Текст книги "Идя сквозь огонь (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 69 страниц)

– Воистину так! – подал голос знахарь. – Меньше всего на свете я хотел служить столь хищной твари, как фон Велль. Он, словно паук, опутал меня страхом за жизнь сына, и я вынужден был брать на душу смертные грехи, дабы мой мальчик остался жив.

Однако спасти его мне не удалось. В ночь, когда погиб ваш побратим, я потерял Олафа. Накануне он обронил в конюшне ладанку, доставшуюся ему от покойной матери.

Не посчитавшись с моим запретом, Олаф отправился ночью на ее поиски, но вместо ладанки нашел смерть…

– Я знаю, – кивнул хозяину схрона Дмитрий, – Волкич пронзил его копьем…

– Да, копьем, – болезненно поморщился тот. – Так что, если в смерти вашего друга и есть моя вина, я заплатил за нее своей утратой…

Чтобы отомстить Тевтонцу за смерть сына, убитого его слугой, я поджег постоялый двор. Сие заведение служило целям Ордена, и его потеря могла больно ударить по Командору.

Но я не жалею о том, что дважды спасал тебя, боярин. Хоть и с опозданием, ты избавил меня от зверя, долгие годы терзавшего мое сердце…

Вы вправе меня ненавидеть, – добавил после недолгого молчания хозяин пещеры, – однако перед тем как взяться за оружие, найдите силы выслушать…

В схроне воцарилась гнетущая тишина. Слышно было лишь, как потрескивают в огне сучья под закипающим котелком знахаря. Бутурлин бессильно опустился на травяное ложе.

Он свершил все возможное, дабы не пролилась кровь, и уповал на то, что бывшему трактирщику и Газде хватит здравого смысла не убить друг друга.

– Ладно, черт с тобой! – проворчал наконец казак, опуская клинок долу. – Мне не нужна твоя смерть! Однако не помышляй, что я когда-нибудь обниму тебя, яко брата!

– Да я и не помышляю! – ответил, вкладывая в ножны тесак, врачеватель. – Как-нибудь проживу свой век без объятий!

Уже теряя сознание, боярин облегченно вздохнул. Разум Газды пересилил в нем боль, и Дмитрий больше не страшился оставлять его наедине со знахарем. Он был уверен в своем друге.

Глава 67

Владислав Радзивил готовился к походу, когда гонец из Кракова доставил ему весть о смерти отца и повеление Королевы прибыть в Столицу на похороны.

У княжича защемило сердце. Как могло статься, что родитель не внял сыновним предостережениям и вместо того, чтобы покинуть Вавельский замок, остался ждать, когда на него обрушится гнев правящей династии?

По рассказу гонца выходило, что Князь умер от болезни сердца, однако Владислав чуял, что здесь нечисто. Отца, несомненно, довели до смерти пытками или угрозами.

«Что ж, теперь у меня есть весомый повод для ненависти к Ягеллонам, – сказал он себе, – и, клянусь Всевышним, я отплачу роду Ягеллы за эту смерть!

Разумея, что в Кракове его поджидает западня, княжич не собирался откликаться на монарший зов, а чтобы на ком-то сорвать злость за смерть родителя, велел повесить гонца.

Положение у шляхтича было двойственное. С одной стороны, отослав шведам фамильный перстень, он дал обещание выступить с ними против Польши, с другой, не знал, когда на литовский берег ступят сами шведы.

Сие значило, что он вступил в рискованную игру, конец коей было трудно предугадать. Правда, Шведская Корона не рассчитывала на военную помощь наследника Радзивилов. Ей вполне хватало того, что он не станет поддерживать в войне поляков.

Однако сидеть сложа руки княжич тоже не хотел, тем паче, что это было опасно. Не дождавшись его приезда в Краков, Владычица Унии и ее недалекий сынок могли двинуть войска на подавление мятежа, и тогда Владиславу поневоле пришлось бы вступить с ними в войну.

Пока что он был не готов к сему. В распоряжении княжича находилась всего лишь одна хоругвь, прочие верные ему отряды еще не подошли из ближайших крепостей. Владислав вспомнил о своей мечте призвать на помощь казаков и татар с юга.

Мысль обратиться за помощью к детям Магомета пришла на ум княжичу внезапно. Вдоль южных границ Унии кочевало немало татарских отрядов, грабящих всех подряд. Жадные к добыче степняки вполне могли прийти на его клич.

Большинство их предводителей было младшими отпрысками своих родов, изгнанными из Крыма более сильными собратьями. Сами по себе они не представляли большой силы и едва ли могли расчитывать на успех в войне с христианами.

Однако союз с Радзивилом сулил татарам обильную добычу, коя не могла не привлечь их. Посему княжич направил к главам кочевников своих посланцев с предложением о совместных действиях.

Татары не промедлили с ответом. Не прошло и суток, как в стан мятежного шляхтича въехало несколько десятков смуглых всадников с луками и саблями, верхом на коренастых степных лошадках.

Жолнежи Владислава изумленно взирали на кожаные доспехи и украшенные конским волосом шлемы новых союзников. Им впервые приходилось выступать под одним знаменем с теми, кого они испокон веков почитали врагом.

Но худшее было впереди. Вскоре на зов княжича из степей явились казаки, также привлеченные посулами добычи. Веками боровшиеся с татарами за Дикую Степь, они отнюдь не горели желанием брататься со старинным недругом.

Опасение княжича за мир в его стане оказалось не напрасным. При первой же встрече казаков и татар меж ними вспыхнула ссора, и Владиславу с жолнежами пришлось разборонять дерущихся союзников.

Лишь сейчас княжич осознал, сколь рискованное и опасное дело затеял. Управлять войском, одна часть коего ненавидела другую, было одним из труднейших занятий на свете.

Однако отступать было поздно. Подобно Цезарю, перешедшему Рубикон, княжич сжег за собой мосты.

Не меньше Владислава тревожило иное. Приехавший от Калюжи вестник сообщил ему, что Ловчий доставил княжну Корибут в замок Радзивилов. С одной стороны, это было хорошо. С другой – у княжича появился новый повод для волнений.

В замке присутствовала его сестра, явно не питавшая добрых чувств к Эвелине, и Владислав страшился, что Барбара может причинить вред его избраннице. Замковые же слуги, коим был дан наказ охранять Эву, не вызывали у княжича доверия.

Поразмыслив, наследник Радзивилов решил отправить домой человека, преданного ему лично. Из сопровождавших его в походе холопов, княжич мог всецело доверять лишь одному.

– Где ныне Мышь? – обратился он к одному из часовых, охранявших его шатер.

– Обучает жолнежей метанию ножа, Вельможный пан! – с поклоном ответил стражник.

– Поклич немедленно! – распорядился Радзивил. – У меня есть для него поручение!..

* * *

– Скажи, отчего ты решил мне открыться? – промолвил, вновь придя в себя, Бутурлин.

– Да я и сам толком не знаю, – пожал плечами знахарь, – ты обладаешь редким свойством – неравнодушием к судьбам иных людей. Я заметил сие еще на постоялом дворе, слушая ваши разговоры с побратимами.

– Что ж такого дивного было в моих речах? – слабо улыбнулся Дмитрий.

– Ты ни разу не вспомнил о своем благе, все рек о долге да о сохранении мира меж державами. В отличие от тебя, ваш спутник, отпустивший на волю татя, заботился лишь о своей шкуре. Немудрено, что он поддался посулам фон Велля…

Сидевший поодаль Газда мучительно застонал.

– Всяк выбирает свой путь, – молвил Бутурлин, – что проку осуждать других? Лучше думать о том, как самому не оступиться. Вон сколько соблазнов вокруг: богатство, почести, слава! Иной мыслит: главное – достичь их, а как – не важно.

Дьявол и бросает ему желаемое, что рыбак блесну. Заглотить ее просто, а исторгнуть из себя можно лишь с муками да с кровью! Посему я решил для себя не стремиться к тому, что блестит.

Господь знает, что кому надобно, и сам дает в нужный час…

– Мудрено… – задумчиво промолвил знахарь, – …я бы так не смог.

В моем свете за все приходилось бороться. За хлеб, скарб, место под солнцем. И если бы я не сражался за все это, меня бы скоро раздавили. Там, откуда я родом, бескорыстие почитают уделом слабых.

– Где же твой дом? – полюбопытствовал Дмитрий.

– Смотря что звать домом! – усмехнулся лесной житель. – Родился я в Дании. Однако родная земля не стала мне домом. С младых лет я скитался на чужбине…

Знахарь умолк, припоминая события былого. Его грубо очерченное лицо не выдавало внутренней боли, но взор, обращенный в прошлое, был полон страданий, терзавших сего человека долгие годы.

– Мой отец был кожевником, – вновь нарушил молчание спаситель Бутурлина, – нас в семье было пятеро детей. Матушка рано ушла из жизни, и отец взял себе новую жену. Она родила отцу двоих моих младших братьев.

Жили мы не то чтобы богато, но хлеба нам хватало. Однако когда умер отец, подцепив какую-то дивную хворь, семья оказалась на пороге нищеты.

Моей сестре тогда исполнилось пятнадцать лет, мне – десять, младшему братишке – восемь.

Мачеха вышла замуж за суконщика, принеся ему приданое в виде мастерской моего отца, за что он согласился усыновить двоих ее детей. Для нас с братом, и сестры Герды места в его доме не нашлось.

Сестру наскоро выдали за сводного брата суконщика, мне же и братишке Питеру предстояло самим добывать пропитание. Однако ни суконщику, ни его брату мы не нужны были в качестве подмастерьев: эти должности занимали собственные родичи кузенов. Нам оставалось одно – отправляться на Голый Остров…

– Что значит Голый? – впервые вступил в разговор доселе молчавший Газда. – Как разуметь сие?

– Как хочешь, так и разумей! – горько усмехнулся хозяин схрона. – Есть такой островок в Северном Море. Там нет ни деревьев, ни травы, посему его кличут Голым…

Мы жили в приморском селении, где в годы бескормицы сложилась одна традиция: детей, коих община не могла прокормить, садили в лодку и отвозили на Голый Остров…

– На голодную смерть? – вопросил изумленный рассказом знахаря Бутурлин.

– Ну отчего же на смерть! – невесело усмехнулся тот. – Наши люди тоже не дикие звери! Снабжали в дорогу кое-какой провизией, чтобы хватило на месяц…

– Всего на месяц? – не смог сдержать удивления Дмитрий. – Но ведь это почти что ничего!

– Ничего, – согласился знахарь, – но в том был особый рассчет. В течение месяца мимо острова проходил какой-нибудь торговый корабль, и моряки приставали к берегу, чтобы пополнить запасы пресной воды.

Обычно они подбирали высаженных на остров детей и увозили их в свои далекие порты. Мальчишек, как правило, постигала участь моряков, девочек же ждали разные судьбы!

Одни из них вырастали портовыми шлюхами, другие становились женами мореходов. Те, кого Небо не обделило красотой, попадали служить в богатые дома, где, при удаче, дослуживались до экономок.

Но таких было немного. У большинства из них жизнь складывалась плачевно. Однако и нас с братом не ждало ничего радостного. Лучшее, на что мы могли рассчитывать, – это места юнг на каком-нибудь китобойном судне…

Хозяин схрона умолк, погрузившись в воспоминания о днях, проведенных на Голом Острове. Похоже, они и впрямь бередили его сердечные раны, и Дмитрию вскоре стало ясно, почему.

– Корабль, коего мы ждали, задержался в пути, а у нас закончились запасы еды, – продолжил повествование знахарь. – Отыскать на Голом острове что-либо съестное было непросто, но нам не осталось иного выхода, как двинуться на поиски пищи.

Обойдя побережие острова, мы не нашли чего-либо, что могло бы послужить нам провиантом. Но тут дьявол подбросил мне мысль подняться на вершину единственного на острове холма.

Сам не знаю, что меня туда понесло, однако я взобрался на холм сам и увлек за собой брата. Там нашим глазам предстало то, чего мы не ожидали увидеть: плоскую верхушку холма, у подножия коего не росла даже трава, покрывал ковер из низкорослых кустиков, увенчанных маслянистыми черными ягодами.

Я не знал, съедобны ли они, и посему нашел в себе силы

преодолеть соблазн. Но мой восьмилетний брат не справился с голодом и, стоило мне отвернуться, набил рот чудесными ягодами.

Расплата не замедлила придти. К вечеру ему так скрутило живот, что брат стал биться в судорогах, беднягу то морозило, то кидало в жар. И хотя я заставил его изрыгнуть содержимое желудка, Питера это не спасло. На рассвете его унесла смерть…

Знахарь вновь умолк, задумчиво глядя на язычки пламени, облизывающие днище казанка с лечебным варевом. Казалось, он умолк надолго, и никакая сила не заставит его продолжить рассказ.

– Что было дальше? – все же решился задать ему вопрос Бутурлин.

– Дальше? – переспросил, вырвавшись из плена воспоминаний, хозяин пещеры. – Я думаю, ты и сам догадался. Тело брата я обложил камнями, дабы уберечь от хищных птиц.

Сам же еще двое суток томился голодом, пока к острову не подошел долгожданный корабль. Не знаю, на счастье или на беду, им оказалась шхуна Готландского Братства…

– Братства морских разбойников? – догадался Дмитрий.

– Пиратов, – поправил его знахарь, – вольных людей, не признающих над собой ничьей власти. Впрочем, в глазах знати и богатеев мы всегда будем разбойным сбродом.

– Что смотришь на меня с презрением? – обернулся он к Газде, на лице коего промелькнуло выражение неприязни. – Уж ты, как никто, должен меня разуметь. Вас, казаков, польская знать самих за разбойников почитает!..

– Сравнил тоже! – возмущенно фыркнул казак. – Мы мирно обретались в родном краю, пока к нам не нагрянула польская да литовская шляхта! Если и ходили в походы, то разве что на басурман! Большая часть казаков – мирные хлебопашцы, согнанные панами с земель предков!..

– Так ведь и большая часть пиратов – тоже мирные крестьяне, – усмехнулся хозяин схрона, – те, что бежали на Готланд от притеснений господ.

Правда, на острове встречались горожане и даже обедневшие рыцари. Но их едва ли бы набралась третья часть от всего населения Готланда. Остальные две трети составляли мужики…

Для своих десяти лет от роду я был достаточно силен и вынослив, чтобы браться за любую работу, может, потому вольные добытчики взяли меня с собой. Я пришелся но нраву Готланду, Готланд пришелся по нраву мне. Годы, проведенные на острове, стали лучшими годами моей жизни!

– Значит, Воевода верно угадал твой промысел, – улыбнулся Дмитрий, вспомнив, как Воевода полгода назад побуждал хозяина постоялого двора сознаться в пиратском прошлом.

– Все мы что-то угадываем верно, а в чем-то ошибаемся!.. – пожал плечами бывший пират. – Глядя на мою рожу в шрамах, нетрудно догадаться, что мне выпала лихая доля.

Если бы Воевода и впрямь был уверен в том, что я – бывший пират, он бы сам вздернул меня на дубе, а постоялый двор сровнял с землей!

– Скорее всего… – согласился с ним Бутурлин. – Скажи, как ты попал в рабство фон Велля?

– Сие сталось много лет спустя. К тому времени я уже твердо стоял на ногах, слывя одним из лучших на Готланде бойцов абордажных команд.

Я обзавелся на острове домом и семьей. У меня была любимая жена, двое сыновей. Чего еще можно желать? Я был счастлив…

Но счастье не бывает долгим. Впрочем, может, и бывает, но не у меня… – на миг лицо знахаря исказила горькая гримаса. – Силы, коим вольный остров был как кость в горле, объединились, чтобы раздавить Готландское Братство.

Как-то раз они нагрянули к нам, истребляя на острове все живое. Жену убили на глазах детей, отчего мой первенец Олаф утратил дар речи. Мне же с сыновьями удалось спастись, добежав до челна на побережии…

Там я и встретил дьявола в людском обличье. Он прибыл на Готланд, дабы захватить в плен вожака островной вольницы – Клауса Штертебеккера. Фон Велль собирался с его помощью грабить корабли, добывая деньги для нужд Ордена.

С Командором мы столкнулись случайно, если только в жизни дьявола бывают случайности. Он одолел меня в схватке, однако не убил и даже отпустил на свободу, пообещав вскорости найти.

Тогда мне казалось, что я сумею ускользнуть из его когтей, но я недооценил исчадие Ада. Через несколько месяцев фон Велль, как и обещал, настиг меня в Стокгольме и заставил служить ему.

Надеюсь, не нужно пояснять, какой службы он от меня потребовал?

– Нетрудно догадаться! – подал голос Газда. – Велел убивать врагов Ордена!

– Именно так, – с хмурой улыбкой кивнул хозяин схрона, – и я не мог ему отказать. В Стокгольме я сошелся с одной доброй женщиной, заменившей моим сыновьям мать. Если бы я воспротивился Командору, он бы отдал наказ убить их…

– Что ж, сие было в духе фон Велля! – кивнул Бутурлин. – Скажи, а как ты очутился на Литве?

– Это долгая история! – поморщился знахарь. – В двух словах ее не пересказать!

– Так поведай не в двух! – усмехнулся Газда. – Времени у нас навалом!

– Как скажешь… – взор бывшего пирата вновь потускнел, обратившись в былое, – Мы с Командором натворили в Стокгольме немало темных дел, и по нашим следам шла местная стража.

Фон Велль решил покинуть Шведскую Столицу и прихватить меня с собой. Но он знал: пока живы Ингрид и дети, мне тяжело будет расстаться со Стокгольмом. И Тевтонский дьявол решил избавить меня от того, что, по его словам, отягощало мою душу…

Как-то раз, когда мы с Олафом отправились на рынок, в доме Ингрид вспыхнул пожар. Когда я прибежал к месту событий, ее жилище пылало так, словно в нем хозяйничали огненные демоны преисподней.

Разум твердил, что мне не спасти любимую и младшего сынишку, однако сердце рвалось к ним, и я, забыв об опасности, бросился в горящий дом. Но мне там не удалось сделать и трех шагов. Горящая балка, рухнувшая на голову, выбила из меня сознание и придавила к земле.

От смерти меня спас Олаф, вбежавший следом за мной в сие рукотворное пекло. Не знаю, как ему удалось вытащить меня наружу, но Господь оказался на моей стороне…

Очнувшись, я обнаружил, что большая часть тела мне неподвластна. Так в один день я утратил два любящих сердца и добрую половину себя самого.

Мне казалось, что теперь фон Велль прикончит меня без всякого сожаления, но я ошибся. Как ни дивно, он истратил немало средств на мое лечение и, даже убедившись, что прежним мне не быть, сохранил мою жизнь.

Оставил он в живых и Олафа. Немой мальчишка не мог выдать его тайн, а страх за его жизнь, по разумению Тевтонца, должен был уберечь меня от предательства.

Командор привез нас в Кенигсберг, где я без малого год обучался ремеслу знахаря под присмотром Орденских лекарей.

Там я узнал, как составлять яды и противоядия, выведывать чужие тайны, подлив в кружку какого-нибудь вельможи зелье, развязывающее язык.

Когда я полностью овладел сей наукой, фон Велль выдал мне деньги на постройку гостинного дома и помог закрепиться на перекрестке важных дорог. Остальное вам, должно быть, известно…

– Все же мне невдомек, отчего немец сохранил вам жизни! – тряхнул чубом Газда. – Неужто у него не нашлось иных слуг?

– Фон Велль не раз говорил, что его привлек мой дар выживать там, где другие погибают. Быть может, ему было любопытно, чем закончится мой жизненный путь. К тому же, хромой калека не вызывал подозрений у путников, ночевавших под крышей постоялого двора.

– Что ж, в таком подходе есть доля здравого смысла, – не мог не согласиться со своим спасителем Бутурлин. – Скажи, Командор часто наказывал тебе травить постояльцев?

– Почто вопрошаешь? – поднял на него хмурый взор хозяин схрона. – Будь доволен тем, что я спас твою жизнь! Как ни дивно, именно искусство отравителя помогло мне распознать яд, попавший в твою кровь, и верно сварить целебное снадобье…

Знаешь, боярин, из чего была изготовлена цикута, едва не отправившая тебя на тот свет? Из сока тех самых ягод, коими отравился мой бедный брат!

Недавно мне довелось побывать на Голом Острове, и я вновь узрел сии дьявольские плоды. С тех пор, как мы с братом были высажены на пустынный берег, чертовы ягоды там обильно разрослись.

Сказать по правде, мне хотелось, чтобы все участники той высадки объелись ими и протянули ноги, однако никто из сопровождавших меня татей так и не попробовал чудо-плодов. Похоже, им были известны свойства черных, как вороньи глаза, ягод…

– Скажи, что ты делал на Голом острове и кто были люди, коим ты желал смерти? – полюбопытствовал Дмитрий. – Они, как и ты, занимались морским разбоем?

– Да нет, у них было на уме совсем иное! – скривил лицо знахарь. – Пиратам я бы не стал желать смерти!

– Так кто же они тогда были? – не удержался от вопроса Газда. – Ты, я вижу, любитель загадками изъясняться!

– В том, что я поведал, никакой загадки нет, – отрицательно покачал головой знахарь, – только к чему вам моя подноготная?

– Ты ведь не просто заговорил с нами о былом, – задумчиво промолвил Дмитрий, – тебе нужна помощь, и ты ждешь ее от нас.

Я готов тебя выручить, но мне нужно знать, кому я помогаю…

– И то верно! – добавил из своего угла Газда. – Решил открыть душу, так открывай ее до конца!

– Что ж, может, вы и правы… – вздохнул хозяин схрона. – Ладно, слушайте тогда все!..

После того, как ты, боярин, обезглавил фон Велля, я попытался вернуться к мирной жизни. За годы службы Ордену мне удалось скопить кое-какие деньги, позволявшие сводить концы с концами.

Я приобрел в Данциге жилище, завел лавку, готовый влачить существование скромного торговца скобяными изделиями. Но фон Велль, похоже, вознамерился достать меня из ада.

Его псы все это время шли по моим следам и однажды подстерегли меня у дверей дома. С ними ко мне пожаловал молодой шведский пройдоха, смазливый хлыщ с козьей бородой…

– С козьей бородой? – переспросил знахаря изумленный Бутурлин. – Не тот ли это враг, что покушался на жизнь Московского Государя?

– Отчего бы и нет! – отозвался со своего места Газда. – И что ему было нужно от тебя?

– Недруги Польши и Москвы собирались высадиться на литовском побережии для похода на Самбор, – пояснил ему хозяин схрона, – да только не были уверены, что им сие удастся.

Море в тех местах коварно. Под водой уйма скрытых мелей, скал, запросто вспарывающих корабельное днище. Вот им и понадобился человек, способный провести суда к берегу сквозь сии препоны!

– И ты провел? – замер в ожидании развязки истории казак.

– А ты будто не знаешь, чем все завершилось? – криво усмехнулся бывший пират. – Я посадил все три корабля на мель, а сам ушел на лоцманском челне…

– И враги позволили тебе уйти? – не поверил его рассказу Бутурлин. – Знаешь, дивно как-то!

– Попробовали бы они не отпустить меня! – хищно улыбнулся его собеседник. – После того, как два кога развалились, а третий запылал, их заботило лишь спасение собственных шкур.

Правда, рядом со мной находился шведский соглядатай и пара его прислужников, кои пожелали свести со мной счеты. Но куда им до меня?

Я хоть и хромой, но с тесаком управляюсь лучше всей этой братии. Они же сильны да проворны в бою против слабых…

В пещере вновь воцарилась тишь, нарушаемая только треском сучьев в костерке. Бутурлин и Газда переваривали все, услышанное от хозяина схрона.

– Ну и что ты намерен делать дальше? – разорвал наконец неловкое молчание Дмитрий. – Чем мы можем тебе помочь?

– По правде сказать, я надеялся, что вы заберете меня с собой в Московию, – признался знахарь, – шведы и их немецкие прихлебатели не простят мне утопленных кораблей.

Пока я пребываю здесь, мне не избавиться от опасности, на землях Унии шведские лазутчики рыщут повсюду…

– Судя по недавним событиям, они добрались и до Москвы, – задумчиво произнес Бутурлин, – боюсь, московские стены не защитят тебя от мести шведов.

Если тебе кто и сможет помочь, то это – Польская Корона. За то, что ты помешал высадке татей в Литве, Король наверняка наградит тебя и найдет способ защитить от врагов. Не лучше ли тебе обратиться к Ягеллонам?

– В королевскую милость я не верю! – болезненно поморщился бывший пират. – Всякого насмотрелся за свою жизнь, ведаю, какова из себя милость Владык!

Да и что я отвечу Королю, если он меня спросит, отчего шведы подрядили лоцманом именнно меня? Придется врать, а вранье далеко не заведет.

Тем паче, что недруги сделают все, дабы правда о

моих деяниях всплыла на поверхность и Государь Польши узнал, кто такой на самом деле Харальд Датчанин. И вот тогда мне не сдобровать…

– Как же я мог забыть! – хлопнул себя ладонью по лбу казак. – Верно, тебя кличут Харальд!

– Если все так, как ты молвишь, то я готов взять тебя на Москву, – кивнул знахарю Дмитрий, – а что скажешь ты, Петр?

– Что тут можно сказать? – тяжко вздохнул Газда. – С одной стороны, я благодарен сему человеку за твое спасение, с другой – не могу простить ему гибель Тура. Как бы там ни было, Харальд приложил руку к смерти моего побратима.

Да и прочих грехов у него, что блох у бродячей собаки. Один Бог ведает, скольку народа он погубил ядом…

– С тобой трудно не согласиться… – кивнул ему хозяин схрона. -

Грехов на мне и впрямь немало. Когда я покину сей мир, то едва ли отправлюсь в рай…

Что ж, боярин, расстанемся здесь. Ты мне ничего не должен. Считай, что я расплатился с тобой за избавление от фон Велля. Жаль только, ты свершил это слишком поздно, и мне не удалось спасти сына…

– Погоди, Харальд! – прервал речь знахаря Бутурлин. – Не спеши. Помнишь, Спаситель рек: «не судите, и да не судимы будете, ибо каким судом судите вы, таким и вас судить будут!»

– Ну и к чему ты сие сказал? – нахмурился Газда.

– К тому, что все мы – не святые, и за каждым из нас грехи бродят чередой. Важно то, что мы свершили, но еще важнее то, что можем свершить в грядущем.

Христос молвил: покаявшийся грешник стоит десяти праведников. И это так. Тот, кто не падал, не ведает, как трудно подниматься после падения, а тот, кто нашел в себе силы встать, достоин почета.

Не нам оценивать грехи сего человека. На это способен лишь Господь. Я хочу лишь напомнить тебе, Харальд, что путь к покаянию для тебя открыт. Тебе одному решать, ступишь ты на него или нет!

– Мыслишь, что я смогу обрести божью благодать? – недоверчиво усмехнулся датчанин. – Боюсь, после всего сотворенного мной Господь оттолкнет меня, как шелудивого пса…

– Ты рассуждаешь, как Волкич! – горестно покачал головой Дмитрий. – Тот тоже мнил, что дорога к Господу для него закрыта, а раз так, ему нужно до конца служить Владыке Тьмы.

Только проку от такого служения нет. Всякий живущий во Тьме со временем напитывается Тьмой и теряет людское обличье. Грешник же, тянущийся к свету, обретает шанс вернуться к Господу…

…Знаешь, Харальд, когда-то у меня был наставник, учивший любить и почитать мир, сотворенный Богом. Он сказывал, что все мы идем сквозь огонь страстей и страданий, но если в человеке есть устремленность к добру, душа отыщет верный путь и выйдет на него неопаленной…

– Неопаленным мне на сию дорогу уже не выйти, – покачал головой бывший пират, – слишком много зла я принес в мир!

– А ты попробуй умножать в мире добро! – не сдавался боярин. – Сойди с пути, на коий тебя некогда толкнул дьявол!

Знаю, Петр, тебе мое решение будет не по сердцу. Но мне бы хотелось, чтобы Харальд отправился с нами. Не знаю, какие беды нас ждут впереди, но могу обещать одно: что бы ни случилось, мы не заставим тебя творить зло и причинять вред невиновным!

– Что ж, если ты так решил, то и говорить не о чем… – тяжко вздохнул Газда. – Верно, Господь велел прощать грехи нашим недругам. Господь судья сему горемыке. Пусть следует за нами до Москвы, а там поглядим, что будет…

Они толковали всю ночь и не заметили, как в пещеру робко прокрался рассвет. Отчего-то всем троим казалось, что грядущий день будет особенным и привнесет новый смысл в их бытие.

Лето подходило к концу, и утренний холод пробирал троицу до костей, побуждая к действию.

– Что ж, хватит мне отлеживать бока, – улыбнулся своим мыслям Бутурлин, – коли никто из вас не ропщет, мы нынче же выступим в поход!