Текст книги "Коллекция детективов"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Роберт Альберт Блох,Роальд Даль,Лоуренс Блок,Роберт Ранке Грейвз,Джон Лутц,Роберт Ллойд Фиш,Стив Аллен,Аврам (Эйв) Дэвидсон,Дарси Линдон Чампьон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 90 страниц)

Он снял рубашку, оторвал длинный лоскут от рукава, затем откусил пластмассовый носик от баллона с жидкостью для зажигалки. Один конец лоскута засунул в баллон, вытащил и засунул туда другой, оставив снаружи сантиметров двенадцать смоченной жидкостью ткани. Достав зажигалку, глубоко вздохнул, чиркнул колесиком, поджег лоскут, с треском отодвинул стеклянную дверь и бросился внутрь.

Роняя капли жидкого пламени на ковер, Реншо бежал через гостиную. Вертолет сразу же пошел на него, как камикадзе. Реншо сбил его рукой, не обратив внимания на резкую боль. Крошечные пехотинцы бросились в сундучок.

Реншо швырнул газовый баллон, превратившийся в огненный шар, мгновенно повернулся и бросился к входной двери. Он так и не успел понять, что произошло.

Раздался грохот, как будто стальной сейф скинули с большой высоты. Этот грохот отозвался по всему зданию, и оно задрожало, как камертон.

Дверь его роскошной квартиры сорвало с петель, и она вдребезги разбилась о дальнюю стену…

Мужчина и женщина шли по улице. Они посмотрели вверх и увидели огромную белую вспышку, словно сразу зажглась сотня прожекторов.

– Кто-то сжег пробки, – предположил мужчина. – Наверное…

– Что это? – перебила его спутница.

Какая-то тряпка медленно падала рядом с ними. Мужчина протянул руку, поймал ее.

– Господи, мужская рубашка, вся в крови и маленьких дырочках.

– Мне это не нравится, – занервничала женщина. – Поймай такси, Раф. Если что-нибудь случилось, придется разговаривать с полицией, а я не должна быть сейчас с тобой.

– Разумеется.

Он оглянулся, увидев такси, свистнул. Тормозные огни загорелись – мужчина и его спутница побежали к машине.

Они не видели, как рядом с обрывками рубашки Джона Реншо приземлился листочек бумаги, на котором угловатым с обратным наклоном почерком было написано:

ЭЙ, ДЕТИШКИ! ТОЛЬКО В ЭТОМ ВЬЕТНАМСКОМ СУНДУЧКЕ!

(Выпуск скоро прекращается.)

1 ракетная установка

20 ракет «Твистер» класса «земля – воздух».

1 термоядерный заряд, уменьшенный до масштаба набора.

Дон Ноултон
БУМЕРАНГ

Совершенно СЕКРЕТНО № 8/113 от 08/1998

Перевод с английского: Автор перевода не указан

Рисунок: Игорь Гончарук

– Мисс Форд, – сказал Пеннингтон Смит, – как я неоднократно повторял вам, на моем столе должны лежать три отточенных карандаша. Я вижу только два.

Мисс Форд приняла выговор с молчанием, полным ядовитой неприязни.

– Когда позвонит мистер Крукшенк, – продолжал Смит, – скажите ему, что я хотел бы видеть его у себя ровно в два часа. До полудня я буду на торговом совещании в кабинете мистера Джекобса…

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Говорит Пеннингтон Смит.

– Мистер Смит, – сказал какой-то мрачный, неприятный голос. – Я думаю, вы изъявите желание увидеться со мной сегодня ровно в два часа дня в моем кабинете.

– Кто это?

– Неважно, – ответил голос. – Я располагаюсь в номере 713 в «Тауэр-отеле». И буду ждать вас к двум часам.

– Вы, очевидно, так шутите? – ядовито осведомился Смит.

– Никаких шуток.

– В таком случае будьте любезны сообщить, кто вы такой и что у вас за дело ко мне.

– Узнаете, когда встретимся.

– С тем же успехом разговор может состояться и сейчас, – гаркнул Смит. – Ибо, конечно же, я никуда не…

– О, еще как явитесь! И предварительно вспомните, где вы провели ночь на 17 июня.

Наступило молчание.

– Номер 713, «Тауэр-отель», – повторил голос, и в трубке послышались гудки.

Несколько минут Пеннингтон Смит сидел, застыв на месте.

– Мисс Форд, – наконец сказал он, – сообщите мистеру Крукшенку, что, к сожалению, я не смогу сегодня принять его.

Семьсот тринадцатый был обыкновенным гостиничным номером, в котором размещались письменный стол с пишущей машинкой и металлический шкаф для досье. За столом сидел крупный лысый человек с нахальными серыми глазами.

– Заходите, мистер Смит, – сказал он, не делая попытки встать или протянуть руку. – Садитесь. Этот кабинет не столь внушителен, как ваш, но моим целям он вполне отвечает. Теперь могу представиться: меня зовут Гамильтон Бриггс.

Смит расположился в кресле по другую сторону стола. Бриггс отметил сухую стройную фигуру, аккуратно подстриженные усики и бритвенные складки на брюках.

– Как я предполагаю, – заметил Смит, – это не ваша настоящая фамилия.

Джентльмен за столом приподнял брови.

– Ваше предположение абсолютно правильно, – сказал он, – но совершенно несущественно. Под этим именем меня знают в моем банке и в ходе всех моих деловых встреч. И если у вас больше нет никаких сомнений, можем приступить к финансовой сделке, ради которой мы и встретились.

– Сколько вам надо? – с обескураживающей прямотой осведомился Смит.

– Да перестаньте, – поморщился Бриггс, – не торопите события. Чтобы установить надлежащую цену, нам предстоит рассмотреть достоинства предлагаемого мною товара. Как вы, надеюсь, уже догадались, товар, который я предлагаю на продажу, – это молчание. Мне остается лишь ознакомить вас с объемом информации, которой я располагаю.

– Валяйте, – сказал Смит.

– Вам сорок семь лет, вы женаты, детей нет. Не является тайной, что вы хорошо относитесь к жене, но, как бы это помягче выразиться, не обожаете ее. Она представляла для вас большую ценность, ибо ее семья крупный держатель акций компании, которая пригласила вас на работу. В данный момент вы вице-президент компании, занимающийся вопросами финансов, но после ухода на пенсию президента компании вы сможете занять его пост. Я правильно излагаю?

– Совершенно правильно, – подтвердил Смит.

– 17 июня сего года, – продолжил Бриггс, – вы вместе с некоей женщиной, имя которой нет необходимости упоминать, зарегистрировались как муж и жена в гостинице, название которой тоже нет необходимости упоминать. И провели в ней ночь. У меня имеется несколько весьма выразительных фотографий. Желаете взглянуть?

– Отнюдь, – ответил Смит. – Я могу припомнить данный инцидент и без помощи визуальных доказательств. Тем не менее мне интересно было бы узнать, как вам стало известно о моем пребывании там.

– Я не выдаю профессиональных тайн. Продолжим. Если ваша жена и совет директоров компании ознакомятся с фактами и увидят снимки, шансов стать президентом компании у вас будет не больше, чем у горстки снега уцелеть на горячей сковородке.

– Сколько вы хотите?

Гамильтон Бриггс холодно улыбнулся:

– До чего приятно иметь дело с таким человеком, как вы. Я хочу шестьдесят тысяч долларов.

Пеннингтон Смит закурил сигарету.

– У меня нет шестидесяти тысяч долларов, – твердо сказал он.

– Что и полагается говорить при открытом гамбите, – прокомментировал Бриггс. – Скорее всего, вы врете. В противном случае это очень плохо для вас. Ибо если я не получу…

– Вы дали мне понять, – прервал его Смит, – что, если я не выражу желания или окажусь не в состоянии оплатить ваши запросы, вы явитесь к моей жене или в компанию и продадите информацию, которая, конечно же, положит мне конец. И теперь вы пытаетесь давить на меня, требуя, чтобы я буквально вывернул карманы, после чего пообещаете, что, получив деньги, вручите мне снимки и наложите обет молчания на свои уста. Из чего, конечно, я не могу не сделать вывод, что вы лжец. Вы просто оставите у себя негативы фотографий и будете сосать из меня кровь до конца жизни. Послушайте, Бриггс, почему бы не подойти к данной ситуации более реалистически?

Тирада Смита явно ошеломила Гамильтона Бриггса.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– У меня нет свободных шестидесяти тысяч долларов, – объяснил Смит, – но если я стану президентом компании, то, как надеюсь, в течение достаточно долгого периода времени буду получать более чем приличное содержание. Почему бы нам не заключить сделку на основе временных категорий? Вы не можете не понять, что таким образом получите куда больше, чем шестьдесят тысяч долларов, а я смогу позволить себе эти выплаты. Давайте назовем это шантажом, который должен привести к системе выплат.

Бриггс бросил на Смита быстрый, полный подозрительности взгляд, но Смит невозмутимо смотрел на него бесстрастными голубыми глазами.

– Мне не нравится, какие слова вы выбираете, но ваше предложение вызывает определенный интерес. Не угодно ли вам изложить его детали?

– Все очень просто, – ответил Смит. – Если я стану президентом компании, то в течение оговоренного, достаточно разумного периода времени смогу выплачивать вам по две тысячи четыреста долларов в месяц, не испытывая финансовых сложностей. И к тому же незначительность месячных выплат не будет привлекать к ним внимания.

– Что вы считаете достаточно разумным периодом времени?

– Первое касается продолжительности жизни, второе – длительности пребывания на данном посту. Учитывая возможные заболевания, нервное напряжение на работе, не думаю, что имеет смысл заключать договор дольше, чем на семь лет. Кроме того, предполагая, что за это время компания под моим руководством будет расти и процветать, сомневаюсь, что моя шалость семилетней давности произведет такое уж убийственное впечатление на жену и совет директоров и из-за нее я лишусь своего поста. Поэтому и предлагаю семь лет, которые должны устроить нас обоих. Две тысячи четыреста в месяц, двадцать восемь тысяч восемьсот в год – за семь лет сумма выплат достигнет двести одной тысячи шестисот долларов. Это значительно больше шестидесяти тысяч.

На какое-то время Бриггс погрузился в молчание.

– Я знаю, о чем вы думаете, – продолжил Смит. – Вы думаете, что я хочу вас как-то подловить. Ничего подобного. Все просто, как азбука. При сегодняшнем положении вещей я вообще не могу вам заплатить. Мне приходится тратить все до цента. Если же я стану президентом компании – а я им стану, если вы не помешаете мне, – то смогу платить вам. Две тысячи четыреста долларов в месяц в течение семи лет.

– А если в силу каких-то причин вы НЕ СТАНЕТЕ президентом? – спросил Бриггс.

– В таком случае публикуйте свои снимки на первой странице воскресного издания и идите к чёрту. Я сделал вам предложение. Принимайте его или отказывайтесь.

– Я его принимаю.

– О’кей, – с облегчением сказал Смит. – Теперь нам осталось лишь составить и подписать контракт.

– То есть? – спросил Бриггс.

– Я сказал, что нам осталось лишь составить контракт.

– Контракт?

– Конечно. Вы же не собираетесь заключать столь важную сделку без контракта? Мистер Бриггс, я очень скрупулезен в делах. Моя секретарша мисс Форд считает, что я даже излишне скрупулезен. Именно это качество и позволяет мне надеяться на пост президента. Я не люблю оставлять что-либо незавершенным. И настаиваю на предельной точности отношений.

У вас есть нечто на продажу. Я покупаю. Сумма сделки составляет сотни тысяч долларов. Ни один здравомыслящий человек не станет заключать сделку такого масштаба без письменного соглашения. И его текст черным по белому будет защищать вас в такой же мере, как и меня, поскольку между нами не смогут возникнуть никакие недоразумения.

– Почему-то, – медленно произнес Бриггс, – мне не нравится сама идея письменного документа…

– Почему бы и нет? Он в равной мере накладывает на нас обоих определенные обязательства. Вы говорите, что будете держать язык за зубами, я же говорю, что в течение семи лет буду выплачивать вам деньги, и оговариваю сумму. Разрешите воспользоваться вашей пишущей машинкой…

Пока Смит печатал, Бриггс прикурил сигарету не с того конца и выругался.

– Вот и все, – бросил Смит, вытаскивая лист из машинки. – Две копии. Датированы сегодняшним числом, оставлено место для наших подписей. У каждого будет по одному аутентичному экземпляру. И вот что в нем сказано:

«Данным документом нижеподписавшийся Гамильтон Бриггс берет на себя обязательство никому и ни при каких обстоятельствах не раскрывать личность женщины, бывшей спутницей нижеподписавшегося Пеннингтона Смита днем и вечером 17 июня сего года, а также обязуется никому и никогда не демонстрировать фотографии Смита и его спутницы, снятые в данной ситуации.

По взаимному соглашению и в качестве платы за подобное молчание Пеннингтон Смит обязуется выплачивать Гамильтону Бриггсу две тысячи четыреста долларов ежемесячно в течение семи лет. Выплаты начинаются со дня подписания данного документа.

Если же вышеупомянутые факты станут известны работодателям и/или жене Пеннингтона Смита, соглашение аннулируется и выплаты не производятся».

– Для чего нужен последний абзац? – спросил Бриггс.

– Это всего лишь констатация факта, – объяснил Смит. – Предположим, жена или компания узнают о моем небольшом романе из какого-то иного источника – мы не можем исключать такую возможность, – у вас не будет больше оснований для шантажа.

– Я бы хотел, чтобы вы не пользовались этим словом. Вы приобретаете защиту против возможных последствий вашей собственной глупости. По сути, это нечто вроде страховки.

– Верно, – согласился Смит. – Но разве вы когда-нибудь слышали об УСТНОМ договоре на страховку? Мы должны все учесть. Давайте подпишем и покончим с этим делом.

– Минутку, – запротестовал Бриггс. – А нет ли опасности в том, что наше соглашение носит письменный характер?

Смит рассмеялся:

– А разве не несет в себе опасность обладание досье, которые, конечно же, у вас имеются, со снимками и письменными отчетами о недостойном поведении многих и многих? Да если о них узнает полиция, вы можете ставить на себе крест! Так стоит ли считать, что данная бумага с вашей подписью увеличивает уровень риска по сравнению с тем, что хранится в вашем шкафу?

– Я не это имел в виду. Что вы собираетесь делать со своим экземпляром соглашения?

Смит уставился на Бриггса.

– А что, по вашему мнению, я собираюсь с ним делать? – саркастически спросил он. – Показать жене? Представить совету директоров? Сунуть в свой личный сейф, где его найдут в случае моей смерти? Поверьте мне, Бриггс, мой экземпляр соглашения будет спрятан так, что и сам Эдгар Гувер не сможет найти его. Я далеко не дурак.

– Но я по-прежнему не понимаю, – продолжал настаивать Бриггс, – зачем вам нужен контракт в письменном виде?

Смит вздохнул.

– Как я уже объяснял вам, – терпеливо сказал он, – таким образом я веду все дела. И еще: уважающий себя человек не увиливает от исполнения условий контракта. Как только мы подпишем документ, каждый из нас может рассчитывать друг на друга.

– И все же идея мне не нравится, – пробурчал Бриггс.

Смит встал.

– С другой стороны, семь лет – слишком долгий срок. Может, нам было бы лучше заключить устное соглашение, и тогда я не чувствовал бы себя связанным условиями контракта и как-то мог бы увильнуть от его выполнения. Кроме того, у вас не было бы моей подписи на документе, который служит полным и безоговорочным признанием в недостойном поведении.

– Ох, да садитесь же! – рявкнул Бриггс. – Не могу поймать вас на слове, но считайте, что вы меня уговорили.

Молча они подписали листы соглашения. Бриггс положил свой экземпляр в стальной сейф за столом. Смит аккуратно сложил листик и спрятал его в бумажник.

– Ну, вот и все, – заметил Смит, глянув на часы. – Извините, но мне надо возвращаться в офис. Вы услышите обо мне.

– На что, конечно, надеюсь… каждый месяц, – с мрачной ухмылкой ответил Бриггс.

Неделю спустя Гамильтон Бриггс сидел за письменным столом, вскрывая утреннюю почту.

Зазвонил телефон. Он снял трубку:

– Алло?

– Говорит Пеннингтон Смит. Я думаю, вы изъявите желание увидеться со мной в моем кабинете в два часа дня.

– Что у вас за идея? – потребовал ответа Бриггс.

– Узнаете, – парировал Смит, – когда мы увидимся.

– Послушайте, Смит, мы обо всем договорились. И я не собираюсь…

– О, еще как собираетесь. Вы явитесь сюда. Или предпочитаете визит полиции?

Наступило молчание.

– Двенадцатый этаж, «Пибоди-билдинг», – сказал Смит и повесил трубку.

– Садитесь, Бриггс. – Смит не сделал попытки встать или протянуть руку. – Мисс Форд, оставьте нас на несколько минут. У нас с мистером Бриггсом сугубо приватный разговор.

Мисс Форд закрыла дверь с несколько подчеркнутым тщанием.

– Не будете ли вы так любезны сказать мне, – начал Бриггс, – какого чёрта…

– Прошу вас! – прервал его Смит. – Если позволите мне высказаться, мы сбережем время. Имеются некоторые факты, которые вы, без сомнения, оцените. – Он откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев. – Во-первых, вы должны знать, что моя жена в свое время была полностью проинформирована об инциденте, имевшем место в «Тауэр-отеле» 17 июня. Я сам ей все рассказал. В сущности, все оказалось куда проще – и опрятнее, если я могу так выразиться, – ибо данная ситуация значительно упрочила желание моей жены получить развод, который скоро будет иметь место, после чего я женюсь на той женщине. Во-вторых, – продолжил Смит, – совет директоров компании в курсе моих матримониальных дел, и, более того, я никогда не изъявлял желания стать президентом компании, пусть даже это место и было бы мне предложено. Я ухожу в отставку и начинаю заниматься своим бизнесом. И сегодня – мой последний день в этом кабинете.

– Вы проклятый врун! – взорвался Бриггс.

– Потише! – предупредил его Смит. – Вы же не хотите, чтобы кто-то услышал наш разговор. В-третьих, при данных обстоятельствах наше взаимное соглашение, конечно, аннулируется и не имеет никакой силы, что вытекает из условий последнего параграфа.

Бриггс вскочил на ноги.

– На вашем месте я не предпринимал бы никаких действий, – спокойно заметил Смит. – За дверью много людей. Теперь о четвертом пункте, который имеет определенное отношение к полиции.

Бриггс, обмякнув, опустился в кресло. Выражение высокомерной надменности сползло с его лица. Смит полез в стол.

– Вот тут у меня, – сказал он, – фотокопия нашего соглашения плюс копия моего чека на ваш адрес, чека на две тысячи четыреста долларов, который я сам выписал и по которому сам лично получил деньги. Этих доказательств, попади они в руки соответствующих представителей власти, более чем достаточно, дабы на долгое время изъять вас из обращения, буде у меня появится такое желание.

– Что это значит: буде появится такое желание? – еле вымолвил Бриггс.

– Я могу и не вводить полицию в курс дела, – объяснил Смит, – если мы с вами придем к взаимопониманию.

Бриггс успел подавить готовый вырваться у него взрыв ругательств.

– Сколько вы хотите? – спросил он.

– Как мне кажется, мы эту тему предварительно уже обговорили, – ответил Смит. – И я не хочу излишне отягощать ваше существование. Тем не менее уверен, что человек с вашими талантами имеет постоянный и довольно существенный доход, так что вас не особенно обременит необходимость выплачивать мне ежемесячно сумму в две тысячи четыреста долларов. В течение семи лет.

Бриггс бросил взгляд на дверь.

– И на вашем месте я бы не пытался увильнуть, – посоветовал ему Смит. – Стоит мне поднять трубку, и полиция будет в вашем отеле, прежде чем вы успеете уничтожить архивы. Сомневаюсь, что вас радует перспектива вечно бегать от правосудия.

– О’кей, – еле шевеля языком, промолвил Бриггс. – Как я предполагаю, вы хотите все зафиксировать черным по белому…

– Хорошая мысль, Бриггс, – ухмыльнулся Смит. – Однако моя страсть фиксировать все соглашения в строгой письменной форме как-то сошла на нет. Будем считать, что мы заключили нерушимое джентльменское соглашение. Обойдемся без каких-либо записей. Я никому не расскажу о нашем разговоре, а если вы проболтаетесь, буду под присягой отрицать его. Но вы не проболтаетесь, потому что в таком случае выдвинете обвинение против самого себя. Все эти документы – негативы и фотокопии – я помещу в только мне известное место и по прошествии семи лет уничтожу. Вы же будете ежемесячно пересылать мне по почте деньги, и первая выплата должна состояться сегодня. Уверен, что человек вашего рода занятий обычно носит с собой сумму, которую принято называть кучей.

Бриггс молча вытащил пачку денег и отсчитал сорок восемь пятидесятидолларовых банкнот.

– Надеюсь, вы простите меня, если я не выдам расписки, – сказал Смит. – Мисс Форд! Вы можете вернуться!

Пока мисс Форд занимала свое место за пишущей машинкой, Смит вежливо провожал Гамильтона Бриггса до дверей.

– Будьте здоровы, Бриггс, – сказал он. – Как вы однажды изволили заметить, приятно иметь дело с таким человеком.

Джозеф Пэйн Бреннан
ПРОКЛЯТЬЕ ВЕДЬМЫ

Совершенно СЕКРЕТНО № 9/114 от 09/1998

Перевод с английского: Автор перевода не указан

Рисунок: Игорь Гончарук

С Канаваном я познакомился лет двадцать назад, вскоре после того, как он эмигрировал из Англии. Он был букинистом, большим ценителем старинных книг, поэтому, обосновавшись в Нью-Хэвене, сразу открыл книжный магазин.

Его небольшой капитал не позволил ему заняться бизнесом в центре города. Поселившись в старом большом доме на окраине, он совместил работу и жилье. Район был малонаселен, но так как основной доход Канаван получал через почтовые заказы, это практически не имело большого значения.

Часто, отработав утренние часы за пишущей машинкой, я шел в магазин Канавана и проводил там большую часть дня, роясь в старых книгах. Это доставляло мне большое удовольствие, наверное, еще и потому, что букинист никогда не выказывал недовольства, если я уходил, ничего не купив.

Постоянных посетителей у него было мало, и, по-видимому, он иногда чувствовал себя одиноким. Частенько, когда покупателей не было видно на горизонте, он заваривал английский чай, и мы вдвоем сидели часами, пили чай и разговаривали о книгах.

Канаван даже внешне был похож на букиниста или на популярную карикатуру на него. Маленький, немного сутулый, голубые глазки доброжелательно поглядывали сквозь старомодные очки со стальными дужками и квадратными стеклами.

Хотя дела у него шли неважно, он выглядел вполне довольным жизнью, и так продолжалось до тех пор, пока Канаван не стал вдруг проявлять внимание к своему участку земли на заднем дворе.

Позади ветхого большого дома, где он жил и держал книжную лавку, простирался большой заброшенный участок, поросший ежевикой и высокой пестрой травой. Несколько сгнивших яблонь, черных и корявых, дополняли безрадостную картину. Остатки забора давно скрылись под высокими зарослями травы и кустов. Я иногда удивлялся, почему Канаван не приведет участок в порядок. Но это было не мое дело, и я никогда не заговаривал с ним об этом.

Однажды, не застав Канавана в лавке, я прошел по длинному узкому коридору в кладовую, где он часто работал, распаковывая и упаковывая книги. Канаван стоял у окна, глядя на задний двор.

Я уже открыл рот, чтобы заговорить, но меня остановило выражение его лица, полное напряженного внимания. Канаван был полностью поглощен тем, что видел, и по лицу его пробегали волны восхищения, удивления, отвращения, как будто увиденное отталкивало и притягивало одновременно. Заметив мое присутствие, он подпрыгнул от неожиданности и долго смотрел на меня, как на незнакомца.

Потом на лице его появилась обычная добродушная улыбка, и голубые глазки приветливо замерцали за квадратными линзами. Он покачал головой.

– Этот задний двор иногда выглядит очень странно. Если смотреть на него долго, то начинает казаться, что он простирается бесконечно.

Вот и все, что было сказано. Но если бы я знал тогда, что это лишь начало ужасного, страшного дела!

После того случая я почти всегда заставал его в кладовой. Иногда он работал, но чаще просто стоял у окна, глядя на унылый задний двор.

Потом я стал замечать неестественность в поведении Канавана, когда он разговаривал о книгах, как будто лишь играл в прежнее оживление, но мысли его были все еще там, на проклятом дворе.

Мне было как-то неудобно заговаривать с ним о его пристрастии, о чем потом горько пожалел.

Бизнес Канавана, и без того не процветающий, совсем захирел. Но еще хуже было то, что он сам опустился внешне. Совсем сгорбился, и, хотя глаза по-прежнему не теряли острого блеска, мне казалось, что этот блеск указывает больше на лихорадочное состояние, чем на здоровый энтузиазм, как было раньше.

А однажды я нашел дом пустым. В кладовой Канавана тоже не было. Я подошел к окну. Постоял, глядя, как от легкого ветра волнами колышутся буро-зеленые заросли. Черные останки деревьев застыли корявыми силуэтами, завершая безрадостную картину. Ни одной птицы. Даже бабочки. Ничего живого.

Впрочем, что-то в этом безжизненном ландшафте интриговало, вызывало острое любопытство. Как будто передо мной были кусочки неведомой мозаики, которые надо было непременно сложить, найти их тайну и разгадку.

А через некоторое время я испытал странное ощущение, что двор, заросший дикой травой, становится просторнее, растягивается в пространстве, становясь перспективой, и если войти в заросли, то пройдешь мили и мили, прежде чем дойдешь до края.

Меня вдруг охватило острое желание выйти за дверь, броситься в волнующееся травяное море и идти, идти. Я чуть было не сделал это, как вдруг увидел Канавана.

Он выскочил из зарослей травы и какое-то время озирался вокруг с таким видом, как будто не знал, где находится. Смотрел на свой дом так, будто видел его впервые. Ежевичные колючки и трава прилипли к его брюкам и старомодным ботинкам. Мне показалось, что сейчас он обратно нырнет в заросли.

Я забарабанил в окно. Канаван обернулся и увидел меня. Постепенно его искаженное лицо и безумный взгляд пришли в норму. Слабыми, нетвердыми шажками он подошел к двери, которую я открыл, вошел в дом и, пройдя в гостиную, бросился в кресло.

– Фрэнк, – слабо прошелестел его голос, – не заварите ли чаю?

Я принес чай, и он пил его очень горячим, пил долго, не говоря ни слова. Я понял, что он ничего не сможет сейчас рассказать.

– Вам лучше не выходить из дома несколько дней, – посоветовал я на прощание.

Не глядя на меня, он слабо кивнул.

Когда я навестил Канавана на следующий день, он выглядел лучше, но был подавлен и угрюм, не заговаривал о вчерашнем случае.

Минула неделя. Казалось, он забыл о заднем дворе. Но однажды я опять застал его в кладовой у окна, от которого он очень неохотно оторвался.

Я решил поговорить с ним. Сказал, что он теряет покупателей, что месяцами не смотрел в каталоги. Что лучше позаботиться не только о книжном бизнесе, но и о здоровье, чем часами глядеть в этот проклятый двор. Я пытался убедить его в абсурдности такого поведения. Если люди узнают, что он все время разглядывает участок, где ничего нет, кроме миниатюрных травяных джунглей и кустов ежевики, они подумают, что он сошел с ума!

Потом спросил, что с ним случилось тогда, там, в траве, когда он выскочил оттуда с безумным видом.

Канаван со вздохом снял очки.

– Фрэнк, я знаю, вы хотите мне добра, но есть загадка в этом дворе, и я хочу ее разгадать. Не знаю, что это – изменение перспективы, размеров, но что бы ни было – это явный вызов. Я найду, докопаюсь до истины. Если вы думаете, что я сошел с ума, мне жаль, но я не найду покоя, пока не разгадаю тайны этого клочка земли.

Он нахмурился, надел очки.

– В тот день я стоял, смотрел в окно, и вдруг меня охватило непреодолимое желание выйти. Я бросился в заросли в ожидании приключений, испытывая возбужденный интерес. Но вскоре это чувство сменила глубокая подавленность, депрессия. Повернулся, чтобы выйти обратно, и… не смог. Вы не поверите, я знаю, но я заблудился! Не знал, в какую сторону идти, эта трава гораздо выше, чем кажется! Когда вы входите в нее, она возвышается над вами, и ничего не видно.

Невероятно, но я блуждал там целый час. Двор как будто вытянулся и стал огромным, когда я попал в него. Я, должно быть, ходил кругами и, клянусь, прошел многие мили! – Он покачал головой и продолжал: – Выход нашел случайно. Но самое страшное, что, как только я вышел, испугался и почувствовал беззащитность и мне захотелось нырнуть обратно! Несмотря на чувство тревоги и уныния, которое я испытал там.

Я ушел от Канавана с чувством глубокого беспокойства. И оно оправдалось, когда зашел к нему несколько дней спустя. Канаван исчез. Передняя дверь была открыта, как всегда, но его не было в доме. Я прошел в кладовую, выглянул в окно и вдруг заметил веревку, тянувшуюся от дома и пропадавшую в траве. Я понял замысел Канавана. Боясь заблудиться, он хотел выйти из зарослей, держась за веревку.

Я решил подождать его и, пройдя в лавку, стал рыться в книгах. Прошел час, и я начал беспокоиться. В конце концов вернулся в кладовую и, открыв дверь, громко его позвал. Странно, но было такое ощущение, что мой крик заглох на границе с травой. Я позвал снова и, не получив ответа, решил идти за ним по протянутой веревке. Конец ее был надежно привязан к массивной ножке тяжелого стола.

Нырнув в траву, сначала шел легко и быстро, но потом стебли стали толще и гуще, и я с трудом прокладывал путь.

Вскоре меня охватило чувство затерянности и тоски. Что-то несомненно было дьявольское и нечистое в этом месте. Вскоре я увидел, что веревка оборвалась – зацепилась за колючий куст. Вероятно, Канаван не заметил этого и пошел дальше, держа оторванный конец в руке.

Я остановился и, приставив ладони рупором ко рту, крикнул. Мой крик увяз, утонул в зарослях. Это испугало меня, но я двинулся дальше. Теперь приходилось расчищать себе путь руками.

Пот заливал глаза, голова болела. Внезапно почувствовал, что не один в траве. Волосы встали дыбом – кто-то или что-то явно подползало ко мне сзади, и я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Страх вдруг сменился вспышкой ярости. Я страшно разозлился на Канавана, на проклятый двор и на себя. Сейчас докопаюсь до корней этой дьявольщины. И, резко обернувшись, бросился туда, где притаился мой преследователь.

Гнев перерос в леденящий ужас.

В тусклом, с трудом пробивавшемся сквозь толстые густые заросли солнечном свете я увидел Канавана, стоявшего на четвереньках, похожего на зверя, приготовившегося к прыжку. Очков на нем не было, одежда изорвана в лохмотья, безумная усмешка искажала рот в полуоскале. Из горла вырывался звук, похожий на глухое рычание.

Я застыл как парализованный, молча уставясь на него. Канаван смотрел на меня, и в глазах его не было даже проблеска узнавания.

– Канаван! – крикнул я, опомнившись. – О, ради Бога, Канаван, вы меня не узнаете?

Он ответил глухим рычанием. Его тело напряглось в преддверии прыжка.

Подгоняемый диким страхом, я бросился прочь. Страх придал мне новые силы. Не чувствовал, как больно хлестали меня стебли, как ранили острые колючки. Все мои усилия сконцентрировались на одном – я должен был выйти отсюда, из этих дьявольских зарослей, убежать от чудовища, которое преследовало меня. Я задыхался. Ноги слабели. И вдруг меня поразила мысль, что бегаю кругами.

Наконец я вырвался на опушку травяных джунглей. Передо мной лежало открытое пространство, а за ним – дом Канавана.

Не останавливаясь, задыхаясь, я добежал до двери. По непонятной причине был уверен, что преследователя не остановит открытое пространство, но даже не обернулся, чтобы удостовериться в этом.