Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 69 страниц)

– Да будет так! – согласился с ним Флориан.

Глава 40

В жизни Эвелины не раз случалось, что вполне безобидный по содержанию сон, оборачивался кошмаром. Теперь нечто подобное происходило с ней наяву.

Когда отряд Рароха, спасшего их с Ольгердом от разбойников, подъезжал к Самборскому Острогу, княжна думала, что все страшное в ее жизни осталось позади.

Но надежды ее обманули. Благородный спаситель оказался не тем, за кого себя выдавал. Подъехав к воротам замка, рыцарь потребовал впустить в крепость его отряд, якобы посланный Воеводе Королем в помощь против лесных татей.

Ни Кшиштофа, ни его юного помощника в замке не оказалось, стражник же, оставленный за главного, не смог отказать в крове благородному рыцарю, рядом с коим на коне восседала сама княжна Корибут.

Он велел немедленно отворить перед вельможными гостями ворота, и отряд Рароха, бряцая оружием, въехал на замковое подворье. То, что произошло после, показалось Эвелине дурным сном.

Прежде чем малочисленные воины гарнизона осознали, что происходит, люди Рароха силой обезоружили их и заточили в подземелье. Старший стражник воспротивился чужакам, но, получив удар булавой по шлему, очнулся уже связанным. В считанные минуты замок был захвачен пришлыми вояками.

Видя, что происходит неладное, Ольгерд схватился за меч, но жолнежи Рароха ринулись к нему со всех сторон и, стащив с коня, отняли у шляхтича оружие.

– Что здесь происходит? – не веря увиденному, произнесла Эвелина. – Соблаговолите объясниться, пан Болеслав!

– Борьба за справедливость, моя панна! – с поклоном ответил ей Рарох. – Некогда окрестные земли принадлежали моему роду, а Самбор был его столицей. Отныне он будет служить законному хозяину!

– Остановись, безумец! – выкрикнул удерживаемый наемниками Ольгерд. – Твое самоуправство граничит с изменой!

– С изменой кому? – обернулся к нему с улыбкой недавний спаситель. – Потомкам клятвопреступника и убийцы, истребившего мой род?

Изменить можно другу или властителю, оказывавшему тебе помощь в борьбе с врагами. Но можно ли изменить татю, подло лишившему тебя имени и отчих владений?

– Кто же ваш враг? – с трудом вымолвила пораженная признанием шляхтича Эва. – Я вас не разумею…

– Уразуметь меня нетрудно, княжна! – горько усмехнулся Рарох. – Ягайло, от коего происходит нынешняя Королевская Династия, силой захватил владения моего рода, а сам род велел извести!

Чтобы сохранить жизнь, моему отцу пришлось отказаться от родового имени, а заодно и от претензий на земли предков. Но мне хватит сил вернуть утраченное, тем паче, что у меня есть могущественный союзник!

– Уж не о Швеции ли ты молвишь? – вопросил шляхтича Ольгерд, видя, куда клонит Рарох.

– А что, если так? – надменно усмехнулся рыцарь. – Не все ли равно, кто поможет мне избавиться от гонителей моего рода?

– Ты можешь не любить династию Ягайлы! – мучительно поморщился спутник Эвелины. – Но зачем предавать Унию?

– А что такое Уния? – криво улыбнулся Рарох. – Кабальный союз, навязанный знати Литвы, чтобы подчинить ее Польской Короне!

– Пан Болеслав, я мнила вас благородным рыцарем, – дрожащим от волнения голосом произнесла Эвелина, – а вы…

– А я и есть благородный рыцарь! – бросил на нее полный горечи взгляд потомок Недригайлы. – Но, боюсь, княжна, вам сего не уразуметь. Королевская чета отравила ложью ваш разум, и вы не можете отличить добро от зла…

Но я верю: в Самборе туман придворной лжи рассеется, и вы сами увидите, что мной руководят лишь самые благие побуждения!

– О, пан Болеслав! – простонал Ольгерд. – Ужели ты сам не видишь, что Шведская Корона использует тебя для достижения собственных целей? Подумай, как она поступит с тобой, когда ты станешь ей не нужен. Ты что же, веришь, что шведы придут на земли Литвы, чтобы даровать им свободу?

– Пусть сперва придут и прогонят род Ягайлы! – гневно выкрикнул Рарох. – А что будет дальше – поглядим…

Мне жаль, пан Ольгерд, что ты хранишь верность столь недостойным правителям, как Ягеллоны! – укоризненно покачал он головой. – Верь мне, они и тебя предадут…

– Главное, что я сам не предам тех, кому присягал! – бесстрашно ответил шляхтичу Ольгерд.

– Что ж, вольному – воля, – пожал плечами Рарох, – я не стану склонять тебя к измене…

– Эй, стража! – крикнул он своим людям. – Отведите благородную госпожу и ее спутника в покои Воеводы и принесите им добрую снедь, а также горячую воду для омовения панны…

Я хочу, чтобы княжна ни в чем не испытывала недостатка!

Вооруженные слуги сомкнули кольцо вокруг пленников своего господина и увели их вглубь замковых покоев.

– Господи, что же теперь будет? – промолвила, обращаясь к Ольгерду по пути, Эвелина.

– Не думайте о плохом, панна! – ответил, пытаясь ободрить ее, шляхтич. – Я – рядом, об остальном не тревожьтесь. Господь не оставит нас без подмоги!

* * *

В лагерь лесных татей фон Грюненберг вернулся мрачнее тучи.

– Что сталось, Отто? – заметил перемену в настроении друга Зигфрид фон Хоэнклингер. – На тебе лица нет!

– Только что я видел смерть подчиненного… – с трудом вымолвил тот. – Брат Генрих вез мне перстень Радзивила, коий должен был стать залогом его союза со Швецией…

Но нам не суждено было свидеться. Я ждал Генриха на опушке Старого Бора. Не знаю, как вышло, что за ним увязался польский дозор. Я видел лишь исход их встречи. Какой-то шляхетный молокосос настиг Генриха в десятке шагов от леса и взял его в плен.

Мой человек поступил, как истинный Слуга Ордена. Зная, что поляки будут его пытать, он принял яд и умер, не выдав недругам своей миссии…

Будь польских выродков меньше, я сумел бы отбить у них Генриха! Но вступать в бой с парой солдат против десятка вооруженных до зубов латников было сущим безумием. Сквозь кустарник я бессильно глядел на то, как жолнежи обыскивают моего мертвого друга…

– А что сталось с перстнем? – не на шутку встревожился Зигфрид. – Поляки завладели им?

– Перед тем, как принять яд, Генрих бросил перстень в ручей, надеясь, что враги не найдут его, – болезненно поморщился Отто, – но, похоже, полякам помогает сам Дьявол! Я своими глазами видел, как шляхтич, пленивший Генриха, достал перстень из воды…

Он так сиял на солнце, что я не мог спутать его с чем-либо иным! – Грюненберг умолк, потупив взгляд в землю.

– Плохо дело… – процедил сквозь зубы Хоэнклингер. – И как нам надлежит действовать теперь?

– Так же, как собирались прежде! Потеря перстня ничего для нас не меняет. Если Радзивил выслал его мне, значит, он согласился вступить в союз со шведами…

– Да, но поляк, завладевший перстнем, наверняка доставит его к Краковскому двору! Наследник Престола вызовет Радзивила в Вавель, и тот, дабы избежать обвинений в измене, отречется от нас, как Симон Петр отрекся от Христа!

Если бы не твоя скрытность, Отто, ничего подобного бы не случилось. Отправляясь на встречу с Генрихом, ты мог взять десяток моих людей, и тогда бы спас для нашего дела и перстень, и друга!

– Что после драки махать кулаками! – горько вздохнул фон Грюненберг. – Я не ясновидец и не всегда могу предугадать, что нас ждет впереди! Случилось то, что случилось, и теперь нам нужно искать выход из сей неприятной истории…

Я мыслю, ничего страшного не произойдет. Когда шведы ступят на литовский берег, Наследнику будет не до Радзивила. Да и самому Княжичу не захочется отступать от союзнических обязательств, когда он узрит нашу мощь…

Главное – чтобы все свершилось быстро, а зная тебя и зная шведов, я верю, что все так и будет! Поспеши же захватить Самбор, пока Воевода Кшиштоф не вернулся из похода!

– Я выступлю, едва дождусь возвращения моих людей, отправленнных на поимку беглянки, – ответил Зигфрид, – у меня на счету каждый человек…

– Забудь о них! – махнул рукой фон Грюненберг. – Когда из-за моря придут корабли с наемниками, у тебя не будет недостатка в людях!

Глава 41

– Что за лес такой! – в сердцах воскликнул Орешников. – Полдня едем, а ему края не видно!

Ванда не ответила, занятая своми думами. Перед ее мысленным взором до сих пор стояли выпученные глаза и полный крови рот умирающего Пырятина.

– Ну, будет тебе горевать, панна! – сделал попытку ободрить ее боярин. – Стоит ли так убиваться по мертвому татю? Он бы тебя зарезал, глазом не моргнув, еще бы с шутками да прибаутками дружкам о том сказывал…

Уразуметь не могу, что тебя, такую ранимую, повлекло на войну? Что ни говори, не женское это дело – нестись на коне в гущу битвы да недругам головы рубить!..

– А что тогда женское дело? – откликнулась задетая за живое его словами Ванда. – Сидеть за прялкой, вышивать гобелены?

– Ну, хотя бы это… – развел руками Орешников. – Чем плохое занятие? Пусть скучновато, зато жизнью рисковать не нужно.

– Я, может, и не рисковала бы! – с болью в голосе промолвила Ванда. – Да только у меня не было иного выхода.

Когда родные стены становятся узилищем, а близкие люди – врагами, поневоле сбежишь на войну. Там хоть знаешь, кто недруг и чего от него ждать…

– И как сталось, что тебе опостылел дом? – вопросил ее московит.

– Едва ли тебя развлечет моя история… – подняла на него грустный взгляд девушка. – Ты, верно, слышал подобные рассказы…

После всего пережитого Ванде хотелось излить кому-нибудь душу, избавиться от накопившихся переживаний. При иных обстоятельствах она бы не доверила свои чувства первому встречному мужчине.

Но сейчас у нее не было выбора. Угнездившаяся в сердце девушки боль рвалась наружу, а ехавший рядом московит вполне подходил на роль слушателя.

– Счастлива я была лишь в детстве… – словно продолжая прерванную мысль, вымолвила она. – Тогда мне казалось, что в грядущем меня ожидает много любви и добра. Дивно, когда я думаю о былом, мне чаще вспоминаются солнечные дни.

Мои родители любили друг друга и своих детей. Старшим был брат Стефан, за ним шла сестра Анна, я была младшей в семье. Отец меня баловал, учил ездить верхом и стрелять из арбалета.

Моя старшая сестра не отличалась ловкостью и посему с детства завидовала мне. Она часто язвила в мой адрес, говоря, что я в одежде верхового выгляжу, как подстреленный воробей.

Но я не обижалась. Моя жизнь была полна радости, и глупые шутки Анны не могли ее омрачить. Так продолжалось до того дня, когда умерла матушка.

Она давно мучалась от боли в груди. Местный лекарь поил ее травяными отварами, облегчавшими страдания, но так и не излечить от недуга. Полгода болезни иссушили маму, и она стала подобна призраку, с трудом передвигающемуся по родному замку…

Ее смерть стала ударом для всех нас, но больше всего она преобразила отца. Он словно постарел на десять лет, стал нелюдим, забросил охоту. Вместе с мамой из его сердца ушла радость бытия, и, казалось, он ждал смерти как избавления от душевной муки.

Однажды осенью, возвращаясь из поездки в Краков, батюшка попал под дождь и простудился. Брат вызвал к нему лекаря, но отец наотрез отказался принимать снадобья. Неделю он изнывал от жара, призывая в бреду маму, умоляя ее не уходить.

Всю эту неделю на дворе лил дождь, а когда он прекратился и в просвет облаков выглянуло солнце, отец открыл глаза, в последний вымолвил любимое имя и умер, оставив детей наедине с миром…

К тому времени моему брату уже исполнился двадцать один год, он был посвящен в рыцари и унаследовал вотчину. Но долго управлять родовыми владениями ему не пришлось.

На южных границах Унии вновь пошли в наступление турки, и

Государь призвал Стефана на войну. Через полгода к нам пришло известие о том, что брат погиб, сражаясь с сарацинами.

Шляхтич, поведавший о кончине Стефана, сказывал, что он успел забрать с собой на тот свет с десяток нехристей, но и сам был изрублен так, что не удалось собрать даже его останков.

Порой мне кажется, какая-то злая сила вознамерилась истребить наш род, так скоро смерть унесла маму, отца и брата…

Ванда умолкла, потупив взор в конскую гриву. Орешников не торопил ее продолжить рассказ, ожидая, когда девушка справится с чувствами.

– Дальше было еще хуже, – продолжила прерванное повествование Ванда. – Ты, верно, знаешь, что женщины в Унии не наследуют отчие владения. Со смертью брата наш замок и земли остались без хозяина.

Государь нашел для них нового владельца. Им оказался королевский егерь, до сорока лет ходивший в оруженосцах и лишь недавно обретший рыцарское достоинство. Анне шел девятнадцатый год, и она вполне могла стать женой новоиспеченного вассала.

Поженив их, Государь мыслил свершить два добрых дела: наделить землей своего слугу и дать возможность нам с сестрой остаться в родных стенах.

Может, для Анны брак с рыцарем и был выходом из того положения, в коем мы очутились, но мою жизнь он превратил в пытку. Из дочери я превратилась в содержанку, зависимую от милости нового владельца поместья.

По закону, он должен был обеспечивать меня кровом и пищей до того дня, когда я выйду замуж. Но кто захочет сватать бесприданницу, тем паче, что муж Анны быстро промотал завещанные нам батюшкой средства?..

Дня не проходило, чтобы он не попрекал меня куском, сетуя на то, в какие расходы ему обходится мое содержание. Что до Анны, то она во всем соглашалась с мужем и даже не скрывала, что ждет моего отъезда, как манны небесной.

Порой нам кажется, что хуже, чем нынче, быть не может. Так думала и я, пока мой деверь не сотворил новую подлость. Я давно уже замечала его похотливые взгляды, но со временем он настолько осмелел, что стал приставать ко мне в открытую.

Пока дело не шло дальше слов, я умудрялась ускользать от его домогательств. Но однажды он напал на меня в конюшне и попытался взять силой.

Я отбивалась, как могла, исцарапала негодяю всю рожу, но он хрипел, как одержимый, и рвал на мне платье. На мой крик прибежали слуги, за ними пришла и моя сестра. Я, глупая, понадеялась, что Анна примет мою сторону хотя бы сейчас.

Но она обрушилась на меня с обвинениями, будто это я соблазняю ее драгоценного муженька! При конюхах и служанках сестра поносила меня, именуя кабацкой девкой и дрянью!

Сего вынести я не смогла. Наутро, собрав свои пожитки, я вскочила на коня и отправилась на юг с тем, чтобы примкнуть к одному из королевских отрядов, идущих на войну. Как видишь, мне это удалось!..

– Похоже, твоя сестра была ослеплена любовью к супругу, а он тем беззастенчиво пользовался, – покачал головой Орешников. – Он, верно, был хорош собой?

– Какое там! – брезгливо поморщилась Ванда. – Плешивый, тощий, с кривым носом…

Постой, ты хочешь сказать, что если бы он был красавцем, я должна была ему поддаться?

– Вовсе нет! – смущенно отвел глаза в сторону боярин. – Я хотел лишь сказать, что не разумею женщин. Иные из них любят мужчин за красоту, прощая им несусветные мерзости, другие же, как твоя сестра, готовы простить подлость даже уроду…

– Не все женщины таковы, как ты молвишь! – обиделась за слабый пол Ванда, – У Анны просто не было выбора, за кого выходить замуж, вот она и прикипела к тому, кого ей послала судьба.

Но в одном ты прав! Женщины не всегда влюбляются в красоту. Взять хотя бы мою сродную сестру, Эвелину. У нее был выбор и сватались к ней первые красавцы и богачи Унии. Однако она предпочла им твоего земляка из Московии, бедного боярина с лицом, изрытым оспой!

А знаешь, почему? Потому что он превзошел храбростью и благородством всех нобилей Польши и Литвы!

– Постой, о какой Эвелине ты речешь? – встрепенулся Орешников. – Не о княжне ли Корибут?

– О ней самой, – кивнула спутнику девушка. – А тебе откуда известна история моей сродной сестры?

– Мне ли не знать ее! – нежданно развеселился московит. – Я даже знаком с возлюбленным твоей родственницы! Его звать Дмитрий Бутурлин, и, скажу больше, мне с ним доводилось бывать не в одном походе!

– Ну, и каков он? – не смогла сдержать любопытства Ванда. – Правда, что из-за рубцов от оспы нельзя разглядеть черт его лица?

– Молва, как всегда, преувеличила! – досадливо поморщился Орешников. – Оспа и впрямь коснулась лица боярина, однако большого ущерба не нанесла.

А что до его доблести, то тут преувеличения нет. Дмитрий и впрямь великий воин. Я сам много ценных умений у него перенял. И не только боевых. Он владеет доброй дюжиной языков, а книг перечитал столько, что не всякий ученый монах за ним угонится!

Бутурлин не только спас твою сестру из рук татей, он изловил их вожака, служившего крестоносцам, а главного виновника смерти Князя Корибута лично сразил в поединке!

– Тебя послушать, так моя сестра влюбилась в боярина из благодарности! – насупилась Ванда. – Но благодарность и любовь – разные чувства, и одно из них не порождает другое!

– Как знать? – пожал плечами московит. – У одних людей так, у других – по-иному. По мне, так любовь может произрасти из любого доброго чувства, если только оно искренно…

У кого-то любовь рождается из жалости, у кого-то – из страсти, кто-то мнит, что лишь благодарен за помощь, а в сердце его уже зреет любовь!

Ванда с интересом подняла взор на своего спутника. Худой, нескладный, с угловатыми чертами лица, он, в то же время, чем-то располагал к себе. Привлекали его открытый взгляд, рассудительная, правильная речь. Да и в храбрости боярину трудно было отказать.

В памяти девушки еще свежи были впечатления от того, как ловко и умело Орешников сражался с лесными татями.

Глядя на него, нетрудно было поверить, что сей человек не лжет, и Ванда мысленно поблагодарила Пресвятую Деву за то, что та послала ей такого попутчика…

* * *

Подъезжая к Самбору, Зигфрид велел горнисту трубить в рог. Заслышав сигнал посланника Ордена, люди Рароха бросились к воротам и без промедления опустили на край замкового рва подъёмный мост.

Въехав во двор крепости, тевтонец тотчас слез с коня и поспешил во внутренние покои замка. Потомок Недригайлы ждал его в просторной горнице, служившей Самборскому Воеводе залом для приема гостей.

На столике перед ним стоял кувшин с вином из запасов пана Кшиштофа, на деревянном блюде дымился, распространяя аромат жареного мяса, только что снятый с вертела окорок.

– Дорогой друг! – отставив полупустой кубок, поднялся из-за стола Рарох. – Рад приветствовать тебя в твердыне моего рода! Раздели со мной сию скромную трапезу. За дружеской пирушкой нам будет легче обсуждать грядущие свершения!

– Что ж, можно и разделить! – холодно бросил ему с порога крестоносец. – Но сперва скажи, зачем ты убил моих людей?!

– Каких еще людей? – искренне изумился шляхтич. – О чем ты речешь?

– Один из моих отрядов получил наказ перехватывать всех знатных путников, проезжающих через Старый Бор, поскольку они могут везти королевские наказы и прочие ценные бумаги. Мои подчиненные выследили отряд какой-то знатной дамы, направлявшейся на север, и преследовали ее до самого края леса, пока ты не испортил им всю охоту.

Не говори, что я возвожу на тебя напраслину! Один из моих людей остался жив и рассказал, что сталось с его товарищами. Старшего над ними ты лично обезглавил, еще двоих сразили пулями твои стрелки!..

– Вот ты о чем! – усмехнулся Рарох. – А как я должен был поступить, узрев татей, преследующих вельможную панну и ее спутника?

Да и со мной твои бродяги едва ли почтительно обошлись. Пойдем, я покажу свой щит с засевшими в нем обломками стрел! К тому же, на лбу у сих уродов не было написано, что это твои слуги!

Впрочем, будь мне известно, что ты их хозяин, я бы не поступил с ними по-иному!

– Это отчего, же? – изумленно приподнял бровь, посланник Ордена.

– Во-первых, потому, что рыцарю надлежит заступаться за женщин и сирот, кто бы их ни преследовал. А во-вторых, я не мог отдать на растерзание двуногому зверью дочь человека, пытавшегося возродить на землях Унии справедливость.

Князь Корибут не единожды обращался к Королю с просьбой вернуть моему роду фамильные земли, и хотя ему не удалось пробудить в Ягеллолне совесть, я благодарен ему за сию попытку!..

– Постой! Не хочешь ли ты сказать, что спасенная тобой девица – дочь покойного Жигмонта Корибута? – бритое лицо крестоносца вытянулось в изумленной гримасе. – Ты уверен в том, что это она?

– Что же, я никогда прежде не видел Эвелину? – надменно усмехнулся Рарох. – Князь привозил ее ко Двору, где мне самому не раз приходилось бывать. Правда, в последний раз мы с ней виделись, когда она была совсем ребенком. Но годы не смогли изменить ее облик до неузнаваемости!

– Это меняет дело! – произнес крестоносец, улыбаясь своим мыслям. – Не знаю, как в сих краях очутилась княжна Корибут, но это не могло быть случайностью. Небо предоставляет нам шанс обрести куда больше, чем я мог надеяться!

Пойдем же, пан Рарох, я хочу увидеть твою гостью!