Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 69 страниц)

Он сказал: любовь стоит столько, сколько стоят свершаемые во имя нее деяния. Если на алтарь любви приносишь свою жизнь, значит, она истинна, а чужой жизнью за свое счастье расплатиться хочешь – никакая это не любовь! Страстишка дурная, темная…

– Ну, и чьей жизнью я пожертвовала ради своего счастья? – глядя на шляхтича сквозь застилающие взор слезы, произнесла Эльжбета.

– Пока ничьей, но и то, что вы свершили, Принцесса, не делает вам чести, – пытался втолковать ей Флориан, – не мне вас судить! Но, прошу, избегайте поступков, способных навредить другим…

И еще передайте Государыне мою признательность за ее заботу обо мне. Сам я не посмею отвлекать ее от дел!

В одно мгновение боль, терзавшая душу Эльжбеты, обернулась гневом, а любовь к молодому шляхтичу – жгучей неприязнью.

– Вон отсюда! – яростно прошипела она, до боли сжав кулачки. – Убирайся прочь из Вавеля и из моей жизни! Ненавижу вас с Эвой обоих!

– Как вам будет угодно, госпожа! – выдержав полный презрения взгляд Королевны, Флориан поклонился ей и вышел за дверь.

Пытаясь справиться с кипящим чувством обиды, Эльжбета ударила кулачком о дверной косяк, но боль в разбитых костяшках не заглушила муки, терзавшей ее сердце.

Бессильно осев на дощатый пол, она зарыдала. Девушка не могла поверить, что ее первая любовь закончилась так печально. Любимый ею человек отдал предпочтение ее подруге, видевшей в нем лишь брата.

Спустя час, когда боль ушла со слезами, Эльжбета пожалела о своем поступке, показавшемся ей уродливым и жестоким. Ей захотелось догнать юношу, принести ему извинения, дабы расстаться без ненависти и обид.

Но Принцесса опоздала. Когда она выбежала на замковую галерею, ища глазами Флориана, его в замке уже не было.

Шляхтич покинул Гостеприимный Вавель, дабы продолжать свой жизненный путь без нее.

* * *

Уже вторую неделю Барбара Радзивил, сосланная отцом за строптивость в имение предков, томилась хандрой. В отсутствие родителя и брата она не могла принимать в замке гостей, устраивать балы и игрища.

Единственным доступным ей развлечением оставалась охота, и большую часть своего досуга княжна проводила в лесах, срывая зло на ни в чем не повинных животных.

Загонщикам ее свиты довелось приложить немало усилий, отыскивая для госпожи в чащобе оленей и кабанов, – мелкая дичь не вызывала интерес у дочери Магната.

В последний раз удача улыбнулась княжне, дав подстрелить из арбалета косулю. Выражение глаз раненого животного напомнило ей чем-то взгляд Эвы Корибут, и Барбара с особым удовольствием перерезала косуле горло.

Вернувшись в замок, она услыхала печальную весть о смерти старого Князя, доставленную гонцом из Кракова.

Нельзя сказать, что Барбара слишком любила родителя. Но отец не жалел для дочери подарков, всеми силами ратовал за ее брак с Королевичем, и, утратив его, княжна лишилась надежной опоры.

Не меньше тревожило ее долгое отсутствие брата. До имения доходили слухи, что Владислав на юге собирается поднять мятеж против Польской Короны.

Подобные его действия ставили крест на грядущей свадьбе Барбары с Наследником Унии и, естественно, не прибавили ей радости. Напротив, они пробуждали в ее душе злость.

Одержимая сим чувством, Барбара трое суток носилась по лесам, надеясь, что пролитая на охоте кровь погасит пламя, пылающее в ее сердце.

Однако княжне не везло. Словно чуя ее приближение, крупные звери уходили в непроходимые дебри, а мелкие – пряталось в норы и берлоги.

Бесплодно проблуждав по лесу еще один день, дочь Магната возвратилась в имение. Дурное настроение она выместила на встретившем ей дома слуге.

Юный конюх замешкался, освобождая от стремени хозяйский сапог, и Барбара за это рассекла его лицо плетью, едва не лишив парня глаза. Запах крови возбудил княжну, и она вновь занесла руку, дабы повторить удар.

Однако в этот миг Барбара узрела Ловчего, покидающего замок. Встретив ее взгляд, наемник склонился в седле перед хозяйкой поместья и, пришпорив коня, выехал за ворота.

– Что здесь делает сей висельник? – ледяным тоном осведомилась княжна у раненого слуги.

– Он привез в замок гостью, Вельможная панна! – пролепетал тот, морщась от боли.

– Какую еще гостью? – брови Барбары грозно сошлись на переносице. – Отвечай немедленно!

– Сказывают, княжну Корибут, – слуга не знал, умиротворят его слова хозяйку или разгневают еще больше, – я ведаю не больше других, Вельможная Панна…

– Ловчий сам так сказал? – вперила в грума пылающий взор дочь Радзивила.

– Да, моя госпожа…

Конюх сжался в комок, ожидая нового удара плетью, но ожидаемой вспышки господского гнева не последовало. Более того, лицо хозяйки вдруг просияло радостью.

– Что ж, Ловчий сделал мне отменный подарок, – промолвила, улыбаясь своим мыслям, Барбара, – теперь я знаю, кто заплатит мне за все мои несчастья!

Глава 72

– Слава Богу, давшему тебе силы овладеть собой! – облегченно выдохнул Газда, глядя на мирно сидящего у костра Бутурлина. – То, что тать, похитивший княжну, ускользнул от нас, худо.

Но мы хотя бы ведаем, что она жива, а значит, небо дает нам шанс ее найти!

– Знать бы, где искать!.. – глухо откликнулся, подняв на него потухший взор, Дмитрий. – Все лесные берлоги обыскали, все урочища! Эва как в воду канула!

– Если бы в воду, следы бы и впрямь оборвались, – хитро подмигнул другу казак, – а раз похититель шел по суше, они, так или иначе, найдутся!

Помнишь, Тур сказывал, что я владею даром подобно ему угадывать, где скрывается ворог и в каком подземелье томится пленный друг? Может, мне попробовать отыскать княжну мыслью?

– Отчего бы и нет? – как тонущий хватается за соломинку, так и боярин ухватился за последнюю возможность отыскать любимую. – Вдруг выйдет…

– Нынче же начну! – Газда сел по-турецки, поджав под себя ноги, закатил глаза и погрузился в молчание.

Просидев так какое-то время, казак разлепил веки и отрицательно помотал головой.

– Прости, брат, – виновато вздохнул он, – не знаю, в чем дело, но я не смог нащупать мыслью разум княжны. Видно, не достичь мне высот Тура!..

Будь он жив – указал бы, и где сокрыта твоя зазноба, и кто ее похититель. Великий был человек – мудрец, ясновидец! А как сражался! В сече один пятерых стоил, а коли выбивал у недруга саблю, то она улетала на добрые десять шагов!..

– Разве я сказал что смешное? – вопросил Дмитрия Газда, заметив на его устах подобие улыбки. – С чего вдруг ты развеселился?

– В твоих рассказах, Петр, выбитая сабля всегда улетает на десять шагов! – грустно усмехнулся Бутурлин.

– И что в том дивного? – недоуменно пожал плечами казак. – Чаще всего так и бывает. Или ты хочешь сказать, что я лгу?

– Ложью сие не назовешь, – поморщился Дмитрий, – но преувеличить ты и впрямь любишь!

– Да что я преувеличил-то? – слегка обиделся Газда. – Тоже мне задача – отбросить вражий клинок на десять шагов!

Вспомни хотя бы наш поединок, когда мы с тобой познакомились? Я у тебя саблю из рук летучим змеем вышиб, и она упала от нас ровно в десяти шагах!

– Не было там десяти шагов, – покачал головой боярин, – семь, от силы восемь…

– Вот ты Фома Неверующий! – вышел из себя казак. – Словам не внемлешь, так я по-иному докажу свою правоту!..

Бери саблю и становись против меня, как тогда. А я буду выбивать ее летучим змеем! Только держи крепко, мне поблажки не нужны!

Рывком поднявшись на ноги, он достал из сумки свою веревочную снасть. Видя, что друга уже не остановить, Бутурлин встал с коряги и, обнажив клинок, принял боевую стойку.

– Что это вы решили на клинках поупражняться? – вопросил их, возвращаясь с охоты, Харальд. – Лучше дела не нашлось?

– Глядите, какой красавец! – датчанин торжественно поднял над головой пойманного в силки глухаря. – Коли руки чешутся, возьмите в работу сию птицу!

Я ее добыл, а ваше дело – ощипать да изжарить! – ухмыльнулся бывший мореход. – А то надумали мечами звенеть!

– Да мы звенеть и не собирались, – слегка смутился Газда, – просто заспорили с боярином, можно ли саблю из рук врага так выбить, чтобы она на десять шагов улетела.

Я говорю, что можно, а он не верит! Вот я и решил доказать делом, что человеку такое по силам! А ты что скажешь, Харальд? Ты ведь знаешь толк в военном деле!

– Нашли о чем спорить! – укоризненно покачал головой датчанин. – Тут все от силы удара зависит. Коли удар слаб, клинок и на шаг не отбросишь, а от сильного удара он и на дюжину шагов улетит!

– На дюжину – это вряд ли! – усомнился в словах попутчика Бутурлин. – Разве что из рук вышибать будет какой-нибудь Гераклий!

– Что-то не слыхивал я прежде о таком богатыре… – покачал чубом Газда. – Из ваших, что ли, из московитов?

– Из греков древних, что еще до прихода Христова жили, – пояснил ему Дмитрий, – я о нем в одной рукописи читал. Силой он обладал немеренной, из лука стрелял метко.

Однако мощь свою тратил лишь на добрые дела: с чудищами боролся, злодеев разных истреблял. Льва-людоеда, чью шкуру нельзя было ножом пробить, задушил голыми руками.

Еще расправился с гидрой, многоглавой тварью, что, выползая из озера, пожирала целые стада. Отсеченные головы у нее заново вырастали, так Гераклий додумался огнем прижигать обрубки!

– И впрямь умно! – согласился с ним Харальд.

– Однако Гераклий обрел славу не в одних лишь битвах, а и в мирных трудах, – продолжал Дмитрий. – Некий Князь по имени Авгий решил уморить его трудом и посему дал богатырю непосильную работу.

Гераклию было поручено очистить от навоза княжеские конюшни, кои никто не убирал бог весть сколько лет…

– Да, работенка не из приятных! – едко фыркнул, представив себя на месте силача, Газда. – Ну, и как поступил Гераклий?

– Он не стал тратить силы на уборку конюшен, – развел руками боярин, – а отвел воды от ближайшей реки и направил их в загаженные стойла. Вода вымыла оттуда весь навоз, и Авгий был вынужден сполна заплатить герою за труды…

– Что ж, Гераклий умел не только воевать, но и думать! – причмокнул языком внимательно слушавший московита Харальд. – К чему ты нам поведал о нем, боярин?

– К тому, что и нам стоит задуматься о том, как найти татя, похитившего княжну. И уразуметь, кому он служит. Едва ли он выкрал Эву из Самбора, чтобы самому жениться на ней…

– И как мы сие узнаем? – пожал плечами Харальд.

– Сперва нужно дознаться, кто такой похититель. Сие многое прояснит. Ты видел его издали, Харальд. Каков он с виду?

– Тощий, смуглый. Лицо горбоносое, усы, уж не обижайся, Петр, как у тебя…

Вопреки его ожиданиям, Газда не обиделся, напротив, в его глазах промелькнула искорка любопытства.

– Усы, молвишь, как у меня? – живо вопросил он. – А другие приметы у него были?

– Голова бритая тоже, как у тебя, – не стал скрывать правду Харальд, – только вот прядь, что вы, казаки, оставляете посреди головы, на ней не росла.

Да и не могла расти, поскольку макушка татя была выжжена, словно на нее пролили кипящую смолу…

– Или масло… – задумчиво проронил Газда.

– Может, и масло! – пожал плечами датчанин. – Откуда мне знать? Еще ухо у него было разорвано. Но не как у меня. Мне край уха стрела рассекла, а у него мочка раздвоена так, будто из нее силой серьгу вынимали!

– Надо же! – тряхнул головой Газда. – Если он таков, как ты описал, то я знаю, где его нужно искать!

– Знаешь? И где? – оживился Бутурлин.

– Сперва недурно бы узнать, кто он… – с хитрой улыбкой подмигнул ему казак. – Твои ведь слова, брат?

– И кто же он, не томи?! – подался вперед Бутурлин.

– Один из моих бывших братьев! – поморщился, словно от горького питья, Газда. – Все приметы на то указывают…

Помнишь, я сказывал, как много для казаков значат чупер и серьга?

– Все хотел узнать, какой в них смысл, – вмешался в разговор Харальд. – Ладно, серьга – украшение, а прядь на бритой голове для чего?

– Чтобы голову мертвого воина сподручнее нести, было! – лицо казака исказилось в хмурой усмешке.

– Не шутишь? – окинул его недоверчивым взором, датчанин. – Впервые слышу, чтобы кто-либо заботился об удобстве для врага!

– Не для врага, а для друга! – пояснил ему Газда. – Если казак погибал в битве, а тело нельзя было в целости вернуть домой, побратим покойного должен был привезти его родным голову, дабы те могли с ним попрощаться и хоть что-то похоронить…

…-Чего смотришь на меня, как на диво лесное? – горько усмехнулся казак, видя изумление морехода. – Сперва боярин так

глядел, теперь вот ты…

На моей памяти не было, чтобы Вольные Люди подобным образом обходились с мертвецами. Давно сие было, еще до того, как наши пращуры приняли Христову Веру.

Но обычай отращивать чупер на Украйне сохранился. Для нас он – знак воинской чести и свободы. Как и серьга в ухе. Казак ее получает в день совершеннолетия, перед своим первым походом.

А после похода или битвы оставляет на ней насечку в память о тех событиях. Посему у нас даже в бане опытного воина всегда можно отличить от новичка.

– По числу насечек на серьге? – догадался Дмитрий.

– Именно так! – кивнул Газда. – И если казак свершил мерзость, коей нет прощения, – изменил Вере, бросил в беде собрата или обесчестил девицу, – его лишают знаков казачьего достоинства и изгоняют из Братства Вольных Людей!

– Как я разумею, ему разрывают ухо, дабы он впредь не мог носить серьгу, а на голову льют кипящее масло, лишая права отращивать чупер! – усмехнулся Харальд. – Дивный обычай!

– Не более дивный, чем обычаи иных племен! – бросил на него суровый взор казак. – К тому же, мы вспоминаем о нем не часто.

Как правило, за предательство братьев или Веры карают куда жестче – зарывают в землю живьем. А масло льют на голову и рвут серьги тем, кого пощадили из жалости к родне или же за их прежние заслуги…

Посему, я мыслю, тот, коего мы ищем, – один из таких изгоев! Если его найти и крепко прижать, он поведает, кто ему заказал похищение княжны!

Наверняка вор уже передал девицу в руки того богача, а сам пропивает награду в укромном месте…

– Ты сказал, что знаешь, где оно! – вспомнил слова побратима Дмитрий. – Молви, как его найти!

– Есть в Диком Поле одна дыра, куда тати слетаются, яко мухи на навоз, – криво усмехнулся Газда, – наверняка там наш лиходей и укрылся!

– Тогда выступаем на Дикое поле! – возбужденно сверкнул глазами Бутурлин.

– Нынче уже поздно, боярин, идти куда-либо, – отрезвил его рассудительный Харальд, – ночь надвигается, скоро совсем стемнеет!

Да и дела свершать лучше на свежую голову. Переночуем здесь, а поутру выступим в поход!

– Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился Дмитрий, – переночуем здесь. Но ничего, раньше ляжем – раньше встанем!

Над миром сгущались сумерки, порывистый ветер предвещал холодную, сырую ночь. Пламя костра, на котором жарился ощипанный глухарь, металось из стороны в сторону, словно хотело вырваться из заколдованного круга и убежать в теплые края.

– Как твоя рука? – обратился к боярину, кутаясь в меховой плащ, Харальд. – Лучше, чем было вчера?

– Пожалуй, – кивнул своему спасителю Дмитрий, – уже могу ею двигать. Только вот пальцы пока плохо чую. Оно и не мудрено!

Немец ранил меня отравленной сталью в плечо, так что руке больше всего яда досталось…

К счастью, я обучен действовать обеими руками. Пока буду носить саблю справа, чтобы сподручнее было обнажать левой рукой. А там, глядишь, и в десницу силы вернутся…

– Непременно вернутся! – заверил его датчанин. – Через пару дней уже сможешь брать в руку меч. Мне пришлось куда хуже.

Помнишь, какой я был полгода назад? Рука висела плетью, без костыля шага не мог ступить. Думал, что и умру калекой.

Но после гибели сына ко мне стала возвращаться подвижность. Сам не знаю, почему Господь сжалился надо мной, но разбитая параличом часть тела со временем стала оживать.

До прежней силы и ловкости мне, верно, далече. Но я хотя бы твердо стою на ногах, могу сам о себе позаботиться.

– Видишь, Господь дал тебе шанс начать жизнь заново! – улыбнулся Бутурлин. – Я рад, Харальд, что ты отправился с нами!

И еще я благодарен вам обоим, за то, что вы разгадали, где прячится похититель княжны!

– Благодарить будешь, когда мы его изловим! – усмехнулся Газда.

– Тогда прими спасибо за спор о том, как далеко улетает выбитый из рук клинок! Ты ведь неспроста его затеял? Хотел исцелить меня от хандры?

– Ну, вроде того… – кивнул чубом казак. – Ты ходил мрачнее тучи. Вот я и решил встряхнуть тебя, отвлечь от кручины. Только вот не знал, как. Ты сам подсказал мне повод спора, я за него и ухватился. Жаль только, ничего не вышло!

– Еще как вышло! – признательно взглянул на друга боярин. – Но, увы, не все нам подвластно. Мысли о княжне по-любому не дадут мне сегодня уснуть. Где она, в чьих руках? Не холодно ли ей, не больно?

– Что ж, помолимся, дабы у нее все обошлось! – подытожил услышанное Харальд. – Однако чутье мне подсказывает, что с княжной не случится лиха.

– Хорошо, чтобы так и было! – с надеждой промолвил Бутурлин.

* * *

С той минуты, когда Эвелина очнулась в замке Радзивилов, ее ни на миг не покидала надежда вырваться на волю. Но люди, заточившие дочь Корибута, сделали все, дабы ее мечты не осуществились.

Дверь в узилище Эвы запиралась снаружи, а единственное окно, выходившее на внутренний двор замка, было забрано в кованый переплет. Найди Эва способ вырвать из камня решетку, ее бы встетило новое испытание: окно темницы и плиты замкового двора разделяло добрых десять локтей высоты.

Впрочем, одолев сие препятствие, княжна бы оказалась в каменном колодце между внутренней и внешней стенами замка, на виду у стражи. Нужно было придумать иной способ побега, однако ничего путного в голову девушке не приходило.

Дважды в сутки ей приносили снедь. То ли кухня Радзивилов не отличалась разнообразием, то ли слугам княжича было запрещено баловать пленницу разносолами, но кушания всякий раз оказывались одни и те же.

Ломоть жареной баранины или свинины на блюде, обложенный фруктами и зеленью, хлеб или полба, небольшой кувшин вина, отдающего плесенью подземелья.

За два дня заточения Эвы в замке его хозяева не нарушали покой пленницы. Однако на третьи сутки уединение княжны было нарушено самым нежданным образом.

Еще вечером попытки ступать на пострадавшую ногу оборачивались для нее мукой. Но, проснувшись Эва обнаружила, что боль в лодыжке стихла, и решилась сделать пару осторожных шагов по узилищу.

Больше пройти ей не удалось. Дверь в темницу вдруг распахнулась, и на пороге возникла Барбара Радзивил. Глаза ее пылали мстительным огнем, лицо сияло дьявольской улыбкой.

– Вот ты где! – воскликнула она, обращаясь к узнице. – Ну, здравствуй, Эва! Ты представить не можешь, как я рада тебя видеть!

При виде ее радости Эвелина невольно отступила вглубь комнаты.

– Боишься? – млея от предвкушения расправы, вопросила ее Барбара. – Правильно! Нынче ты ответишь за все свои злодеяния!

– Злодеяния? – не поверила услышенному Эва. – Разве это я устраивала тебе травлю, колола иглами, врывалась в твои покои?

– Молчи! – в ярости взвизгнула дочь Магната. – Ты еще будешь дерзить мне в моем доме? Или забыла, как пыталась отбить у меня Принца, а когда не вышло, взялась за моего бедного брата?!

– Ты, верно, не в себе… – скорбно покачала головой Эвелина. – Помнится, я говорила, что с Королевичем меня связывает детская дружба.

А что до твоего брата, то он мне не нужен. Это княжич дал наказ похитить меня и силой привезти сюда! Хочешь от меня избавиться? Тогда дай мне покинуть сию темницу!

– Говори, что хочешь! – ухмыльнулась злыдня. – Тебе это не поможет! Мой замок ты покинешь лишь по частям! Уколы иглами в Вавеле покажутся тебе детской забавой!

Я буду снимать с тебя лоскутами кожу! Я вырву твои бесстыжие глаза, кои ты пялила на Казимира, и скормлю их собакам!

Горя жаждой осуществить задуманное, она шагнула навстречу Эвелине и протянула к ней руки.

Если природа и не наделила дочь Корибута большой силой, то смелости и находчивости придала ей сполна. Сорвав с подставки смоляной факел, Эва заслонилась им от врага.

– Только тронь меня! – с холодной решимостью произнесла она. – Станешь страшной, как тать Волкич!

Вид пылающего факела в ее руках отрезвил злобную фурию. Барбара могла без зазрения совести изуродовать соперницу, но была не готова расстаться с собственной красотой.

– Эй, слуги! – крикнула она столпившейся позади нее дворне. – Отнимите у мерзавки факел!

Однако холопы не проявляли решительности. Они знали, что Эвелина – гостья их грядущего властителя, и не решались причинить ей вред.

– Вы что, оглохли? – вышла из себя Барбара. – Кому служите, скоты?!

– Вам, Вельможная Панна! – с поклоном ответил ей старший из слуг, чье лицо было изрезано рубцами от плети.

– Тогда забери у нее факел! – злобно прошипела хозяйка. – Иначе я велю сварить тебя живьем!!!

Тяжко вздохнув, дворовой сделал шаг к Эвелине. В глазах его читалось «прости, у меня нет иного выхода».

– Что здесь происходит?! – загремел на слуг прибежавший на шум мажордом Калюжа. – Господи, Вельможная панна, умоляю, не творите того, о чем будете жалеть!

– О том, что я сотворю с сей дрянью, точно жалеть не буду! – криво усмехнулась злыдня. – А ты что, Винцек, на ее стороне?

– Боже упаси, на вашей! – близко посаженные к переносице глазки Калюжи хитро бегали по сторонам. – Но подумайте, Вельможная Панна, как обойдется со всеми нами ваш брат, узнав, что вы изувечили его гостью?

Он и меня не помилует, и вас покарает в духе покойного Князя! Вспомните, как вы пребывали целый месяц под замком минувшей зимой, когда осмелились дерзить вашему батюшке?

Как я разумею, Вельможный Княжич собирается жениться на княжне. Если по его возвращении у гостьи не будет носа или ушей, вы не обойдетесь месяцем сидения взаперти!

Увещевая хозяйку не вредить узнице, мажордом едва ли руководствовался добрыми чувствами к Эве. Выбирая между господином и госпожой, он просто встал на сторону более сильного покровителя.

Однако его слова возымели действие на Барбару. Владислав не простил бы ей вред, причиненный Эвелине, и княжна могла лишь гадать, какой каре подверг бы ее за это злодеяние любящий брат.

Разумея, что с ним лучше не ссориться, дочь Радзивила решила на время отступить.

– Считай, на сей раз тебе повезло! – бросила она с презрением несостоявшейся жертве. – Но помни, от моей мести тебе не уйти. Ты получила лишь отсрочку исполнения приговора! С дороги, холопы!!!

Слуги живо расступились, давая госпоже проход, и Барбара вылетела из темницы. Дворня устремилась вслед за ней. Последним узилище покинул Калюжа.

– Помните о том, кто спас вашу красоту, Вельможная Панна! – произнес он в дверях, обернувшись к Эве. – И не забудьте сказать о том княжичу Владиславу по его возвращении в Ординат!

Услышав лязг дверного засова, княжна в изнеможении опустилась на свое ложе. Первую битву с Барбарой Радзивил она выиграла, но расслабляться было рано. Эва знала, что злыдня не оставит ее в покое.

«Как же мне покончить с тобой, чтобы брат не заподозрил моего участия в твоей смерти?! – лихорадочно думала, метаясь по своим покоям, Барбара. – Должен же быть какой-то способ стереть тебя с лица земли!»

Способ нашелся сам собой. Нежданно для себя самой княжна вспомнила о Ксаверии Бур-Корибуте.

– Вот кто мне нужен! – воскликнула дочь Магната, в памяти коей всплыла хитроумная попытка несостоявшегося наследника убить Эвелину с помощью гигантского вепря-людоеда. – Ксаверий не откажет мне в помощи. У нас общие интересы. Одна голова хорошо, а две – лучше!

Обрадованная своим решением, она тут же принялась писать послание к шляхтичу, закончив кое, вызвала к себе слугу, считавшегося лучшим наездником в Ординате.

– Ты отвезешь письмо пану Бур-Корибуту, – наказала она гонцу, – но, помни, никто не должен знать об этом! Если хотя бы одна душа проведает о твоей поездке, я скормлю тебя голодным псам!

Дворовой в ответ лишь низко поклонился своей госпоже. Он знал: Вельможная Панна не бросает слов на ветер.