Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 69 страниц)

Глава 89

Когда багровое солнце коснулось верхушек леса, отряд Бутурлина встал на ночлег. Затемно покинув сонный Поганин, Дмитрий и его спутники весь день продвигались на запад, туда, где, по словам их пленника, следовало искать Эвелину.

Видя, что иного выхода у него нет, Ловчий согласился выдать боярину место пребывания похищенной им княжны. Казалось, тать смирился со своей участью.

Всю дорогу он держался так, словно не помышлял о побеге. Но, как выяснилось, сим поведением людолов лишь пытался усыпить бдительность своих пленителей.

И ему это почти удалось. Когда на привале Харальд развязал Ловчему руки, дабы тот мог перекусить, разбойник оттолкнул датчанина, вскочил на его лошадь и рванулся прочь.

Дмитрий с Газдой хотели догнать беглеца конными, но Харальд опередил их. Вложив в пращу обшитый мехом камень, он метнул его вслед татю.

Пущенный им снаряд ударил похитителя по затылку, и тот, раскинув руки, повалился с коня навзничь. Прежде чем он пришел в чувство, Бутурлин и Газда подбежали к нему и, крепко связав, отволокли к костру. Однако сознание не спешило возвращаться к людолову.

– Ты хоть не убил его? – вопросил Харальда Дмитрий, встревоженный тем, что пленник не подает признаков жизни.

– Что ж я, силу не соразмеряю? – слегка обиделся датчанин. – Камень обернут мехом, как для охоты на белок, да и бросал я его не в полную силу…

– Ловко же ты управляешься с пращой! – не сдержал своего восторга Газда. – Прямо-таки библейский Давид! Где только научился такому искусству?

– Там, откуда я родом, сему учатся с детства… – равнодушно ответил бывший пират. – Знаешь, какие игры у наших мальчишек?

Выстроят мальчуганы горку из валунов и обстреливают камнями, пока не развалят до основания! Так и обретают навык. Годам к восьми-десяти каждый владеет пращой не хуже меня…

Умение сие не раз их потом выручит. Зверя хищного поможет от стада отогнать, сбить в лет ястреба, повадившегося таскать кур, да мало ли еще чего…

– Ястреба в лет? – изумился искусству датских пастушков Дмитрий. – Воистину век живи-век учись!

– Мы и учимся! – кивнул ему датчанин. – Посему и достигаем высот в своем ремесле. Но такая дичь мне чести не принесет.

Я, может, и не хуже Давида бросаю камни, да только наш пленник – не Голиаф, а пакостник мелкий с повадками хорька…

– С хорька хоть шкуру снять можно! – усмехнулся Газда. – А от сего ирода какой прок?

Глухо застонав, Ловчий открыл глаза. Подхватив его под локти, Харальд и Газда прислонили татя к стволу поверженного бурей дерева.

– Что ж ты так! – обратился к пленнику с укором Бутурлин. – Помнится, обещал в Поганине привести нас к княжне, а при первом же удобном случае дал деру…

Негоже, Ловчий, отступать от своих слов!

– Ничего, впредь не отступит! – сурово нахмурился Газда. – Я прижгу ему пятки головней, дабы удирать несподручно было!

Тогда и поглядим на его прыть!

Не знай Дмитрий нрав своего друга, он бы попытался отговорить его от сей затеи. Однако нужды в том не было. Казак не отличался жестокостью. Если он и вспомнил о раскаленной головне, то лишь затем, чтобы дать острастку татю.

– А что будет, когда я приведу вас к княжне? – вопросил Ловчий, обводя своих пленителей мутным взором. – зарежете ведь, как собаку!

– Зарежем, если не приведешь!.. – Газда схватился за рукоять ятагана, но, встретив взгляд боярина, передумал доставать клинок из ножен. В глубине души они оба разумели, что едва ли добьются толку от пленника запугиванием.

– Я же же сказал, что отпущу тебя с миром, – мягко произнес Дмитрий, – или тебе мало моего слова?

– Почему я должен тебе верить? – скривил губы тать. – Знаешь, сколько мне довелось встречать люда, преступавшего свои клятвы?

– Верно, по себе о других судишь? – презрительно фыркнул Газда.

– По себе? – пленный гневно сверкнул глазами. – Много ли ты обо мне знаешь, что берешься злословить?!

– Достаточно! – хмуро усмехнулся казак. – Чупера да серьги тебя лишили за предательство Христовой Веры и переход в Ислам…

– Откуда тебе сие ведомо? – поднял на друга удивленный взор Бутурлин.

– Не велика хитрость… – брезгливо отвернулся от пленника Газда. – Когда я отводил его по нужде в кусты, то разглядел на нем турецкую метку!..

– Молвишь об обрезании крайней плоти? – полюбопытствовал не видавший прежде такой диковины Харальд.

– О нем самом! – угрюмо выпятил подбородок казак. – Верно, сей малый угодил к туркам в полон и, желая избавиться от рабской цепи, сменил Веру…

Потом вернулся в родной край, хотел зажить прежней жизнью, да не вышло! Разглядел кто-то из односельчан то, что мне давеча на глаза попалось.

Его и прогнали прочь, лишив права зваться казаком. Еще мягко обошлись! За такие дела могли зарыть живьем в землю, однако лишь пролили на темя горячее масло да вырвали из уха серьгу!

– Так ведь было, Ловчий?

– Так, да не так! – метнул в Газду злобный взгляд отступник. – Говорю же, не все тебе обо мне известно!

– Да ну! – хрипловато рассмеялся Газда. – Я и сам прошел турецкий плен да галеры! Что ты можешь рассказать такого, что мне не ведомо?

– Галеры ты, может, и прошел, – с болью вымолвил пленник, – да, видно, избежал того, что турки со мной сотворили!

– Как же они с тобой обошлись? – подался вперед Бутурлин. – Молви, Ловчий! Мы не станем глумиться над твоими страданиями.

– Мы из набега на Кафу морем возвращались… – обратился мыслями в былое тать. – Да только повстречали турецкий боевой корабль.

Обстреляли нас басурманы из пушек, сшибли мачты с парусами, на абордаж пошли. Мы бились, как одержимые, но что с того толку, коли турок впятеро больше!..

Меня да еще двух казаков взрывом пороха оглушило, и янычары не стали нас добивать. Бросили без сознания в трюм да в ту же Кафу на невольничий рынок свезли.

Выстроили на площади вместе с другими пленными. Я мыслил, закуют в кандалы да по галерам разведут. Не тут-то было!

Басурманам мало было в рабство нас обратить. Они еще возжелали сломить в невольниках казачий дух.

Посреди рынка возвышалась плаха, на коей казнили строптивых рабов. Гляжу, лежит на ней четвертованный казак. Руки, ноги кровавыми лоскутами вниз свисают, но в глазах еще теплится жизнь.

Подходит к пленным Ага с янычарским ортом, тычет казакам по выбору в руки саблю. Молвит: «убьешь смутьяна – спасешь свою жизнь!»

Первый из пленных, к кому он обратился, отверг предложени, е и янычары снесли ему голову. Ага подходит ко второму. «Может, ты будешь умнее?» – вопрошает.

Казак помотал головой, его тоже зарубили. Кровь брызнула во все стороны, залила мое лицо. Вижу, турок ко мне обернулся…

Как я тогда молил Господа, чтобы пронес он мимо сию чашу! Только не сжалился надо мной Создатель!..

– И ты убил собрата? – зло воззрился на Ловчего Газда.

– А что я мог поделать?

– Не брать в руки саблю!!!

– Я бы и не взял! – тать болезненно поморщился, открыв на миг неровные зубы. – Но не было у меня иного выхода! Сам бы голову сложил, как те двое, и раненого бы не спас. Не я, так кто-нибудь другой его бы прикончил…

А не взялся бы никто из пленных добить сего бедолагу, многие бы еще жизнью поплатились. У турок к христианам жалости нет!

– Выходит, ты еще благодететелем стал! – криво усмехнулся Газда. – От греха других спас и от смерти!

– Да, спас! – зло огрызнулся Ловчий. – Благодари Господа, что тебе не пришлось побывать в моей шкуре!..

Скажу, как на духу: к тому, чтобы взять саблю, меня сам умирающий подвиг. Шепнул: «избави от мук, брат! Мне все одно не жить, так хоть других убережешь от гибели!»

Я и добил его одним ударом. Думал, на том мои мытарства завершатся, однако турки рассудили по-иному. Погнали меня в хамам по наказу Аги. А когда смыл с себя кровь, выдали одежонку басурманскую и отвели к мулле…

Что он говорил и что со мной делал, помню плохо, – как в тумане все было. Лишь тогда в себя пришел, когда моей плоти нож коснулся! Едва кровь уняли, мулла молвит: «теперь ты слуга Аллаха, имя тебе – Ибрагим!»

– А как звали до того? – полюбопытствовал Харальд.

– Петром кликали… – опустил взор пленник.

– Петром?!! Тьфу! Тьфу! – презрительно сплюнул Газда. – Надо же, какого тезку послал Господь! Или, может, Аллах?!

– Аллах – это и есть по-ихнему Господь… – поморщился Ловчий.

– Откуда мне знать такое? – возмущенно фыркнул Газда. – Ты у нас турок, тебе виднее!!!

– Что попусту браниться? – урезонил друга Бутурлин. – Что утеряно, того не вернуть! Сказывай, Ловчий, что дальше было…

– А что сказывать? – грустно усмехнулся вероотступник. – Турки поставили меня надсмотрщиком на галере…

– Выходит, ты таких, как я, плетью по спинам охаживал! – скрипнул зубами Газда.

– Охаживал, верно! – не стал запираться пленник. – Откажись я взять в руки плеть, янычары меня самого бы к лавке приковали или обезглавили на месте. Однако за то время, что мне довелось пробыть на галерах, я никого не засек насмерть!

– Не знаю, что и сказать! – развел руками Газда. – Прямо божий праведник!

– Праведником меня назвать трудно, – проглотил издевку пленный тать, – но извергом я тоже не был…

Многие из галерных рабов с завистью на меня глядели. Надо же, как повезло парню! Невольник не лучше других, а смотри, выбился в люди! С плетью расхаживает вдоль рядов, пока иные на весла налегают.

А у меня лишь одна мысль в голове: как ноги с той галеры унести? Немало перебрал в уме способов побега, дабы сыскать верный путь на волю…

Я уже отчаялся найти его, когда судьба сама все за меня решила. Турки тогда хотели покорить Мальту и двинули к ней корабли.

Без малого месяц они обстреливали укрепления острова, а мальтийцы – их суда. Одно из ядер пробило борт моей галеры, пустив ее на дно…

– Это что же выходит? Что мы с тобой в одном походе побывали? – усмехнулся Газда. – И на галерах нам пришлось ходить, и водицы морской нахлебаться!

Однако есть меж нами разница. Я был гребцом-невольником, а ты – вертухаем! Ходил по галере да канчуком таких, как я, подгонял! Надолго мне запомнилась та наука…

Газда мучительно скривился и потер ладонью бровь, рассеченную некогда плетью. Дмитрий видел, каких усилий стоит его другу сдерживать клокочущий в сердце гнев.

– Ты еще скажи, что это я тебя канчуком пометил! – горестно вздохнул Ловчий.

– Сего молвить не стану! – хмуро усмехнулся казак. – Зверя, расписавшего мне спину, я на корм рыбам отправил! Тебе, Ловчий, повезло, что судьба развела нас по разным галерам.

Окажись я с тобой на одной посудине, мы бы нынче не толковали!

– Как же ты спасся в море? – обратился к пленнику с вопросом Бутурлин.

– Маркитанская лодка подобрала! – ответил тот. – При всяком крупном хищнике подъедаются мелкие: вороны, шакалы…

А за турецким войском следуют торговцы да мародеры. По суше едут верхом да в кибитках, а придя к морю, садятся на челны.

Бродячих торгашей маркитанами кличут. Маркитанское судно – настоящая плавучая лавка. Одни безделушками торгуют, другие – вином. Есть даже такие, что чинят оружие и доспехи.

Такой вот бронник меня и вытащил из воды. За время службы у турок я успел скопить немного серебра и отдал его своему спасителю, дабы он доставил меня на берег…

Ну, а что было после, вы и сами догадались. Вернулся я в родные края, осел в слободе казачьей. Успел даже пару раз в поход сходить на крымчаков.

Да только кому-то из общины пришлось не по нраву, что я с другими казаками не хожу в баню, а моюсь у себя дома. Сей умник разнес по слободе весть, что я – татарский лазутчик.

Встал я как-то поутру, вышел во двор, а у ворот моих вся казацкая старшина собралась. Голова местный вышел вперед, молвит: «Сказывают, Петр, что ты басурман скрытый, пожаловавший к нам вредить казацкому делу!»

«Что вы, братья, – отвечаю, – какой из меня басурман? Разве не ходил я с вами в походы, не обагрял саблю татарской кровью?

Христа-Бога почитаю, в святые таинства верую! Хотите, перекрещусь, хотите, помолюсь пред вами!»

«Перекреститься всяк сумеет! – усмехнулся Голова. – Ты лучше разоблачись, дабы мы узрели, что ты добрый христианин, а не пес Магометов!

Я отшутиться хотел, да не вышло. Повалили меня казаки скопом наземь, сорвали одежды, а на теле моем – отметина, оставленная турецким ножом.

Что тут началось! Связали меня, в яму бросили. Одни односельчане хотели сварить заживо, другие – закопать в землю. Через неделю, правда, остыли, сжалились…

Говорят: «Так уж и быть, жизни тебя лишать не будем, но и казаком отныне тебе не быть!» Выволокли меня связанного на площадь посреди села, прилюдно вылили на темя горячее масло, да вырвали из уха серьгу.

А на серьге той две насечки было в память о битвах, в коих мне довелось побывать. Иным из своих мучителей я жизнь успел спасти…

Да о том никто и не вспомнил! Человек – тварь неблагодарная, сколько добра ему ни делай, все забудет в одночасье!..

– И ты обозлился на целый свет? – скорбно покачал головой Бутурлин.

– За что мне его любить? – лицо татя исказилось в болезненной гримасе. – Немного я в мире добра повидал! С кем ни встречался, всяк али вор, али завистник! Или же предатель!

– И сие подвигло тебя стать людоловом?

– А чем я еще мог добывать себе пропитание после того как меня выгнали из общины? У таких, как я, земля горит под ногами. Ни в одном селении на Украйне не дадут осесть малому с разорванным ухом и ожогом на макушке!

Поневоле пришлось искать промысел в других местах: в Польше да на Литве. Носило меня по всей Унии, как носит ветром перекати-поле! К кому только на службу ни нанимался.

Магнатам по сердцу пришлись мои казачьи навыки тихо подкрадываться к жертве. Однако убийцей по найму я так и не стал. Одно дело – похитить отпрыска знатного рода или чью-то невесту, дабы получить за нее выкуп, а другое – лить невинную кровь…

– Молвишь, чью-то невесту?! – нахмурился Дмитрий. – И по чьему наказу ты похитил из Самбора княжну Корибут?

Пленник молчал, потупив взор в землю. Он не верил, что, узнав место заточения девушки, боярин сохранит ему жизнь.

– Чего умолк? – встряхнул Ловчего за плечо Газда. – Начал каяться, так уж кайся до конца!

– Кто сказал, что я каюсь? – презрительно усмехнулся тать. – То, что я излил свою боль, не значит, что я вам поведаю, куда отвез княжну!..

– Тогда мы сунем тебя головой в костер! – подытожил Харальд. – Ну-ка, Петр, подкинь сучьев, а то что-то жару мало!

– С радостью! – процедил сквозь зубы казак, бросая в огонь охапку хвороста.

– Да погодите вы оба! – отрезвил приятелей Бутурлин. – Я так не желаю!..

– И нам сие не по нраву! – вздохнул датчанин. – Однако тать не оставил нам, иного выхода!

– Выход есть, всегда! – убежденно заявил Дмитрий. – Уразумей меня, Ловчий! Ты украл дорогого мне человека и отдал злодеям!

Люди, велевшие тебе похитить княжну, явно не желали ей, добра! И беды, кои станутся с Эвой, будут на твоей совести! Сколь бы ни зачерствела твоя душа, я не верю, что в ней нет сострадания к невиновным!

Тебе довелось испытать много боли, но сие не значит, что и ты должен причинять боль другим. У каждого есть выбор: нести зло в мир или же препятствовать ему…

Вины Эвы в твоих бедствиях нет. Так почему она должна платить, за чужие грехи? Ответь мне!..

И вот еще о чем подумай. Мы можем у тебя пыткой вырвать признание, куда ты отвез княжну. Но я не хочу уподобляться туркам, силой обратившим тебя в свою Веру, и односельчанам, изгнавшим тебя с отчей земли.

Если в твоем сердце теплится искра божеской любви, ты поможешь мне найти Эву и вырвать ее из рук лиходеев!..

Ловчий молчал, задумчиво глядя на тлеющие угли. Он был готов к пыткам, но сказанные Дмитрием слова укололи его больнее, чем страдания плоти.

Впервые за годы плена и скитаний на чужбине кто-то взывал к его совести, а не к страху. В заскорузлой душе татя проснулось и заворочалось чувство вины, казалось, забытое им навсегда…

– Что притих? – встряхнул пленника Газда. – Али не расслышал сказанное боярином?

– Так уж и быть… – выдавил из себя Ловчий, впервые взглянув в глаза московиту. – Но сперва поклянись, боярин, что по возвращении княжны дашь мне свободу!

– Бога и душу ставлю в свидетели, что отпущу тебя с миром, если поможешь вызволить Эву из плена! – клятвенно заявил Дмитрий.

– Считай, что я тебе поверил! – молвил наконец тать. – Но помни: нарушишь клятву – гореть тебе в аду! Княжну я похитил по наказу младшего Радзивила!

* * *

После событий, произошедших в Поганине, Надира не знала, радоваться ей или горевать. С одной стороны, ее чудесное спасение от убийц подтверждало покровительство Аллаха, с другой, ненавистный московит вновь сумел избежать кары.

Расправившись с шайкой Дерябы, мстительница укрылась с луком в развалинах ратуши, ожидая появления из замковых ворот Бутурлина. Но чаяниям девушки не суждено было сбыться…

С рассветом в городе пробудилась жизнь. Первыми на сонные улицы вышли метельщики, убирающие следы ночных драк и гуляний, за ними потянулись ремесленники, спешившие занять свои места в лавках и торговых рядах.

С замиранием сердца Надира ждала мига, когда убийца Валибея окажется у нее на прицеле. Но время шло, а Бутурлин не спешил покидать цитадель Воеводы.

Прождав так несколько часов, мстительница покинула свое укрытие и двинулась к воротам замка. Чутье ей подсказывало, что московит намерен долго гостить у городского Владыки.

Единственное, что оставалось Надире, – это выманить боярина хитростью из цитадели. В том ей должно было помочь знание русского языка.

С младых лет ходившая в набеги на московские рубежи, Надира сносно владела речью неверных и при нужде могла поддержать с ними беседу. Посему она решила сказаться гонцом, посланным к Бутурлину Московским Владыкой.

Облаченная в мужское платье, не выдающее в ней татарку, со спрятанными под дорожный башлык волосами, она вполне могла сойти за юного московского боярина или дворянина…

– Эй, воины! – обратилась она по-русски к двум полякам с алебардами, стоявшим на страже крепостных ворот. – Я ищу боярина Бутурлина. Сказывают, он в замке вашего Воеводы!

– Может, и в замке! – ответил за них старший страж Марек, как раз выезжавший по службе из цитадели. – А ты что за птица, коли вопрошаешь о Бутурлине?

– Гонец Московского Государя, боярский сын Василий! – сходу придумала себе имя Надира. – Великий Князь кличет Бутурлина на Москву!

– Могу лишь посочувствовать Московскому Князю! – усмехнулся, надкусывая спелое яблоко, Марек, – Ты опоздал, гонец! Бутурлин уже покинул Поганин!

– Как давно?.. – упавшим голосом вопросила его дочь Валибея.

– Почитай, еще затемно… – ответил стражник. – Воевода уговаривал его погостить чуток, но боярин был непреклонен…

– Куда, куда он направился?! – выкрикнула раздосадованная новой каверзой московита Надира. – Говори же!

– Откуда мне знать? – недоуменно пожал плечами Марек. – Боярин о том никому не сказывал…

Но мне сдалось, что коня он направил на север. Если поторопишься, может еще догонишь!..

Не теряя зря времени, Надира дала коню плети и вылетела за городские ворота. Найдя нужный тракт, мстительница устремилась на север в отчаянной попытке настичь врага.

Едва она покинула город, в нем поднялась тревога. Объезжая Поганин, Марек наткнулся на дом, полный мертвых татей.

Едва ли старший стражник связал в уме гибель воровской верхушки с приездом юного московского гонца. Однако он поднял на ноги поганинский гарнизон в поисках убийц.

В первую очередь его люди связали и доставили к Воеводе воров, не пожелавших принять «покровительство» Владыки, но стражи хватали на улице и всех подозрительных, в первую очередь приезжих. Не успей Надира вовремя улизнуть из Поганина, она наверняка оказалась бы в их числе…

Продвигаясь на север, мстительница расспрашивала встречных путников о Бутурлине. Она страшилась упустить боярина, поскольку тракт впереди разветвлялся и злокозненный московит мог свернуть на любую из боковых дорог.

До развилки было еще далече, и девушка тщилась добраться до врага прежде, чем перед ней встанет выбор, в каких краях его искать. Однако на сей раз ей не повезло.

Небо, пасмурное с самого утра, к обеду разразилось ливнем, вынудившим Надиру укрыться в придорожной корчме. Сердце девушки переполняла досада. Дочь Валибея не могла уразуметь причину своих неудач. Ей казалось, что московита хранит от ее мести какая-то незримая сила.

– Заговоренный он, что ли, или ему и впрямь помогает Шайтан? – вопрошала она себя в раздумье. – Но ведь Аллах сильнее царя джинов!

Разве он не спасал меня, когда моя жизнь висела на волоске, не давал настичь недруга и подкрасться к нему на расстояние выстрела?! Почему же неверному всякий раз удается уйти от смерти? Или его гибель неугодна Аллаху?

– Да нет, быть того не может! – отогнала от себя тягостные мысли Надира. – Всевышний просто испытывает мою стойкость! Усомнюсь в своей правоте, отступлю – Аллах с презрением отвергнет меня!..

Я выдержу испытания, посланные Создателем, и покажу миру, на что способна дочь Валибея! Бутурлин ответит за смерть отца и всех правоверных, павших от его рук!

Произнеся эти слова, мстительница распахнула дверь харчевни, собираясь в погоню. Но льющаяся с неба стена воды воспрепятствовала ее замыслам.

– Что ж, надеюсь, боярин тоже отсиживается в какой-нибудь дыре, – утешила себя Надира, – в такое ненастье ему далеко не уйти. Я все одно его настигну, а пока утихнет ливень, немного передохну…

Завернувшись в плащ, Надира привалилась спиной к дощатой стене харчевни и смежила веки под монотонный шум дождя. Но отдых ее не был кратким.

Минувшая ночь отняла у девушки много сил, восстановить кои было непросто, и, закрыв глаза, Надира погрузилась в забытье. Во сне к ней пришли усопшие родители – отец, не утративший рук и ног, молодая матушка с добрыми, немного грустными глазами.

«Какой бы путь ты ни избрала, мы будем тебя хранить! – доносились до нее из неведомых далей родительские голоса. – Мы верим в тебя, родная!»

– Я вас не посрамлю… – шептала, плача и улыбаясь во сне, Надира. – Иначе не смогу называть себя вашей дочерью!

Пусть мне суждено принять смертные муки, но я исполню свой долг! Клянусь пред всевидящим Аллахом, убийца заплатит за невинно пролитую кровь!..

Слова ее клятвы утонули в рыданиях осеннего ливня.