Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 69 страниц)

Глава 24

– И где мы будем искать иноземного татя? – полюбопытствовал у Дмитрия Флориан. – Куда он мог направиться, выехав с княжеского двора?

– Дай подумать… – наморщил лоб Бутурлин. – Все зависит от того, с какой целью он прибыл на Москву. Если для того, чтобы шпионить, тать будет вынужден затаиться. А если кого-нибудь убить, тогда…

Дмитрий замер, не договорив. Пред ним встал вопрос о том, чья смерть на Москве могла понадобиться лазутчику. Наверняка он покушается на жизнь кого-нибудь из влиятельных лиц Московской державы.

А что, если чужеземец собирался лишить жизни самого Великого Князя? Обезглавить Московию в канун грядущей войны было бы весьма соблазнительно и для шведов, и для Османской Порты. И если шпион прибыл на Москву с целью убийства Ивана, он уже мог начать действовать.

Дмитрий не знал, сколько времени ему отпущено небом на поимку злокозненного татя. Посему он не мог терять ни минуты. Нужно было срочно поднять на ноги городскую стражу, запереть все выходы из Москвы.

– Беда пришла, боярин! – с ходу обратился он к Воротынскому, въезжая на двор Московского Владыки. – Великому Князю грозит смерть!

– О чем ты, Митя?! – глаза старшего боярина широко раскрылись от изумления. – Кто угрожает Государю?

– Иноземный тать, переодетый в возчика дров. Он только что был на сем подворье!

– В возчика, дров? – недоуменно переспросил его княжий домоуправитель. – Их тут много побывало… Каков он на вид?

– Молодой, жилистый, с козьей бородкой.

– Быть не может! – изумился боярин. – Да он по-русски изъясняется не хуже нас с тобой. Разве что говор у него Новгородский…

– Говорю тебе, враг это иноземный! Газда его опознал. Минувшим летом он приезжал к казакам. Подбивал их от имени Москвы выступить против Унии, а в решающий миг бросил…

Тогда он бойко молвил по-московски, ныне же на новгородскую речь перешел!..

– А твой приятель не мог обознаться?! – грозно сдвинул брови к переносице Воротынский. – Я подниму стражу, а окажется, что твой Газда, или как ты там его кличешь, принял за врага новгородца!

– Да чтоб меня гром побил, если это не тот самый тать, что обманул Подкову! – вспылил Газда. – Я сию рожу хорошо запомнил, давно ее искал, чтобы рассчитаться за грехи!

– Как бы там ни было, лучше перебдеть, чем недобдеть, – подытожил сказанное Бутурлин. – Боярин Михайло, вели страже запереть все городские ворота, а мы пойдем искать татя.

Еще нужно предупредить Великого Князя, чтобы он не выезжал со двора. Кто знает, что замыслил чужеземец…

– Не учи ученого! – возмущенно фыркнул Воротынский. – Сей же миг пошлю гонцов к привратной страже. Вот только удержать Государя дома мне не удастся.

В церкви он ныне, молится. Нужно поторопиться, дабы встретить Владыку на выходе из храма. С ним десяток конных дворян, но, боюсь, для защиты Князя сего будет мало. Как бы проворен ни был тать, едва ли он нападатет на Государя в одиночку. Наверняка у него есть пособники!

– Худо дело! – досадливо покачал головой Дмитрий. – Тем паче его нужно изловить!

Ты, Михайло, борони Князя, а мы прошерстим все закоулки, где мог схорониться враг. Газда видел его выезжающим с княжьего подворья. Куда возчики могли направиться, отгрузив дрова?

– В кабак, куда же еще! – хмыкнул старший боярин. – Я их за усердие медной мелочью наградил, так они, видно, подались ее пропивать!

– Куда подались, не ведаешь? – придвинулся к нему Бутурлин. – Вспомни, Михайло, может, они сказывали! В Москве кабаков пруд пруди, а у нас времени в обрез!

– Погоди, дай припомнить… – задумчиво нахмурился распорядитель Двора. – Сдается мне, староста возчиков что-то рек об Анфимьевне, у коей на Москве самая крепкая брага. Похоже, туда они и собирались!

Возьми-ка, Митя, десяток ратников и нагрянь к сей Анфимьевне. А я поскачу за Государем!..

Купчиху, содержавшую кабак и странноприимный двор, звали Натальей, но отчего-то добрая половина Москвы именовала ее по отчеству, Анфимьевной. Дочь известного в городе оружейника, Наталья была просватана за сына купца, поставлявшего к Княжьему двору пряности и сласти.

Их брачный союз не был долгим. Молодой супруг славился любовью к кулачным боям, из коих частенько выходил победителем. Но однажды счастье ему изменило. Очередной противник так глубоко рассадил ему голову, что муж Анфимьевны умер, не приходя в себя.

Братья покойного вскоре завладели его имуществом, но чтобы не оставить вдову без средств, отдали ей во владение кабак с пристроенным к нему гостиным двором.

Так они успокоили совесть и дали жене брата время подумать о своей дальнейшей судьбе. Братья мнили, что вдова не потянет в одиночку дело, доставшееся от мужа, и сама предложит им выкупить у себя оставшуюся часть мужнего имущества.

Но не тут-то было! Анфимьевна не только удержала на плаву свой корабль, но и дала форы прочим владельцам подобных заведений. Ее кабак славился лучшей на Москве брагой, вкусной и сытной едой, уважительным отношением к завсегдатаям и гостям столицы.

На странноприимном дворе останавливались заезжие купцы и крестьяне, поставлявшие провизию к столу Великого Князя. Немудрено, что возчики дров, снискавшие благодарность старшего боярина, тоже поспешили заночевать под сенью ее дома.

Бутурлин со товарищи застал их там за длинным столом, где деревенский патриарх и его односельчане попивали медовуху. Однако чужеземного лазутчика среди них не оказалось.

– Нам нужен ваш приятель с козьей бородой, – обратился к селянам Бутурлин. – Как его найти?

Успевшие набраться браги, возчики не горели желанием отвечать на вопросы боярина, и лишь недоуменно пожимали плечами. Но когда Газда потянул из ножен саблю, пьяная одурь сошла с их лиц, словно чья-то рука сдернула наводящее морок покрывало.

– Спрашиваю еще раз, – отчетливо произнес Дмитрий, – где ныне ваш земляк?

– Митька, что ли? – опасливо косясь на полуобнаженную саблю казака, произнес староста. – Помилуй, боярин, на что он тебе?..

– Митька? – опешил от неожиданности Бутурлин. – Он что, сам себя так именует? Не чаял я обрести тезку! Ладно! Куда он подался?

– Так он это… по делу вышел, – промямлил деревенский патриарх, – хозяйка кабака его покликала…

– По какому делу? – нависший над столом Газда полностью обнажил клинок.

– Да будь нам сие ведомо, разве бы мы от тебя утаили? – глаза старосты наполнились ужасом. – Не прогневайся, боярин, откуда нам знать, для чего он понадобился Анфимьевне.

Вроде как взялся ей рану лечить, а что меж ними на самом деле вышло, одному Господу ведомо! Ежели бы нам кто загодя сказал, что ты будешь искать Митьку, мы бы ни за что его не отпустили…

– Едва ли они скажут что-либо путное, – грустно усмехнулся, Флориан, да лазутчик и не посвящал бы сих бедняков в свои замыслы…

– Митька с хозяйкой в ее покоях на втором поверхе укрылись, – нежданно прорезался самый трезвый из возчиков, – похоже, у них там любовь…

В считанные мгновения Дмитрий и его спутники взбежали по бревенчатой лестнице на верхотуру дома Анфимьевны. Сбив мощным пинком внутренний дверной засов, боярин вломился в хозяйскую светлицу.

То, что они увидели, изумило всех. Дородная молодая женщина с распущенными рыжими волосами была привязана по рукам и ногам к столбу посередине светелки и громко мычала ртом, заткнутым обрывком одеяла.

Проведя саблей вдоль столба, Газда рассек веревки, коими была опутана Наталья, а Бутурлин избавил страдалицу от кляпа, вытолкнуть коий языком ей было не под силу.

Анфимьевна горько разрыдалась.

– Чего зря плакать? – попытался утешить ее Газда. – Для тебя все страшное уже позади!

– Горемычная я! – оглашала горницу всхлипываниями Наталья. – Надо же, так осрамиться! В очи нежно глядел, сладко молвил! И сам был такой пригожий!.. – последние слова женщины потонули в бурных рыданиях.

– Когда мы поднялись ко мне в светелку, он оглушил меня кулаком да к столбу привязал, – продолжала, придя в себя, вдова, – а сам в окошко вылез!

– Для чего ему было вылезать в окно? – недоуменно вопросил друзей Флориан.

Дмитрий перевел взгляд на распахнутый оконный проем, и страшная догадка пронзила его разум…

Во времена княжения Ивана Третьего большая часть московских построек все еще оставалась деревянной. Каменными были лишь крепостные стены города, здания церквей да палаты самого Московского Владыки.

Немудрено, что на Москве то и дело вспыхивали пожары. Чтобы как-то уберечь от них столицу, Великий Князь повелел выстроить в середке града звонницу, с вершины коей особо зоркие мужи могли бы наблюдая за городом, раcпознавать начало возгорания.

Усилиями Воротынского была даже создана команда добровольцев, денно и нощно бдевших на верхней площадке каланчи. Стоило дозорному увидать язык пламени, мелькнувший над крышами домов, или густой черный дым, он тут же поднимал трезвон, оповещая москвичей о пожаре.

Но у каждой медали есть две стороны. Стражи огня, или как их чаще именовали, пожарные, не всегда добросовестно исполняли свои обязанности. То и дело один из них тайно покидал место бдения и сбегал в кабак, откуда возвращался с брагой для своих товарищей.

Пьянство приводило к тому, что дозорным не удавалось своевременно заметить начало пожара и принять меры к его тушению. За что москвичи платили имуществом, а зачастую и жизнью.

Иван Третий не мог оставить безнаказанным подобное головотяпство. Замеченных в возлиянии «стражей» нещадно секли и даже прогоняли с Москвы. Но, вопреки сим суровым мерам, желающие бражничать на посту среди них не переводились.

Каждый мнил, что его не постигнет печальная участь предшественников, и он сумеет скрыть грех, от постороннего глаза. Видя сие, Великий Князь ужесточил кару за пьянство на службе, а заодно стал поощрять трезвенников медью.

Но ни страх смертной казни, ни денежные посулы не смогли заставить подданных Московского Владыки отказаться от старой привычки. Московиты попросту отказывались служить в «огневой страже, предпочитая вознаграждению и привилегиям право свободно употреблять хмельное зелье.

Видя, что такими мерами от гордского люда трезвости не добиться, Иван пошел на хитрость. Смертную казнь для нерадивых пожарников он отменил, сделав так, чтобы они просто не могли наведываться за выпивкой в кабак.

Для этого дверь в основании каланчи заложили камнем, а вместо нее пробили другую, на высоте второго поверха от земли. Очередная смена «огневых стражей» добиралась до нее при помощи длинной лестницы, кою приносила с собой.

Их же предшественники, отстоявшие в ночном дозоре, уходя, забирали лестницу, лишая сменщиков возможности отлучаться с места службы.

У подножия каланчи ютилась часть торговых рядов, несколько ремесленных мастерских и двухповерховый дом Анфимьевны, чье верхнее окошко располагалось как раз напротив двери в пожарную звонницу…

Едва увидев раскрытое окно в опочивальне Натальи и распахнутую дверь каланчи, Дмитрий уразумел замысел чужеземца. С высоты звонницы просматривались самые дальние закутки Москвы, не говоря о Княжеском дворе и подступах к нему.

Чтобы убить Великого Князя, лазутчику не нужно было лично встречаться с ним. Стоя на площадке каланчи, он мог издали прицелиться во Властителя из самострела или пищали.

Доски, переброшенные с подоконника на край дверного проема башни, не оставляли сомнений в том, что злодей туда уже пробрался. Чтобы добыть их, он разломал полати хозяйки дома, оставив Анфимьевну без места отдыха.

– Рассказать кому – не поверят!.. – ошарашенно покачал головой Флориан. – Надо же, сотворить из ложа перекидной мост!

– Не время нынче удивляться! – бросил ему Бутурлин. – Спешить надо. Упустим татя – быть беде!

Выбравшись из окошка на дощатый настил, Дмитрий с кошачьей ловкостью перебежал по нему на противоположную сторону прохода, отделявшего дом Натальи от каланчи. Газда и Флориан последовали за ним.

* * *

Небо явно благоволило Ральфу Бродериксену. Подъезжая к заведению Анфимьевны, он заметил возвышающуюся над городом бревенчатую башню. С ее верхней площадки княжий двор был виден, как на ладони.

Вогнать пулю в Великого Князя по возвращении с молебна отсюда было проще простого, и швед сам удивился тому, что лишь сейчас его глазам открылось столь удобное место для стрельбы.

Но чтобы проникнуть в звонницу, лазутчику пришлось бы подняться на верхний поверх дома, задние окна коего были обращены к дверце в стене каланчи.

В нижней части здания находился кабак, где как раз собирались бражничать возчики дров. Медной мелочи, пожалованной Воротынским, им должно было хватить на попойку. Но напиваться с мужиками не входило в замыслы шпиона.

Оказавшись в кабаке Анфимьевны, Ральф стал искать способ пробраться в верхние покои терема. И здесь ему помог случай. Когда его спутники расселись за столами постоялого двора, в трапезную вошла хозяйка заведения.

Анфимьевна принадлежала к той породе женщин, коих трудно не заметить в толпе. Круглолицая, с белой кожей и тугими огненно-рыжими косами, она являла собой образ московской красавицы, коий и много веков спустя вдохновлял живописцев да поэтов.

Вряд ли какой-нибудь заезжий чужеземец смог бы по достоинству оценить ее маленький вздернутый нос и широкие скулы. Но Московиты, привычные к подобным чертам, находили их привлекательными, серые же глаза с поволокой и белозубая улыбка вкупе с ямочками на щеках делали Анфимьевну вовсе неотразимой.

Едва она вошла в трапезную, возчики как один встали из-за стола, приветствуя хозяйку заведения. Корзины с провизией, кои несли за ней две сенные девушки, свидетельствовали о том, что госпожа вернулась с московских торговых рядов. Однако судя по выражению лица Натальи, покупки не принесли ей радости.

В глаза Бродериксену бросилась легкая хромота красавицы, видимо, служившая причиной ее недовольства. Не укрылась она и от прочих спутников шведа.

– Да ты никак хромаешь, Анфимьевна, – обратился к Наталье патриарх возчиков, – что с тобой приключилось? Ногу ушибла али подвернула?

– Да вот хотела новыми сапожками перед Москвой похвалиться, – улыбнулась, превозмогая боль, хозяйка харчевни, – только пока ходила по торговым рядам, ногу сбила в кровь…

– Ай-ай, как неладно! – удрученно покачал головой старик, – тебе, Анфимьевна, нужно к лекарю обратиться. Если ссадину от сапога вовремя не залечить, она может принести много бед…

– Хлопотно кликать лекаря, – поморщилась Наталья, – да и за труды он, чай, возьмет немало. Обойдусь и без снадобий, само заживет!

– К чему лекарь, когда я могу помочь? – неожиданно для всех вмешался в беседу Ральф.

– Ты?! – подняла на него изумленный взор красавица. – Дед, кто сей отрок?

– Митька это, – ответил за шведа деревенский патриарх, – работник мой новый, из новгородской земли к нам пожаловал…

– Митька? – переспросила, подняв бровь, Наталья. – И что же, твой работник знает толк во врачевании?

– Вывихи вправлять могу, порезы залечивать, – на сей раз не дал старосте раскрыть рта Бродериксен, – у меня и мазь для заживления ран имеется. Я ведь с севера родом, а там туманы да сырость. Всякая царапина за пару дней обращается в язву. Вот мы, северяне, и нашли снадобье против сей напасти…

– Что ж, коли ты и впрямь сумеешь мне помочь, я отблагодарю тебя, – кивнула Наталья, – ступай за мной!

Произнеся это, она направилась к лестнице, ведущей на второй поверх терема. Швед последовал за ней.

– Митька, ты хоть вещи свои оставь! – окликнул его староста, видя, что Бродериксен прихватил с собой посох и котомку. – Не пропадет твое добро, мы за ним приглядим!

– Не взыщите, братья, но я со своими пожитками не расстаюсь! – обернулся к возчикам с лестницы швед. – Сии предметы – все, что осталось от моего рода.

– Тогда ступай, – с важным видом отпустил его деревенский патриарх, – а ты, Анфимьевна, вели подать нам брагу да снедь в счет Митькиных услуг!

– Не беспокойся, велю! – ответила ему со второго поверха Наталья. – Только не раскатывай губу, дед. Едва ли услуга твоего батрака будет дорого стоить!..

Поднявшись на второй поверх, хозяйка дома впустила Бродериксена в свои покои. Здесь Ральф сразу же понял, что для него все складывается наилучшим образом. Окно в опочивальне трактирщицы располагалось как раз напротив двери, ведущей в пожарную башню.

– Ну, поглядим, какой ты знахарь! – усмехнулась Наталья, удобно усаживаясь на лавку. – Если и впрямь ведаешь целительство, обделенным не уйдешь…

Ральф взялся обеими руками за протянутую ему ногу красавицы и стащил с нее сапог. Шведа ждало приятное удивление. Он чаял увидеть грубую мозолистую лапу, его же взору предстала холеная, изящно очерченная ступня, способная украсить любую из европейских принцесс.

Ральф поймал себя на мысли, что невольно залюбовался ею.

– Что, оробел? – усмехнулась Анфимьевна, шевеля перед его лицом розовыми пальчиками ноги. – Никогда прежде женской стопы не видал?

– Такой не видал! – перевел дух Бродериксен. – Создавая тебя, хозяйка, Господь не поскупился на красоту!

– Лесть не избавит тебя от обещания оказать мне помощь, – она гордо вскинула голову, словно знатная дама, – поторопись, у меня еще много дел…

Швед без труда нашел источник ее боли: на нежном мизинце Натальи спелой виноградиной алел кровавый волдырь. Ральф проколол его шилом, и сукровица брызнула наружу, словно сок из раздавленной ягоды. Анфимьевна болезненно поморщилась.

– Не горюй, хозяйка! – ободрил ее швед. – Дай бог, чтобы в твоей жизни не случалось ничего хуже. А с сей бедой мы как-нибудь сладим!

Достав из котомки горшочек с мазью для заживления ран, Бродериксен сломал восковую печать и, взяв на палец толику его содержимого, бережно смазал снадобьем ранку. Затем, оторвав от чистого белого платка полоску ткани, обвязал им пострадавший мизинчик купчихи.

– Поносишь повязку пару дней, – произнес Ральф, – больше не понадобится. Для заживления раны сего срока должно хватить…

Знахарь исполнил свое обещание, но Наталья не спешила обуваться. Ее ступня все еще пребывала в руках целителя, и она надеялась, что тот не ограничится перевязыванием раны.

Не желая разочаровывать женщину, Бродериксен стал разминать ей свод стопы, пятку и пальцы, избегая трогать лишь раненый мизинец.

Наталья сладко застонала. С тех пор, как погиб ее муж, она ни разу не уединялась с другим мужчиной. Впрочем, покойный супруг тоже не баловал ее лаской. Суровому торговцу пряниками было невдомек, что кроме мужской силы его половине нужна еще и нежность.

С детства боявшаяся щекотки, Анфимьевна не выносила касаний к своим стопам, и когда муж ради забавы их скреб, с визгом поджимала ноги.

Но прикосновения северянина отнюдь не вызывали у Натальи желания вырваться из его рук. Напротив, они были ей приятны и желанны.

Женщиной овладела истома, к лицу подступил жар. Ей казалось, еще немного, и она, забыв обо всем, отдастся во власть мужчины, нежданно подарившего ей столько неги…

Однако Анфимьевна умела наступать на горло чувствам. Рассудок требовал от нее прервать наслаждение, прежде чем женское начало станет неподвластно разуму.

Поддавшись страсти, Наталья могла запросто заслужить клеймо развратной бабы, жить с коим в те времена было не только трудно, но и опасно.

Блудниц на Москве не жаловали, и ей сие было доподлинно известно. Она хорошо помнила, как год назад одну молодую вдову, уличенную в связях с заезжим барышником, горожане прилюдно облили дегтем и вываляли в перьях.

Но на этом страдания женщины не завершились. От нее отвернулась родня, а прежние подруги при встрече с ней шарахались от бедняжки, как от прокаженной.

Однако худшее ждало вдову впереди. Однажды ночью какие-то люди с замотанными тряпьем лицами ворвались в ее дом и изнасиловали несчастную жертву скопом.

Великий Князь велел найти и покарать насильников, но тех и след простыл. Злодеи скрылись от правосудия, а вконец затравленная вдова, не вынеся издевательств, наложила на себя руки. Такая будущность не прельщала Анфимьевну, побуждая ее действовать осторожно.

Понравившегося ей мужчину нужно было приблизить к себе, не вызвав на Москве сплетен и пересудов. Посему Наталья решила нанять его в помощники, а затем сделать управителем своего хозяйства.

Это бы дало ей возможность содержать любовника при дворе, не вызывая подозрений у соседей и завсегдатаев харчевни. Все остальное Наталья мнила делом времени. Тем более, что она давно уже нуждалась в помощнике, а новгородец казался ей толковым малым.

– У тебя чуткие пальцы, – произнесла Анфимьевна, неохотно забирая ступню из рук северянина, – ты и впрямь добрый знахарь. Зачем тебе батрачить в деревне? Ты со своими навыками мог бы устроиться и на Москве. Если хочешь, я пособлю тебе в сем деле…

– Когда живешь без любви, не все ли равно, где ночевать? – улыбнулся в ответ Бродериксен. – Сказать по правде, я бы мог остаться и на севере. Но с той поры, как неведомая хворь выкосила все мое семейство, мне стало тоскливо в родных краях. Я подался на юг, силясь залечить сердечные раны…

– Ты утратил семью? – в голосе Натальи прозвучало сочувствие. – Жену, ребенка?

– Двоих детей, – поправил ее Ральф, удивляясь собственной способности непринужденно лгать. – Впрочем, что я распинаюсь пред тобой? Тебе, верно, хватает и собственных горестей…

– А в деревне, где ныне проживаешь, не нашел зазнобы? – полюбопытствовала Анфимьевна.

– Нет, не нашел, – отрицательно помотал головой швед, – но я о том не жалею…

– Не жалеешь? Отчего? – удивленно воззрилась на него Наталья.

– Оттого, что встретил тебя, – поднял на нее бирюзовые глаза Ральф. – Сказать не ложно, я и помыслить не мог, что на свете есть подобные тебе женщины!

– Что же во мне такого особенного? – смущенно улыбнулась она. – Разве у вас, в Новгороде, нет красавиц?

– Красавиц там немало, – утвердительно кивнул лазутчик, – но таких, как ты, я не встречал. Когда я ловлю твой взор, мне чудится, что все вокруг меркнет и в свете нет ничего, кроме нас двоих…

Сердце Натальи дрогнуло. Здравый смысл, временно воцарившийся в ее сознании, вновь уступил место безрассудной страсти. От купеческого высокомерия не осталось и следа.

Влюбленная женщина, сидевшая напротив Бродериксена, была готова ради него на все.

– Я никуда тебя не отпущу, – произнесла она с нежностью и грустью в голосе. – Видно, Господу угодно, чтобы мы обрели друг друга…

Гулкий удар колокола, призывающий москвичей к полуденной молитве, прервал ее на полуслове.

– Что это? – полюбопытствовал швед.

– К обедне звонят, – томно ответила Наталья, – ныне Великий Князь как раз отправился на молебен. А почему ты спросил, разве в Новгороде не бьют в колокола?

– Отчего же, бьют, – поспешил уверить ее Ральф, – только по-другому. У нас и молятся не так, как на Москве. На колени в церквах не падают, да и крест кладут двумя перстами, а не тремя.

– Дивно… – задумчиво покачала головой Анфимьевна. – Сколько народов на земле, столько и обычаев…

Но мне бы хотелось услышать от тебя иное. Если останешься со мной, в обиде не будешь. Ты залечил мне рану на ноге, я исцелю от боли твое сердце. Что молвишь на это?

– Что тут можно молвить? – пожал плечами Бродериксен. – Я уже решил…

Все, что он делал до сих пор, служило одной цели: ему нужно было проникнуть в верхние покои терема и дождаться поры, пока в церквях не начнется полуденный молебен.

Долгим он не был, и у шведа оставалось совсем немного времени, чтобы пробраться в звонницу, зарядить пищаль и встретить свинцом возвращающегося с обедни Московского Владыку.

Не будь Ральф готов с ходу исполнить свою миссию, он без колебаний принял бы предложение кабатчицы и пожил у нее неделю-другую, выискивая способ подобраться к облюбованной им жертве.

Однако сейчас ему не было нужды пользоваться

гостеприимством Анфимьевны. Обстоятельства складывались для шведского лазутчика боле чем удачно, и доверившаяся ему женщина стала для Ральфа помехой в исполнении его замысла.

– Какое же решение ты принял? – вопросила его Наталья, посчитав молчание шведа проявлением нерешительности.

Ответом ей послужил крепкий удар в голову.