Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 69 страниц)

Глава 43

Перед тем как войти в покои княжны Корибут, Зигфрид погляделся в серебряное зеркальце, пытаясь придать лицу выражение милосердия. Удовлетворившись увиденным, он потянул за кольцо дверь, отпертую перед ним людьми Рароха.

Юная княжна сидела у оконца, с грустью глядя на умирающий закат. При виде ее сердце рыцаря радостно затрепетало. Достаточно было одного взора на девушку, чтобы его сомнения рассеялись, как дым.

Полгода назад в Самборе он видел дочь Корибута, и ее образ надолго запомнился слуге Ордена. Едва ли он мог забыть, как горячо сопереживала княжна московскому варвару во время его поединка с Рупертом фон Веллем.

Еще тогда секретаря Магистра поразила симпатия княжны к еретику, еще больше укрепившая в Зигфриде неприязнь к славянам. Даже те из них, что были обращены в Истинную Веру, тяготели душой к схизме и не скрывали вражды к братьям-католикам.

Тогда, видя смерть Брата Руперта, павшего от руки недоверка, Зигфрид дал себе слово отомстить всем, присутствовавшим при схватке: Польскому Королю, Князю Московии и, конечно же, девке, рукоплескавшей убийце его друга…

Теперь княжна была у Тевтонца в руках. Он мог заставить ее страдать так, как страдали убитые им прежде женщины: задушенные, утопленные, сожженные на костре.

Но два обстоятельства мешали Зигфриду поступить с мерзавкой, как она того заслуживала. Во-первых, расправе бы воспрепятствовал Рарох, помешанный на кодексе рыцарской чести. Во-вторых, крестоносец уже вынашивал замысел, как обернуть себе на пользу пребывание в Самборе княжны.

Едва он переступил порог узилища, она встала, обернувшись лицом к нежданному гостю. Одновременно с этим навстречу тевтонцу из угла шагнул человек в одежде польского шляхтича. Он был безоружен, но рука его по привычке скользнула к бедру в поисках отнятого меча.

– Не бойтесь меня, княжна, – обратился немец к Эвелине, чей взор красноречиво свидетельствовал о ее чувствах, – и вы, господин рыцарь, не тревожьтесь понапрасну. Я вам не враг!

– Я вас узнала… – промолвила Эва, в памяти коей всплыли события полугодичной давности. – Минувшей зимой мы встречались с вами в Самборе. Вы – Зигфрид, секретарь Великого Магистра фон Тиффена…

– Рад, что вы не забыли меня, вельможная госпожа! – учтиво поклонился ей крестоносец. – Прошло столько времени, на мне нет орденского плаща, но вы меня по-прежнему помните!

Воистину, Господь наделил вас доброй памятью…

– Что вам нужно от княжны? – загораживая дорогу к Эве, вопросил крестоносца Ольгерд. – И по какому праву Слуги Ордена без приглашения являются в Самбор?

Нечеловеческим усилием Зигфрид подавил в себе порыв заколоть мечом дерзкого поляка. При иных обстоятельствах он бы уже сделал это, но ему не хотелось пугать раньше времени Эвелину. Тевтонец надеялся привлечь ее на свою сторону…

– Вы говорите, без приглашения? – переспросил он молодого шляхтича. – Ошибаетесь! В Самбор меня пригласил грядущий Владыка сего края, высокородный Князь Недригайла!

– Вы так именуете самозванца, обманом захватившего острог? – презрительно усмехнулся Ольгерд. – Сказать по правде, стоило ждать, что он призовет на помощь Тевтонское Братство…

– И не только его! – с улыбкой прервал Зигфрид поляка. – Очень скоро здесь будут ливонцы и шведы. В борьбе с ними Польская Корона потерпит поражение, и Уния распадется на множество свободных земель!

– Свободных от чего? – хмуро воззрился на тевтонца Ольгерд.

– От тирании Ягеллонов! – сияя лучезарной улыбкой, ответил Хоэнклингер. – Литва обретет независимость, о которой мечтала столько веков…

– С помощью Шведской Монархии? – закончил за него Ольгерд.

– Почему бы и нет! – развел руками немец. – Не все ли вам равно, кто очистит литовскую землю от поляков?

Если бы не меч у бедра крестоносца, поляк Ольгерд угостил бы его за такие слова кулаком в зубы.

– И что вы хотите от нас? – холодно вопросила Хоэнклингера Эвелина.

– Немногого, госпожа! В грядущей борьбе одни из властителей Литвы обретут могущество, другие – утратят то, чем обладают ныне. Я бы не хотел, чтобы наследница столь древнего рода, как ваш, лишилась владений предков…

– И что я должна сделать, дабы сохранить их? – Эва уже поняла, куда клонит крестоносец, но решила дослушать его до конца, чтобы знать, в чем заключается план Ордена.

– Вы могли бы стать нашим знаменем в борьбе Литвы против польского гнета. Всем известно, как почитают на Литве имя вашего покойного Батюшки. Ныне литовская знать стоит пред выбором: сражаться за Ягеллонов или отстаивать собственную свободу.

Если бы вы объявили, что поддерживаете борьбу Недригайлы, и призвали прочих литвинов поступать так же, многие колеблющиеся шляхтичи перешли бы на нашу сторону…

– На нашу? – переспросила рыцаря Эвелина.

– На сторону сил, воюющих против Польской Короны, – уточнил Хоэнклингер. – Поверьте, это бы очень помогло общему делу…

– Не слушайте его, княжна! – выпалил, не в силах сдержать гнев, Ольгерд. – Сей змей хочет отравить ложью ваш разум! Ныне Ордену выгодно противопоставить друг другу Польшу и Литву, и он вбивает меж ними клин, соблазняя литвинов посулами свободы!

Только вряд ли у него это выйдет! И поляки, и литвины знают, как благоденствуют племена, завоеванные шведским оружием. Швеция уже сеяла раздор между народами Балтии, понуждая ливов и эстов убивать друг друга.

И чем все завершилось? Те и другие растратили силы в усобной борьбе и пали под натиском шведских орд. Теперь наши враги хотят сделать то же самое с Литвой!

– Я согласна с вами, Ольгерд! – кивнула шляхтичу Эвелина. – Если шведам удастся расколоть Унию надвое, они сперва захватят Польшу, а после примутся и за Литву!

Вы, верно, мните, господин рыцарь, что сможете меня склонить к измене Унии и помощи Тевтонскому Братству, погубившему моего отца? Напрасный труд!

– Гибель вашего батюшки осталась в прошлом, – по губам тевтонца пронеслась ледяная улыбка, – вам же, княжна, стоит задуматься о грядущем…

Ваша жизнь целиком зависит от моей воли. Замок полон людей, в чьих глазах чужая жизнь и честь не обладают ценностью. Вы и ваш спутник до сих пор живы лишь потому, что так угодно мне.

Но в любой миг все может измениться. Мне достаточно щелкнуть пальцами, и сюда ворвется дюжина головорезов, весьма падких на прелесть юных дев.

После того, что они с вами сделают, мне останется лишь одно: прикончить вас из милосердия, дабы избавить от боли и унижений. Посему будьте благоразумны и подумайте над моими словами…

– Ты смеешь, наглец, угрожать моей госпоже?! – гневно оборвал крестоносца Ольгерд. – Ну, держись! Ты нынче же узнаешь, что такое ярость поляка!

Оторвав от пола тяжелое дубовое кресло, Ольгерд бросился с ним на врага. Тевтонец с кошачьей ловкостью уклонился от его атаки, на ходу обнажая меч. Теперь он не сомневался в том, что прикончит дерзкого славянина.

Но одолеть шляхтича оказалось непросто. Орудуя креслом, как щитом, он выбил клинок из руки неприятеля и прижал того дубовыми ножками, к стене.

Хрипя от удушья, Хоэнклингер схватился за кинжал в попытке заколоть поляка ударом снизу, но размеры кресла, разделявшего дерущихся, не давали ему дотянуться до врага.

Неизвестно, чем бы все кончилось, но на шум и крики в помещение ворвались люди Рароха. В одно мгновение у Ольгерда отняли кресло и оттащили его от немца.

Подняв с пола меч, Зигфрид занес его для удара, но в этот миг на пороге узилища возник Рарох.

– Что здесь происходит? – заревел он, яростно сверкая глазами. – Кто посмел устроить драку?!

– Убей поляка! – потирая ушибленную шею, просипел тевтонец. – Он первый бросился на меня!

– После того, как сей негодяй пообещал княжне натравить на нее жолнежей, если она не поддержит ваш мятеж! – бесстрашно добавил Ольгерд.

– Это так? – грозно хмурясь, вопросил тевтонца Рарох.

– Я лишь хотел убедить княжну перейти на нашу сторону… – вымолвил, морщась от боли, Хоэнклингер.

– Угрожая ей насилием? – глаза Рароха приняли выражение, от которого Слуге Ордена стало не по себе, – Ну-ка, пойдем, потолкуем!

– Прошу простить меня, вельможная панна, – обернулся он с поклоном к княжне, – Будь мне известно загодя, что господин Зигфрид поведет себя неучтиво, я бы воспрепятствовал вашей встрече!

Обернувшись к тевтонцу, Рарох велел ему покинуть место заточения Эвы и сам вышел следом.

– Ты кто такой?! – задал он вопрос Зигфриду, оставшись наедине с ним.

– Как кто? – опешил немец, поставленный в тупик нежданным вопросом, – Твой советник…

– Вот именно! – не дал ему договорить Рарох. – И не более того! Кто дал тебе право побуждать княжну угрозами служить нашему делу?!

– Ты не разумеешь меня, – с трудом перевел дыхание после схватки с Ольгердом Зигфрид. – Если бы мне удалось склонить дочь Корибута на нашу сторону, за тобой бы пошла добрая половина литовской шляхты!

– Даже если так, я не стану опускаться до бесчестия и не дам поступать бесчестно тебе! Княжна должна сама узреть благородство наших намерений. И если она не согласится с ними, я не стану ее неволить!

– Виной всему – сопровождающий княжну поляк! – процедил сквозь зубы Хоэнклингер. – Если бы не он, я бы убедил дочь Корибута стать под наши знамена. Мы должны избавиться от него! Вели своим людям отправить шляхтича в небытие!

– С чего это вдруг?! – лицо Рароха исказила брезгливая гримаса. – Ольгерд ведет себя, как истинный рыцарь, и на его месте я поступил бы точно так же!

– Он – наш враг, разве ты сам не видишь сего? – придвинулся к нему тевтонец.

– Верно, враг! – не стал отрицать очевидного, Рарох. – Но враг, чуждый низости и коварства. Будь все мои недруги такими, как он, я бы горя не знал!

– Сохранив ему жизнь, ты совершаешь большую ошибку! – покачал головой, Хоэнклингер. – Гляди, как бы тебе не пришлось в том раскаяться!..

– Время покажет, каяться мне или нет! – прервал крестоносца потомок Недригайлы. – Пойдем лучше, отужинаем. От всего пережитого у меня разыгрался аппетит!..

– Не стоит горевать, моя панна! – тем временем успокаивал Ольгерд плачущую княжну. – Сей мерзавец не стоит ваших слез!

– Я просто испугалась! – подняла на него глаза Эвелина. – Он мог вас убить!

– Ну, такой радости я бы ему не доставил!.. – улыбнулся молодой рыцарь. – И, сказать по правде, я недооценил пана Рароха.

Хоть он самозванец, однако не чужд рыцарской чести.

А значит, если со мной что-либо случится, не даст вас в обиду тевтонцу!

– Господи, сделай так, чтобы это безумие поскорее завершилось! – воздела очи горе Эвелина. – Усмири в людях зло, не дай пролиться крови!

– Я буду молиться вместе с вами, – кивнул княжне Ольгерд, – но, боюсь, одних молитв мало. Нам нужно найти способ вырваться из сего каменного мешка!

– Где же ты, любимый? – чуть слышно произнесла Эва, закончив свою молитву. – Почему от тебя нет вестей?..

* * *

– Не думал, что мы так скоро доедем до Самбора! – вымолвил Бутурлин при виде поднимающихся из-за леса замковых башен.

– А это – самая короткая дорога к острогу! – усмехнулся Воевода. – Впрочем, минувшей зимой путь к замку, верно, казался тебе долгим!

– Вестимо, долгим, – подтвердил его слова Газда, – я тогда вел Дмитрия с княжной через чащу. На дороге нас поджидали тати, а путь по лесу был хоть и дольше, но безопаснее!

Кшиштоф бросил на казака сердитый взгляд, но промолчал. Он никак не мог простить Газде похищение из Самбора разбойничьих скарбов.

Ночь еще не вступила в права, но в небе уже зажглись первые робкие звезды. Чаща вот-вот должна была закончится, и путники отдались мечтам об ужине и сне. Но небом им было уготовано иное…

Нежданно дозорные, идущие впереди отряда, замерли и вскинули пищали, целясь в какую-то темную массу на дороге.

– Что там? – осведомился у своих людей, привстав на стременах, Самборский Владыка.

– Вроде как мертвый, пан Воевода! – обернулся к нему один из солдат.

– Всем стать в круг, пищалями к лесу! – отдал распоряжение подчиненным Кшиштоф. – Это может быть западня!

Жолнежи перестроились в боевой порядок, направив в чащу грозные ружейные стволы. Один из дозорных спешился и с саблей в руке подошел к лежащему, дабы осмотреть его.

Тихий стон, донесшийся до жолнежа, выдал в незнакомце жизнь, хотя в теле его торчали две длинные стрелы.

– Да это же Харламп, один из наших! – изумленно воскликнул солдат, рассмотрев лицо раненого. – Он жив, пан Воевода!

– Жив, но ранен, – добавил, подъезжая к дозорному, Бутурлин, – и, похоже, потерял много крови. Его нужно перевязать…

Соскользнув с коня, он извлек из поясной сумки чистую ткань для перевязывания ран и, разорвав ее на длинные лоскуты, отдал жолнежу.

– Подашь мне их сразу, едва я выну стрелу, – обратился он к поляку, – когда откроется рана, обильно пойдет кровь. Если ее не остановить сразу, ваш друг может скончаться!

– Сделаю все, как скажешь, боярин! – кивнул ему жолнеж. – Ты только спаси его!

На всякий случай Бутурлин наложил выше стрелы, засевшей в бедре раненого, жгут. Затем, взявшись за черенок, осторожно потянул его на себя. К счастью, наконечник оказался без зазубрин, и Дмитрию удалось его вынуть, не разорвав края раны.

Не были задеты и важные кровеносные жилы, посему, избавив пострадавшего от стрелы, боярин снял жгут, ограничившись наложением повязки.

С теми же мерами предосторожности он извлек вторую стрелу из плеча раненого и обвязал его бинтом.

– Любопытно, как он здесь очутился и кто его ранил… – раздался у него над ухом голос Воеводы. – Харламп – один из Самборских стражников. Что привело его в чащу?

– Похоже, он спешил навстречу тебе, Воевода, чтобы о чем-то предупредить, – подал мысль Бутурлин.

– Предупредить? – недоуменно переспросил его старый рыцарь. – Но о чем?

– О том, что в твое отсутствие Самбор захватили турки! – не удержался от насмешки Газда.

– Мне не до шуток, степняк! – гневно сверкнул глазами Кшиштоф. – Но, сдается, ты прав. Пока я гонялся за татями по лесам, в замке стряслось недоброе. Харламп хотел уведомить меня о том, но ему помешали…

Раненый пребывал на грани бесчувствия, но при звуке голоса Воеводы все же открыл глаза.

– Тати, пан Воевода… – превозмогая слабость, вымолвил он. – Замок захвачен татями…

– И кто осмелился на такое? – грозно сдвинул брови к переносице Кшиштоф. – Говори же, Харламп, не молчи!

– Рарох… – выдавил из себя жолнеж, прежде чем вновь погрузиться в забытье.

Бутурлин и Газда многозначительно переглянулись.

– Вы знаете что-то, о чем я не ведаю? – вопросил Воевода, от внимания коего не ускользнул их обмен взглядами. – Ну-ка, сказывайте живо!

– Да сказывать, в общем-то, нечего, – пожал плечами Дмитрий. – Мы с Петром видели сего Рароха на постоялом дворе за день до твоего приезда.

Сказать по правде, вел он себя дивно. Сперва вызвал меня на бой, а когда я одолел его, стал угощать нас, яко братьев. Еще молвил, что вскоре придет час расплаты для всех гонителей его рода.

– И кто его гонители? – поинтересовался у московита Кшиштоф.

– Правящая Унией династия Ягеллонов. Из его повествования мы уразумели, что когда-то Владислав Ягайло несправедливо обошелся с его предком, Князем Недригайлой…

– Недригайлой?! – не смог сдержать изумления Воевода. – Да его род прервался еще сто лет назад!

– Как видишь, не прервался! – вздохнул Бутурлин. – И теперь потомок Недригайлы решил вернуть себе достояние предков. Помнится, он рек, что некогда Самбор был вотчиной его рода.

Немудрено, что он захватил замок…

– Еще как мудрено! – в ярости тряхнул головой старый рыцарь. – Надо же, владения предков он хочет вернуть! И сколько с ним было людей?

– Не меньше полусотни, – ответил Дмитрий, – но, боюсь, в замке их будет больше. Что-то подсказывает мне, что Рарох состоит в союзе с лесными татями. Неспроста же они напали на поселение углежогов. Им нужно было выманить тебя из замка.

Пока ты преследовал малый отряд разбойников, большая их часть ждала в лесу, когда Рарох захватит крепость и откроет пред ними врата!

– Похоже на то… – угрюмо проворчал Воевода. – Но я не возьму в толк, как Рароху удалось захватить острог!

– Видно, он представился замковой страже вассалом Короля, посланным тебе в помощь, – предположил Бутурлин, – а может, с ним был человек, хорошо знакомый твоим людям…

– Кто же это мог быть? – недоуменно вопросил боярина Кшиштоф.

– Знал бы – поведал бы! – развел руками Дмитрий. – Только к чему гадать? Вернешь себе замок – все само и прояснится!

– Его еще вернуть надо! – криво усмехнулся Газда. – С чего мыслишь начать, пан Воевода?

– Для начала дождемся утра. С рассветом я пошлю гонцов за подкреплением в Кременец и на лесную заставу, – принял решение Кшиштоф. – С отрядом в пятдесят человек нам все равно не взять острог приступом!..

И еще нужно уведомить о случившемся Наследника Трона, – продолжил он. – Как знать, может, нам понадобятся пушки да стенобитные тараны?

– Рарох – муж дивный, однако не безумец, – задумчиво произнес Дмитрий, вспоминая встречу с потомком Недригайлы, – едва ли он взялся бы за столь опасное дело без сильных союзников.

– Знать бы только, кто сии союзники! – шумно вздохнул Воевода, поглаживая рукоять привешенного к седлу шестопера. – Уж я бы потолковал с ними!

– Как знать, может, вскоре и потолкуешь! – загадочно усмехнулся Газда. – А нынче давайте спать. Утро вечера мудренее!

Бутурлин и Воевода не стали спорить с казаком.

Глава 44

– Как сталось, что что от вас сбежал пленный стражник?! – прошипел, обращаясь к нерадивым часовым, Хоэнклингер. – Отвечайте немедленно!

– Он сказал, что должен сообщить пану Рароху нечто важное… – пролепетал, отступая, жолнеж. – Вот мы с братом и решили отвести его…

– Решать здесь могу лишь я! – резко оборвал его тевтонец. – Отчего вы не доложили мне, что поляк желает говорить с вашим господином?

– Он рек, что может поведать свою тайну лишь пану Рароху, то есть, Недригайле… – поддержал брата второй жолнеж. – Да и откуда нам было знать, что сей замухрышка столкнет нас лбами и спрыгнет со стены!..

– К тому же, мы выпустили ему вслед по две стрелы, – вновь вступил в разговор первый наемник, – даже если он не утонул во рву, все равно околеет от ран…

– Околеет? – по лицу тевтонца пронеслась улыбка, от которой солдат зазнобило. – Нет, олухи, это вы сейчас околеете!

Жолнежи были примерно одного роста, и Зигфрид знал, что сможет одним взмахом меча перерезать горло обоим. Сжав пальцами эфес, он потянул клинок из ножен, но вынуть его не успел. На замковой стене появился Рарох.

– Что это ты намерен делать? – ледяным тоном вопросил он своего советника.

– Эти двое упустили человека Воеводы, – ответил Хоэнклингер, пряча меч под плащом, – и они заслужили смерти!

– Ты, помнится, рек, что у нас на счету каждый жолнеж, – сурово нахмурился шляхтич, – негоже истреблять собственных солдат!

– О чем ты? – изобразил на лице праведное негодование тевтонец. – Сии простофили дали сбежать врагу, коий доложит Воеводе, что мы его ждем в замке!

– И ты возомнил, что у тебя есть право казнить моих подчиненных?

– Покарай их сам! – парировал крестоносец. – Такие промахи нельзя прощать! Мы могли впустить Воеводу в Самбор и захватить его врасплох. Теперь же он ни за что не сунется в западню!

– Может, это и к лучшему! – ответил, изумив Зигфрида, Рарох. – Кшиштоф – храбрый рыцарь, и мне самому не по сердцу затея нападать на него по-разбойничьи, из засады!

Пусть покличет меня на поединок. Я охотно приму вызов!

– В наше время поединками не выигрывают войны, – пробовал возразить ему Хоэнклингер, – побеждает тот, кто способен нанести врагу упреждающий удар…

– Такие войны не по мне! – с презрительной ухмылкой изрек Рарох. – Что это за битва, где недругу не дают ударить в ответ? Скучища да и только!

– И что ты намерен делать после того, как неприятель узнает о нашем захвате крепости?

– Все зависит от того, что предпримут поляки. Наверняка Кшиштоф пошлет гонцов за подкреплением в Кременец, а может, и еще куда…

Но какой прок гадать, что будет завтра! Утром мы и так сие узнаем. Как говорили древние: «На горе Иеговы усмотрится!»

Повернувшись спиной к своему советнику, Рарох величественной поступью удалился. Тевтонец с трудом сдержал себя, чтобы не разразиться проклятьями.

– Как же я тебя ненавижу, славянин! – прошептал он вслед удаляющемуся потомку Недригайлы. – К счастью, мне недолго осталось терпеть твои выходки. Когда шведы закрепятся на берегах Литвы, ты станешь их верным псом или же обратишься в труп, дабы удобрить собой родную Литовскую Землю!

* * *

– Может, скажешь, как тебя звать на самом деле? – обратился Орешников к главе лесного поселения. – Медведь, как ни крути, – прозвище, а не имя…

– Коли хочешь, зови Прокопием, – ответил старатель, наливая в плошки гостям отдающую травами и кореньями похлебку, – только мне привычнее, когда меня кличут Медведем!

– А в шкурах вам тоже привычнее ходить, чем в людском наряде? – полюбопытствовал боярин.

– Сподручнее, – кивнул ему хозяин хуторка, – и четвероногое зверье нас меньше опасается, и двуногое стороной обходит!

Дивно только, что вы нашего звериного облика не устрашились. Ладно – ты, охотник да воин. А вот спутница твоя меня и впрямь изумила. Мы ведь с сынками в шкурах – чистые оборотни, а она, гляди ж ты, – не сробела!

– Чего мне робеть? – отозвалась из-за стола Ванда. – Будто я ряженых никогда не видала. С тех пор, как в нашем замке воцарился муж сестры, они к нам часто заходили.

Деверю радостно было, когда одетые в зверей скоморохи устраивали побоище. Обрядятся в шкуры – и давай колотить друг дружку почем зря!

А сестра с мужем глядят на них и хохочут, словно обезумевшие. Мерзость какая! Был бы жив батюшка, он бы такого не позволил!

– Вот отчего ты назвала меня шутом, – усмехнулся Медведь, вспомнив слова, произнесенные девушкой при встрече. – А тебе, что же, не любо, когда звери сражаются?

– Мне не любо, когда человеки уподобляются зверям! – ответила Ванда. – А уж радоваться тому, что они избивают друг друга, – вовсе дико…

– Так ведь избивают понарошку! – рассмеялся Хозяин Чащобы. – Видал я на ярмарке такие представления! Кабы скоморохи колотили один другого в полную силу, то давно бы уже перевелись как народ. А они со своим ремеслом живут и процветают!

– Все одно дико! – грустно вздохнула Ванда.

– Хмурая ты какая-то, панна, – покачал головой Медведь. – Дорога тебя утомила али угощение мое не по нраву?

Похлебка лесных жителей и впрямь была резкой на вкус, но девушку угнетало отнюдь не это.

– Панне сегодня впервые довелось сразить врага, – пояснил Медведю Орешников, – вот ей и несладко.

– Я не хотела убивать… – с трудом вымолвила Ванда. – Как-то само вышло. Он споткнулся и упал на нож…

– Что ж, так бывает! – причмокнул языком многоопытный старатель.

Бежал, споткнулся, туда-сюда

На нож наткнулся, стряслась беда

Стряслась беда!!! –

Хрипло пропел он, сотрясая голосом затхлый воздух избушки.

Орешников и Ванда взглянулили на него с изумлением.

– Это я песню вспомнил! – объяснил им свое поведение старатель. – Хорошая такая песня, охотничья…

– Вы, я вижу, живете припеваючи, – улыбнулся Орешников.

– А то как же! Чем еще развлечь себя, когда нет охоты? А зимой долгими вечерами? Коли не петь, то от скуки зачахнуть можно!

Жену мою, красавицу, Господь добрым голосом наделил. Когда она песню выводит, у меня будто светлеет на душе…

А ежели мы с сынками затянем думу молодецкую, птицы с жалобным криком разлетаются, зверье испуганное прочь бежит, и чащоба целый месяц потом стоит мертвая!

– Так ведь, сынки? – обратился Медведь к отпрыскам, доедавшим из своих плошек похлебку.

– Так, батюшка! – откликнулись в один голос Савва и Онуфрий.

Без звериных шкур и волчьих наголовий они выглядели вполне безобидно, по-домашнему. Старшему, Савве, было около двадцати лет от роду, и на его щеках уже курчавилась молодая поросль.

Младший, Онуфрий, был безбородым и безусым, выглядел совсем мальчишкой, и Орешников мысленно возблагодарил Господа за то, что тот не позволил боярину лишить жизни этого мальчишку.

– А супруга твоя где? – вопросил лесного патриарха боярин.

– На сносях она, вот я и отвез ее к родичам, в деревню! – ответил тот. – Ведающие люди сказывают, что на сей раз она мне подарит дочку!

Я и младшенького из сынков с ней в деревню отправил. А то что ему, годовалому, в нашей глуши без мамки делать? Вот подрастет малость, тогда к ремеслу приучать его буду!

– Значит, вы промышляете охотой?

– Все больше охотой, боярин, – кивнул Медведь, – но и собирательством не брезгуем. В лесу ведь грибов и ягод уйма: ешь – не хочу! Бывает, к бортникам заходим в гости. Мы им шкурки да мясо несем, а они нас медом потчуют.

В чащобе по-иному не проживешь! Всяк вольный добытчик должен быть готов придти на помощь соседу. А без дружбы нам не выстоять…

– Так вы именуете себя вольными людьми? – удивился словам охотника боярин. – Дивно… Обычно так кличут себя разбойники…

– Что ж, каждый ищет в слове свой смысл! – развел руками Медведь. – А тебе что больше не по сердцу? Слово «добытчик» или же слово «вольный»?

– Да мне и то, и другое по душе, – смутился Орешников, – просто непривычно слышать, чтобы мирный люд величал себя по-разбойничьи…

– Именитой шляхте в каждом, кто бежит от нее в леса, тать мерещится! – горько усмехнулся, охотник. – То и не дивно…

Чаща приютила немало беглецов. Здесь и ваши смерды, не пожелавшие терпеть притеснения господ, казаки с юга и прочие люди, коим в тягость рабское ярмо…

Не поверишь, однажды в наши края забрел бродячий гусляр. Что его привело в чащобу, один Господь ведает. Заплутал, сердечный, в буреломе, не знал, как на дорогу выбраться.

А дни тогда стояли холодные, осень к концу подходила. Он так бы и замерз, кабы ему не встретились мы с сынками. Ясное дело, впустили на ночлег, обогрели, накормили…

Поутру, когда я вывел его на дорогу, он мне свои гусли подарил, вроде как в благодарность. Я ему говорю: «Как же ты без них обойдешься? Это же твой хлеб!»

А он мне: «Я себе новые смастерю, а эти пусть останутся тебе на добрую память!» Вот и остались. Я потом не раз пытался игру на гуслях освоить, да ничего не вышло. Видно, для сего дела особый дар нужен, коего у меня нет…

У детей лучше выходит, особо у Онуфрия, но и у него к музыке душа не лежит. Так, одно баловство!

– А можно ли их увидеть? – загорелся музыкальной страстью Орешников.

– Отчего же нельзя? – пожал плечами Медведь. – Онуфрий, принеси боярину игрушку!

Юный охотник полез под полати в углу избы и извлек из-под них изрядно потрепанные гусли. Нескольких струн им явно недоставало, и, судя по многочисленным царапинам на коробе, они побывали не в одной переделке.

Боярин сдул с инструмента пыль, провел рукой по струнам, и вдруг из ветхого короба полились чарующие звуки. У себя на родине Григорий с детства обучался игре на гуслях, и хотя в последнее время ему редко приходилось упражняться в сем деле, не растерял навыков.

Медведь и его сыновья, как завороженные, слушали игру московита. Лицо Ванды тоже просветлело. Она испытала гордость от того, что знакома с человеком, способным так искусно музицировать.

Ее старые представления о московитах как о неотесанных варварах стали отступать перед правдой жизни. И в душе девушки затеплилось новое, неведомое ей прежде чувство, кое она еще не решалась назвать любовью.

– Ну как? – осведомился у слушателей, закончив игру, Орешников.

– Умеешь ты удивлять… – ответил за всех, покачивая головой, Медведь. – Что ж, боярин, прими мою благодарность!

– А хотите услышать сказание об ушедшем под воду Китеж-Граде? – вопросил всех польщенный вниманием боярин. – Аль потешить вас сказкой?!

– В другой раз потешишь! – положил на струны ладонь Медведь. – Нынче пора, поздняя, а нам всем нужно отоспаться!

Я, как и обещал, выведу вас к Самбору, но сперва мы немного поохотимся!

– Поохотимся? – переспросил его московит, усомнившись в том, что верно понял слова вольного добытчика. – На какого зверя, если не секрет?

– Зверь вам знаком! – хитро ухмыльнулся Медведь. – Вернее, многие звери. Я так полагаю, они идут по вашим следам, так что к утру будут поблизости от сих мест.

Нельзя позволить, чтобы они здесь озорничали. Я мыслю, мы должны избавить Старый Бор от непрошенных гостей. Ты с нами, боярин, али как?

– Отчего бы не помочь добрым людям? – пожал плечами Орешников. – Буду рад выйти с вами на охоту!