смотрели на то, как четыре кораблика Того-младшего, развевая на мачтах огромные боевые флаги разворачиваются навстречу "Громобою", "Памяти Корейца" и "Витязю".

       – Господа офицеры! – очнулся, наконец, Руднев, – Прежде чем мы начнем, я прошу вас отдать честь этим героям, которые сейчас идут сражаться с нами. Пусть каждый из нас вспомнит их в ту минуту, когда нам, как офицерам, суждено будет делать выбор между жизнью и смертью...

       Руки офицеров вскинулись к козырькам фуражек. Краем глаза Руднев успел заметить, как приложили руки к бескозыркам матросы-сигнальщики. Они, эти простые русские парни, которым совсем не нужна была эта война, но которые знали, что начали ее "вероломные желтомазые обезьяны", и что их нужно обязательно побить, тоже прекрасно видели и понимали, что происходит сейчас, и что должно произойти за этим...

       – Итак, пока еще ничего не кончено! Все в рубку и открывайте огонь...

       Через пятнадцать минут после начала перестрелки на проходе русских больших крейсеров вслед за японской колонной, "Акицусима" потерял затопленным второе котельное отделение, половину орудий и не мог дать ход более десяти узлов. Как будто глумясь над беспомощностью японских снарядов, "Гробомой" прошел в пяти кабельтовых от обреченного корабля, и парой залпов в упор добил его. "Акмцусима" до последнего отбивался из единственного уцелевшего носового орудия, но его снаряды, как казалось японцам, бессильно лопались на толстой бортовой броне "Громобоя". Однако приказ Руднева пройти в рубку оказался не напрасным. Один из японских снарядов взорвался на ее броне, а другой снес ограждение на правом крыле мостика. Его осколки посекли деревянный настил и выдрали три ступени трапа. "Витязь" еще раньше перенес огонь на следующую жертву – крейсер "Сума" продержался под русским огнем в общей сложности минут двадцать. До тех пор, пока в него, один за другим, не попали подряд три восьмидюймовых снаряда...

       Концевой крейсер японского отряда – "Акаси" не выдержал морального испытания от зрелища расстреливаемых собратьев. Итак прилично отставший, он заложил резкую циркуляцию на обратный курс, за что и получил "в благодарность" от русских всего два шестидюймовых "подарка". Один из которых, по счастью для кочегаров, не взорвался пробив карапас и пролетев всего в паре десятков сантиметров от паропроводов кормового котельного отделения...

       Яростнее всех сопротивлялся флагман Того-младшего "Нанива". Она попыталась решительно сблизиться с "Громобоем" для минной атаки, чем даже вынудила русские корабли несколько отвернуть к западу. Но за пять минут до отдачи приказа об отвороте, канонирам "Громобоя" удалось всадить ей шестидюймовый снаряд в боевую рубку. Пробив три дюйма старой сталежелезной брони, снаряд разорвался в замкнутом пространстве, нашинковав все приборы управления и большинство находящихся в рубке людей. Неуправляемый крейсер катился в сторону русских в плавной левой циркуляции. Раненых и контуженых, включая адмирала и командира, вынесли на палубу, а в рубке старший офицер пытался восстановить управление. Но пока его приказ о повороте на курс, способный дать крейсеру шанс для торпедной атаки концевого в русской колонне "Витязя", ногами вестового бежал до румпельного отделения, он стал совершенно неактуален.

       Пристрелявшись, русские крейсера засыпали "Наниву" смертоносным металлом. 203-х миллиметровый снаряд продрался через полупустую угольную яму правого борта, прошил скос бронепалубы и сдетонировал внутри котельного отделения старого крейсера, разнеся три из шести его котлов и перебив главную паровую магистраль. Еще пара шестидюймовых попаданий усугубили ситуацию, вызвав затопление угольных ям того же борта. Двадцать лет назад, в момент ввода в строй "Нанива" была сильнейшим бронепалубным крейсером мира. Сейчас она, окутанная вырвавшимся на свободу из котлов паром, беспомощно качалась на волнах без хода, оседая в воду и медленно заваливаясь на правый борт. Однако борьба за живучесть продолжалась. Аварийные партии творили чудеса...

       Вскоре старшему офицеру доложили: ход можно будет дать через четверть часа. Затоплены котельное отделение номер один и две угольных ямы правого борта, но крен удалось стабилизировать на уровне 12 градусов. Запас плавучести оценивается младшим механиком, старший навечно остался в котельном отделении номер один, в тридцать процентов.

       – Огонь по "Громобою" из всех стволов! Целиться лучше! – оценив повреждения как очень серьезные, но пока не смертельные, вступивший в командование старший офицер Хироши Судзуки решил продолжать бой. Его редкий, но прицельный огонь вывел из строя на флагмане Руднева две шестидюймовки, причем один из расчетов погиб весь. Еще два снаряда взорвались в районе мостика русского корабля.

       Но чудес не бывает, и по прошествии тех самых пятнадцати минут, так и не дав ход, с выбитой артиллерией и обломанной фок-мачтой, "Нанива" затонула под беглым огнем двух русских кораблей, погрузившись кормой вперед. Над морем еще какое-то время торчал таранный форштевень уходящего в историю самого знаменитого эльсвикского крейсера, на который карабкались уцелевшие моряки. С "Витязя", проходившего мимо, им сбрасывали что-то из спасательных средств...

       Опередивший "Громобоя", и идущий несколько поодаль от двух других крейсеров "Память Корейца", не сумел поучаствовать в этой быстротечной разборке всерьез. Помешал "Фусо" – он тянулся за строем колонны японцев, все больше склоняясь к осту, и беспорядочно вилял с разбитым рулем. Однако неустойчивость на курсе не мешала его артиллеристам вести довольно точный огонь по догоняющим русским крейсерам. Особенно доставалось от него сейчас именно "Корейцу", и тот старался не оставаться в долгу.

       Вообще, на противостоянии этой пары, сначала заочном, а потом и реальном, стоит остановиться подробнее. В конце 19-го века самая "горячая" холодная война и гонка вооружений шла между Чили и Аргентиной. Пару раз противостояние на море уже переходило в горячую фазу, и на рубеже веков обе стороны активно строили флоты для новой войны. Узнав, что Аргентина заказала в Италии пару броненосных крейсеров типа "Гарибальди", Чили поспешила с заказом к законодателю мировых морских мод – к Британии. И, как обычно, британские инженеры не подкачали. Скажем больше, они превзошли сами себя, за что и поплатились.

       Когда адмиралы в Аргентине узнали, ЧТО строится на верфях для их противника, они впали в состояние "тихой паники". Выкупать у Италии пару уже готовых крейсеров не было никакого смысла. Даже ОДИН "броненосец второго класса" Чилийского флота при встрече почти неминуемо топил их обоих, как кутят. Его средний калибр, семь орудий калибра 190 миллиметров на КАЖДЫЙ борт, был почти равноценен главному калибру обоих "Гарибальдей" – шесть восьмидюймовок (для лентяев и несведущих – 203 мм) и одно орудие в 10 дюймов. Для противодействия же четырнадцати шестидюймовкам итальянцев, оставался главный калибр британца – четыре новейших орудия в десять дюймов, с увеличенной начальной скоростью снаряда. А высокая скорость снаряда – это и более высокая дальность, и лучшая точность огня... При этом британец был быстрее, да еще и лучше бронирован. Он мог просто расстреливать оба корабля противника с дистанции, с которой его четырем орудиям могло ответить только одно, а у детищ итальянского кораблестроения не было бы даже шанса сблизиться. Даже бой двух "итальянцев" против одного британского корабля был почти наверняка проигрышным. При встрече же "пара на пару" экипажам аргентинцев можно было сразу запевать "Аве мария", и открывать кингстоны.

       У политиков обоих государств хватило мудрости сесть за стол переговоров, выплатить фирмам строителям неустойку, и обоюдно отказаться от покупки кораблей. Больше трения между Аргентиной и Чили до войны не доходили. Увы, примеры подобной государственной мудрости можно в истории человечества пересчитать по пальцам, не снимая ботинок...