Текст книги "Мауи и Пеле держащие мир"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 81 страниц)

– Ну? – спросил Гремлин.

– …У меня очень простое соображение, – продолжил выпускник Вест-Пойнта, – как нам известно, мумины должны отплыть с Минданао завтра. Но отменит ли штаб противника отправку, узнав, что на Гуадалканале идет бой? Я уверен: не отменит, а наоборот, будет торопить муминов и экипаж транспорта, надеясь успеть на подмогу франко-батакам.

– Логично, – ответил Гремлин, – но, тогда они могут пойти не на Палау, а прямо сюда.

– Извините, сэр, но это ничего не изменит в плане нашего штаба.

– Не изменит? – переспросил комдив.

– Да, сэр. Не важно, пойдет ли транспорт на восток к Палау, или на ост-зюйд-ост, через Адмиралтейский пролив между Палау и Новой Гвинеей, чтобы добраться сюда. Судьба транспорта решится, как только он покинет 200-мильную филиппинскую зону.

– Это точно, капитан-лейтенант?

– Позвоните проконсулу Визарду Озу, сэр, он подтвердит.

– Ну, если так… – произнес Гремлин.

* * *

…За два часа до рассвета, над Хониарой заунывно завыли сирены, а затем вдоль взлетной полосы вспыхнули фары нескольких автомобилей, и через четверть минуты в кафе влетел крайне возбужденный французский младший офицер-инструктор и крикнул:

– Тревога, капитан! Канаки вырезали дозор.

– Вырезали? – переспросил Ланзар.

– Да! Пятеро батаков и с ними наш Анри! Им всем отрезали головы!

– Это хреново, – не повышая голоса, произнес капитан, – Поднимите всех. Пусть еще раз прочешут все дома пригородной полосы. Диверсанты вероятно где-то поблизости. Нам следует зачистить их, иначе никто не будет спать спокойно. Ты понял?

– Да, капитан.

– Тогда не бегай попусту, а займись этим. Вперед! На рассвете я жду твоего рапорта.

– Слушаюсь! – четко ответил младший офицер-инструктор.

* * *

Примерно через полчаса после этого, в маленькую деревню Бетаси, не отмеченную на картах, затерянную среди низкорослого леса на южном склоне Хребта Эдсона (который пересекает Гуадалканал с востока на запад), бесшумно въехали пятеро велосипедистов. Остановившись возле одной из десятка хижин, окружающих маленькую центральную площадь, они приставили свои велосипеды к тонкой бамбуковой стене. Сразу же к ним подошли двое, будто материализовавшиеся из непроглядной темноты. Раздалось три – четыре шепчущих фразы, и включился тусклый фонарик, потом один из велосипедистов вытряхнул из рюкзака на освещенное лучом фонарика пятно грунта шесть предметов, напоминающих крупные кокосовые орехи. Все собравшиеся удовлетворенно заухали.

После этого, с негромким шуршанием откинулась циновка, заменявшая дверь в другой хижине, темноту прорезал еще один несильный луч фонарика, на площадь вышли две новые фигуры. Прозвучал хрипловатый баритон:

– Что за симпозиум, капо Коломбо?

– Это не симпозиум, комдив Гремлин. Это мы ездили на разведку, и мы сделали меры психологического прессинга. Так это нам называл капитан Кресс на тренингах.

– Психологического прессинга? – переспросил Гремлин.

– Да. Капитан Кресс учился в университете Багио, он много знает по психологии.

– А это что такое? – спросил, молодой голос, судя по акценту, принадлежащий девушке-кореянке, – Вы по дороге собирали кокосы?

– Нет, камрад-радист Ким-Чйи, это мы привезли с прессинга, – ответил Коломбо.

– Но, это же кокосы, разве нет?

– Ну, понимаешь, Ким-Чйи, это не кокосы, а…

– Ох… – выдохнула юная кореянка, потом прикрыла ладонью рот и метнулась в кусты, откуда, через мгновение, послышался характерный утробный звук.

– Гм, – сказал Гремлин, – Коломбо, зачем ты положил здесь эти головы? Расстроил хорошую девушку…

– Я не сообразил. Я сейчас пойду и извинюсь перед Ким-Чйи.

– Сейчас не трогай ее, не тот момент. Потом извинишься.

– Хорошо, – капо Коломбо кивнул, – потом я извинюсь.

– Гм… – повторил Гремлин, – …А зачем ты отрезал эти головы, и принес сюда?

– Да, я зря их принес, надо было выкинуть по дороге. У меня привычка с детства нести отрезанные головы домой, для авторитета. Но отрезали мы их не зря. В лагере у врага тревога, весь личный состав разбужен в плохое время. Никто не поспит остаток ночи, и на рассвете вражеские бойцы будут ползать, как полудохлые мухи. Это хорошо.

* * *

Рассвет над Хониарой выдался цветастый, с алыми и оранжевыми полосами по всему восточному горизонту, с нежно-розовыми отблесками на кучевых облачках, и с легким морским бризом. В такое время хорошо ловить рыбу (так поступают канаки), или же созерцать природу (это любят японцы), или купаться в море, пока не жарко (это любят европейские и североамериканские туристы). А еще, в такое время хорошо начинать артподготовку, особенно – если противник не выспался за прошедшую ночь.

Почти музыкально звякнули стволы трехдюймовых пневматических минометов. Их на позициях в складках хребта Эдсона было 500 штук, и они выплевывали мины чуть-чуть вразнобой, так что складывалась какая-то специфическая мелодия. Особенно, когда на музыкальный звон легли глухие взрывы. Будто кто-то отбивал ритм на огромном бубне. Миномет – высокоточное оружие. Мины летели по идеальным высоким параболам и, в финале, пробивая тонкие крыши домов и ангаров, достигали целей. Благодаря работе «психонавтов», цели были размечены, и в первые минуты боя франко-батакский полк лишился бронетехники, тяжелого вооружения и основных складов боеприпасов. Еще досталось казармам – правда, в меньшей степени. По плану капитан-лейтенанта Снэрга, выпускника Вест-Пойнта, мины следовало тратить лишь на уничтожение техники. Для личного состава противника имелось другое средство – четко, грамотно расставленные стрелковые позиции корейских «студентов» с «дизельными ружьями». Боевые расчеты состояли из трех человек: корректировщик огня, плюс два сменных стрелка.

Стрелкам приходилось меняться каждые полчаса – несмотря на сошки, и на резиновую «подушку» на прикладе, отдача этого оружия била в плечо с силой хорошего боксера. Впрочем, корейские студенты были ребята выносливые, и не жаловались. Они, согласно приказу, стреляли по всему, что двигалось на береговой полосе. 60-граммовые сферы дюймового калибра, летящие вчетверо быстрее звука, не каждый раз находили цель, но если пуля попадала в биологический объект, то не было разницы, как именно… После полудня, франко-батакские позиции напоминали фильм ужасов вроде «Техасской резни бензопилой». По грунту были разбросаны фрагменты человеческих тел, а многократно продырявленные стены сооружений заляпаны ржаво-красными пятнами. Попытки вести ответный огонь оказались бесполезны: гранатометы и ручные пулеметы не покрывали необходимую дистанцию, а тяжелого вооружения франко-батакский полк лишился в самом начале боя. Сейчас уже никто не пытался организовать оборону. Все ждали вчера, чтобы воспользоваться темнотой для каких-нибудь осмысленных действий.

Майор Фадил был единственным человеком, который уже через несколько минут после начала ураганного утреннего обстрела четко определил, что надо делать. Дальнейшее развитие событий сложилось у него в голове, как бы само собой, на сутки вперед, и он начал действовать, четко соизмеряя риск и целесообразность. Он хотел спасти столько толковых бойцов из своей команды, сколько можно. Он сумел найти семерых бойцов, и

добраться с этими парнями до пристани Гольф-клуба, в трех км от аэропорта. Конечно, предпочтительнее было бы оказаться в центре города, на пристани Пойнт-Крус, но тут выбирать не приходилось: где оказался – там оказался. Как Фадилу удалось довести эту маленькую команду до бетонного пакгауза у причалов – отдельная история, связанная с удивительным чутьем человека, проведшего на войнах более десяти лет. Взгляд Фадила безошибочно выхватывал из ландшафта цепочки «полумертвых зон» – в смысле, тех, в которые, (в отличие от «чисто-мертвых зон») пули иногда попадают, но крайне редко в сравнении с окружающей местностью. Итак: бетонный пакгауз. Добротное сооружение, оставшееся еще от американцев. Дюймовая пуля с дальней дистанции такую стену не пробьет. Значит, первая задача выполнена.

– Располагайтесь, парни, – сказал он, – будьте, как дома. Лучше всего, ложитесь спать.

– Спать?! – изумленно переспросил молодой лейтенант, оглядывая серые стены вокруг, корпуса частично разобранных лодок, и еще всякое спортивное барахло.

– Да, Жак, – подтвердил майор, – это лучшее, что можно сейчас сделать. У нас нет ни грамма жратвы, и у нас маловато пресной воды, а когда спишь, есть и пить не хочется. Спасибо природе или богу за то, что есть такое полезное состояние, как сон.

– Командир, – негромко сказал старший из сержантов, оказавшихся в этой «призовой команде», – если бы ты объяснил, что тут творится…

– Ну, что ж, Рене, делать нам все равно абсолютно нечего, так что, я могу рассказать. История, не хуже прочих. Слушайте. Против нас играет сборная команда из разных игроков. Есть те, кто ночью резал головы. Профи – коммандос, вероятно, из каких-то экзотических туземцев: корубо, даяки, семанги, корофаи. Но их немного. Есть те, кто придумывает и управляет, кто разрисовал карты огня стрелкам и минометчикам. Тоже профи, но штабные. Вероятно, выпускники хорошего военного училища. А стрелки, это простые фермеры, которым кто-то раздал оружие, и быстро научил, что и как. Их более полка, патронов у них куча, они будут стрелять, пока есть, в кого. А штабные тут рядом, готовят новый сюрприз, и нам надо держать ухо востро, чтобы вовремя отреагировать.

Майор замолчал, достал сигареты и закурил. Руки слегка дрожали. Нормальный страх. Правильный страх. Мобилизующий страх, обостряющий хитрость и инстинкты.

– Командир, – нерешительно произнес сержант помоложе, – а, примерно, когда можно рассчитывать на помощь?

– Никогда, – лаконично ответил Фадил, и выпустил из ноздрей струйки дыма.

– Никогда? – изумленно переспросил парень.

– Никогда, Жан-Ив. Такова реальность. Новокаледонский гарнизон в заднице. Там уже рассчитывают режим экстренной экономии топлива и продовольствия. Не говоря уж о проблеме возможного штурма, который противник может начать в любой день.

– Штурма? – удивился старший сержант Рене, – Ты считаешь, командир, что возможен штурм Новой Каледонии?

– Считаю, что возможен, – подтвердил майор, – и генералу Леметри сейчас приходится задумываться об этом. Значит, на какую-то помощь нам рассчитывать нечего.

– Но, – возразил Жан-Ив, – есть еще Франция.

– Есть, – майор кивнул и снова затянулся сигаретой, – …На другом конце глобуса. Ты можешь с таким же успехом ждать помощь с Луны.

– Тогда, – спросил лейтенант Жак, – на что мы можем рассчитывать?

– На себя, – сказал Фадил, – у нас есть некоторые шансы, если мы в критический момент поведем себя не так, как все. Сделаем нечто, неучтенное штабом противника.

Послышался короткий звенящий треск, грохот, и в железной крыше пакгауза возникла длинная узкая пробоина. Пуля с легкостью вырвала полосу металла, и улетела в море.

– Дерьмовая ситуация, – буркнул Рене, – какое оружие у этих фермеров?

– Не знаю… – Фадил стряхнул пепел, – …И это не важно. Важно лишь, что пули из этого оружия летят по настильной траектории, в отличие от минометных мин, летящих по навесной параболе. Но, минометы уже отработали и молчат, а при настильном огне много «мертвых зон». К середине дня, те из наших, кто останется в живых, соберутся в этих «мертвых зонах». Там они станут дожидаться темноты. Дождутся, клянусь дьяволом.

– И тогда можно будет смыться? – предположил Жан-Ив.

– Нет. Тогда можно будет дернуться с места, и сдохнуть. Ты должен четко понять: все стандартные реакции учтены штабной группой противника.

– Но, – вмешался старший сержант, – что можно сделать нестандартного, сидя здесь, в пакгаузе? Вырыть подкоп до соседнего острова? Отрастить крылья и улететь?

– Продолжай, Рене, – сказал майор, – продолжай придумывать любую чепуху. Так ты можешь случайно навести меня на какую-нибудь идею, которая нас спасет.

– А всем можно говорить чепуху? – спросил рядовой, парень чуть старше двадцати.

– Всем, – с усмешкой подтвердил Фадил, – вообрази, Луи, у нас в пакгаузе что-то вроде английского Гайд-парка. Знаешь, в Лондоне есть специальное место с трибуной. Там можно болтать, что угодно, запрещено только ругать бога и королеву. Это у них такая свобода слова и демократия. Хотя, у нас такое же говно. И у американцев. И везде.

– Подводная лодка! – внезапно сказал рядовой Луи.

Майор Фадил хмыкнул, посмотрел вверх, сквозь длинную дыру, на бледно-голубое, как будто выцветшее небо, и согласно кивнул.

– Да. Желтая подводная лодка, как в песне Биттлз. Мы все живем на желтой подводной лодке, которая суть сумасшедший дом по имени Земля. Планета, мать ее греб.

– Подводная лодка! – с ноткой отчаяния в голосе, повторил рядовой, – Вдруг, тут около причала есть маленькая туристическая подводная лодка? Есть такие лодки. Я на такой катался, когда был в отпуске в Таиланде. На ней можно было бы отсюда смыться.

– Луи, – произнес майор.

– Что, командир?

– Ты очень умный парень, вот что. У нас будет подводная лодка.

– Не очень верится, – пробурчал старший сержант Рене.

– Балда, – иронично ответил ему Фадил, – ты про полупогружаемые катера слышал?

– Ох! Вот, зараза! – Рене хлопнул себя ладонью по лбу, – А ведь это может сработать.

– Может, – майор кивнул, – если мы все продумаем и, как следует, подготовимся.

…Солнце скрылось на западе за мысом Кохимарама, и на остров Гуадалканал наползла непроницаемая тьма, а с ней – и прохлада. Стрельба со склона хребта прекратилась, как будто ее выключили. Казалось, вокруг ощутимо повисла ватная тишина. Прошло всего несколько минут, и сотни людей, уже одуревших от жары и жажды, начали осторожно покидать мертвые зоны, впрочем – не отходя далеко. Потом послышались негромкие голоса. Кто-то обсуждал, кого отправить за водой, и куда – чтоб не очень рисковать. В общем, люди расслабились. И это была стандартная реакция.

Среди этой суеты и обсуждений, никто не обратил особого внимания на звенящий звук, который возник над морем, как комариный писк, а затем стремительно усилился. Еще несколько секунд, и по людям, продолжавшим толпиться в «мертвых зонах», ударили пулеметные очереди со стороны моря, откуда эти зоны отлично простреливались. Атака легких штурмовиков застала людей врасплох. Речь даже не шла о том, чтобы найти хоть один «Стингер» и влепить по самолету. Люди, как раз успевшие расслабиться, растерялись настолько, что, не выполнили простейшие приемы спасения при атаке с воздуха. Они попросту разбежались куда попало, покинув, разумеется, «мертвые зоны». Несколько атакующих штурмовиков, даже стреляя непрерывно из «мини-гатлингов», не смогли уничтожить за один короткий пролет большое количество бойцов. Но это и не планировалось. Идея была в другом: выгнать «мишени» на простреливаемые участки местности. Самолеты скрылись над хребтом, но следом за ними в воздухе ярчайшим магниевым светом вспыхнули осветительные ракеты «люстры» с парашютами. И все стрелки на склоне хребта сразу открыли огонь по рефлекторно замершим фигурам.

…В бетонном пакгаузе у пристани Гольф-клуба, старший сержант тихо спросил:

– Это то, чего ты ожидал, командир?

– В общем, да, – напряженно ответил Фадил.

– И что теперь? – прошептал лейтенант Жак.

– Теперь, – пробормотал майор, – теперь самое сложное. Я стараюсь понять логику этой первой группы. Они могут подождать час или два, а потом повторить фокус с налетом. Получится опять эффективно. Вот третий раз уже ничего толком не выйдет.

– Значит, – осторожно предположил лейтенант, – у нас есть час, не меньше.

– Эх… – выдохнул Фадил, – Дело в том, что есть и другой вариант. Это мы узнаем через четверть часа, или, максимум, через полчаса.

– Но, – сказал старший сержант, – если ничего не произойдет, то мы потеряем время.

– Да. Но если произойдет, то мы потеряем жизнь. Нельзя торопиться, если есть не один шанс, а несколько. Если за полчаса ничего не произойдет, мы просто дождемся второй атаки штурмовиков, «развешивания люстр», и побежим, кок только они погаснут. Если произойдет, то мы побежим опять же, как только «люстры» погаснут.

– Я не понял: какие «люстры» в этом случае? – отозвался младший сержант.

– Подожди, Жан-Ив, и если произойдет, ты сразу поймешь.

…Прошло около трети часа. Люди, вжавшиеся в землю или спрятавшиеся за первые попавшиеся укрытия, постепенно отошли от шока, и начали вяло, как сомнамбулы, подниматься на ноги и бродить в поисках какого-нибудь более надежного укрытия, в котором можно отлежаться, без риска поймать пулю. Снова послышались голоса и негромкая ругань… И как раз тогда, в небе вторично повисли «люстры». Расчет был беспроигрышный с позиции психологии. Люди были уже настолько измотаны, что значительная часть не отреагировала на вспыхнувший свет, а продолжала бродить, не осознавая, что происходит. Почти полминуты – пока горела «люстра» стрелки, без перерыва, вели огонь по отлично просматривающимся мишеням, а потом…

…Наступила тишина, и Фадил рявкнул: «Побежали! Быстро!». Команда организованно выскочила из пакгауза, и метнулась к длинной старой лодке с пробитым дном, которая лежала немного в стороне от пристани. Полторы минуты на то, чтобы поднять, удобно ухватить, и перевернуть эту удачно поврежденную лодку. И еще минута на то, чтобы вбежать в черные волны, держа лодку на плечах. И – готово. Среди множества разного мусора, по течению к северо-западному мысу, плывет перевернутая лодка. Она плывет быстрее, чем прочий мусор, но кто заметит ночью? А люди под лодкой наготове. Если вспыхнет «люстра», они сразу прекращают двигаться, и лодка перестает выделяться…

…Утреннюю зарю экипаж «мусорной подводной лодки» встретил уже западнее города Хониара, и повернул вдоль берега на юго-запад, к мысу Кохимарама. Теперь у майора Фадила полностью сформировался план дальнейших действий. Он не рассказал об этом никому из своих людей, но они почувствовали и приободрились, хотя были измотаны, жаждой и холодом. Если медленно идти в воде с температурой ниже, чем 25 градусов Цельсия, то на четвертом часе начинаешь замерзать, и возникает огромное желание подвигаться интенсивнее. Но в данном случае любое резкое движение могло оказаться фатальным… Майор Фадил прислушивался, ожидая, что с первыми лучами солнца, та команда, что оседлала хребет Эванса, вновь откроет ураганный огонь. Вот, солнечные зайчики заиграли на волнах, наблюдаемых сквозь дыру в борту лодки – но стрелки не торопятся. Почему? Фадил заподозрил было, что забыл учесть нечто важное, но тут над островом раздался голос, стократно усиленный мощным мегафоном. Голос говорил на «batak-karo», с добавлением слов на обще-индонезийском «bahasa».

Фадил прислушался, разобрал некоторое количество английских слов, и у него в голове мгновенно сложилась почти точная модель происходящего. Облегченно вздохнув, он обратился к «экипажу».

– Парни, мы сделали все, как надо. Сейчас спокойно выходим на берег, и бросаем эту рухлядь. Но проверьте, чтобы ни на ком не было ничего из униформы легионера.

– Мы в самом начале все это сбросили, – напомнил лейтенант Жак.

– Проверь – Еще – Раз, – ровным голосом сказал майор.

– Слушаюсь! – механически отозвался Жак.

– А что там, по мегафону? – спросил младший сержант Жан-Ив.

– Там покупают французских легионеров оптом и в розницу.

– Командир, ты понимаешь эту тарабарщину? – удивился старший сержант Рене.

– Нет, – буркнул Фадил, – я понимаю правила гражданской войны.

* * *

На склоне Хребта Эдсона, чуть западнее траверса аэропорта, капо Коломбо завершил короткую, но доходчивую речь на индонезийском, отложил микрофон, взял в руки бинокль, и сказал уже по-корейски:

– Hyusig haji masibsio, sagyeog junbi! (Не расслабляться, быть готовыми открыть огонь!).

– Hyusig haji masibsio, sagyeog junbi! – продублировал по цепочке сидевший рядом с ним корейский комсорг Вон-Со, а потом спросил, – Капо, откуда ты знаешь столько языков?

– Я, блин, воин-интернационалист, – с легкой иронией отозвался Коломбо, – в смысле, я разыскиваюсь Интерполом за участие в криминальных вооруженных формированиях.

– Разве это помогает выучить языки? – спросила кореянка Ким-Чйи, не отрывая глаз от дальномера (поскольку была на посту наблюдателя-корректировщика огня).

– Еще как помогает! – весело ответил даяк.

– Ух! – Вон-Со качнул головой, – Ты еще можешь шутить… А что ты сказал батакам?

– Я сказал понятные вещи: «Вы простые парни и мы тоже простые парни. Нам незачем воевать друг с другом. Французские легионеры – наши общие враги. Я, капо Коломбо, обещаю: каждый, кто выйдет без оружия, получит десять долларов и поедет домой. А каждый, кто приведет одного французского легионера, получит еще сто долларов к тем десяти, и тоже поедет домой. За француза – унтер-офицера, я дам сверху еще триста долларов, за офицера – тысячу. За капитана Ланзара – пять тысяч. А все, кто за час не выйдут сюда без оружия – будут убиты, и их семьи будут голодать. Я сказал. Точка».

По узкому оврагу к площадке подошли Гремлин, Снэрг и Пикачу. Все трое выглядели невероятно усталыми, их одежду и лица покрывала пыль, а вокруг глаз легли бурые с красноватым оттенком круги – результат недосыпания и все той же пыли.

– Ты думаешь, батаки тебе поверят? – сходу поинтересовался Гремлин.

– Думаю, да, – ответил Коломбо, – я ведь простой парень, даяк с Калимантана-Борнео, никогда не нарушаю обещаний, и это известно.

– Там, – сообщил Пикачу, подняв к глазам бинокль, – кажется, драка.

– Французский иностранный легион, – тихо произнес Снэрг, – сражается с Кавалерией Святого Георгия.

– Нет, – ответил даяк, – там французы дерутся с батаками, и никакой кавалерии.

– Кавалерия Святого Георгия, – пояснил Снэрг, – прием времен Англо-Бурской войны, предложение денег за головы командиров повстанческой армии.

– Я предложил не за головы, а за живых, – педантично уточнил капо Коломбо.

– Уф! – Снэрг вытер пот со лба, – Видишь ли, обычно выражение «деньги за голову» понимается в смысле «за человека», и лишь немногие понимают это буквально.

– А почему «Кавалерия Святого Георгия»? – спросил Пикачу.

– На реверсе старого британского золотого фунта, – ответил Снэрг, – была отчеканена картинка: Святой Георгий, на коне, убивающий копьем Змея.

Тем временем, некоторые батаки, рассудив, что мертвых легионеров тащить проще, чем живых, привычно извлекли из узорных матерчатых ножен свои ножи-тесаки, и…

– Блин! – брякнула Ким-Чйи, резко отодвигаясь от дальномера, – Ну почему!..

– Не расстраивайся, ладно? – сказал Вон-Со, – Это война, она кончится, и все…

– Да, она кончится, но как я это забуду?

– Ким-Чйи, – с некоторым оттенком строгости сказал комсорг, – Слушай! Мы сначала должны победить, а потом будем жить по-человечески…

– …Если не разучимся, – тихо договорила она.

– Нет, не разучимся! Мы ведь воюем за справедливое дело!

– Ох-ох. Наверное, Вон-Со, ты прав, а я слишком устала, и слишком много смертей…

– Ничего, – произнес капо Коломбо, тоже глядя в бинокль, – сколько-то живых они тоже тащат, а нам не так много и надо. За мертвых, конечно, тоже придется заплатить, чтобы получилось честно. А за живого надо дать премию, потому что будет не честно дать за живого легионера столько же, сколько за мертвого. Ясно же, что живой дороже…

– Ты так спокойно об этом рассуждаешь, – заметила Ким-Чйи.

– На войне, – авторитетно сообщил он, – надо обо всем рассуждать спокойно.

– Коломбо прав, – сказал Снэрг, – лучше отбросить эмоции, чтобы не спалить мозги.

…