Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 69 страниц)

Глава 16

– А ты оказался прав! – потрепал Харальда по плечу его куратор. – После того, как ты убил того наглеца, в лагере стало тише!

– Люди, коих ты свез на сей остров, признают лишь силу, – равнодушно ответил датчанин, – едва ли они полюбят меня за то что я сделал, но уважать станут точно…

Тебе трудно меня понять. Ты – рыцарь и с юных лет привык к подчинению слуг и крепостных. Мое же окружение с детства вынуждало меня отстаивать свое право на жизнь сперва кулаками, а позднее – мечом!

– На мой счет ты ошибаешься, – улыбнулся Ральф, – я не родился нобилем. Мой отец был купцом, хотя и весьма влиятельным в королевстве. Посему мне стоило немалых трудов заслужить рыцарскую цепь и шпоры.

Но в чем-то мы с тобой схожи. Мне также приходилось отстаивать свою честь перед отпрысками рыцарских фамилий, доказывать, что я не только не уступаю им в умении действовать мечом и копьем, но превосхожу в сем деле многих из них…

Но главное мое преимущество над выходцами из знати заключалось в гибкости ума, коей большинство из них лишено. Именно купеческая смекалка позволила мне достичь своей нынешней должности при Стокгольмском Дворе и двигаться дальше, ввысь…

Ты, Харальд, тоже не обделен умом, так почему бы тебе не выбрать путь чести, поступив на службу Шведской Короне?

– Стать, как ты, нобилем? – недоверчиво усмехнулся Харальд. – Меня не привлекают громкие титулы. Я бы им предпочел сытую жизнь содержателя гостиницы или корчмы.

– Ты не стремишься к почестям и славе? – удивился швед. – На мой взгляд, это неразумно! Впрочем, я тебе не судья. Каждый из нас выбирает стезю по сердцу.

Однако твои мечты стать зажиточным горожанином в полной мере осуществятся, если ты будешь верой и правдой служить нашему делу!

– Знаешь, господин Ральф, то же самое мне не раз обещал и фон Велль! – недоверчиво прищурился Харальд.

– Как знать, может, я и есть тот человек, коему суждено осуществить его обещания! – широко улыбнулся куратор. – Доверься мне, как когда-то доверился Командору. Тем паче, что у тебя нет иного выхода!

* * *

Иного выхода, у Датчанина и впрямь не было, как и в те годы, когда он служил под началом фон Велля. После удачного морского похода тевтонец дал Харальду время передохнуть, но сие отнюдь не значило, что его отпустили с миром. И в этом датчанину не раз еще предстояло убедиться…

Не прошло и недели, как подручные тевтонца нашли Харальда. Гмуры встретили его как-то по пути домой и отвели в то странное, похожее на склеп здание, где произошла их первая беседа с Командором.

Вечер был хмурый и ветреный, с неба сеялся мелкий снежок. Несмотря на то, что двери бывшего винного погреба были заперты, а окна затворены ставнями, в помещении гуляли сквозняки.

Фон Велль велел Гмурам принести огня. Молчаливые гоблины притащили откуда-то жаровню с пылающими углями, и на сводчатых стенах заплясали тени. Как и при первой встрече с тевтонцем, в глубине помещения их ожидал стол, уставленный яствами и вином.

Сказать по правде, Харальд, более привычный к дешевой, крепкой браге, не видел прелести в ароматных южных винах, но ему не хотелось выглядеть перед куратором неотесанным мужиком.

Сев за стол, он отхлебнул глоток пряной жидкости из глиняного стакана.

– Ну, вот и настал твой час! – с мрачной торжественностью произнес, глядя на него, крестоносец. – Пришло время больших дел, Харальд!

– Я должен кого-то убить? – хмуро вопросил его датчанин.

– Тебе известен Никель Бродериксен, глава Стокгольмской Торговой Палаты? – задал ему встречный вопрос фон Велль.

Харальд молча кивнул. Ему был знаком тучный, седобородый старец с гордым орлиным профилем и золотой цепью на шее.

Раз в месяц он подъезжал в конных носилках ко дворцу Шведских Королей, мрачной громадой высившемуся над центром Стокгольма, сходил на землю и неторопливой поступью направлялся ко входу в королевскую резиденцию.

Прежде чем Никель успевал скрыться в проеме огромных ворот, стражники с алебардами отдавали ему честь, как какому-нибудь высокопоставленному сановнику, хотя он был всего лишь богатым купцом.

Харальд ведал о причине столь почтительного отношения к старцу. Правивший тогда Швецией Король Эрик, по примеру многих европейских монархов, приближал ко двору людей, не входящих в благородную касту, но способных добывать для державы столь необходимые деньги. И седобородый Никель принадлежал к их числу.

Конечно, наследственной знати претило общение с низкорожденными богатеями, но они вынужденно терпели их присутствие во дворце, поскольку и сами не раз обращались за ссудами к торговому сословию.

Но старый Бродериксен был окружен при дворе таким почетом, что это раздражало не только коронных нобилей, но и его собратьев – купцов. Наделенный талантом извлекать деньги, что называется, из воздуха, он быстро занял должность главы Торговой палаты при дворце и место личного советника Короля по делам финансов.

Именно он надоумил Эрика вложить средства в создание новой армии, которая грабежами на завоеванных славянских землях, многократно окупила бы расходы Шведской Короны.

Однако прижимистый старец вовсе не хотел финансировать другую силу, так настойчиво предлагавшую Швеции свои военные услуги.

К Тевтонскому Ордену он относился так, как отнесся бы преуспевающий купец к прощелыге, выпрашивающему у него деньги на сомнительное предприятие.

Никель считал, что Братство набивается Швеции в союзники лишь для того, чтобы ее руками добыть себе часть завоеванных польских земель.

Какие бы личные выгоды от дружбы с Пруссией ни сулили ему посланцы Ордена, старик оставался непреклонен. Он был слишком богат, чтобы его можно было купить, и слишком предан возвеличившему его Королю, чтобы давать ему дурные советы.

Напротив, во всех беседах он убеждал монарха не доверять заверениям Ордена в его преданности и не снабжать деньгами столь ненадежного союзника.

Командор фон Велль не раз пытался склонить Бродриксена на сторону Тевтонского Братства, но, убедившись в тщетности своих усилий, решил, что неуступчивого старца легче убить, чем обратить в друга.

Харальду было мало что известно о противоречиях между королевским советником и фон Веллем. Но он также разумел, что без веских причин тевтонец не решился бы на убийство столь влиятельной особы.

– Ну, что скажешь? – вновь вопросил Харальда, Командор, – надеюсь, у тебя хватит сноровки, убрать сие препятствие, с дороги священного Тевтонского Ордена!

– Похоже, старик крепко наступил на хвост вашему Братству, раз вы решились убить его… – покачал головой датчанин.

– Сие не твоего ума дело! – резко оборвал его фон Велль. – От тебя требуется отправить Никеля к праотцам, и ты убьешь старого скрягу, хочется тебе того или нет!

– И каким способом я должен это сделать? – полюбопытствовал Харальд.

– Любым, коий тебе доступен! – развел руками тевтонец. – У меня есть замысел, как подобраться к Бродриксену, но если у тебя имеются собственные соображения на сей счет – не стесняйся, выкладывай. Я с готовностью выслушаю всякую здравую мысль!

Большая серая крыса, доселе таившаяся в темноте, решила наконец пересечь пространство, отделявшее ее от двери. На свою беду, она попалась на глаза посланцу Ордена.

Фон Велль, не испытывавший симпатии к грызунам, щелкнул пальцами, и две живые статуи, молча стоящие у дверей, ожили.

Крыса не успела преодолеть и половины пути, отделявшего ее от спасительной щели под дверью, когда один из Гмуров вытряхнул из рукава длинный гвоздь и метким броском прибил ее к полу.

Обреченная бестия хаотически задергала лапками в попытке обрести свободу, но в тот же миг гвоздь, брошенный вторым Гмуром, погасил в ней искру жизни.

– Ловко! – причмокнул языком Харальд, искренне удивленный быстротой и меткостью безмолвных троллей. – Ну и скажи, зачем я тебе понадобился, когда у Ордена есть столь проворные слуги?

– Гмуры – коренные жители Стокгольма, они здесь хорошо известны, и их легко опознать, – ответил тевтонец. – Другое дело – ты, приблуда без рода-племени. Даже если свидетели убийства запомнят твое лицо, тебе будет проще затеряться среди прочих бродяг, наводнивших Стокгольм.

К тому же, в моем вертепе каждому из вас отведена своя роль. Тебе предстоит убить старика, Гмурам – прикрывать твой отход.

– Хочешь сказать, что, когда я расправлюсь с Никелем и стану вам больше не нужен, твои молодцы прикончат меня, как эту несчастную крысу?

– Ну, почему же! – поморщился Командор. – Судя по той истории с подмастерьями, ты – большой мастер своего дела, а я такими людьми не разбрасываюсь. Да и старый Никель – не единственный враг Ордена в Швеции, так что у меня на твой счет далеко идущие планы!

– Ну да, еще скажи, что ты и на Готланд прибыл тоже ради меня! – недоверчиво усмехнулся Харальд.

– Сего говорить я не стану, – тевтонец бросил на пол обглоданную баранью кость и отхлебнул из кубка вина, – на Готланд меня привело иное дело. Я должен был забрать оттуда вашего вожака – Клауса Штертебеккера.

Из всех жителей острова он единственный не подлежал умерщвлению как ценная для дела Ордена личность. Ливонцам и ганзейским наемникам было приказано взять его в плен невредимым, мне же – тайно вывезти в Ливонию…

– Чтобы он под чужим именем топил корабли неугодных Ордену держав! – закончил за него Харальд.

– Ты весьма догадлив! – улыбнулся фон Велль, отставляя пустой кубок. – Однако Штертебеккер не оправдал доверия, оказанного ему Капитулом.

Пиратская честь оказалась для него превыше чести, оказанной Главами Ордена. Пришлось отдать его Ганзе. Честно говоря, я не ожидал, что он будет так упорствовать!..

О смерти Штертебеккера, казненного в своем родном Кельне, ходили легенды. Больше всего будоражил людские умы слух о том, что он добился от кельнского Магистрата права пройти обезглавленным перед строем своих плененных на Готланде товарищей.

Тем, мимо кого успело бы прошествовать его тело, вождь Готланда просил сохранить жизнь. Удивленные столь странной просьбой, судьи не смогли отказать в последней милости славному пирату.

И тут случилось чудо: лишенный головы Клаус сумел сделать не меньше десяти шагов, чем спас жизнь многим своим побратимам.

Легенды расходились лишь в количестве спасенных. То их было семеро, то – целых десять. Кто-то настаивал на праведной дюжине, кто-то – на чертовой. Среди рассказчиков не было ни одного, кто присутствовал бы на казни пиратского вожака.

– Скажи, – сглотнул слюну Харальд, – скольких человек спас Клаус?

– Пройдя десять шагов без головы? – уточнил тевтонец. – Ни одного! Это все пустые слухи, распускаемые темным мужичьем. Бегать без головы способна лишь курица, да и та больше катается по земле!

Впрочем, если Штертебеккеру помогал дьявол, желающий уверить народ в своем могуществе, он мог заставить пройти мертвеца перед строем разбойников.

Только на кельнских бюргеров подобные чудеса не действуют. Они бы просто не заметили проход тела, и казнили всю захваченную на Готланде шайку. По-иному быть не могло.

Их бы обезглавили, даже если бы труп Штертебеккера дошел до Стокгольма!

– Выходит, у пирата больше чести, чем у глав кельнского Магистрата! – криво усмехнулся Харальд.

– Возможно, если слово «честь» вообще употребимо в отношении к пирату, – неохотно согласился тевтонец. – Для меня сие понятие неотделимо от высокой цели, коей я служу. А какая высокая цель может быть у разбойника?

Вот ты, к примеру, Харальд Магнуссен, какой цели ты служишь?

– В настоящее время я служу твоим интересам, хотя и не испытываю от такой службы радости, – угрюмо ответил датчанин. – Разве тебе сего мало?

– Мне бы хотелось большего, – сложил «домиком» длинные пальцы тевтонец, – любое дело идет лучше, когда человек вкладывает в него душу. Вот если бы ты проникся духом борьбы за очищение земли от славянского варварства, грозящего миру…

– Проси, чего хочешь, но только не этого! – прервал его, тряхнув головой, Харальд. – Раз уж так вышло, что ты взял меня за горло, я буду тебе служить! Но лишь телом, душу оставь в покое!

Моя жена была славянкой, дети – наполовину славяне, за всю свою жизнь я не видел от славян ничего дурного. Россказни о том, что они кому-то угрожают, исходят от сил, желающих завладеть их собственной землей.

Дескать, мы истребляем славян, чтобы не дать им истребить нас, сжигаем их дома и нивы, дабы они не сожгли наши собственные!

Но разве славяне развязали ливонскую войну, что полыхает по сей день? Ваше крестоносное воинство вторглось в чужую страну, чтобы надеть ярмо на шеи местных племен. А поскольку они отказались встать на колени, вы предали их землю огню и мечу!

– Не забывай, что мы им несли свет Христовой Веры, а они упорствовали в язычестве!..

– Полно, рыцарь! Моя жена и ее отец, были окрещены, как и вся их деревня, в католичество, они почитали Христа истинным Богом, верили в христианские таинства, как добрые христиане, молились Спасителю и Богородице.

Но это не спасло их деревню от разорения, а добрую половину жителей – от смерти. Так что можешь просвещать о славянской угрозе кого угодно, но только не меня!

Ни один мускул не дрогнул на холеном лице тевтонца, слушающего эту гневную отповедь. Датчанину хотелось видеть в глазах Командора отблеск ярости, пылавшей в его собственном взоре, но они оставались непроницаемо холодными, как осколки льда.

– Что ж, – безразличным тоном произнес фон Велль, когда Харальд умолк, – ты был со мной откровенен, и я отплачу тебе тем же. Ты был прав, опасаясь за свою жизнь.

Я и впрямь велел Гмурам тебя убить, но лишь в том случае, если ты попытаешься обмануть меня и сбежать из Стокгольма.

– А если меня схватит стража? – не удержался от вопроса, Харальд.

– И в этом случае тоже, – холодно улыбнулся тевтонец, – посему будь осторожен. Помни, тебя ждут, дома!

Глава 16

– Что скажешь, Петр, как тебе Москва? – обратился к своему спутнику с вопросом Бутурлин.

– Город как город, только народ в нем дивный… – пожал плечами Газда. – И как вам, московитам, не мешают бороды? Зимой, в стужу, в бороде, может, и тепло, но в летний зной…

Ладно, у тебя она хоть невелика. А как быть тем, у кого бородища до груди, до живота? Ведь несподручно же!

– А разве твои побратимы не отпускают усы до груди? – улыбнулся Дмитрий.

– Так то усы! – важно подбоченился в седле казак. – Ужели не видишь разницы?

– Как не увидеть! Помнишь, Щерба меня спрашивал, есть ли что общее меж нашими народами?

Задай он мне нынче такой вопрос, я бы ответил: и казаки, и московиты дают вольно расти волосам на лице. Только вы не остригаете усов, а мы – всей бороды.

Похоже, когда-то наши народы были одним целым, но потом их пути разошлись. А схожий обычай, сохранился у обоих племен, хотя со временем обрел различия.

Те из нас, что остались жить среди северных лесов, сохранили бороды, те же, что ушли на юг, в степи, оставили на лице лишь усы. Оно и понятно – воду в тех краях найти нелегко, да и баню с собой в поход не потащишь.

А плоть нужно содержать в чистоте и вшам нельзя давать спуску. Когда волос на голове немного, кровососам негде прятаться. Посему вы стали избавляться от лишних косм.

Одного не разумею: зачем казакам понадобилась прядь на макушке. Не проще ли брить голову целиком, как делают татары?

– Да я сам толком не знаю… – смутился Газда. – Сколько помню себя, все мои предки, соседи, родня отпускали чупер. Для казака он – знак чести, носить его могут лишь Вольные Люди…

– Но какой в нем прок? – продолжал допытываться боярин.

– Старики сказывают, что в давние времена у нас был такой обычай, – решился наконец поведать заветную тайну другу казак. – Если воин погибал в бою, а оказии вынести все тело из битвы не было, семье усопшего возвращали его голову, дабы она могла с ней проститься и схоронить хотя бы часть родной плоти.

А как нести голову, когда на ней нет волос? В руках не удержать, к седлу не приторочить. Вот и придумали оставлять посреди макушки длинную прядь.

Вшей в походе из нее вычесывать нетрудно, а ежели казака убьют, то сподручнее будет доставить голову его родне…

– И вы обезглавливали мертвых собратьев?! – изумился словам друга боярин. – Я ждал всякого, Петр, но только не сего!..

– Чего ты на меня напустился? – обиженно фыркнул Газда. – Ни я, ни прочие казаки такого ныне не творят. Говорю же, в старину это было, еще до прихода к нам Христовой Веры!

– Прости… – смущенно потупил взор Дмитрий. – Не стоило тебя спрашивать!..

– Да что уж там! – махнул рукой казак. – Ты спросил, я ответил. Не повод для ссоры!

– Все равно прости! Поверь, я не хотел тебя оскорбить…

– Ты о другом лучше думай, брат. Тебе предстоит толковать с Князем. Поразмысли наперед, что и как ему скажешь, чтобы не прогневить Владыку!

Газда был прав. Долгий и опасный путь на Москву у побратимов остался позади, но Дмитрию еще предстояло объясниться со своим Властелином.

Трудно было предвидеть, отпустит ли он стольника с миром, выслушав его рассказ, или же ввергнет неудачливого боярина в опалу…

…Дмитрий погрузился в раздумья, и остаток пути до княжьих палат друзья преодолели в молчании. Для боярина на Москве все казалось привычным, но Газде, впервые попавшему, в столицу Великого Княжества, одежда москвичей, их бороды и деревянные дома были в диковину, и он с любопытством поглядывал по сторонам.

Казак ехал без шапки, и к нему со всех сторон тоже были прикованы удивленные взоры горожан. Смуглый усач с ятаганом за кушаком и чупером на бритой голове казался жителям Москвы выходцем из иного мира.

Мальчишки, сидящие на заборах, показывали на Газду пальцами. Встречные прохожие опасливо косились на него, а одна старушка, возвращавшаяся с богомолья, при виде казака даже осенила себя крестным знамением.

Газда лишь снисходительно улыбнулся в ответ. В далеком северном городе он и впрямь был чужим, и такое отношение москвичей его не удивляло.

Но при въезде на княжий двор казак встретился с человеком, коего ему хотелось видеть меньше всего. Едва они с Бутурлиным миновали ворота городища, на каменном крыльце палат появился боярин Воротынский.

– Митька, ты? – изумленно вопросил он, завидев Бутурлина. – Вот уж не чаял свидеться! Мы с Великим Князем тебя уже оплакали. Владыка послал по следам твоей дружины еще одну рать, но она нашла в степи лишь кости бедняков, что выступили с тобой…

Твои же останки найти не удалось, вот мы и решили, что нехристи взяли тебя в полон, чтобы замучить! Из рук Валибея никто не уходил живьем, посему Великий Князь заказал по тебе поминальный молебен…

– Я и впрямь едва не предстал перед Господом, – ответил боярину Дмитрий, – если бы не помощь Газды и его собратьев, мы бы с тобой нынче не толковали.

Лишь сейчас Воротынский обратил внимание на спутника Бутурлина, и его глаза широко раскрылись от изумления.

– И как вы только нашли в степи друг друга? – с трудом произнес он. – Разве такое возможно?

– Степь не столь широка, как видится из Москвы, – усмехнулся Газда, – человека в ней найти проще, чем ты можешь помыслить, боярин…

– Что ж, Митя, – глаза Воротынского холодно сверкнули, – нынче же пошлю слуг доложить Владыке о возвращении его стольника на Москву. Поглядим, как порадуется твоим успехам Великий Князь!

Дмитрий хотел ему что-то ответить, но его взор упал на молодого человека в польском платье, появившегося из ворот конюшни. Лицо боярина просияло улыбкой, когда в юноше он узнал Флориана.

Их взгляды встретились, и в глазах шляхтича ожили чувства, вызванные памятью минувших дней: ревность, гнев, боль утраты любимой…

Но спустя миг призраки былого отступили, и лицо Флориана озарилось искренней радостью встречи.

– Дмитрий? Не верю своим глазам! – изумленно прошептал он, подойдя к боярину. – Вот чудо из чудес! Здесь, на Москве, все твердят, что ты пал в битве со степняками, а ты, хвала Пречистой Деве, жив!

Сам знаешь, Эва не перенесла бы твоей кончины, да и мне стало несладко от такой вести. Ведь боль княжны – и моя боль тоже…

– Хвала Господу, я уцелел, хотя спасение обошлось мне недешево… – вздохнул Бутурлин, вспомнив татарский плен. – Но что нам толковать о том?

Скажи лучше, как княжна? Душа по ней стосковалась…

– А как моя душа стосковалась! – грустно улыбнулся шляхтич. – Я ведь тоже не виделся с ней без малого полгода.

Последний раз я навещал Эву по весне, и то мне пришлось говорить с ней в присутствии Королевы…

Боюсь, если бы в Краков явился ты, тебя бы к ней вовсе не допустили. Похоже, Государыня хочет просватать княжну за какого-нибудь отпрыска королевской фамилии…

– Хитро придумано! – тряхнул головой боярин. – Увезти Эву от меня подальше и силой обвенчать с родичем династии! Воистину, ваш Король умен!

– Не нам судить монархов, – вспомнил слова своего дяди Флориан, – тем паче, что Государь не один приложил руку к вашему расставанию. Похоже, он действовал сообща с вашим Великим Князем…

Едва ли княжну насильно выдадут замуж, но уговаривать будут точно. Чтобы быть с тобой, Эва согласилась отказаться от наследства, но у монаршей четы на ее замужество свои планы…

– Я как чуял, что королевский замок станет для княжны темницей! – гневно сверкнул глазами Дмитрий. – Мне нужно ехать в Краков!

– Ну, приедешь ты ко двору и что сделаешь? – болезненно поморщился Флориан. – Будешь к ней пробиваться силой? Нет, здесь нужно действовать по-иному…

– Тайно увезти княжну из Кракова! – высказал мысль, появившись из-за спины Бутурлина, Газда.

– И ты здесь?! – не смог сдержать изумления Флориан. – Какими судьбами, Петр?

– Газда и его побратимы спасли мне жизнь, – ответил за казака Дмитрий, – а еще перебили в сече кочевое воинство Валибея.

– Все воинство? – юноша перевел недоверчивый взгляд с казака на Бутурлина. – Не шутишь? Хотя чему удивляться, мне же самому приходилось видеть собратьев Петра в деле!..

Дядя до сих пор не может забыть похищенный тобой из Самбора скарб Волкича! – улыбнулся молодой шляхтич. – Ему невдомек, как можно отворить гвоздем немецкие замки!

– В сем деле нет ничего сложного, – хитро подмигнул ему казак, – если твой дядя захочет, я могу научить его!..

– Не стоит! – рассмеялся Флориан. – После всего, что ты натворил в Самборе, тебе нужно держаться от Воеводы подалее!

– Как знаешь, – пожал плечами Газда, – я хотел лишь помочь!..

– Слушай, а сам ты как здесь очутился? – вопросил юношу Бутурлин. – Самбор от сих мест далече…

– Провожал ко двору Великого Князя, датского посла, графа Розенкранца. Проездом из Кракова он останавливался в Самборском Замке, и дядя наказал мне сопроводить его с отрядом, до Москвы.

– Разве послу мало собственной стражи? – поднял на шляхтича удивленный взор Дмитрий.

– С недавних пор в Воеводстве стало неспокойно, – нахмурился Флориан, – на окраинах объявились какие-то небывалые тати!

– Почему «небывалые»? – полюбопытствовал боярин.

– Раньше в лесах озорничали мужики да беглые холопы, а теперь – погляди!

Шляхтич извлек из поясной сумки пару наконечников стрел и протянул их Бутурлину.

– Нас обстреляли ими по дороге, что идет мимо Старого Бора – сообщил Дмитрию Флориан, – двоих моих жолнежей ранили. Сии стрелы пронзают латы, как бумагу. Одна, чудом не задев меня, вошла в дерево, да так глубоко, что я ее насилу вытащил…

При виде наконечников стрел сердце боярина бешено забилось в груди. Это были те самые изделия, кои поставлял людям Валибея злокозненный тевтонец.

– Местным кузнецам таких ни в жизнь не отковать! – продолжил повествование Флориан. – Для сего нужно особое железо, коего в нашей земле не сыщешь. Да и сама работа стоит недешево. Лишь богатому владетелю по карману обеспечить столь дорогим оружием своих людей…

Я так мыслю: какой-то местный Магнат набрал себе подручных и грабит проезжий люд. Ты, верно, знаешь, как обстоят ныне дела в Унии. Любителей обобрать ближнего больше, чем когда-либо.

Земель, коими можно наделить всю знать, Короне недостает. Вотчину наследуют лишь старшие сыновья, младшие же идут в услужение к другим Магнатам.

Только не всем по сердцу такая служба. Одному досадно до седин ходить в оруженосцах, иному претит величать господами тех, кто не превосходит его родовитостью.

Вот подобные людишки и выходят на дорогу чинить разбой. А кто-то могущественный собрал их в шайку, вооружил…

До вас сия беда еще не докатилась. У Великого Князя земли много, а если кому из вассалов и не хватает, то всегда можно добыть на востоке.

Присвоит какой-нибудь смельчак клок пустоши, заселит его народом, срубит детинец и осядет в нем со своей дружиной…

– С дружиной, говоришь, осядет? – усмехнулся наивным мыслям юноши Бутурлин. – Не так все просто, брат…

Степь, она ведь тоже не безлюдна, ее кочевые племена населяют. Станешь раздвигать границы – упрешься в соседа, коему не в радость делиться с тобой угодиями.

А иные соседи сами не прочь расширить владения за счет порубежника. Я нынче с востока вернулся, такое повидал – в страшном сне на привидится!

Но даже если всю знать наделить землей, в ней отыщутся любители разбоя. Не все шляхетные берутся за кистень от бедности. Порой молодец не испытывает ни в чем нужды, а жадность все одно гонит его на большак!..

– Твоя правда! – согласился Флориан. – Вспомнить хотя бы того же Волкича. Прежде чем стать убийцей, он вовсе не бедствовал на Москве!

Однако мне любопытно, что за тать ныне снабжает стрелами разбойников под Самбором?

– Сдается, я знаю сего татя. Мне уже доводилось с ним встречаться. Ты не поверишь, но до недавнего времени он поставлял точь-в-точь такие наконечники стрел нукерам Валибея!

Великий Князь для того и отправил меня в поход, чтобы изловить тевтонца. Но не все вышло, как хотелось. Татары, коим он возил зброю, мертвы, однако сам немец сумел уйти от расплаты…

Скажи, как давно появились под Самбором люди, вооруженные такими стрелами?

– Недели две, не больше. Мы с дядей устроили облаву, но тати затаились в чащобе, среди болот, откуда их не выбить!

– Две недели… – задумчиво произнес Бутурлин. – Как раз две недели тому назад немец улизнул от меня в Диком Поле.

Похоже, теперь у него появились дела на ваших землях!

– Выходит, так, – кивнул боярину Флориан. – Нужно сообщить дяде, что в его Воеводстве орудует посланник Тевтонского Братства!

Я только не разумею, какой прок Ордену поддерживать татей в окрестностях Самбора? Ведь большого ущерба Унии им все равно не нанести!

– Это как поглядеть, шляхтич! В древние времена жил один грек по имени Архимед. Он говорил: «дайте мне рычаг, точку опоры, и я сдвину мир!»

– И что сие значит? – поднял на Дмитрия любопытный взор Флориан.

– То, что большие дела можно свершать и невеликими силами. Нужно лишь верно их приложить!

– По-твоему, Орден желает расшатать Унию?

– Или же расколоть. Пока еще я не прояснил сего. Поглядим, что будет дальше…

– Боярин Бутурлин, Великий Князь ждет тебя! – раздался за спиной у Дмитрия раскатистый голос Воротынского.

– Потом договорим, брат! – бросил шляхтичу Дмитрий. – Сдается мне, нас ждут великие дела!

– Пусть Небо будет милостиво к тебе! – напутственно улыбнулся ему Флориан.

* * *

Уже второй день Великий Князь Иван пребывал в тягостном раздумье. С одной стороны, чудесное возвращение Бутурлина не могло его не радовать, с другой – весть о том, что Дмитрий упустил тевтонца, всерьез огорчила Московского Владыку.

Искренность боярина не вызывала у Князя сомнений. Он верил, что стольник рассказал ему о своем походе все без утайки. Однако в его повествовании было и много такого, что казалось Ивану домыслами Дмитрия.

Спасение боярина руками дочери Валибея, вмешательство казаков, пришедших ему на помощь в нужное время, дивная смерть татарского вождя, выявившегося, к тому же, калекой, – во все это Князю верилось трудом…

Единственное, что не вызывало у него сомнений, – это смерть Валибея. Бутурлин не осмелился бы солгать своему Владыке в главном, да и подобный обман ему бы не принес пользы.

Окажись Валибей жив, правда выплыла бы на поверхность с новым набегом его рати и обернулась бы для боярина неизбежной опалой. Посему Князь не сомневался в правдивости Бутурлина.

Куда больше Ивана тревожило иное. После разгрома Валибея посланник Ордена перенес свою деятельность на земли Унии, и Дмитрий испросил у Князя разрешения отправиться на Литву, чтобы наконец покарать зловредного тевтонца.

Но Владыка медлил с решением. Он знал, что поиск врага в Польше и Литве служит Бутурлину поводом для встречи с княжной Корибут.

Срок, в течение коего он обещал Яну Альбрехту не допускать боярина к Краковскому Двору, истекал на днях, однако Ивану было неуютно от мысли, что Дмитрий явится в столицу Польши за рукой и сердцем своей возлюбленной.

Дружбу Унии с Москвой трудно было назвать крепкой, и едва ли сватовство Бутурлина к наследнице Корибута могло ее упрочить. Скорее, наоборот…

На западе догорал закат, окрашивая небосклон багрецом свежепролитой крови. Такого же цвета было бургундское вино, отправленное Польским Властителем Князю в благодарность за обязательство препятствовать полгода встречам боярина и княжны.

Стоя на крепостной стене городища, Князь задумчиво созерцал заход дневного светила. В такие минуты ему всегда было грустно, но на сей раз не краски умирающего дня наполняли горечью душу Московского Владыки. Иван не знал, как ему поступить с Бутурлиным.

За спиной у Князя раздались легкие шаги, кои он всегда безошибочно узнавал. Чувства его не обманули и на сей раз. Обернувшись, Иван встретился взором с Великой Княгиней Софьей.

Они были женаты без малого два десятка лет, но, несмотря на это, чувства супругов были так же ярки, как и в день их встречи. Он поклялся ей возродить на русских землях традиции и славу Константинова Града, она же пообещала способствовать

Всем его державным начинаниям.

Иван догадывался, как нелегко было наследнице византийских Василевсов, вступить в брак с властителем далекой Московии, затерявшейся на бескрайних просторах Русской Равнины.

Едва ли ей пришлись по нраву студеный пронизывающий ветер и снега далекой варварской земли, о которой Царевне тогда почти ничего не было известно. Но Софья стоически вынесла все невзгоды, став достойной спутницей человека, поднявшего стяг былой греческой империи.

Едва ли их путь был усыпан цветами. Недостатка во врагах Москва не испытывала. С востока и юга пределы княжества тревожили татарские ханы, опиравшиеся на поддержку Османского Султаната, с севера и запада к ее границам подступали немцы и шведы. Мало кто верил, что город, выстроенный Долгоруким, сможет выстоять против натиска Степи и Латинского мира, сжимавшихся, словно гигантские клещи, на теле Московии.

Многие из русских городов пали под их натиском или же утратили былое величие. Лишился имени Стольного Града древний Владимир, ушел под власть Литвы пышный некогда Киев.