Текст книги "Мауи и Пеле держащие мир"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 81 страниц)
В Интернет имелась информация о двух мини-отелях на Футуна: один – около столицы провинциального королевства Сигаве, а второй – в том же королевстве, но подальше, на северо-западном берегу. Вителло Фалерно, из осторожности, выбрал подальше. Ирония ситуации состояла в том, что выбранный мини-отель являлся частью комплекса из «яхт-клуба» Деметры Дарк, и «королевского пейнтбольного клуба», а как отель уже давно не работал. Но, чтобы не порождать беготни иностранных гражданских лиц перед скорой спецоперацией, Этеэли, мэр деревни Толоке, младший брат короля, ничего не объясняя калабрийскому художнику, разместил его в своем домике-трейлере (купленном где-то просто по случаю, и обычно пустующем). Обычный турист на месте Вителло, конечно, удивился бы, что «менеджер мини-отеля», вместо формальностей, поболтал с ним про постимпрессионизм великого Гогена, и про нео-постимперссионизм (стиль, в котором творил Вителло Фалерно). Но Вителло только порадовался «неформальному подходу» местного бизнеса, а когда Этеэли бесплатно дал ему на прокат велосипед – калабриец почувствовал, что уже любит эту маленькую страну с добрыми туземцами-канаками.
К «моменту Z», художник жил в «мини-отеле» четыре дня. Ложась спать на закате, он прекрасно высыпался, вставал до рассвета, мылся, и сразу ехал на велосипеде рисовать безлюдные ландшафты на восходе солнца, а несколько позже – фермеров, которые тут начинали заниматься своими делами примерно с 8 утра. Далее, завершив «утреннюю сессию», Вителло сворачивал свой мольберт, и ехал на велосипеде обратно в деревню Толоке, где канаки бесплатно кормили его поздним завтраком (или ранним обедом). И, кстати, ужин художнику тоже ничего не стоил. Кажется, канакам просто нравились его электронные картины в стиле нео-постимпрессионизма, и Вителло думал, что это тут в порядке вещей. Но, он пообещал себе, что когда станет знаменитым и разбогатеет, то купит здешним туземцам множество всяких полезных вещей. И он был искренне готов потратить на это половину своих будущих миллионов евро.
Таковы были планы Вителло на перспективу, а сегодня, затемно он поехал по окружной дороге из Сигаве на Восток в соседнее королевство-провинцию Ало, чтобы на рассвете начать творить картину древнего капища (фото которого он раньше видел в Интернет – путеводителе для туристов). Окружная дорога сворачивала на юг перед мысом Веле, и поднималась на невысокий хвостовик осевого хребта, чтобы выйти на южный берег, где поворачивала к западу. От верхнего участка дороги до капища было всего 500 метров, и Вителло, оставив велосипед в кустах, прошел туда пешком. Он побродил среди древних камней, сделал два десятка фото на свой сотовый телефон (уже отключенный от сети за неуплату, но в остальном – работающий). Выбирая ракурсы, художник проникся духом магического места, и развернул свой электронный мольберт. Он успел наметить базис будущей композиции, когда что-то случилось. Собственно, атаку девятки автожиров он пропустил, поскольку смотрел в другую сторону. В следующий момент, автожиры уже улетали, проходя низко над хребтом, а сооружения аэропорта исчезли в облаках белого клубящегося дыма, пронизанного сверкающими искрами горящего фосфора.
На этом этапе Вителло Фалерно на некоторое время впал в ступор (такова нормальная, обычная реакция гражданского человека на подобные вещи). Из оцепенения его вывел тяжелый глухой взрыв топливных емкостей. И по обонянию ударил смешанный запах горящих веществ: фосфора, керосина и, скажем так: биологических материалов. Этот последний особый компонент запаха побудил художника быстро свернуть мольберт и покинуть площадку marae Факавеликеле. Стараясь поменьше вдыхать, он направился к дороге, где был оставлен велосипед, сумбурно думая о смысле и последствиях налета непонятного авиа-отряда на аэропорт и сингапурскую строительную площадку. В этот момент, почти рядом, хлестко, как щелчки бича, ударили три выстрела из снайперских винтовок. Художник вздрогнул, и ускорил шаг, опасаясь поймать случайную пулю.
А филиппинец, командир звена – двух парных снайперских расчетов, нажал кнопку на трубке «wiki-tiki», и тихо сказал:
– Тон-тон, звено Омега рапортует. Поляна чиста. Была попытка прорыва, три единицы. Попытка пресечена. Других движений вокруг поляны не наблюдаю. А сивил, который торчал рядом с позицией, свернул свой комп, и идет к дороге, как поняли?
… – Да, тот сивил, про которого сказано, что он художник, и не надо его трогать.
… – Да, пока идет пешком, а у дороги он раньше оставил велосипед в кустах.
… – Ну, хрен его знает, на вид нормально идет, не шатается.
… – Я думаю, он поедет назад, как приехал сюда: до северного берега и на запад.
Действительно, Вителло Фалерно, забросив за спину свернутый электронный мольберт, оседлал велосипед и поехал обратно в сторону Толоке по окружной дороге. Через пару километров располагалась деревня Пои с населением человек 300, где, видимо, можно выяснить что происходит на острове. Вителло помнил характерный ориентир деревни: несколько аляповатая, ярко раскрашенная церковь Сен-Пьер: один из многочисленных архитектурных знаков тотальной принудительной христианизации Футуна в XIX веке. Сейчас, уже почти подъехав к первым домам этой деревни, он не увидел характерного силуэта церковной башни. Проехав еще немного, он понял причину: церковь Сен-Пьер больше не существовала. На ее месте дымились лишь остатки цоколя – кто-то взорвал церковь таким зарядом, что даже крупные обломки стен разлетелись на полста метров. Такая же участь постигла прилегающее прямоугольное здание монастыря. Посмотрев вперед, Вителло понял: то же самое случилось с часовней, стоявшей в полукилометре дальше по дороге. Кто-то планомерно сносил здесь все объекты католического культа. Туземцев не было видно – деревня выглядела брошенной второпях. Небольшое стадо ухоженных свиней бродило между хижинами. Кажется, хижины не пострадали. А вот большой элегантный семейный коттедж деревенского главы был не в лучшем виде: в большинстве оконных проемов остались только торчащие осколки стекол, а на фасаде виднелись выбоины (вероятно, от пуль) и какие-то большие ржавые кляксы.
Подумав немного, Вителло Фалерно остановился, прислонил велосипед к ближайшей изгороди, взял сотовый телефон и пошел фотографировать все эти странности, начав, разумеется, с руин церкви Сен-Пьер. Он еще не придумал, зачем это делает. Просто, в происходящем угадывался какой-то глубокий и мрачный символизм. Какой художник пройдет мимо такого катализатора креатива? Какой-то пройдет, но только не Вителло! Увлекшись фотоохотой на руинах теократии, художник не заметил приближающейся машины – гибрида микро-джипа с квадроциклом. У этой штуки был почти бесшумный движок: его гудение было не громче хруста сухого грунта под колесами.
– Aloha, мистер Фалерно! – крикнул парень-тинэйджер, сидевший за рулем.
– Э… – Вителло повернулся к нему и, приглядевшись, узнал курьера, работавшего (как представлял себе калабриец) в мини-отеле в деревне Толоке – …Ах, это ты Фиуфи!
– Ага! Это я! Давайте, я вас подвезу! А велосипед пристегнем на багажник, e-oe?
– Э… Спасибо, наверное, это хорошая идея…
Тут Вителло Фалерно обратил внимание на то, что Фиуфи одет в легкую тропическую камуфляжную униформу с трехцветной эмблемой, и к тому же, вооружен чем-то вроде модернового короткоствольного ружья или длинноствольного пистолета.
– А… Фиуфи, что за униформа на тебе? И что за оружие? Что вообще происходит?
– Aita pe-a! – весело откликнулся тинэйджер, – Просто революция. Мы уже победили, и теперь тут свобода! Никаких французских резидентов и попов! Никаких аристократов, деревенских глав и всяких таких предателей! Вообще никаких оффи! Классно!
– Извини, Фиуфи, я что-то не совсем понял…
– Ну, вы спросите у командиров в деревне. Давайте, мы быстро поедем, и тогда успеем посмотреть, как взорвут церковь Святого Семейства в Таутафа. Туда уже везут газ.
– Какой газ?
– Ну, такой газ, типа как для кухни. Давайте, мистер Фалерно, едем уже!
– Едем, – согласился калабриец, и водрузил велосипед на багажник микро-джипа.
* * *
11:00. Остров Футуна. Деревня Толоке. Территория «яхт-клуба».
20-летняя Лаалои, королева Сигаве, невысокая, крепко сложенная, но при этом гибкая и подвижная, очередной раз окинула взглядом темных миндалевидных глаз огороженную площадку, где по ее приказу была организована полевая кухня, а затем медленно, очень сосредоточенно втянула ноздрями воздух. Сделав из этого некий вывод, она рявкнула:
– Суамои! Что ты считаешь мух в небе?! У тебя сейчас хлеб пригорит!
– Черт! – буркнула молодая женщина, к которой была обращена эта фраза, и привычным движением выдернула из коробчатой печки большой противень с лепешками.
– Iri! Wow! – завопили бойцы следующего в очереди «пейнтбольного» взвода, и начали расхватывать свежую продукцию.
– Место освобождайте, – прикрикнула на них королева, – быстро идите туда, где мясо!
Этот взвод, молча признавая рациональность приказов королевы, переместился ближе к большому котлу, в котором, под присмотром двух полинезиек, тушилась свинина, а на циновки около хлебной печки расселся следующий взвод.
– Какие все бестолковые, особенно мужчины, – с тихим вздохом пожаловалась королева, обращаясь к Рут Малколм, под чью ответственность временно была передана 3-летняя принцесса Талифеа (за которой надо было следить, чтобы она не бегала куда попало).
– Ага, – согласилась Рут, – вот, у меня два младших брата-близнеца. Вроде мозги есть, а реально, если по хозяйству, то ни фига нет.
– А у меня муж, – сказала Лаалои, – ну, ты знаешь. Он хороший парень, но когда чем-то увлекается, то про остальное уже не думает. А он король, и эти обормоты берут с него пример. И куда это годится?
– Мама ворчит, – лаконично пояснила маленькая принцесса.
– Умничаешь, дочка? – ласково спросила королева, – А вот вырастешь большая, и сама будешь ворчать, потому что вряд ли за это время мужчины станут умнее.
– Папа умный, но у него много дел, – очень взрослым тоном сообщила девочка.
– Да уж! Дел у папы теперь во! – Лаалои, провела ладонью на уровне ноздрей, а потом негромко добавила, – Опасаюсь я этой политики. Даже не знаю, чего теперь ждать.
Поделившись своей тревогой по поду политики, королева прицелилась взглядом в двух парней, куривших рядом с грузовиком-трициклом, и рявкнула:
– Хангиоа! Камата! Вы уже полчаса бездельничаете! Ну-ка за руль и поезжайте в Леава! Привезите дюжину мешков муки, и пять свиных туш. Выберите нормальные туши, а не хватайте первые попавшиеся!
– Про свиней понятно, – сказал один из парней, – а где муку брать?
– Вот ты бестолковый, Камата! Иди в супермаркет, и возьми там. Коменданту, которого поставил мой муж, скажи: я распорядилась. И пусть комендант аккуратно запишет, для бухгалтерии. Да, вот что, возьми еще антисептического мыла ящика два. Запомнил? Ну, поезжайте уже, в машине докурите!
– Ладно, Лаалои, уже едем, – сказал второй парень, и полез за руль. Первый с легкостью запрыгнул в кузов. Зажужжал движок, и трицикл покатил на юг, в сторону столицы.
– Уф, – выдохнула королева, вытерла капельки пота со лба, снова окинула взглядом все текущие процессы кухонной логистики, и заключила, – вроде, все нормально. Пошли на берег, Рут. Посидим, как люди, поболтаем. А мелкая пусть поплавает.
– Iri! – запищала принцесса Талифеа, которой явно импонировала идея поплавать.
На берегу, креолка и полинезийка уселись на скрипучем деревянном пирсе под легким полотняным навесом, а маленькая принцесса, с радостным визгом прыгнула в воду.
– Далеко не отплывай, слышишь? – строго сказала ей Лаалои, а потом, резко отбросив командный стиль, сообщила, – Знаешь, Рут, мне кажется, я слишком мало понимаю. И француженка Деми, подружка моего мужа, тоже слишком мало понимает. И Улукаи, наверное, тоже. Вот, мы влезли в этот бизнес с войной, а на Новой Каледонии большая французская военная база. Не верится, что они будут там сидеть, сложа руки.
– По ходу так, – согласилась креолка, – но, эти французские военные не начнут ничего серьезного без приказа из Парижа. А пока в Париже поймут ситуацию, пройдет время.
– Сколько времени пройдет? – просила полинезийка.
– Ну… – Рут слегка подвигала плечами, – …спецы считают: недели две, не меньше.
Полинезийка облизнула губы и хлопнула ладонью по колену.
– Две недели пролетят быстро, и что дальше?
– Две недели это почти вечность, – возразила Рут, – так говорят спецы, которые удачно воевали во Вторую Холодную войну. Они многое поставили на теперешнюю войну за Хартию, и я доверяю их опыту. Вообще, по-любому у нас не было другого выхода. Ты знаешь, оффи начали всерьез прижимать нас. Но, их самих прижал супер-кризис. Они совсем не так сильны, как пытаются казаться. Это наш шанс вышвырнуть их отсюда.
– Отсюда, это откуда? – полюбопытствовала королева.
– Вообще, из нашего океана, – Рут широко развела руки, будто иллюстрирую габариты акватории, и уточнила, – Не из всего Тихого океана, а только из Гавайики.
– Э-э эх… – Лаалои вздохнула, – Улукаи и его брат Этеэли поверили в Гавайику, когда посмотрели в сети 3D-фильм про ariki-roa Мауна-Оро. А ты веришь, что все это было?
Прежде чем ответить, 18-летняя креолка полминуты смотрела в сторону океана, будто отсчитывая волны, а потом резко тряхнула головой.
– Прошлое это такая же тайна, как будущее. Что будет через триста лет? Мы гадаем, и работаем, чтобы будущее стало таким, как нам хочется. Что было триста лет назад? Мы гадаем, и создаем мифы, чтобы прошлое стало таким, как нам хочется.
– У-у… – протянула королева, – Сказано красиво, но триста лет назад что-то уже было.
– Ага, – согласилась Рут, – вопрос в том, что именно было триста лет назад.
– Что именно? – переспросила королева, заинтригованная этим вопросом, – В школе мы учились по французской книжке, которую написали историки. Я поняла, что ты сейчас сказала. Французские историки написали то прошлое, которое нравится французам.
На этой фазе разговора двух девушек не лишним будет пояснение «за кадром». Кто-то удивится, что 20-летняя полинезийская деревенская королева, получившая урезанное и кривое минимальное образование «увеа-футунского» образца, даваемое в этой колонии исключительно через церковную школу, с такой легкостью разобралась в небанальной концепции, озвученной Рут. Простого бытового рационализма (прекрасно развитого у Лаалои) было бы явно недостаточно для такой задачи. Но, на помощь полинезийскому рационализму пришла программа французской школьной истории, преподававшейся в футунской церковно-колониальной школе. С 1850-х годов (когда была утверждена эта программа) никому не пришло в голову включить туда хоть что-то из до-колониальной истории Полинезии. Таким образом, вся история в школе состояла из:
* Древней историей (нелепо искаженной библейской доктриной).
* Историей Франции (пафосной до отвращения).
* Историей благодеяний французских властей в Полинезии (полностью лживой).
Если бы Лаалои читала еще другие книги по истории, более объективные (в той мере, в которой история вообще способна на объективность), то отнеслась бы к заявлению Рут Малколм критично. Но, она их не читала, и правота Рут оказалась для нее очевидной.
Сделав паузу, молодая королева повторила:
– Французские историки написали то прошлое, которое нравится французам, – а потом добавила, – Но на Футуна и на Увеа больше нет французов. Кроме Деми, конечно. Она француженка только по крови, а так, она наша, она канак.
– Вообще-то, – заметила Рут, – французы, в основном, неплохие ребята. Просто, у нас в Полинезии среди французов очень много оффи, колониалистов.
– Я так и говорю, – произнесла Лаалои, – среди французов есть канаки, но мало.
– Да, – согласилась Рут (вспомнив, что исходно слово «канак» происходит от западно-полинезийского «kanaka», что соответствует обще-полинезийскому «tangata», и значит просто: «человек»). Французы, и вообще «контингент из Мертополии», с точки зрения королевы не были людьми (за редким исключением), и соответственно – подлежали…
– Рут, – окликнула королева, – мы с тобой говорили про ту французскую военную базу, которая в Новой Каледонии. Это проблема. Там большие боевые корабли и там много солдат Иностранного Легиона. И там есть боевые самолеты и вертолеты, хотя мало.
– Да, – снова согласилась Рут.
– Это проблема, – пояснила полинезийка, – как их убить, пока они не убили нас?
– Как дюймовая медуза ируканджи убивает человека? – в свою очередь спросила Рут.
– Просто, – Лаалои пожала плечами, – Ируканджи касается человека, и у него от боли останавливается сердце. Такой яд. Но мы говорили про французских военных.
– А я и говорю про французских военных. Наша техника против них должна работать примерно, как медуза ируканджи. Незаметно приблизиться, коснуться, и убить.
– Как вы убили новозеландский фрегат? – быстро отреагировала королева.
– Да. Как-то так. Несколько способов придумано во время Второй Холодной войны.
– Это хорошо, – признала королева, – но я думаю, все равно будут проблемы.
Рут, соглашаясь, кивнула, но потом, после паузы, сообщила.
– Страны-колониалисты воюют большими силами, большим числом солдат, большими боевыми машинами. И спецы говорят: в этом есть некоторая слабость. Всем солдатам, машинам и сервисной технике постоянно нужны ресурсы. Надо подвозить много еды, питьевой воды, моторного топлива и масла, и всяких деталей на замену. И это возят на обычных кораблях и самолетах, совсем не так защищенных, как боевые машины.
– А-а! – выдохнула Лаалои, – вот, ты сказала очень хорошо! Так же говорит Деми! Надо сделать в океане танкерную войну, как была там, у них в Атлантике.
– Хе-хе! Я думала, Деми только по стрелковому оружию, а она, по ходу, не только.
Рут собиралась добавить еще комментарий по поводу схемы танкерной войны, но тут послушалось жужжание, хруст песка под колесами, и у пирса затормозил микро-джип, раскрашенный камуфляжными узорами.
– Эге-ге! – крикнул сидящий за рулем тинэйджер, – Я привез мистера Фалерно!
– Упс… – выдохнула Рут, окинув взглядом калабрийца, сидящего рядом с водителем.
– Хорошо, Фиуфи, – ответила королева, – иди, поешь, пока все горячее. Aloha, мистер Фалерно. Если вы хотите кушать, то Фиуфи это устроит.
– Спасибо, мисс… Э…
– …Лаалои, – сказала она, – а это Рут, моя подруга.
– Лаалои? – переспросил он, – Вас зовут, как королеву? Я читал в Интернет…
– Королева, это я – пояснила она, – так, вы хотите кушать?
– А… – Вителло Фалерно замялся, – …Извините, королева, я не знал вас в лицо. А что касается еды, то я не голоден. Точнее, я взвинчен. Я не понимаю, что происходит.
– Хотите сигарету с ганджубасом? – спросила Рут, – очень помогает для понимания.
– Ганджубас, это марихуана? – уточнил он.
– Да, типа того. Так, хотите?
– Нет, мисс Рут, спасибо, но я бы с удовольствием выкурил обычную сигарету.
Тут Фиуфи цинично пояснил экономическую ситуацию калабрийца.
– У мистера Фалерно кончились деньги, и нет сигарет, а самокрутки можно…
– …Фиуфи! – перебила королева, – иди поешь, а то все остынет. С проблемой мистера Фалерно мы разберемся, не беспокойся.
– ОК, я тачку брошу пока тут у вас, – ответил туземец-тинэйджер, спрыгнул на грунт и метнулся в сторону полевой кухни.
– Идите сюда, мистер Фалерно, – предложила Рут, – у меня есть кукурузный табак. Все говорят, что на вкус почти как обычный. Он в виде таких, как бы, сигар. Хотите?
– Хочу, – сказал калабриец, уловив, что в условиях политического локального кризиса, поиски обычных сигарет на Футуна потребуют несоразмерных затрат сил и времени.
– Вот что, – объявила Лаалои, – вы тут покурите, а я отведу мелкую домой. В полдень у нормальных людей дети спят. Эй! Талифеа! Давай, плыви сюда. Пойдем домой, я тебе поставлю мультик про Тома и Джерри, а потом ты поспишь. Договорились?
Вот так, внезапно, Рут Малколм получила под свой присмотр молодого калабрийского художника – нео-постимпрессиониста, в состоянии экономического и эмоционального кризиса. «Умеет Лаалои резко спихивать проблемы на друзей», – с некоторой завистью подумала 18-летняя креолка, но через секунду решила, что обижаться на королеву, это неправильно, ведь у той маленькая дочка, и еще куча дел, а Рут сейчас ничем особо не занята, и спихнуть ей этого художника (кстати, довольно симпатичного), это поступок зачетный. Сделав такой вывод, она протянула калабрийцу «кукурузную» сигариллу.
– Спасибо, мисс, – поблагодарил тот, – а вы?
– Ладно, за компанию, – сказала она и тоже взяла сигариллу. Калабриец щелкнул очень необычной зажигалкой, древней, фитильной и, когда оба прикурили, сообщил:
– Хорошая вещь, подарок старого друга. Работает на бензине, и даже на самогоне.
– Не надо тратить деньги на баллончики со сжиженным газом? – спросила Рут.
– Да, – подтвердил Вителло, а потом поморщился, – О, Мадонна! Я сразу вспомнил тот страшный фокус с бытовым газом. Знаете, мисс, здесь газом взорвали все церкви.
– Насколько я знаю, не все, мистер Фалерно. Одну оставили.
– Правда? – спросил он.
– Ага, – она кивнула, – тут недалеко церковь с мансардой, и в этой мансарде устроились летучие лисицы. По ходу, люди редко юзали эту церковь. А теперь вообще не будут ее юзать, кроме, разве что, ученых. Ну, в смысле, тех, кто изучает жизнь летучих лисиц.
Калабриец затянулся сигариллой, и чихнул с непривычки.
– Вкус странный, но аромат хороший. Я б не подумал, что это кукурузный лист.
– Такая трансгенная кукуруза, – сообщила Рут, – ребята завезли из Калифорнии, там это запрещено выращивать. Ну, вы понимаете: табачное лобби, и еще фискалы. Ведь такие курительные листья не попадали под акциз. Сплошной убыток для врагов народа.
– По-моему, – осторожно сказал калабриец, – это опасная лексика. Если каких-то людей назвали врагами народа, то, получается, что по отношению к ним все дозволено.
– Знаете, мистер Фалерно…
– …Без церемоний, Вителло, если вы не против.
– Не против. Так вот, Вителло, гораздо хуже, если этим людям все дозволено.
– Извините, Рут, я сейчас не понял.
– Это просто, – ответила она, – например, церкви, раз вы про них заговорили. Вы видели, сколько тут, на Футуна, этих церквей? По церкви на сто жителей, это если считать всех, включая маленьких детей. Для чего все это было построено, и за чей счет?
– Какой смысл мстить зданиям? – спросил калабриец.
– Для местных канаков эти здания – знак несвободы, – сказала Рут, – или вы думали, что канаки просто так радуются каждому взрыву, уничтожающему церковь?
– Тоже как-то сомнительно, – отозвался он, – да, я видел радующихся канаков, молодых партизан, или как они тут называются, но еще я видел опустевшие деревни. Не хочется задавать резкие вопросы, но…
Рут Малколм коротко кивнула
– Я вас поняла. Вы хотите знать, куда делись жители в королевстве Ало.
– Да, если это не секрет.
– Не секрет. Из деревенских туземцев, которых в Ало около трех тысяч, многие просто испугались и убежали в горы. Они скоро вернутся. С поселковыми туземцами сложнее. Многие семьи сотрудничали с колониалистами, и вот теперь нет ни тех, ни других.
– Рут, вы сказали: «нет ни тех, ни других»? А что это значит?
– То и значит, – юная креолка вздохнула, – их физически нет. Финансовых интервентов, включая азиатских гастарбайтеров, тоже физически нет. Такие дела.
– Извините, Рут, но какой смысл в этой запредельной жестокости?
– Это не запредельная жестокость, Вителло. Здешние канаки спокойно это восприняли. Многие деревенские уже пришли в поселок Малаале, на маркет, где по распоряжению Улукаи, короля Сигаве, раздают подарки в честь Дня Освобождения.
Художник помолчал немного, покрутил дымящуюся сигариллу между пальцами, потом затянулся, и выпустил изо рта почти идеально-круглое дымовое колечко.
– Классно у вас получается, – с неподдельным уважением отметила Рут.
– Магия формы, – ответил он, – физика природы подсказывает путь к красоте. Это не я придумал, это из манифеста нео-постимпрессионизма. Мне казалось, здесь на Футуна, я начинаю понимать подсказки природы. Но, вдруг началась революция, или война.
– Локальная военная кампания, – уточнила креолка.
– Пусть так, – он кивнул, – я хочу сказать не о политике, а о жутком контрасте. С одной стороны: удивительно-спокойные зеленые горы, чистые ручьи, цветущий кустарник и фигурные пальмы, каждая – как произведение неведомого скульптора, и вокруг такая невероятно гармоничная палитра океана, от бирюзы до аквамарина. С другой стороны, человеческие действия – грубые, резкие, диссонансные. Это выглядит, как ошибка.
– Вы, по ходу, здорово рисуете, Вителло, – сказала Рут, – можно мне будет посмотреть? Правда, я плохо понимаю в картинах, я по жизни технарь, но просто интересно.
– Конечно! – воскликнул он, – Только обещайте честно сказать свое мнение. Я больше доверяю критикам-дилетантам с природным вкусом, чем профессорам fine art.
Креолка широко улыбнулась.
– Обещаю. У меня такой характер, что я точно что-нибудь раскритикую.
– Вот и хорошо, – сказал калабриец, – когда солнце немного сдвинется, и не будет таких сильных бликов, я вам покажу несколько работ. А можно задать вам странный вопрос?
– Задавайте, – разрешила она.
– Спасибо. Может, лучше бы не спрашивать, но все же. Я могу понять чувства канаков, которых, наверное, притесняли французские власти и церковь. Но вы-то не из канаков. Вероятно, вы с юга США. В вашем стиле есть что-то такое, как…
– …Как у провинциальной американки, – помогла она, – да, я родом из Флориды. Хотя, странно, что сохранилось что-то от стиля. Я, в основном, выросла уже в Полинезии, и панковский хайр у меня, как бы, устаревший, но я так привыкла, и не слежу за модой.
– Лучше не меняйте, – посоветовал он, – вам идет так. А теперь я, все же, задам вопрос. Скажите, почему вы участвуете в этой… Локальной военной кампании?
– Вы думаете, эти колониальные власти достали только туземных канаков? – спокойно поинтересовалась Рут, – Я тоже канак, хотя креолка. Мою семью, моих друзей, вообще людей, которых я люблю и уважаю, достали конкретно. Немало нормальных людей из Америки и Европы, Австралии и Новой Зеландии, и даже из Японии, слиняли сюда, в Океанию. Это потому, что на исторической родине достало все, ****ец как. Пардон за непарламентский термин. И, короче, двинулись foa, в смысле, люди, на изнанку нашей прекрасной планеты, где зеленые горы и цветочки, короче, то, что вы рисуете. Это я не прикалываюсь, а серьезно. Я думаю, вы приехали, чтобы тут рисовать по той же самой причине, по которой мы приехали, чтобы тут жить. Это адекватно, или как?
Она сделала паузу, внимательно посмотрела в глаза собеседнику, интерпретировала его мимику в утвердительном ключе, и продолжила:
– Так вот, мы приехали сюда жить. Сами устроились. Сами тут организовали кое-какой бизнес, и нам ни хрена было не надо от оффи.
– От кого? – переспросил он.
– Оффи, это, типа, истеблишмент, – пояснила креолка, – Конгрессмены и президенты с министрами. Банкиры и нефтяные шейхи. Святоши и транснациональные концерны. И всякие федеральные агенты. Короче, те, от кого нормальным людям сплошной вред.
– Я понял, – сказал художник.
– Ага! Тогда объясняю дальше. Я, как бы, прикинула, и получилось, что нас всех тут, в Океании, примерно тридцать тысяч. Вся суша, которую мы занимаем, вместе с нашим жильем, с микро-фермами-ранчо, и с мини-фабриками, поместилась бы на квадратике размером десять на десять миль! Ну, можно было, блин, оставить нас в покое? А хрен! Оказывается, из-за супер-кризиса, мировому бизнесу требуются новые горизонты для инвестиций. И на всей планете не нашлось горизонта, кроме нашего. Дальше простой вопрос: какие должны быть наши действия, когда эта зараза поперлась сюда к нам?
Вителло Фалерно снова покрутил сигариллу между пальцами.
– Я понимаю. Когда кто-то начинает вас притеснять, вы готовы сопротивляться, и даже начинать партизанскую войну. Сегодня утром я видел, как геликоптеры разбомбили на восточном берегу аэродром и строительную площадку какого-то китайского концерна.
– Сингапурского концерна, – поправила Рут.
– Пусть так, – сказал он, – что китайцы, что сингапурцы, здесь чужие, и я могу понять раздражение ваших друзей креолов-канаков. То, что там произошло – ужасно, но оно объяснимо. Но при чем тут местные католики, туземцы и французы? Они-то не вчера появились, а были тут еще до вас. А вы им устроили взрывы храмов и проскрипции.
– Про – что? – удивилась Рут.
– Проскрипции, – повторил он, – изобретение Суллы, который был диктатором Рима до Цезаря. Реестр нелояльных, объявленных вне закона. За выдачу или убийство того, кто значился в проскрипции, назначалась награда, а за укрывательство – казнь. Имущество нелояльных, и их близких отнималось, а их семьи теряли все права, или изгонялись.
– Понятно, – прокомментировала креолка, – все уже придумано до нас.
– Да. Ничего нового под Луной. Скажите, Рут, неужели вы это поддерживаете?
– Хэх… Ну, и вопрос, Вителло. Скажу так. Вы говорили про сопротивление. И вы сами сказали про партизан. Как поступали бойцы Резистанса с людьми, сотрудничавшими с фашистам во время Второй Мировой войны? Вы из Европы, и хорошо это знаете.
– Как я не люблю политику! – печально произнес калабриец, – Вот что, Рут, лучше я вам покажу мои картины. И, пожалуйста, не забудьте: вы обещали критиковать.
