Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 69 страниц)

Глава 25

– Ну вот, дитя, твоя мечта сбылась, – с покровительственной улыбкой произнесла за ужином Королева, – готовься в дорогу! Завтра поутру ты отправишься в милый твоему сердцу Самбор, где пробудешь до конца лета. Тебе и впрямь стоит отвлечься от Краковской суеты и интриг…

Сердце Эвы радостно затрепетало при сем известии, и она едва не захлопала в ладоши. Но, боясь спугнуть удачу, княжна избежала бурного проявления чувств, почтительно поклонилась Владычице и скромно поблагодарила ее за доброту.

Возвратясь в свои покои, она стала готовиться к отъезду. Приставленные к ней горничная и служанка Дорота принялись собирать в дорогу вещи юной госпожи. Эвелине самой не верилось, что вскоре она вырвется из сумеречной духоты Краковского Замка.

Единственное, о чем она жалела, так это о расставании с Эльжбетой, единственной подругой, коей она могла доверить свои помыслы и чувства.

– Покидаешь меня, – грустно вымолвила Королевна, заставшая Эвелину за сборами в путешествие. – Мне тебя в Кракове будет недоставать…

– Я же ненадолго! – подняла на нее умоляющий взгляд Эва. – Ты ведь знаешь, как важно для меня оказаться в Самборе. Там будет Флориан, а ему часто приходится ездить на Москву. Может, он принесет весть от Дмитрия!

– Ладно уж, ступай! – улыбнулась ей подруга. – Кому, как не мне, разуметь твои переживания!

Девушки обнялись, в глазах у обеих стояли слезы.

– Знаешь, как бы мне хотелось отправиться в Самбор вместе с тобой? – вздохнула Эльжбета. – Но матушка меня не отпустит.

– Принцесса, как воин в дозоре, не должна покидать свой пост! – отчеканила она, подражая интонациям голоса своей царственной матери.

– А я верю, что когда-нибудь мы с тобой обязательно побываем в Самборе! – ободрила ее Эвелина. – Твое заточение тоже не вечно!

– Мне остается на сие лишь надеяться, – печально вздохнула Эльжбета, – но раз уж ты направляешься в Самбор, я тебе дам одно поручение. Когда встретишься с Флорианом, передай ему

от меня…

Она на мгновение умолкла, зардевшись краской смущения, – …пожелание успехов в службе. Сказывают, что на ливонской границе ныне неспокойно. Так вот, я желаю, чтобы ему не грозила опасность. Он такой милый юноша!..

– Хочешь сказать, что неровно дышишь к Флориану? – глаза Эвы широко раскрылись в радостном изумлении. – Я же говорила, что любовь вспыхнет в твоем сердце!

– Скажешь тоже! – стыдливо опустила взор принцесса. – Просто он храбр и честен, это видно по его взору…

Так ты передашь ему мои пожелания?

– Ну, конечно же, передам! – обняла подругу княжна. – Воображаю, как он будет удивлен и счастлив!

– Я тебя люблю! – нежно прошептала, прижимаясь к ней щекой, Эльжбета. – Пусть тебя, Эва, встретят в Самборе лишь радостные вести!

* * *

– Завтра княжна Корибут отправляется в Самбор, – произнесла Королева, обращаясь к Канцлеру Сапеге, – скажи, пан Лев, какие меры ты принял, чтобы оградить ее от опасностей в пути?

– Не беспокойтесь, моя Госпожа, я не поскупился на охрану, – с почтительным поклоном ответствовал старик, – княжну будет сопровождать конный отряд стражи, набранный из самых испытанных людей.

– И кто возглавит сей отряд? – полюбопытствовала Владычица.

– Есть у меня на примете один достойный рыцарь, – хитро усмехнулся придворный, – Ольгерд из Мазовии…

– Тот, что спас княжну на охоте от вепря? – бросила на него удивленный взор Ядвига.

– Он самый, – кивнул Владычице Сапега. – Согласитесь, Государыня, трудно найти при дворе мужа, более достойного сей миссии, чем он.

– Да, но ведь шляхтич еще не оправился от ран! – усомнилась в выборе старого дипломата Королева.

– Благодаря усилиям лекарей пан Ольгерд идет на поправку. Главное, что мы можем быть целиком уверенными в его преданности княжне.

Человек, бросившийся ради нее на клыки зверя, не испугается опасности и не поддастся на денежные посулы тех, кто заинтересован в исчезновении дочери Корибута…

– Иначе говоря, не предаст Эву, – закончила за него фразу Ядвига. – Что ж, пан Лев, может быть, ты и прав!

– Как и большинство людей, я не огражден от ошибок, моя Госпожа, – пожал плечами седой шляхтич, – однако на сей раз я не ошибся в выборе. Ольгерд достойно выдержал испытание на верность.

– Дай Бог, чтобы ему не пришлось вновь его проходить… – грустно вздохнула Королева.

* * *

Убедившись в том, что пажи не зря потратили время, оттачивая его меч, княжич Радзивил спрятал клинок в ножны.

– Собираешься в путь, сынок? – вопросил его отец, решивший навестить своего наследника перед отъездом.

– Уже собрался, батюшка, – ответствовал молодой нобиль. – Время отдыха пролетело незаметно, дни же на королевской службе ползут медленно, словно улитка…

Впрочем, вскоре они убыстрят ход. История Унии подходит к концу. Наступает время рождения новой державы, и нашему роду в сем деле уготовлена особая миссия!

– Так-то оно так… – покачал головой старый Князь. – Но мне все одно тревожно на сердце. Порой оно пылает, словно уголь в печи, принося мне страдания. Да и может ли быть по-иному?

Мой единственный сын ввязался в опасное дело, и одному Господу ведомо, чем оно завершится…

– Не стоит переживать понапрасну, отец! – улыбнулся старику княжич. – Я знаю, чем рискую, и верю в свой успех. Посему не подрывайте здоровье напрасными волнениями.

И мой вам совет: уезжайте скорее из Кракова. Когда Ягеллоны узнают, что я вступил с ними в войну, их гнев обратится против вас.

– В ближайшие дни я не смогу покинуть Краков, – тяжело вздохнул Магнат, – мне еще нужно отчитаться перед Королевичем о поставках войску пороха и фуража. Если я нынче исчезну из замка, это насторожит его и Ядвигу…

– Тогда отчитайтесь перед ними как можно скорее. Мой перстень уже в пути. Гонец доставит его в Ливонию самое большее через неделю. Не думаю, что война начнется сразу же после этого, но вам все же стоит поторопиться.

Лишь стены фамильного замка смогут защитить вас от мести рода Ягеллы…

Я же должен вернуться к своему войску. Если мы хотим обрести власть над Литвой, нужно крепко держать в руках властные нити…

– Что ж, прощай, сынок! – вздохнул старик, обнимая своего первенца. – Не знаю, суждено ли нам встретиться еще…

– Ну вот, опять хандрите, отец! – обнял его княжич. – Верьте мне, мы с вами еще не раз встретимся, и вы посмеетесь над своими страхами!

* * *

Проводив отца до дверей, молодой господин велел пажу седлать коня. В Кракове у него оставалось незавершенное дело, и он спешил закончить его до отъезда.

Выезжая из замка, Радзивил взял с собой ловчего сокола, будто собирался охотиться на куропаток. Но помышлял он не об охоте. В душе его созрел один весьма дерзкий замысел, и шляхтичу подумалось, что пришло время его осуществить…

Забравшись в чащобу, Владислав прокричал совой. В ответ на его призыв из зарослей дрока навстречу выехал всадник в темном плаще.

Из-под надвинутого на лоб капюшона настороженно взирали черные глаза. Горбоносое худое лицо с вислыми усами казалось безжизненной восковой маской.

– Что угодно, хозяин? – сипло произнес он, поклонившись княжичу в седле.

– Поутру наследница Корибута покинет Краковский замок, – ответил Радзивил, – путь ее лежит на север, в Самборскую крепость. Так вот, Ловчий, у меня к тебе есть поручение. Княжна не должна добраться до Самбора!..

Глава 26

К великому сожалению Харальда, его новый куратор оказался прав. Ветер не менял направления вот уже неделю, а это значило, что в любой миг с Большой Земли мог прийти наказ о выходе в море.

Но устроители похода отчего-то медлили, и это внушало датчанину надежду на их отказ от столь дорогой и опасной затеи.

Отчасти его догадку подтверждало поведение Ларса. Швед ходил мрачнее тучи. Ему все труднее было поддерживаить порядок среди свезенных на остров головорезов, в отсутствии настоящего дела развлекавшихся пьянством и поножовщиной.

За прошедшие три недели с полдюжины наемников удобрили собой скупую на урожай островную почву. И это было лишь начало. Ларс знал: если в ближайшее время сию орду не переправить через море, на острове вспыхнет бунт.

Харальд же возлагал на возмущение татей большие надежды. Когда начнется большая заваруха и оголодавшие висельники ринутся на людей шведа, он покинет остров на рыбацком челне.

Пару таких суденышек Ларс держал на побережии для связи с Большой Землей или бегства, если что-то в его миссии пойдет не так. Задача Харальда заключалась в том, чтобы опередить врага и первым добраться до спасительной лодки.

Но планам его не суждено было сбыться. В одно сырое ветреное утро к острову подошел небольшой парусник, когда-то доставивший датчанина на Голый Остров.

При виде его сердце бывшего пирата болезненно сжалось, словно его стиснули железными щипцами. Чутье, редко когда обманывавшее Харальда, подсказывало, что на сей раз ему не отвертеться от участия в чужой войне…

В верности своей догадки он убедился, когда его вызвал к себе Ларс. Швед сиял, словно новый серебряный тайлер, и это подтверждало худшие опасения морехода.

– Ну, вот и пришел твой заветный час, – с улыбкой обратился он к Магнусену, – гонец принес весть, кою мы все так ждали! На днях за нами придут шведские корабли, так что готовься выступить в поход. Или ты не рад известию?

– Я возрадуюсь, когда поход удачно завершится… – ответил Харальд, стараясь не выдавать голосом свои истиные чувства.

– Недурная отговорка! – причмокнул языком швед. – Впрочем, я не удивлен. Люди, подобные тебе, служат лишь собственным интересам и не радуются успехам других!

Но в каждом деле можно найти светлые стороны. Разве тебе не в радость после стольких лет сухопутной жизни вновь выйти на морские просторы, вспомнить свое боевое прошлое?

– По правде сказать, я все эти годы пытался его забыть, – криво усмехнулся датчанин, – но раз уж пришло время воспоминаний, стоит вспоминать все!

* * *

На самом деле Харальд никогда не забывал своей прошедшей жизни и хранил в памяти даже те события, мысли о которых причиняли ему боль. Навсегда осталось с ним и воспоминание о том страшном дне, когда он потерял Ингрид и Строри…

Очнулся он в тесной, полутемной комнатенке, на ложе из звериных шкур. В то, что он жив, верилось с трудом. Свет проникал в помещение сквозь узкую, проделанную под потолком, бойницу.

Где-то поблизости гулко капала вода, тянуло холодом и сыростью. Голова и руки датчанина были перевязаны какой-то ветхой тканью, пропитанной маслянистой, дурно пахнущей жидкостью.

Он застонал, вспомнив все случившееся с ним прежде, чем его поглотила тьма. Попытался встать, но не смог. Левая половина тела больше не повиновалась ему. От ярости и отчаяния Харальду хотелось кричать, но из уст его вылетал лишь сдавленный хрип.

Откликаясь на него, из полумрака вынырнуло чье-то лицо, бледное и озабоченное. Это было лицо его старшего сына. Олафу тоже досталось от пожара. Кисть его левой руки была перевязана бинтами, на щеке багровел свежий ожог.

Видя, что отец пришел в себя, мальчик встал и куда-то вышел. Вернулся он в сопровождении сухонького старичка, несущего на подносе кувшин с питьем и какие-то мази. Судя по просторной темной одежде и шапке особого фасона, старичок был лекарем.

Он смазал ожоги Харальда маслянистой мазью, присыпал рану на голове каким-то порошком и велел ему выпить содержимое кувшина. От питья шел резкий, дурманящий запах, но Харальд, превозмогая отвращение, сделал пару глотков.

В голове датчанина зашумело, перед глазами поплыли цветные круги, но боль, нещадно сверлившая тело, куда-то унеслась. Одновременно с этим к Магнуссену вернулась речь.

Он спросил у лекаря, отчего ему неподвластна левая часть тела. Старик ответил, что это следствие удара по голове и что современная медицина еще не научилась бороться с подобным недугом.

Все в руках Божьих. Если Господу будет угодно, он возвратит Харальду подвижность, если нет – придется доживать век калекой.

Услышав это, Харальд заскрипел зубами от бессильной ярости. Если он не обретет прежнюю ловкость и силу, тевтонец расправится с ним, не раздумывая. Куратор ценил в слугах лишь способность убивать, а именно ее датчанин утратил вместе с подвижностью.

Но он по-прежнему оставался посвященным в дела тевтонца и в случае, если бы его захватила стража, мог рассказать ей о происках фон Велля. Ясно, как божий день, что Командор захочет избавиться от столь опасного свидетеля.

Неужели конец? Харальд внутренне напрягся, пытаясь заставить двигаться левую руку. Ему удалось слегка согнуть ее в локте и пошевелить пальцами. Но в следующий миг силы покинули датчанина, и рука беспомощно упала долу.

Он вздрогнул, услышав в отдалении знакомый лязг шпор. Дубовая дверь в комнату отворилась, и на пороге возник тевтонец.

– Как ты себя чувствуешь? – вместо приветствия спросил он с порога. – Лекарь доложил мне, что у тебя онемела левая сторона…

– Уже доложил! – горько усмехнулся Харальд. – Юркий старикашка!

– Он и должен докладывать мне о твоем состоянии, в этом состоит его работа. Но ты не ответил на мой вопрос, датчанин!

– О том, как я себя чувствую? – переспросил его Магнуссен. – А как может себя ощущать человек в моем положении? В пол-жизни, говоря кратко! Меня слушается лишь половина тела!

– Другая тебе полностью неподвластна?

Харальд понимал, сколь важно для него не разочаровать в себе тевтонца. Нечеловеческим усилием он приподнял левую руку и сжал ее в кулак.

– Я думал, будет хуже, – холодно усмехнулся фон Велль. – Не знаю, сможешь ли ты исцелиться в полной мере, но попытайся хотя бы вернуть способность к хождению. Надеюсь, ты разумеешь, что это в твоих интересах.

Датчанин молча кивнул. Он получил передышку, но не мог знать, сколь долгой она будет. Тевтонец развернулся в дверях, собираясь уходить.

– Погоди, – окликнул его Харальд, – я хотел спросить…

– О твоей женщине и младшем сыне? – равнодушно произнес фон Велль. – Не вижу в том нужды. Ты и сам должен понимать, что выжить в таком пожаре невозможно!

– Я не верю, что пожар вспыхнул сам по себе… Его наверняка подстроили. Ты знаешь, чьих рук это дело?

– Похоже, тебя выследили родственники тех подмастерий, коих ты порешил месяц назад. Видно, доказать твою вину в суде они бы не смогли, вот и решили отомстить тебе по-иному.

Твоя жизнь по-прежнему в опасности. Пока ты здесь, тебе нечего бояться, но за пределами этих стен ты не проживешь и дня. Благодари Бога за то, что он проявил к тебе милость, а заодно и сына, вытащившего тебя из горящего дома…

Ныне тобой должна владеть одна забота: ты должен встать на ноги. Мой лекарь сделает для этого все возможное, остальное зависит от тебя!

Весь последующий месяц Харальд употребил на то, чтобы вернуть себе утраченную подвижность. То, что рука и нога хоть как-то повиновались ему, внушало датчанину надежду на исцеление, и он упражнял их, как мог.

Поднимал рукой мелкие предметы, до которых мог дотянуться, сгибал и разгибал ногу, неповоротливую и тяжелую, как бревно. Время от времени к нему наведывался старый лекарь. Он втирал в левую сторону тела пострадавшего какие-то мази, давал пить настой из целебных трав, маслянистый и горький на вкус.

Трудно сказать, что больше помогало Магнуссену, – изнурительные упражнения или снадобья старика, но уже к концу первой недели лечения он смог подниматься на ноги, а к концу второй – ковылять с костылем по приютившей его каморке.

Олаф старательно помогал отцу: приносил ему пищу, растирал непослушные руку и ногу, поддерживал родителя, не давая упасть, когда тот заново осваивал науку хождения. К концу третьей недели Харальд уже мог сносно передвигаться сам, хотя до полного исцеления было далеко…

Изредка к нему наведывался фон Велль. Без участия и сострадания в голосе расспрашивал он подопечного о его успехах, требовал показать достижения последних дней.

Датчанин сжимал и разжимал кисть, хромал, налегая на костыль, по каморке. Он всеми силами старался убедить своего куратора, что идет на поправку.

Однако тевтонца его свершения, похоже, не удовлетворяли. Глядя на неловкую походку Магнуссена, фон Велль хмуро покачивал головой и уходил, не проронив ни слова. О делах с Харальдом они больше не толковали.

Но однажды все изменилось. В самом конце месяца, выделенного датчанину на исцеление, тевтонец вновь явился к нему в подвал на окраине Стокгольма. Увидев его, Харальд понял: пришло время решающего разговора.

Похоже, куратор собирался в путь. Об этом свидетельствовали его неброский дорожный наряд и кожаная сумка на поясе, в коей знатные люди хранили во время путешествий ценные вещи. У левого бедра тевтонца покачивался неизменный длинный меч.

В том, что сей разговор может стать в его жизни последним, датчанин осознал, встретившись с ним взглядом. Рыцарь смотрел на подопечного так, словно прикидывал, правильно ли поступил, сохранив ему жизнь. Магнуссен почуял: сейчас решится его судьба.

– Я покидаю Стокгольм, – холодно проронил тевтонец, – неотложные дела заставляют меня вернуться в Пруссию…

Харальд молчал, ожидая, что последует дальше.

– А ты как собираешься жить? – ледяные глаза Командора вперились в датчанина немигающим взглядом, от которого ему стало не по себе.

– О чем ты? – Харальд сделал вид, что не понимает, куда клонит слуга Ордена.

Забота фон Велля о его здоровье не могла обмануть Магнуссена, хорошо изучившего нрав своего куратора. Он знал, что если не восстановит в ближайшее время былую ловкость, немец его убьет.

Харальд заранее подготовился к такому исходу дел. Вчера среди грязной соломы, сваленной в углу каморки, он нашел гвоздь длиной в ладонь. Если Командор потянется к мечу, он метнет гвоздь во врага, как это делали Гмуры.

– Тебе был отпущен месяц на выздоровление, – равнодушно продолжал тевтонец, – если бы тебе это не удалось, я вынужден был бы тебя убить…

Ты смог отчасти вернуть утерянное, но то, что я вижу, меня не удовлетворяет. Ты хромаешь, левая рука тебя почти не слушается. Я не знаю, как скоро к тебе вернется былая ловкость и вернется ли она вообще…

– И что ты решил? – вопросил его Харальд, поудобнее перехватывая в пальцах гвоздь.

– Если бы я собирался тебя убить, то не стал бы тратить лишних слов. Я буду и дальше использовать твои умения во благо Ордена, но только по-другому.

– Это как же? – искренне удивился датчанин.

– Способность убивать ты утратил, но другой навык остался с тобой. Помнится, ты говорил, что владеешь языком славян, знаешь их обычаи.

– И как сие может помочь делу Ордена?

– Если отправишься со мной, вскоре узнаешь. Если нет, тогда не обессудь! В любом случае, здесь тебя ждет смерть – не от петли, так от голода. Ты ведь более не способен прокормить себя и сына. Я же не могу оставлять в Стокгольме свидетеля своих дел…

Рука Харальда напряглась в рукаве, готовая к броску.

– Отправившись со мной, ты ничего, не потеряешь, – продолжал увещевать его тевтонец, – твоя подруга и младший сын мертвы, а других близких людей у тебя здесь нет.

Так воспользуйся этой свободой, чтобы обеспечить грядущее себе и уцелевшему сыну. К тому же, если ты не пойдешь со мной, мне придется убить вас обоих…

Ненависть жарким пламенем вспыхнула в сердце Магнуссена, но в тот же миг он понял, что не сможет причинить вреда Командору. Зачарованный его змеиным взглядом и монотонным голосом, Харальд не заметил, как тот положил руку на крыж меча.

Собственная же кисть датчанина нежданно онемела и вышла из повиновения. Он вздрогнул, когда гвоздь, выскользнув из непослушных пальцев, со звоном упал на пол.

– Неужели так трудно выбрать между жизнью и смертью? – словно издалека донесся насмешливый голос тевтонца.

– Что ж, я готов идти с тобой… – хрипло произнес Харальд, не веря, что это говорит он сам. – Раз уж ты купил мою душу, бери заодно и плоть!

– Хороший выбор! – рассмеялся тевтонец. – Вели своему мальчишке собирать пожитки. В гавани нас ждет корабль!

В небольшом зальце, служившем фон Веллю трапезной, их встретили братья Гмуры. Похоже, они знали, что хозяин собирается покинуть Стокгольм, и пришли за расчетом.

– Вы очень вовремя, – сходу обратился к ним куратор Харальда, – я как раз собирался отблагодарить вас за труды.

Отвязав от пояса увесистый кошель, он бросил его братьям. Гмур, стоявший к нему ближе, протянул руку за обещанной наградой, и Магнуссен судорожно вздохнул в ожидании того, что неизбежно должно было произойти.

Меч Командора вылетел из ножен с быстротой молнии, и Гмур, получив удар в сердце, безмолвно распластался на пожухлой соломе.

Его брат с ревом отскочил назад, выхватывая из-за пояса метательный гвоздь, и на какой-то миг датчанину поверилось, что Гмур опередит тевтонца. Но он обманулся.

Рыцарь сделал глубокий выпад, не давая жертве уйти на безопасное расстояние. Узкий меч отрывисто свистнул в воздухе, и Гмур повалился возле брата, клокоча разрубленным горлом.

Подняв с пола острием клинка оброненный кошель, фон Велль перебросил его Харальду.

– Это тебе вместо денег, расплавившихся в сгоревшем доме, – произнес он, стряхивая с оружия кровь, – бери, не стесняйся…

И не поднимай с пола старые гвозди, – он кивнул в сторону мертвых Гмуров, – видишь, к чему это приводит!