Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 69 страниц)

Глава З2

– Как мыслите, пан Ольгерд, где мы сейчас находимся? – вопросила спутника Эвелина, озираясь по сторонам. – Вам не кажется, что мы сбились с пути?

– Не беспокойтесь, княжна, – поспешил утешить ее шляхтич, – сии места мне хорошо знакомы. Переночуем здесь, а поутру выступим на Самбор.

– Только бы рядом не оказалось хищных зверей… – вздохнула Эва, вспомнив свою встречу с вепрем-людоедом.

– Самые хищные звери, коих здесь можно встретить, ходят на двух ногах! – грустно улыбнулся Ольгерд, – Но они, к счастью, от сих мест далече…

…Весь день он гнал коня на север, спасая девушку от неумолимых преследователей. Вначале рыцарь рассчитывал оторваться от погони на тракте, но вскоре, почуяв тревогу, свернул с наезженной дороги в лес.

Как оказалось, чутье его не подвело. Едва они с княжной укрылись в зарослях на обочине, мимо них, вздымая пыль, пронесся конный отряд татей. Не сумев достать беглецов стрелами, они пустились в погоню верхом.

После того, как недруги их обогнали, двигаться в сторону Самбора по тракту стало опасно. Убедившись, что шляхтича и его спутницы нет на дороге, преследователи наверняка повернут коней и попытаются прочесать окрестности.

Разумея сие, Ольгерд повел княжну вглубь леса через густой подлесок и бурелом. Такой путь нельзя было назвать приятным, но он один давал беглецам шанс уйти от погони.

Чтобы не утомлять излишне коня, рыцарь спешился и повел своего любимца в поводу. Эвелина, в ее длинном платье и легких башмачках, все равно не смогла бы пройти сквозь переплетения колючего кустарника, и Ольгерд упросил ее продолжать путешествие верхом.

Умеющий находить дорогу по солнцу, он вел спутницу самой короткой дорогой к Самборской твердыне. Но краткий путь не всегда является самым легким. К вечеру путники изрядно утомились, а лесу не было видно края.

Когда наступили сумерки, шляхтич предложил Эве заночевать в чаще. Глинистая пещерка под корнями сваленного дерева вполне подходила для ночлега.

Нарубив мечом тонких веток, Ольгерд устроил для княжны подобие ложа. Возможно, с непривычки оно показалось юной красавице жестким. Но Эва, в минуты опасности проявлявшая стойкость духа, не стала капризничать.

Ольгерд отметил эту особенность молодой госпожи. Сдержанная, чуждая жалоб на невзгоды, девушка вызывала у шляхтича чувство глубокого уважения. Ему хотелось хоть чем-то облегчить ей трудности пути, но рыцарь не ведал, как это сделать. В иное время он бы развел костер, чтобы избавить ее от ночного холода, но нынче это было небезопасно.

Огонь, отпугивающий зверье, мог привлечь внимание хищников в людском обличье, и рыцарь не стал рисковать. Сняв с себя теплый дорожный плащ, он заботливо укрыл им плечи княжны.

– Вы устали, вельможная панна, – обратился шляхтич к Эвелине, – вам нужно отдохнуть!

– Благодарю вас, рыцарь! – робко улыбнулась в ответ княжна. – Сами-то вы не замерзнете без плаща?

– Ничего, моя госпожа, все идет, как должно! – успокоил ее Ольгерд. – Поскольку я взялся охранять ваш сон, ночная прохлада мне даже на руку – не даст задремать!

Эвелина чувствовала себя крайне скованно. Уже дважды Ольгерд рисковал жизнью, спасая ее от опасностей. Когда рыцарь обернулся к ней спиной, княжна узрела на его спине три отметины, оставленные стрелами татей.

К счастью, они угодили в Ольгерда, когда тот был далеко от преследователей, и посему не пробили пластин латной куртки. Эва вспомнила о стреле, застрявшей в подоле ее платья, и вытащила ее из ткани.

Как и при нападении вепря, сегодня она была в полушаге от смерти. Если бы не находчивость шляхтича, ей бы не пришлось нынче радоваться своему чудесному спасению.

– Я хотела сказать… – начала она, краснея от смущения.

– Не стоит благодарности! – мягко прервал ее Ольгерд. – Я вновь был рад оказаться рядом с вами в трудную минуту!

– Только смогу ли я достойно воздать вам за все тяготы, кои вы познали, будучи рядом со мной? – окончательно смутилась Эва.

– Не думайте о том, княжна, – с улыбкой обернулся к ней молодой рыцарь, – я благодарен Богу за то, что он милостиво позволил мне участвовать в вашей судьбе!

Мир дремал во власти ночной тишины. Слышно было лишь, как вдали ухают, перекликаясь, совы. Над лесом восходил хрупкий лунный серп.

Эвелине стало зябко, но не от ночной прохлады. Ей было больно от сознания, что она не сможет ответить на чувства своего паладина. Мысли ее, как и прежде, были устремлены к Дмитрию Бутурлину, единственному мужчине, владевшему ее сердцем.

При воспоминании о любимом из уст девушки вырвался горький стон. Как бы ей хотелось прижаться к его груди, ощутить крепкое и, в то же время, нежное объятье. Слышать голос, ласкающий сердце, как журчание полноводной, неторопливой реки…

– Вас что-то беспокоит, вельможная панна? – обратился к ней с вопросом шляхтич, от внимания коего не укрылась ее печаль.

– Мысль о том, скольких достойных мужей я сделала несчастными, – вздохнула Эвелина. – Страдает от неразделенного чувства Флориан, страдаете вы…

Порой я чувствую себя чудовищем, крадущим чужие сердца…

– Вы? Чудовищем? – изумился Ольгерд. – Да вы – сам ангел доброты! Разве ваша вина в том, что вы молоды и прекрасны?

Разве вы велите страдать тем, кто волей судьбы оказываются подле вас? Они сами рады причинять себе страдания, поскольку любовь к вам, пусть даже безответная, – это счастье!

– Господи, вы говорите те же слова, что и Флориан! – княжна подняла на шляхтича глаза, полные боли. – Я слышала их, когда он навещал меня весной в Кракове. Флориан тогда сказал, что, быть может, это наша последняя встреча, и посему он хочет признаться мне в своих чувствах…

Знаете, Ольгерд, что меня тогда больше всего изумило? То, что я до сего дня даже не подозревала о буре в его сердце.

Доброта Флориана, его забота казались мне следствием детской привязанности, не более того…

Теперь вы открыли мне свою душу. Но сердце мое молчит, как и в случае с Флорианом, хотя вы уже дважды спасли меня от смерти! Скажите, откуда во мне эта черствость?

На сей раз рыцарь ответил не сразу. Слова девушки погрузили его в раздумья о сложном переплетении человеческих судеб и чувств.

– Не вините себя в черствости, панна, – прервал он наконец тягостное молчание. – Можно ли вас упрекнуть в том, что вы верны своей любви? В вашем сердце есть место лишь для одного мужчины. Всех прочих вы любить не обязаны, какие бы чувства они к вам ни питали…

– Тому единственному мужчине я тоже принесла немало хлопот. Знали бы вы, как я допекала Дмитрию при знакомстве, как изводила всю дорогу насмешками и капризами!

– Но почему вы так поступали? – искренне удивился Ольгерд словам княжны.

– Боялась признаться самой себе в том, что люблю! – по лицу Эвелины пробежала грустная, мимолетная улыбка. – Разум уже тогда подсказывал мне, что нам не быть вместе, и я хотела убить в себе это чувство! Но оно оказалось сильнее меня…

Помните, Ольгерд, вы говорили о том, как хорошо было бы создать общину равных возможностей? Я тогда пожелала вам успехов. Так вот, я не лукавила. Мне самой хотелось бы проснуться в стране, где дев не принуждают выходить замуж за нелюбимых, где невесту оценивают по ее добродетелям, а не по величине приданого…

Я бы хотела жить в мире, где нас с моим возлюбленным не разлучат, потому что я – княжеская дочь, а он – бедный боярин!..

– Что ж, я вас разумею, панна, – кивнул головой шляхтич, – я и сам страстно мечтаю о такой жизни. Но, увы, людям ничего не дается без борьбы. Тому, кто хочет возвести город Братства и Любви, сперва придется очистить землю от сорняков…

Для всех окрестных деспотов мы будем, как бельмо в глазу. Люди, подобные моему брату, никогда не смирятся с тем, что кто-то не признает их тирании, и двинутся на нас в поход.

Тогда, на берегу озера, я рассказал вам не все о нашей последней ссоре с братом. В тот раз он оскорбил не одну лишь мою честь. Чужая боль ужалила меня гораздо больнее, чем собственная обида…

Отец умер, когда брату исполнилось шестнадцать лет, мне же едва минуло одиннадцать.

Дядя по матери, ставший нашим опекуном, готовил брата в рыцари, мне же предстояло обрести навыки оруженосца, чтобы пойти в услужение к какому-нибудь магнату.

С детства я находился среди конюхов, сокольничьих и псарей, составлявших обслугу нашего родового замка. Это давало повод брату сравнивать меня с собакой, приносящей хозяину в зубах сапоги.

Он уже тогда вел себя заносчиво со слугами и не упускал случая кого-нибудь унизить. Я же испытывал самые добрые чувства к людям, поддерживавшим своим трудом жизнь в отцовском поместье.

Хотя и был для них господским сыном, слуги меня любили и охотно делились со мной своими навыками, а также ломтем черного хлеба и миской луковичной похлебки.

Более всех я сдружился со старым конюхом Матвеем. Он служил еще моему деду, а затем перешел на службу к отцу. У него всегда находилось для меня какое-нибудь нехитрое угощение и доброе слово.

Однажды нам пришлось наводить чистоту в замковой конюшне. Работа еще не была закончена, когда мой вернувшийся с прогулки брат явился туда в новых сапогах.

Не посмотрев под ноги, он вступил в конский навоз, коий мы не успели убрать. В ярости обругав слуг лежебоками и дармоедами, сей злыдень стал искать, на ком сорвать зло.

Ближе всех к нему оказался Матвей, и брат тут же хлестнул его плетью, разбив старику в кровь лицо. Но сего мерзавцу показалось мало. Крича о том, что старых слуг, как и старых собак, нужно гнать со двора, он принялся бить Матвея по чем зря.

К счастью, я вырвал у злодея плеть, прежде чем он успел исхлестать моего друга.

– Что это ты заступаешься за холопов? – презрительно бросил мне негодяй. – Чувствуешь с ними родство?

– Уж лучше родство с ними, чем с тобой! – прорычал я, не помня себя от гнева. – Ты, я вижу, хозяином себя возомнил! Небось, уже примерил рыцарскую цепь?

– Все мы, братец, на себя что-то примеряем, – с ухмылкой ответил он, – я, напимер, рыцарскую цепь. А ты примеряй фартук золотаря, он тебе скоро понадобится!

Тогда-то я и повалил его наземь, в тот самый навоз, испачкав о коий сапоги, он воспылал злобой к горемычному Матвею…

Об одном жалею, – болезненно поморщился Ольгерд, – что не разбил ему рожу!..

– Не стоит мучать себя, – попыталась утешить рыцаря Эвелина, – его давно нет в живых! Но я разумею ваши чувства. Будь я мужчиной, я бы сама врезала сему негодяю!

– Врезала? – изумленно воззрился на нее шляхтич. – Простите, панна, что это значит?

– Ударила бы… – поправилась княжна, краснея от смущения. – Так говорит побратим Дмитрия, казак Газда…

– Казак? – переспросил Ольгерд, коему почудилось, что он ослышался. – Один из тех разбойников, что подняли мятеж на юге?

– Газда – не разбойник! – убежденно заявила Эва, раздосадованная тем, что рыцарь дурно высказался о ее друге. – Он приютил нас с Дмитрием, когда мы плутали по заснеженному лесу, помог добраться до Самбора, защищал меня от убийц!

А еще он и его побратимы помогли Дмитрию изловить татя Волкича, убившего моего отца! Можно ли после всего доброго, что они свершили, именовать их разбойниками?

– Простите, панна… – произнес, ошарашенно качая головой, рыцарь. – Я не ведал сего. Но теперь кое-что стал разуметь. Немудрено, что при таких знакомствах вашего избранника его не жалует монаршая чета…

– Вы бы, наверное, весьма удивились, узнав, о чем грезят люди, коих вы нарекли разбойниками! – продолжала, меж тем, Эвелина. – Большинство из них, подобно вам, живет мечтой о мире, где бы все люди были в равной чести. Мире, где бы не было угнетения и властвовала доброта!

Они и за оружие взялись не из любви к бунту. Просто люди, подобные вашему брату, вознамерились надеть на них ярмо, а казаки не стерпели тирании!..

– О, да вы сами, панна, молвите, как бунтовщица! – воскликнул Ольгерд.

Эва подняла взор на шляхтича, ожидая встретить в его глазах гнев. Но она ошиблась. Глаза Ольгерда искрились любовью, и на губах его играла улыбка, напомнившая ей улыбку Флориана.

Княжна вдруг ощутила жгучий стыд за то, что накричала на человека, спасшего ей жизнь.

– Простите, Ольгерд, – смущенно произнесла она, опуская глаза долу, – я не хотела вас обидеть…

– Обидеть? – улыбка молодого рыцаря стала еще шире. – Господь с вами! Моему сердцу давно уже не было так вольготно, как ныне. Слушая вас, я словно припадаю к источнику, дарующему бодрость!

Знаю, мне не дождаться от вас любви. Но, надеюсь, в вашем сердце найдется место для друга, всегда готового выслушать вас и понять!

– А я благодарна Господу за то, что он мне вас послал! – улыбнулась шляхтичу Эвелина. – О таком друге, как вы, можно лишь мечтать!

Ольгерд и княжна умолкли, глядя в испещренный звездной россыпью бархат ночного неба. Вопреки ужасам минувшего дня, на душе у обоих было светло и радостно. Мрак ночи их не пугал.

Глава 33

Казалось, уже ничто не спасет Анфимьевну от сонма одержимых похотью негодяев. В мгновение ока вдова была схвачена десятком сильных рук, не оставляющим ей шанса вырваться на свободу.

– Кладите блудницу на стол! – донесся до нее сквозь похотливое сопение татей властный голос Фрола, – Так нам будет проще добраться до ее лона!

Исполняя наказ, злодеи поволокли Наталью к длинному столу, за коим еще недавно пировали возчики дров. Грубо уложив свою жертву на столешницу, они второпях стали привязывать ее к столу ремнями из сыромятной кожи.

– Живее, живее! – подгонял пособников Фрол. – Ночь коротка, а нам еще столько нужно успеть!..

– Ну что, не жмут путы? – издевательским тоном осведомился он у женщины. – Ты молви, коли что не так!

Анфимьевна охотно прокляла бы негодяя, но кляп, заткнутый в рот, помешал ей это сделать.

– Ну вот, все готово! – торжественно произнес Фрол, убедившись в том, что несчастная крепко связана. – Что ж, начнем!

Он уже собирался задрать жертве подол сарафана, но рука его, протянутая к Наталье, замерла на полпути. С верхнего поверха терема, перемахнув лестничные перила, спрыгнул дивный человек.

Судя по внешности, он был явно не из местных. В отличие от московитов, пришелец не носил бороды, зато его усы достигали чуть ли не до самой груди. Голова чужака также была выбрита, лишь на макушке росла длинная прядь, спущенная к правому уху. В левом тускло поблескивала серебряная серьга.

На поясе незнакомца висела сабля, кою он выхватил из ножен, едва приземлившись перед изумленными татями. Нежданное появление пришельца, а равно и вид обнаженного клинка, посеяли в их душах страх и заставили отступить от связанной вдовы.

– Прочь, ироды! – выкрикнул гость, обводя собрание пылающим взором. – Кто тронет Наталью – умрет!

Одним движением он вспорол ремни, коими женщина была привязана к столу. Избавившись от пут и кляпа, Анфимьевна первым делом подняла с пола серп, выбитый Фролом из ее руки.

Негодяи замерли, опасливо глядя на лезвие сабли. Будь их меньше числом, они бы не раздумывая пустились наутек. Но глупо было отступать, имея над врагом десятикратное превосходство в силе.

К тому же, Анфимьевна, видевшая лица насильников, наверняка бы выдала их городской страже. Посему они не могли уйти, оставив ее в живых.

Ни у кого из членов шайки при себе не было сабли, но каждый, идя на дело, захватил с собой топорик, нож или кистень. Вдесятером тати могли рассчитывать на успех.

Однако Фрол, имевший опыт уличных побоищ, не стал рисковать понапрасну. Он знал, как повести дело, чтобы не дать незнакомцу воспользоваться своим преимуществом.

– С саблей в руке каждый удалец! – криво ухмыльнулся он. – А ты попробуй одолеть меня голыми руками!

– Хочешь сразиться на кулаках? – вопросил его пришлый. – Изволь!

Отвязав от пояса ножны, он протянул их вместе с саблей Анфимьевне.

– Не делай сего, Фрол тебя обманет! – попыталась отговорить казака от безумной затеи Наталья.

– Поглядим, – ободряюще подмигнул ей Газда, – не пугаться же мне всякой мрази!

Отдав оружие вдове, он вышел на середину трапезной и принял боевую стойку, подняв к груди согнутые в локтях руки.

– Готов? – обратился к Фролу казак.

– Готов! – осклабился негодяй. – Бейте его, братцы!

Выхватывая на ходу оружие, тати ринулись в бой. Но застать Газду врасплох было непросто, и первые двое из нападавших тут же пожалели о своей поспешности.

Высоко прыгнув, казак ударил супостатов ногами в головы, повергая их на земляной пол. Третий тать, обойдя роксоланина сзади, попытался схватить его за чупер, но опрокинулся навзничь, получив удар локтем в нос.

Видя, что с ходу степняка не взять, Фрол попытался выбить ему глаза плетью, но Газда, увернувшись от удара, хлестнул его по роже ногой.

Сызмальства дравшийся на улицах, Фрол знал толк в кулачном бою, но на сей раз он столкнулся с врагом, против коего его бойцовские приемы были бессильны. От крепкого удара сапогом в зубы он недвижимо распластался на земле.

Газда был подобен смерчу, крушащему все на своем пути. В ход шли кулаки, стопы, локти, колени и голова, коей он бодал в лицо неосторожно приблизившихся татей.

К мародерам и насильникам казак не ведал жалости, посему ни стоны злодеев, ни хруст их костей не могли его остановить. Но как бы ловок и силен он ни был, численное превосходство врага сказалось на исходе драки.

Пафнутий, доселе стоявший стороне, огрел его кистенем по затылку, и оглушенный казак рухнул наземь. Второй удар должен был добить Газду. Но Анфимьевна, налетев на лиходея, толкнула его в плечо, и тот промахнулся.

Грязно выругавшись, Пафнутий ударил ее кулаком в скулу, от чего Наталью отнесло к стене. Кряхтя и морщась от боли, на ноги встал Фрол.

– Кончайте их обоих!.. – просипел он, выплюнув с кровью передние зубы. – Пусть их смерть не будет легкой!!!

Подобрав с пола ножи, тати обступили казака. Пафнутий придвинулся к Наталье, вынимая из-за голенища шило.

– Не повезло тебе, Анфимьевна! – гнусно ухмыльнулся он. – Не блудила бы – жила бы и дальше. А так ступай вслед за Прасковьей!..

Договорить он не успел. Дверь в трапезную, затворенная им на крючок, слетела с петель, и на пороге возникло двое оружных мужей.

В одном из них тати без труда узнали боярина Бутурлина, другим был его приятель-поляк, сопровождавший на Москву датского посла. В руках оба держали обнаженные сабли.

– Ножи, секиры на землю! – зычно приказал недругам Дмитрий. – Тому, кто ослушается, снесу голову!

Тати, дрогнули. Им хорошо была известна сила и ловкость Дмитрия, не раз выходившего победителем в городских кулачных боях. Клинок же боярина вселял в них священный трепет.

За насилие над женщиной, по московским законам, полагалось битье кнутом и изгнание из столицы. В любом случае это было менее страшно, чем потерять голову. Оружие само выпало из рук негодяев.

– Наталья, сбегай за стражей! – обратился к Анфимьевне Бутурлин. – А мы пока приглядим за сей сворой!

Выскользнув из-под руки оторопевшего Пафнутия, женщина выбежала на улицу. Тупое изумление в глазах татей сменилось выражением страха.

– Ты неверно нас понял, боярин… – жалко улыбнулся окровавленным ртом Фрол. – Мы лишь хотели покарать блудницу!

– Так же, как покарали год назад Прасковью? – холодно вопросил его Дмитрий. – Кто ты, чтобы карать других? Господь Бог? Великий Князь?

Тать промолчал, не найдя ответа. Застонал, приходя в себя, Газда. По его затылку сбегала струйка крови, но, к счастью, казак был жив. Из уст Дмитрия и Флориана вырвался облегченный вздох.

– Кто это меня так? – осведомился Газда, поднимаясь на ноги. – Ты, что ли, косматая морда?

Взор казака был устремлен на Пафнутия, и тот съежился в ожидании удара.

– Что ты, парень?.. – пролепетал насильник, пятясь в угол трапезной. – Я и в драку-то не вступал…

– Ты был за моей спиной, когда ко мне пришел удар, – покачал головой казак, – так что больше некому!..

Я готов простить тебе сию низость, – продолжал Газда, – но обиду, нанесенную Наталье, не прощу никому!

Подпрыгнув, он с хрустом впечатал каблук в нос татя. Врезавшись спиной в стену сруба, насильник сполз по нему на земляной пол.

– Гляди не убей его, – остановил Газду Бутурлин, видя, что он занес ногу над головой Пафнутия – а то Великий Князь спросит и с тебя!

– За эту мразь? – изумился казак. – Ты, верно, шутишь?

– Какие тут шутки, Петр! Сей тать – подданный Московского Владыки. Государь один вправе решать его судьбу.

– В державе нужно действовать по закону! – добавил рассудительный Флориан. – Мне самому охота посечь злодеев, но будет лучше доставить их на княжий двор…

– Мой закон – правда да честь казацкая! – проворчал Газда, привязывая к поясу саблю, – а что сделает татям ваш Государь? Высечет да с Москвы прогонит, только и всего!

С улицы донеслись топот и лязг оружия. Миг – и в трапезную ворвались городские стражники, приведенные Натальей. Без лишних слов и церемоний они связали татей одной длинной веревкой и вытолкали их из трапезной.

Снаружи их ждал на коне сам Воротынский, при виде коего злодеи пали на колени, убеждая боярина в том, что хотели лишь проучить развратную бабу.

– Помилосердствуй, боярин! – скулил, растеряв свою наглость, Фрол. – Она ведь осрамила мой род!

– Цыц, пес! – брезгливо поморщился державный муж. – Будто ты его не осрамил! Стражи, уймите сего висельника!

Исполняя его повеление, один из ратных людей въехал Фролу под ребра древком бердыша, и тот скорчился от боли.

Последними трапезную покинули Бутурлин с друзьями. При виде их Воротынский многозначительно усмехнулся.

– Так-так-так! – произнес он, качая головой. – И почему я не удивлен при виде вашей троицы? Как вы узнали, что ночью сюда нагрянут тати?

– Меня в гостинный двор чутье привело! – ответил, выходя вперед, Газда. – Хочешь – верь, боярин, хочешь – нет, но я порой вижу грядущее. Господь указал мне, где этой ночью свершится разбой!

– Допустим, тебя привело к Анфимьевне… чутье, – криво усмехнулся Воротынский, – а как здесь оказались вы оба? Наталья сказывала, вы явились к ней много позже!

– Быть может, мне передался дар Газды, – пожал плечами Бутурлин. – Едва он исчез ночью с моего подворья, я догадался, где его нужно искать!

– И впрямь ценный дар! – рассмеялся старший боярин. – Со мной поделиться не желаете? Я бы многое отдал, чтобы вовремя чуять в державе разбой и измену!

– Сего обещать не могу! – лицо Газды расплылось в шутовской ухмылке. – Дар сам решает, кому передаваться, а кому – нет!

– Иного я и не ждал! – проворчал Воротынский. – Ну да ладно! Обойдемся без предчувствий!..

А ты, парень, не робкого десятка, – в голосе боярина впервые прозвучало уважение к казаку, – не сробел выйти в одиночку против такой оравы!

– Коли бьешься за тех, кого любишь, в душе нет места страху! – ответствовал Газда.

– Красно молвишь! – Воротынскому по нраву пришелся ответ. – Похоже, тогда, в Самборе, я тебя как следует не разглядел! Не помышляешь о том, чтобы служить Москве?

– Прости, боярин, – отрицательно помотал чубом казак, – не помышляю. Мои братья и так подсобили Москве, разбив отряд Валибея.

Давеча я опознал татя, что собирался убить вашего Владыку. Теперь еду с Дитрием на Литву ловить германского супостата!

Не много ли хочешь от меня, боярин?

– Что ж, от добра добра не ищут!.. – помрачнел Воротынский. – Оставайся при своей вольности! Я же возвращаюсь на Княжий Двор. До утра мне все одно не уснуть, так хоть со злодеями разберусь!

– Гоните сию падаль в княжескую темницу! – обернулся он к стражникам. – И до утра не давать им ни хлеба, ни воды! Пусть узнают, каково насильничать!

Пинками и зуботычинами воины погнали связанных татей в сторону княжьего подворья. Многие из них стенали и выли. Бородатый Пафнутий громче всех взывал к христианскому милосердию стражей.

Старший боярин собирался следовать за ними, но его окликнул Бутурлин.

– Погоди, Михайло! – обратился он к Воротынскому. – Нужно потолковать еще об одном деле…

– О каком деле? – насторожился тот. – Уж не собираешься ли ты вступаться за сих лиходеев?

– Не собираюсь! – поспешил развеять его опасения Дмитрий. – У меня иное на уме. Надобно оставить здесь до утра пару-тройку стражей на всякий случай. Мало ли кого лихая может принести сюда, тем паче, что мы сломали Анфимьевне двери…

И еще непременно огласить перед Москвой мнение Государя, что нет вины Натальи ни в заговоре, ни в блуде…

Дабы с ней не повторялось подобное! – он махнул рукой в сторону удаляющихся татей. – Прошу тебя, пусть глашатаи разнесут по Столице сию весть!

– Ладно, так уж и быть, исполню твою просьбу! – хмуро усмехнулся старший боярин. – А то ведь ты от меня не отстанешь! И откуда только, Митя, берутся люди, подобные тебе?

– Не все ли равно, откуда мы беремся? – развел руками Бутурлин. – Главное, что нам дорог покой Руси!