Текст книги "Мауи и Пеле держащие мир"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 81 страниц)
– Это моя смежная специальность, – невозмутимо ответил Бокасса.
– Ну, классно! Слушай, а двигай после войны к нам в партнерство? Тебе равная доля с Гиеной и со мной. Только не говори «нет». Подумай, обсуди это со своим Атманом…
– С кем – с кем? – спросил мичман Хэнегист.
– Со своим Абсолютным Эго, – пояснил для него Бокасса, и ответил Форниту, – Мысль интересная, но давай, сначала выиграем войну. А в данный момент хотелось бы как-то добраться до военного применения чакроплана. Типа, это наша работа.
– Тогда, – сказал Форнит, – поговорим про силунат, интерметаллический силицид натрия.
– При чем тут силицид натрия? – удивился Кмет.
– При том, что чакраплан из него сделан.
– Хэй! Форнит! Ты говорил, что он сделан из листов картона или пенопласта.
– Да. Из пенопласта была первая инкарнация чакраплана, а вторая – из силуната, сплава кремния и натрия. Отличный материал, и сырье для него есть под боком. Берем соль из морской воды, делаем электролиз расплава, получаем натрий. Смешиваем этот натрий с обычным песком, и нагреваем в электрической печке без доступа воздуха. Получается твердая безводная щелочь и расплавленный силунат. Дальше заливаем силунат в форму, штампуем, и получаем бублик-чакру. По свойствам силунат похож на силумин, только вместо алюминия – натрий. Одна часть кремния, девять частей натрия.
– Хе-хе… – протянул Рглар, – …А что, если на этот бублик попадет вода?
– Это учтено. Мы приклеиваем движок, элевоны, сервоприводы и радио, а потом сразу покрываем бублик застывающим пальмовым маслом. И он лежит, готовый к полету.
– Хе-хе… А если защитный слой где-то случайно сотрется, то спасайся кто может?
– Почему, Рглар? – спросил Кмет.
– Вспомни химию, коллега, вода и натрий, ну?
– Ну, я помню. Загорится и взорвется. Но, может в сплаве с кремнием, оно не так…
– Именно так, и даже еще хуже, – сообщил Форнит, – в этом-то и фишка!
Возникла пауза, потом Бокасса поинтересовался.
– Силунатовый чакроплан это разновидность ночного говновоза, я угадал?
– Нет, это не разновидность, – гордо ответил Форнит, – это ночной супер-говновоз. На полевых тестах, при попадании чакраплана в баржу-мишень, осколки бублика, общей массой два килограмма, разлетались на 20 метров по палубе, создавая очаги горения с температурой 2200 градусов по Цельсию.
– Стальные листы палубы прожигало? – со знанием дела спросил мичман Хенгист.
– А то ж, – подтвердил Форнит.
– ОК! – Хенгист потер руки, – И кому мы устроим случайности, неизбежные на море?
– Я посмотрел задание, – ответил ему Бокасса, – Наша цель: все транспортные корабли, направляющиеся в порт Апра, Гуам, или выходящие из него.
– Что, вообще все? – недоверчиво спросил мичман.
– Все, что может гореть, должно гореть, – ответил флит-лейтенант, – так в задании.
Тут Форинит приложил палец к губам, и помахал ладонью около уха, явно призывая остальных прислушаться. С дальнего края пирса доносилась позитивная американская песенка пилотов-бомбардировщиков 1942 года в исполнении Корвина.
Comin' in on a wing and a prayer
Comin' in on a wing and a prayer
Though there's one motor gone
We can still carry on
Comin' in on a wing and a prayer
What a show, what a fight, boys
We really hit our target for tonight…
Четверо слушателей подпевали. Да, слушателей теперь было уже не двое, а четверо. К девчонкам из взвода (мичману Либби и механику Пэппи) добавились два тинэйджера: мальчишка лет 15 и девчонка на пару лет моложе, типичные каролинские креолы.
– Это кто еще? – поинтересовался Рглар.
– Племянник и племянница Норны, – ответил Форнит, – прикинь: они уничтожили B-2 «Spirit of Arkansas» при его лэндинге на Косраэ, и Норна попросила срочно их забрать, поскольку туда припрутся коммандос-янки с Кваджалейна. Сейчас уже приперлись…
– Что ты такое гонишь? – перебил глубоко изумленный Рглар, – Это же дети, блин!
– Инфо-ленту читай, напарник, – вмешался Бокасса, – все четко: при лэндинге, поперек полосы кто-то натянут трос от морского буксира, и B-2, зацепившись за трос, нырнул в пролив. Теперь доблестные морпехи США стоят там, любуются на его крыло, которое артистично торчит из воды, как super-fuck, и не знают, что делать с этим железом.
– Дети – цветы жизни… – глубокомысленно констатировал мичман Хенгист.
– Типа, да, – согласился Кмет, – вот, у штаб-кэпа Корвина настроение поднялось…
*36. Горячий привет с минувших войн
3 – 4 января 2 г.х. Соломоновы острова.
Острова Гуадалканал, Реннелл и Сан-Кристобаль образуют равносторонний треугольник со сторонами примерно по 200 км, отмечающий южный край архипелага Соломоновы острова. Реннелл, как бы, южная вершина треугольника, Гуадалканал – северная, а Сан-Кристобаль – восточная. У юго-западного берега большого (более 3000 кв. км.) острова Сан-Кристобаль, имеющего население всего около десяти тысяч, расположен маленький остров Марау, почти полуостров, отделенный от основной суши каналом шириной 400 метров.
В ту ночь, когда один (маленький) особый взвод инженерного центра «Creatori» общался и слушал песни под банджо на пирсе у берега лагуны атолла Волеаи в середине архипелага Каролинские острова, другой (большой) взвод, отпочковавшийся, согласно решению штаба Народного флота, занимал позицию на западном пляже острова Марау.
Со своей стороны, АУГ-15 Тихоокеанского флота США занимала следующие позиции:
* На северном берегу Гуадалканала универсальный десантный корабль «Уосп-Плюс» под прикрытием одного эсминца и одного фрегата, силами полка морской пехоты прочесывал Хониару (столицу Соломоновых островов) и ее окрестности. В этом деле их противником оказались только мухи. Миллиарды мух в виде черных жужжащих туч вились над сильно разложившимися трупами трех тысяч батаков и двух сотен французских инструкторов. За 4 недели, прошедшие после того, как интербригада Конвента в однодневной неравной битве разгромила батакское ополчение, никто тут ничего не убирал. Все лежало там, где упало.
* На островах Реннелл – большом восточном и маленьком западном – две роты разведки сосредоточенно искали танковый взвод Конвента, блокировавший австралийский спецназ в середине декабря. За день удалось обнаружить только один танк похожего размера, но, к сожалению не меганезийский, а японский, ржавеющий с 1943 года. При попытке, все-таки, обследовать эту боевую технику, американский сержант разведки подвергся атаке некого существа с множеством ног, и получил укус в кисть руки, в результате чего открылся счет боевых потерь: «один человек легко ранен диким ядовитым животным – многоножкой».
* Южнее Реннелла, в лагунах полупогруженных атоллов – Рифов Неизбежности, атомная субмарина класса «Вирджиния» искала супер-пушку и подводную базу Народного флота. Результаты поисков были пока неоднозначными. Обнаружена японская субмарина I-400, затопленная, вероятно в 1943 году, какие-то загадочные бетонные объекты на дне, и следы недавнего пребывания дайверов с техническими средствами. Делать выводы было рано. На исходе светового дня 3 января было принято решение продолжить поиски утром.
* Ядро эскадры АУГ-15: авианосец класса «Нимиц», флагманский ракетный крейсер класса «Тикондерога», и эскадренный снабжающий супер-транспорт класса «Мариполо», занимали позицию в середине оперативного поля, недалеко от геометрического центра треугольника Гуадалканал – Реннелл – Сан-Кристобаль, в 80 км юго-западнее маленького острова Марау. Ирония судьбы такова, что именно эта группа постоянно находилось в визуальном контакте с противником, но… Этот противник был недосягаем. Он висел в 25 км над уровнем океана и представлял собой 20-метровый воздушный шарик, а точнее – сферический стратосферный беспилотный дирижабль. При всем обилии средств ПВО (самолеты, автоматические пушки, зенитные ракеты) все они были рассчитаны для целей на высоте до 18300 метров. Между их «потолком» и позицией дирижабля была мертвая зона почти 7 км. Это нервировало…
* * *
2-звездочный командующий АУГ-15, рэар-адмирал Проспер Кэмерон, еще сравнительно молодой для этого звания (всего 52 года) мечтал о скором получении третьей звездочки. В американском флоте есть неписаная традиция: кто успешно командовал эскадрой в боевых условиях, тот по возвращении, поднимается на следующую ступень в пирамиде рангов. Но, масштабная миротворческая операция «Горизонт надежды» шла вкривь и вкось. Правда, на Западном направлении (которым командовал рэар-адмирал Кэмерон) график выполнялся, и серьезных проблем не было. Но вражеский дирижабль, висящий на недосягаемой высоте, как будто намекал: «проблемы непременно будут!». Сейчас, ночью, этот дирижабль можно было увидеть только через IR-бинокль, но трансляция с него была доступна по обычному радио.
Дирижабль был не игрушкой, а вражеским радио-транслятором, инструментом пропаганды – прессинга non-stop. Он передавал американские песни Второй мировой войны, работая в широком спектре частот. Дежурные в радиорубках кораблей АУГ-15 вынуждены были это слушать, и настроение в экипажах с каждым часом становилось все тревожнее…
Проспер Кэмерон опустил IR-бинокль, помассировал шею, занывшую от нескольких минут неподвижности при запрокинутой голове, и повернулся к дежурному уорент-офицеру.
– Что нового, Дэйв?
– Плохо дело, сэр. Вот что нези еще придумали: включили запись радио Гавайи 1942 года, с фронтовыми новостями, со всеми делами. Ребята не знают, что думать, сэр. Будто провал во времени, сэр.
– А что говорят в столовой? – спросил рэар-адмирал.
– Разное говорят, сэр. Про это радио. Про гавайскую чуму. Про социальное страхование.
– Про социальное страхование?
– Да, сэр. Говорят, с американскими финансами что-то не так, и если кто-то из наших здесь получит серьезное ранение, то вопрос: будут ли у него страховые выплаты?
– Сто чертей! Что за чушь, Дэйв!?
– Не знаю, сэр. Может, и чушь. Но лейтенант Трейкис получил E-mail от жены, она пишет: ипотечный банк требует задним числом за декабрь дополнительных выплат за дом, сэр.
– Уроды… – буркнул Кэмерон.
– А еще, сэр, – продолжил Дэйв, – говорят, в Народном флоте для раненых солдат никаких лимитов на расходы по лечению. Одному их парню, чтобы спасти глаза, выписали особую медицинскую группу из Японии, вместе с оборудованием. Услуга стоила больше миллиона баксов, зато парень будет видеть. А, допустим, в нашем случае, как бы это сказать, сэр…
– Кто это говорит, Дэйв?
– Не знаю, сэр. Так, мельком услышал.
– Понятно… – произнес рэар-адмирал, который и вопрос-то задал для проформы. Ясно, что уорент-офицер, как и полагается хорошему моряку, не заложит никого из своих.
* * *
На пляже острова Марау (на скрытной позиции меганезийского особого взвода) не слышали произошедший разговор, но довольно отчетливо наблюдали через видео-камеру дрона. Нет, конечно, не того стратосферного дрона – сфероплана, а миниатюрного дрона, который висел примерно в ста метрах от флагманского крейсера, и передавал сигнал через сфероплан. Этот постоянно идущий сигнал, казалось бы, должен был быть обнаружен американской службой радиоперехвата, но… Он шел на фоне трансляции военных песен (о которых речь шла выше), поэтому просто терялся среди множества волн радио-эха…
Лейтенант-инженер Эпифани Биконсфилд постучала пальцем по экрану ноутбука.
– Нервничает рэар-адмирал.
– Ага, – согласился Наллэ Шуанг, очень молодой сержант-пилот humi, – А скажи, Пиф, какая проблема у капитана Скорцени? Он что, еще не уравновесился после Новой Каледонии?
– Откуда вывод, что он не уравновесился? – спросила она.
– Оттуда, что он сидит в кабине «Hopi», надев Т-лорнет, и тренируется на имитаторе. Я знаю, почему Юси и Тэрэ не уравновесились. У них двое друзей погибли, и один тяжело ранен. А почему Скорцени вот так? Он командовал первым десантно-планерным звеном, и у него нет невосполнимых потерь. Только трое легко раненых. Он отлично все сделал, так, Пиф?
Она кивнула и отвернулась от экрана ноутбука, чтобы глаза адаптировались к минимальному освещению. Хотя позиция взвода была скрытной, на ней были люминесцентные фонарики, неотличимые издалека от скоплений светлячков. Это не демаскирует позицию, но позволяет обходиться без ноктовизора. Подождав, пока глаза привыкнут к этим условиям лейтенант-инженер Эпифани Биконсфилд посмотрела в сторону поляны, где стояла авиа-техника. Пять автожиров «Hopi» и три штурмовика «Крабоид». На 4-метровом панцире одного «Крабоида», будто на большом надувном матраце, устроились два креола-тинэйджера: девушка и парень, капралы-пилоты Юси и Тэрэ. Они лежали рядом, заложив ладони под затылок, и смотрели в черное небо, украшенное яркими искорками звезд. А в кабине автожира сидел Хелм фон Зейл (прозвище – Скорцени), капитан самообороны Германского Самоа, в очках телеуправления, и выполнял какую-то имитационную боевую задачу в режиме 3D-игры.
– Ну, не знаю. Скорцени не произвел на меня впечатления нежного и ранимого персонажа.
– Вот и я о том же, – сказал сержант-пилот, – значит, что-то с ним случилось.
– Спросим у Скира? – предложила Пиф.
– Почему у него? Он же не самоанский германец, а австралийский.
– Но, все-таки германец, – ответила лейтенант-инженер, – мне кажется, это важно.
– ОК, – Наллэ кивнул, – я у него спрошу, когда команда закончит с «черепахами».
В полста метрах от берега, разношерстная команда при помощи электрической лебедки спускала на воду (точнее под воду) некие объекты, отдаленно похожие на двухметровых черепах. «Черепахи» были тяжелыми, а обращение с ними требовало аккуратности. Работу выполняли восемь персон. Пять этнических полинезийцев во главе с лейтенантом-коммандос, королем Фуопалеле. Два креола (первый – некрупный, полноватый, добродушный на вид, а второй – мощный, похожий на неандертальца) саперы мичман Зебра и капрал Экзо. Еще один, последний участник – этнический германец, светловолосый и сероглазый, а по телосложению похожий на спортсмена-скалолаза – Скир фон Вюрт, капитан-лейтенант INFORFI.
Когда четыре мини-субмарины – робота ушли в поход, который должен был занять 16 часов, команда, выполнявшая запуск, разбрелась на группы по интересам. Пользуясь этим, Наллэ Шуанг легко поймал Скира фон Вюрта (приманив его на новый сорт кукурузных сигарилл). Псевдо-табачные изделия были раскурены, и под их дымок, в компании на троих был разлит котелок крепкого кофе. Тут-то лейтенант-инженер Пиф Биконсфилд и задала вопрос.
– Скир, скажи, а кэп Хелм фон Зейл в порядке?
– Какое там, – капитан-лейтенант фон Вюрт махнул рукой, – ему только сегодня сообщили.
– Сообщили что? – спросила Пиф.
– Сообщили, что его семья в Лотофаго погибла 31 декабря. Вероятно, случайное попадание американской бомбы. Вряд ли янки специально бомбили это ранчо.
– E joder… – тихо произнес сержант-пилот Шуанг, а Скир фон Вюрт продолжил:
– Майор Фойш убедил курфюрста Мюллера не сообщать Хелму, пока это не подтвердится, а сегодня уже точно известно: и старики, и фрау фон Зейл, и дети были в усадьбе ранчо, когда прилетела та бомба. Фрау фон Зейл приготовила индейку. Новый год, все-таки…
Возникла пауза. Наллэ Шуанг сосредоточенно стряхнул пепел с самокрутки.
– Скир, а сколько детей было у фон Зейла?
– Двое мальчишек. Старший уже пошел в школу. Я не очень в курсе семейной жизни Хелма. Только слышал, что семья была своеобразная. Его фрау настоящая фермерша, такая простая, жизнерадостная, двери в доме нараспашку, любой праздник – для всех соседей. Как-то так.
– Херово получилось, – констатировала Пиф.
– Херово, – подтвердил капитан-лейтенант разведки, и стал хлебать горячий кофе.
– Скир, – снова окликнул Шуанг, – а что за тренинг он отрабатывает в кабине на имитаторе?
– Заход на БДК «Уосп-плюс», – нехотя сказал фон Вюрт, глотнул еще кофе, и пояснил, – при успешных действиях «Черепах», у противника случится временная дезорганизация. Фрегат и эсминец на рейде Хониары отвлекутся, и на самом БДК будет бардак. С дрона видно, что на палубе БДК выложены контейнеры с боеприпасами. Одно хорошее попадание, и allez. Если провести одиночный авиа-рейд через горы Гуадалканала, двигаясь в складках местности, то вероятность успеха достаточно велика. Можно попробовать.
– План полное говно, – твердо возразил Шуанг, – конечно, если на БДК дежурные ПВО будут считать звезды вместо того, чтобы следить за мониторами, то Скорцени на легком автожире подкрадется, и стрельнет. Но назад ему не уйти. Его растерзают зенитки фрегата и эсминца.
– Да, сержант-пилот. Так и получается на имитаторе. Вероятно, Хелма это устраивает.
– E joder! Зачем играть в камикадзе?! Если «Черепахи» отработают, то мы и так выиграем!
– Наллэ… – капитан-лейтенант вздохнул, – …Не объясняй это мне. Объясни ему.
– ОК, я пойду и объясню, – сказал молодой сержант-пилот, ставя кружку на циновку.
– Извини, Наллэ, но я сомневаюсь, что Хелм будет тебя слушать.
– Конечно, меня он слушать не будет, – спокойно ответил Шуанг, – но тут есть не только я.
* * *
Скир фон Вюрт проследил его путь и многозначительно поднял палец к небу.
– Вот она, практическая психология, которую проходят в школе в сообществе humi. Смотри: мальчишке еще неполных 18 лет, но он уже точно знает, как решать эту задачу. Он пошел к единственному человеку, которого Хелм будет слушать в такой момент по такому поводу.
– М-м… – Пиф пригляделась, – …Он идет к королю Фуо Татокиа, верно?
– Ага, – фон Вюрт кивнул, – он идет к ariki атолла Номуавау, к вождю из палеолита.
– Все-таки, скорее, из мезолита, – педантично поправила лейтенант-инженер.
– Да, Пиф. Просто, не все знают, что между палеолитом и неолитом был мезолит…
– Я знаю, прикинь? Так что не надо адаптировать рассказ к уровню бюргера.
– Ого! Если ты эксперт, то, может, мне не объяснять дальше?
Эпифани выразительно подняла ладони к ушам.
– Объясняй, Скир. Я ведь только инженер-практик, а в гуманитарных вопросах я теоретик-энциклопедист. Кроме камасутры. В камасутре я практический гений. Но мы не об этом.
– Ясно. Тогда объясняю. Наллэ идет к вождю мезолитического племени, для которого ранняя смерть представляется обычной трагедией. Это звучит странно, ты согласна?
– Да, пожалуй, – ответила она, – для современного человека трагедия не может быть обычной. Трагедия интуитивно понимается, как довольно редкое и крайне серьезное несчастье.
– Вот-вот, – австрало-германец снова кивнул, – а для мезолитического племени такие трагедии обычны. Там люди гибнут от несчастных случаев гораздо чаще, чем от старости, и западные этнографы часто пишут, что первобытные люди равнодушны к смерти близких. В некоторых палеолитических племенах континентального Папуа это так. Но на атоллах, племена в другой исторической фазе, в фазе мезолита, и каждый человек там воспринимается как… Э…
– …Как человек, – подсказала лейтенант-инженер.
– Точно, Пиф! Как человек. И потеря близкого человека там трагична. Чтобы как-то решить эмоциональную проблему частых трагедий, возникли мифы о верхнем Океане звезд. Мифы, гораздо более убедительные, чем в более поздних «мировых религиях», как это называют.
– Примерно понятно, Скир. Я читала Ахоро О'Хара «Эпос Tiki».
– Читать, это одно, – заметил австрало-германец, – а общаться с носителем мифа, это совсем другое. Конечно, мифы Номуавау несколько отличаются от изложения О'Хара.
– Скорее, наоборот, – сказала Эпифани, – изложение О'Хара отличается. Ну, ты понимаешь.
– Да, хотя все относительно. Но, я сейчас о другом. Это действует, вот, в чем фокус.
– Это действует… – тихим эхом откликнулась она, – …Это действует…
Скир фон Вюрт энергично похлопал собеседницу по спине.
– Хэй, алло, Пиф, ты что?
– Я? Ничего. Просто, я вспомнила, как Фуопалеле Татокиа разговаривал с мертвыми там, на прогулочном теплоходе, у причала Нумеа.
– Да, я тоже видел, – сказал фон Вюрт, – когда это видишь, хочется поверить, e-oe?
– E-o. Поверить хочется. Но, я стараюсь искать причины не в оккультизме, а в физике.
– Пиф, а что такое человек с точки зрения физики? Я имею в виду не тело, а личность.
– Ну… – протянула она, – …В общем, это сеть конечных автоматов фон Неймана, которые объединены в рекуррентную сеть Хопфилда. Которая тоже конечный автомат, но только с переменной архитектурой, и условным потенциалом, в общем, такая сеть с ассоциативной памятью, обратными связями и возможностью самообучения решению задач, теоретически, любого класса, если только они сводятся к задаче минимизации потенциала… Уф!
– Короче, – заключил разведчик, – по-твоему, личность, это конкретная нейронная сеть.
– В общем, да, хотя в процессе жизни архитектура сети качественно меняется.
– Вот! – произнес он, – А скажи: личность в 10 лет, в 20, в 40 и в 80 лет одна и та же?
– М-м… Строго говоря, нет. Просто, в социальной сети практически удобнее так считать.
– Удобнее считать, хотя с позиции физики и кибернетики это не так? – уточнил фон Вюрт.
– ОК, бро. Ты нашел одну из дырок в моем научном скептицизме. А для чего?
– Для того, гло, чтобы обкатать одну идею, отчасти журналистскую. Ты знаешь, моя легенда: спецкор реваншистского медиа-агентства «Belebung» – «Возрождение».
– Знаю, мне говорили. Так, что за идея?
– Идея в том, что, даже скептики верят во что-то оккультное, если это практически полезно.
– Интересная идея. Ты сам придумал?
– Не совсем. Основу я украл у humi. Знаешь, как они говорят о людях и о богах?
Пифани Биконсфилд покрутила головой.
– Без понятия. А как?
– Они говорят: мы верим в людей, а боги – зеркала, созданные людьми, чтобы увидеть себя.
– Кривые зеркала, как правило, – заметила лейтенант-инженер, – эти зеркала нам льстят. Они показывают нас чудесными высшими творениями природы, а мы долбанные засранцы. Меня трудно упрекнуть в особом гуманизме, но мне тошно от того, что мы сделали в Новый год на Новой Каледонии. Мы, после красивых разговоров и принятия Хартии на Ассамблее foa, без колебаний бросили в бой тинэйджеров, которые даже пожить не успели! Мы поступили, как долбанные японские и американские оффи во Второй Мировой войне! А утром после боя мы катались с командой 911. Искали потерянных пилотов. Нашли две мини-рамы «SkyEgg», три «Крабоида», и пять автожиров «Hopi». Знаешь, что было самое страшное лично для меня?
– Раненые? – предположил капитан-лейтенант разведки.
– Ты проницателен, бро. Все так. Правда, раненый нам попался только один. В «Крабоиде». Мальчишка по имени Буги, друг Юси и Тэрэ. Шток штурвала пробил ему грудную клетку насквозь, и торчал из спины. А кожа мальчишки спеклась с комбинезоном и шлем-маской.
– Подожди, гло, ты сказала: он был ранен.
– Э… Ты хочешь сказать: мальчишка жив.
– Да, – Эпифани кивнула, – мы смотрели сегодня на сайте военно-медицинской службы: жив, находится в боксе интенсивной терапии. И вот, я думаю: что дальше? Как будут жить ребята, которые выкарабкаются без рук, или без ног, или без глаз, или без двигательной системы?
– Зависит от нас, – лаконично ответил Скир фон Вюрт.
– Зависит… – откликнулась она, – …только в очень ограниченных пределах. Что мы можем? Окружить их заботой и завалить деньгами? Устроить для них паралимпийские игры?
– Да, Пиф. Наверное, начать надо с этого. А дальше придумаем.
Произнеся эту неопределенную фразу, австрало-германец прикурил новую самокрутку. Пиф некоторое время смотрела, как он курит, потом взяла самокрутку из его руки, затянулась, и вернула обратно. Выпустила изо рта струйку дыма, и сказала:
– Хорошо бы, чтобы Новая Каледония не повторилась. Я прочла в глобопедии, что там жило четверть миллиона человек. В столице, Нумеа жило больше ста тысяч. А мы после боя сутки колесили по острову, и видели живых людей только в деревнях. В Нумеа вообще никого.
– Многие успели эвакуироваться в декабре, – заметил фон Вюрт.
– Да, – она кивнула, – пишут, что тысяч пятнадцать успели. А остальные…
– Хорошего мало, – сказал он, – но, без массированных бомбардировок, наши потери были бы, вероятно, на порядок больше. Штаб решил верно. Мы бережем своих людей, а остальных как получится. Войну надо вести всерьез, а не как пародию на рыцарский турнир и шахматы.
Лейтенант-инженер посмотрела на разведчика с некоторым недоумением.
– При чем тут пародия на рыцарский турнир и шахматы?
– А ты посмотри на все исторически известные войны, – предложил он, – даже когда главные национальные оффи ставили на кон свою жизнь, как например Гитлер, Сталин, Муссолини, Черчилль, Франко или Тодзиро, война все равно велась по глупым ритуалам, примерно как брачные игры у каких-нибудь быков или оленей.
– А ведь похоже, – согласилась Пиф, и снова одолжила у него самокрутку на одну затяжку.
– Увы, это опять не моя идея, – признался фон Вюрт, – это проконсул Визард Оз сказал на телеконференции после битвы за Новую Каледонию. Вы, как я понимаю, поехали с полевой командой 911, а я зашел на медпункт, получил амбулаторную помощь, и…
– А что с тобой случилось, бро?
– Ничего такого. Наш планер жестко приземлился. А на марше мы попали под артобстрел, и взрывная волна забросила меня в колючие кусты. Когда работали по противнику, я получил несколько царапин. Всего фельдшеру на четверть часа работы, а потом я, как представитель прессы, метнулся на телеконференцию. Комдив Гремлин объяснял, что войны без потерь не бывает, а Визард Оз ответил, что это предрассудки. Война, это просто рискованная работа по санитарной чистке площадей, а наши потери – следствие недоработок техники безопасности.
– Вот это монументальный афоризм, – прокомментировала Эпифани Биконсфилд.
– …А вот и Хелм с королем Фуо, – шепнул фон Вюрт.
Самоанский капитан Хелм фон Зейл и лейтенант-коммандос Фуопалеле Татокиа подошли к «штабной циновке» устроились рядом на грунте, и Фуопалеле спросил:
– Пиф, а тут еще есть кофе?
– Для хороших людей найдется, – она улыбнулась, и наполнила две резервные кружки.
– Faafe, – сказал капитан фон Зейл.
– Faamo, – ответила она, и сразу спросила, – какие мысли по поводу?..
– Мысли такие: мой план атаки некорректен, но, как считает сержант Шуанг, результаты моих упражнений с имитатором пригодятся в тактических алгоритмах для летающих бомб. Так что временно я уступил Шуангу свой ноутбук и Т-лорнет. А что нового у вражеской команды?
– Ничего, кроме обычных процедур смены вахт и мелкой корректировки позиции. Вот, можно посмотреть на экране схему всех их движений за последние 5 часов.
– О… – произнес фон Зейл, глядя на экран, – …Как много чудес творит история. Янки снова в волшебной точке, где они были 29 января 1943 года, и снова в виде авианосной группы. Как говорил Фенимор Купер, только глупый индеец дважды наступает на одни и те же грабли.
* * *
Утро 4 января в районе Гуадалканала выдалось дождливое, с умеренным ветром. Но столбик термометра держался на 88 Фаренгейта (31 Цельсия), а влажность была выше 90 процентов. Дождь и ветер были первыми предвестниками циклона Микеланджело, приход которого на Южные Соломоновы острова ожидался через два дня. Но уже сейчас морякам приходилось несладко. Кондиционеры стали бесполезны – они не охлаждали, а лишь лили на пол теплый конденсат. Спасение от жары было только на верхней палубе, где тело обдувал ветер, и поливал дождь, поэтому матросы всеми правдами и неправдами стремились туда.
После обеда второму взводу обслуживания летной оснастки на авианосце «Вудро Вильсон» класса «Нимиц» выпало назначение на палубу до самой полуночи. Вот это счастье! Сколько угодно свежего воздуха и относительно прохладной свежей воды прямо с неба! Но лейтенант Кэрол Рамирес не очень-то радовалась. Женщины в силу особенностей интуиции, чувствуют приближение беды четче, чем мужчины – такова статистика. И лейтенант Рамирес, «латино» из Сан-Франциско, была уверена: близятся проблемы. По неким признакам она отмечала, что и у окружающих такое же предчувствие. Уверенность в скорых проблемах так явно отражалось на лице лейтенанта, что сержант Сэлли Кигэйт (белая уроженка Сиэтла) напрямик спросила.
– Скажи, командир, что не так?
– Все не так, – буркнула Кэрол, и добавила, – слушай, Сэлли, тебе заняться нечем?
– Кэрол, что ты сразу рычишь? Я прошу всего два слова.
– Сэлли, – сказала лейтенант, – ты ничего не чувствуешь? Подумай, прежде чем ответить.
– Ну, это… Что-то чувствую… По-моему, с парнями что-то творится.
– Ладно, Сэлли я тебе объясню. Нас во взводе три девчонки. Ты, я и Энн Морс. Мы все трое в данный момент в мокрых футболках. Картина «все для народа», верно я говорю?
– Ну, вроде, да, – слегка развеселившись, подтвердила сержант Кигэйт.
– Просто, да, – поправила Кэрол Рамирес, – а теперь, Сэлли, обрати внимание, как наши парни смотрят на Энн Морс. Только ты не пялься во все глаза. Смотри незаметно, поняла?
– Поняла, командир, – ответила сержант Кигэйт и стала смотреть.
По статистике, доля женщин на военном флоте США к 2009 году достигла 15 процентов, и по прогнозам, к середине века должна была удвоиться. Но, поскольку США в некотором смысле пуританское государство, болезненно озабоченное сексуальностью своих подданных, любое совместное существование двух полов в условиях официоза (в школе или на военной службе) превращается в театр абсурда. Государство пытается добиться, чтобы мужчины и женщины в репродуктивном возрасте не испытывали эротического интереса друг к другу. Такой интерес формально рассматривается, как «сексуальное домогательство», и в 2001 году официальная статистика сообщила: 73 процента женщин – служащих флота «подверглись разным формам сексуальных домогательств». Еще из официальной статистики: Авианосец CVN-71 «Теодор Рузвельт» за год потерял полтора процента личного состава – забеременела каждая шестая из служащих на нем женщин. В общем, как эротику не называй, а против природы не попрешь.
И несколько слов о мокрых футболках. Шоу мокрых футболок было придумано в 1977-м, в Айдахо, и стало одними из любимых народных развлечений. Применительно к ситуации на палубе авианосца «Вудро Вильсон» (которую сейчас поливал дождь, накрывший Южные Соломоновы острова), это значило, что Энн Морс, 19-летняя афроамериканка из Хьюстона, матрос-техник первого класса, неминуемо должна была подвергнуться, как бы «групповым сексуальным домогательствам в словесной форме» (в смысле, возгласам «Wow!», и всяким шуткам относительно «классных сисек»). Подобные эпизоды на борту «Вудро Вильсона» в текущем походе уже случались и в отношении Энн Морс, и в отношении Сэлли Кигэйт, и в отношении Кэрол Рамирес. Понятно: во взводе обслуживания 17 парней и три девчонки…
Сейчас матрос Энн Морс в компании с четырьмя парнями разворачивала на палубе комплекс беспилотной авиа-разведки «Gull-Eye», и почему-то не удостаивалась таких знаков внимания.
– Гм… – произнесла Сэлли Кигэйт, – …Может, на Энн футболка слишком толстая?
