Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

ПОЛНОЧНАЯ РАБОТА

Одинокий джентльмен прогуливался по городу в поисках хорошего куска мяса. Он наслаждался вечером, неспешно шагая по очаровательным улицам Данцига, по шумной и людной гавани города на побережье Балтийского моря. Когда-то давно это место было известно как Гданьск и изначально причислялось к территории Северной Польши, однако при этом у него была весьма сложная политическая история с двумя претендовавшими на него государствами: Польшей и Германией. Нынче, в апреле 1938-го года это был «свободный город» со своим национальным гимном, конституцией, правительством и даже собственной валютой помимо польской. Население по большей части состояло из немцев, они составляли почти 98 процентов, что сильно сказалось на языке Данцига.

Пока джентльмен прогуливался вдоль того, что местные называли Королевской Дорогой – именующейся так, потому что здесь проходил крестный путь королей – он миновал такие достопримечательности, как Фонтан Нептуна и Золотые Ворота с их символическим статуями, изображавшими Мир, Свободу, Богатство и Славу.

Он любил мир и наслаждался свободой, однако богатства и славы не желал никогда. Сегодня он искал лишь идеальный Шатобриан[13]13
  Шатобриан (chateaubriand) – разновидность стейка. Стейк из говядины весом около 400 г, приготовленный на вертеле.


[Закрыть].

Клерк в очень дорогом отеле «Золотой Дуб» посоветовал ресторан «Максимиллиан». Слишком далеко, чтобы идти пешком? Отнюдь. Три мили были прекрасной прогулкой этим прохладным вечером, когда на город опустилась ночь, во время которой, как и в любую другую ночь, обострилось само ощущение жизни. Поэтому он, одетый в темно-синий костюм от «Сэвил-Роу» с накрахмаленной белой рубашкой и черным галстуком, отправился на улицу, предпочтя идти не слишком медленно, но и не слишком быстро, чтобы вдоволь насладиться атмосферой ночного города.

Ему было двадцать восемь лет, и он пребывал в отличной физической форме, как, наверное, будет пребывать и всегда. Это был статный человек, ростом в шесть футов и два дюйма с широкой грудью, узкими бедрами и длинными тонкими ногами. По сложению он напоминал легкоатлета, не бросающего тренировки. Волосы у него были густые и темные, коротко остриженные, а на смуглом и привлекательном лице сияло два ярко-зеленых глаза, с интересом и вниманием изучавших окружающее пространство, изредка вспыхивая огоньком умиления и юмора в ответ на то, что именовалось цивилизацией.

Его глаза не преминули отметить ярко-красные плакаты на углах некоторых улиц, которые провозглашали громкое будущее набиравшей обороты нацистской партии, которая называла себя будущим Германии. Однако об этом он предпочел сейчас не думать.

Это был вечер для сочного стейка, бокала вина и, возможно, хорошей музыки. Впрочем, у мужчины был строгий график, и он не мог растянуть удовольствие слишком надолго: к полуночи нужно быть на работе.

В тихом ресторане «Максимиллиан», отделанном дубовыми досками, он, изъясняясь по-немецки, заказал себе Шатобриан, и официант проинформировал его, что это блюдо обыкновенно подается на две персоны. Гость ответил, что слишком давно не пробовал хороший стейк, поэтому попросил подать ему порцию для двоих и принести бутылку Каберне на выбор официанта.

– Sehr gut[14]14
  Хорошо (нем.).


[Закрыть], сэр, – был ответ.

Девушка-гардеробщица – очень стройная, рыжеволосая, с обветренными губами – когда он пил свой первый бокал вина, решила заговорить с ним, поинтересовалась, впервые ли он ужинает в этом ресторане, нравится ли ему в городе и так далее. Все свелось к тому, что она спросила, свободен ли он сегодня после десяти, чтобы вернуться сюда и вместе с нею посетить один отличный музыкальный клуб и удовлетворить свой интерес.

Он улыбнулся и поблагодарил ее, но вынужден был отказаться из-за полночной работы.

– Что за работа? – поинтересовалась она, и в ее глазах мелькнула тень легкого разочарования.

– Морская торговля, – ответил он, после чего пожелал ей хорошего вечера, и она ушла.

Неторопливо отужинав, мужчина возобновил свою прогулку. За углом он обнаружил таверну со стенами из красного кирпича, который, похоже, закладывался еще в 1788-м! За барной стойкой выложенного темным кирпичом зала – немного затхлого – он заказал светлое пиво Тиски. Молодая женщина за стойкой обладала ангельской внешностью: вьющимися светлыми волосами, умопомрачительной фигурой и глазами примерно одного тона с поданным напитком. К северу от ее экватора располагалось два совершенно необъятных глобуса, от объема которых завязки на ее корсаже должны были вот-вот лопнуть. За разговором она наклонилась ближе, и от нее повеяло персиками и мятой. Девушка доверительно сказала, что считает, будто все люди в душе настоящие дети, до самой старости жаждущие прильнуть к соску, который хотят положить себе в рот и сосать без остановки. Она считала, что это запечатлено в сердце каждого.

– Что ты об этом думаешь? – спросила девушка, и ее красные губы одарили его неровной, заговорщицкой улыбкой.

Мужчина ответил, что не имеет четкого мнения по этому вопросу и не может об этом подумать сейчас из-за предстоящей полночной работы.

– Какой работы? – спросила она, поиграв пальцем с одной из лент, вплетенных в волосы.

– Морская торговля, – ответил он ей, допил свое пиво и ушел.

Ночь двигалась дальше, а он – вместе с нею. Через две улицы мужчина нашел тускло освещенный и хорошо обставленный музыкальный клуб и занял столик, чтобы послушать, как играет сегодняшнее трио – пианист, трубач и барабанщик. Он заказал бокал имбирного эля и погрузился в музыку, наблюдая за тем, как играют в помещении разноцветные фонари, закрепленные на потолке. После третьей композиции он заметил, как мужчина в сером костюме поднялся из-за соседнего столика, который делил с женщиной, и направился к двери сбоку от сцены. Когда мужчина покинул комнату, женщина встала со своего места и направилась прямо к зеленоглазому посетителю, изображавшему из себя морского торговца.

У нее были прямые черные волосы примерно одного тона с платьем, глубокое декольте которого подчеркивало ее формы. Голову украшала модная шляпка с кружевами, чуть склоненная набок, к левому глазу. Проходя по помещению, незнакомка будто искала хороший кусок мяса. И вот, нашла его.

Завязав разговор, она поинтересовалась, не будет ли ее собеседник джентльменом и не спасет ли ее от того «отброса человечества», с коим она вынуждена проводить этот вечер. В это время ее спутник как раз ушел в уборную, и она была бы рада воспользоваться возможностью покинуть этот клуб и посетить другое место, где можно было бы познакомиться получше.

Зеленоглазый мужчина ответил ей слабой улыбкой, отпил немного имбирного эля и сказал, что ее выбор потенциального спасителя ему лестен, но уже через несколько минут ему придется покинуть это место из-за предстоящей полночной работы.

– К тому же, – сказал он. – Вам следует знать, что ваш спутник уже покинул уборную и может начать бить тревогу из-за вашего отсутствия. Он как раз возвращается к столу.

На этот раз ему не пришлось говорить, что он промышляет морской торговлей.

Мужчина посмотрел на наручные часы. Пора. Он заплатил за напиток, покинул клуб и направился обратно к отелю «Золотой Дуб». И снова – шел, не спеша и не медля.

В своем номере в отеле он подумал том, чтобы принять душ и побриться, но время оставалось лишь на что-то одно, посему бритье победило. Он снял костюм и галстук, затем заглянул в шкаф и нашел там холщовую сумку грязно-коричневого цвета. Из нее он извлек выцветшее серое белье и пару белых носков. Поверх он надел красную клетчатую рубашку с заплатками на обоих локтях, затем натянул коричневые брюки и зашнуровал старые, поношенные ботинки. Немного помедлив, он вытащил коричневую шерстяную шапку, а после натянул на плечи грубую брезентовую куртку с тремя отсутствовавшими кнопками и с количеством стежков и заплаток, которое могло заставить Франкенштейна ревновать. Свой тонкий английский бумажник он заменил на поддельный и грубоватый польский, а вместо наручных часов «Ролекс» взял с собой старые карманные часы – они могли считаться новыми, наверное, только тогда, когда англичане заражались всевозможными болезнями от своих соратников в окопах в первой битве при Марне. Его бритва была немного ржавой, а на кабаньей щетке не хватало множества волосков. По запаху он понял, что мыло в номере сделано из свиного жира.

Пора было идти.

Свои аксессуары и костюм он оставил на кровати. Собрать и увезти все это смогут после. Не было никакой необходимости изучать себя в зеркале: сейчас в отражении больше не появится джентльмен, сейчас там появится заядлый хулиган. Как и планировалось.

Мужчина закрыл сумку – пахнувшую столь же кисло, сколь и потрепанная одежда – и набросил ее на плечо. Пересекая отделанный дубовыми панелями вестибюль отеля «Золотой Дуб» с кремовыми диванами, он понял, что здесь попросту нельзя появляться в такой одежде. Ему казалось, что вокруг него воздух сейчас становился более спертым.

Вдруг сидевший на одном из диванов человек с галстуком-бабочкой – кто он, домашний детектив? – побежал за ним, требуя, чтобы зеленоглазый мужчина остановился.

Он этого не сделал.

Снаружи, на улице, он попросил швейцара вызвать такси до гавани. В ответ мужчина получил надменный взгляд, который длился, пока в его кулаке не появились деньги.

Приехал довольно пугливый таксист, который поначалу явно не хотел иметь дело с таким клиентом, но деньги снова исправили положение. Автомобиль тронулся с хулиганом и его вещмешком на заднем сидении.

Водитель получил указание остановиться у ворот в гавань, и это указание тут же было исполнено. Хулиган перекинул сумку через плечо и пошел по направлению к гавани, пахнувшей Балтийской солью, маслом, мертвой рыбой и металлическим трением кабелей.

За воротами, освещенными прожекторами, маячили черные контуры пришвартованных грузовых судов. Фигуры на их бортах двигались, изредка попадая в лучи света. Где-то в отдалении раздавались звуки молота, то и дело взметались вверх снопы искр. Кран одного из кораблей зарычал, подтягивая ящики с грузом на борт. То и дело в порту выкрикивались и повторялись команды. Кто-то отщелкнул горящий окурок прочь, и тот полетел в воду, как падающая звезда. Канаты скрипели, поднимаясь из моря, из труб валил черный дым, а буксиры с плоскими прицепами привозили еще большее количество ящиков и уложенных штабелями мешков.

Мужчина остановился у кабины безопасности, чтобы подписать данный ему документ. Он извлек из кармана авторучку и написал: Майкл Галлатин, матрос 2-го класса.

Затем он поправил сумку на плече и пошел дальше в своих стоптанных ботинках в сторону буксовки № 4 к норвежскому кораблю «София».

РУКИ МОРЯКА

Когда последний мешок с сельскохозяйственными удобрениями вместе с шестью десятками ящиков с шариковыми подшипниками и тремя сотнями бочек с маслом были погружены на борт «Софии», на горизонте УЖЕ забрезжил рассвет.

Огромные двойные дизельные двигатели запульсировали и задребезжали, за счет чего по старому кораблю пробежала вибрация, похожая на стон камертона или лопнувшей скрипки. По всей палубе разносились командные выкрики. Вскоре швартовы были отданы. Коричневая вода поднялась с илистого дна. Корабль, рожденный на свет в 1921-м году, чуть накренился, покидая причал, напоминая пожилую даму. «София» – длиной в сто четырнадцать метров – качалась из стороны в сторону, находя равновесие. Ее центральная рулевая рубка состояла словно бы из листов проржавевшей стали, как снаружи, так и изнутри. На двухмачтовом судне паучья сеть проводов оплетала и нос, и корму. Вентиляционные воронки казались прикованными к палубе лишь честным словом, крепления были совершенно незаметны, что вполне являло собой триумф скандинавских судостроителей. При этом вся надводная часть дымчато-серого корпуса корабля, а также якорь и якорная цепь покрывались неопределенными пятнами желтой, бурой и рыжей ржавчины. «София» – несолидная и изрядно потрепанная хозяйка моря – сотрясалась даже от самой невинной волны, и ее проржавевшие суставы болезненно и натужно скрипели. Стонами отдавались все крепления, переборки и палубные доски. Этот корабль был недотрогой, страшащейся любого прикосновения Посейдона – столь любимого когда-то давно.

Корабль покидал свою спокойную гавань с чувством тихого стыда.

В столовой под палубой Майкл Галлатин искоса смотрел на тарелку жареной картошки, буквально плавающей в масле. Приготовленная местным коком яичница тоже была пропитана маслом, и ломтики бекона казались сделанными из жира и коричневого каучука.

Майкл невольно подумал о недавнем кулинарном шедевре – Шатобриане – который ему довелось отведать в Данциге.

Единственным, что на этом корабле можно было не бояться отправить в желудок, был кофе, который оказался вполне сносным. Хорошим, правда, его тоже назвать было нельзя, зато напиток оказался достаточно крепким, чтобы прибавить бодрости… а также, чтобы заставить зубы болезненно заныть, а желудок сжаться.

Полковник Вивиан предупреждал, что пища будет далека от высоких стандартов, поэтому новостью это не стало. В первые дни плавания, пока живот Майкла не привык к морской качке, подставной моряк старался не особенно набивать его и питался крайне умеренно. Как выразился Вивиан, эти бродяжьи корыта качаются, как пьяные шлюхи, так что лучше уж тебя будет тошнить на пустой желудок. Потреблять эту дрянь – уже пытка, а уж блевать ею – пытка вдвойне.

Но сейчас завтрак был подан, а Майкл был голоден. Ему нужно было есть. В столовой, несмотря на ранний час, было людно, и вокруг витали облака дыма от сигарет, которые моряки перекатывали зубами из одного уголка рта в другой. Майкл бегло подсчитал количество человек и понял, что сорок два члена экипажа находилось сейчас в его поле видимости. Грохот и скрежет столовых приборов по тарелкам играл свою дьявольскую симфонию. Работа на судне была тяжелой, времени на отдых оставалось мало, и матросам приходилось работать до самой полуночи. «София» шла со скоростью около пяти узлов в час – Майкл ощущал это по вибрации, пока наблюдал, как подают завтрак, и отслеживал настроение среди неотесанных, грубых и потрепанных жизнью мужчин.

Толком он еще ни с кем не пересекался – его определили на погрузочные работы, но там он для всех так и остался незнакомцем. Он сидел за одним столом с жилистым мужчиной лет пятидесяти с изборожденным морщинами лицом, который умудрялся одновременно есть и курить, перекатывая сигарету во рту и чудом не откусывая от нее кусок. Вторым за стол уселся плотный парень с песчано-коричневыми волосами и в пропитанной потом синей рубахе. Этот человек почти постоянно ухмылялся и хихикал по поводу и без. Третьим был тощий чернокожий мужчина примерно лет тридцати с бритой головой, лишившийся части кожи на правой половине носа вследствие травмы или болезни – часть кожи была срезана и теперь грубо зарубцевалась розоватой плотью. Похоже, он работал слишком острой бритвой, подумал про себя Майкл, пробуя на вкус одну из полосок бекона. На чернокожем человеке красовалось три ожерелья – одно грубоватое, из раковин каури, другое из бисера и черного дерева, а третье с одним шестигранным синим камнем. Его глубоко запавшие глаза никого не удостаивали своим взглядом, однако, похоже, улавливали многое периферийным зрением.

– Ах, йа! – вдруг прогремел голос позади Майкла. – Фот тот сукин сын, которого я искал!

Майкл повернулся на своем сидении. Над ним возвышался огромный плечистый гигант, которого, как он успел услышать, звали Олаф. Он тоже работал на погрузке сегодня. Майкл уже извинился за какое-то нарушение, в котором был обвинен, пока ходил за очередным тяжелым ящиком, но так и не понял, чем именно так прогневал этого Олафа, что тот разорался и принялся изрыгать проклятия и ругательства на палубе. Майкла проинструктировали и подготовили к подобным ситуациям, но все же инструкции, информация и уроки, которые давались на суше, не имели ничего общего с тем, какая работа на самом деле ожидала его на судне.

– Я с тобой говорю! – прорычал Олаф так, словно Майкл еще этого не понял. Беспорядочная болтовня в столовой смолкла. – Так и будешь рассижифаться, или мне тебя тащить?!

Выступающий огромный лоб великана покрылся красными пятнами гнева. Его темно-карие глаза раскраснелись от ярости и стали походить на раскаленные лавой вулканические камни. У него были грязные, свалявшиеся, сальные волосы, спутанные в совершенно непреодолимые колтуны на затылке. На огромных бедрах были закреплены крюки для мяса, и он угрожающе потянулся к ним в ожидании решения Майкла.

У Майкла же было огромное желание просто проигнорировать угрозу и вернуться к своему завтраку, но он рассудил, что разумнее будет подняться.

– Слушай сюда, ты! – палец гиганта с грязным ногтем уткнулся в грудь объекта его гнева. – Никто не смеет преграждать путь Олафу! Никто не смеет пихать Олафа! А? Никто не смеет заставлять Олафа выглядеть медлительным перед кем-то! А?

– Я ведь уже сказал, что я…

– А ну заткнись! – проревел Олаф, вновь довольно болезненно ткнув Майкла в грудь. Затем окинул его презрительным взглядом с головы до пят. – Ты не моряк.

Майкл ничего не ответил. А ведь ситуация накалялась. Каким образом этому тупице удалось так легко сделать столь верный обличительный вывод о подготовленном агенте?

– Не моряк! – повторил Олаф. – Я видел, как ты совсем не соображаешь, что делаешь! И эти руки! Это не руки моряка! Вот, – хмуро произнес он, демонстрируя свои огрубевшие, пересеченные шрамами и ожогами ладони. – Руки моряка! Так что отвечай, какого настоящего моряка ты лишил работы, когда записался сюда? А? Какого из моих друзей ты оставил на берегу без гроша… а у него, может быть, жена и три-четыре ребенка! – он казался настолько суровым, что чернокожий человек наморщил свой искалеченный нос, глядя на великана. – Ты плохой! Я чую, как от тебя воняет!

У Майкла не было ответа на эту тираду, искаженную сильным акцентом. Он счел, что выказал уже достаточно сожаления…

Олаф сжал левую руку в кулак и ударил ею в раскрытую правую ладонь. На лице его появилась жуткая злобная гримаса.

– Ах, я проучу тебя! Олаф тебя выбросит, самодовольный ублюдок! Олаф подправит тебе нос и подобьет оба глаза! Олаф тебе шею растянет так, что тебе новый набор зубов понадобится! Олаф тебя…

Но Олаф был вынужден прервать поток своих угроз, потому что рука Майкла врезалась ему в челюсть справа со всей силой, на которую только была способна.

Олаф повернулся на пятках и рухнул на двоих мужчин, сидевших за соседним столом. Те попытались разбежаться, но не успели, и тело этого борова придавило их всем своим огромным весом. Потеряв ориентацию, Олаф сполз на болезненно зеленые плитки пола, под его губами начала растекаться лужица крови, глаза его двигались под закрытыми веками, а кулак все еще был сжат, но вреда он уже никому причинить не мог. Олаф издал булькающий звук, нижняя губа дернулась, он прикусил ее, а в следующую секунду дал оглушительный вонючий залп из своей необъятной задницы, после чего свернулся на полу и уснул, как примерный маменькин сынок.

Майкл сел на свое место и вернулся к завтраку. Он едва не сломал костяшки пальцев об эту мощнейшую челюсть… впрочем, теперь его руки стали чуточку ближе к тому, чтобы называться руками моряка.

Послышались выкрики и смешки. Кто-то уважительно присвистнул, а кто-то нараспев произнес что-то на языке, которого Майкл никогда не слышал. Грохот посуды и скрежет приборов по тарелкам возобновился, сигаретный дым снова наполнил помещение, и чернобородый второй помощник ворвался в столовую вместе с коком, чтобы выяснить, что здесь, черт побери, происходит.

– Что тут, на хрен, творится? Кто дрался?

Никто ничего не сказал. Второй помощник – испанец по имени Медина – стоял и тупо пялился на лежавшего без движения Олафа. Он нахмурился и повторил:

– Я спросил, кто, блядь, здесь кулаками махал?!

– Эй, мон![15]15
  Мон – так называли представителей одной из восьми этнических групп, населяющих юго-восточную часть Бирмы (Мьянма) и западную часть Таиланда. Они называли свою столицу Пегу, и располагалась она на юге Бирмы.


[Закрыть] – обратился чернокожий человек с изрезанным носом. Он хитро улыбнулся, обнажив белые зубы, заточенные жеванием ямайского сахарного тростника. – Этот увалень споткнулся и сам себе челюсть разбил. Не было никакой драки.

Медина огляделся, надеясь услышать другую версию, но все внезапно полностью предались наслаждению, поедая свой промасленный картофель, яйца и резиновый бекон. Второй помощник схватил чашку кофе с другого стола и выплеснул ее содержимое в лицо Олафа. Гигант начал приходить в себя, отплевываясь кровью.

– Ты! И ты! Отведите его в душ! И воду попросту не тратить, понятно? – вскричал Медина. Два человека, на которых он указал, сморщились так, будто что-то скрутило им позвоночники, однако нахмурились, сжали зубами сигареты и повиновались, подхватив Олафа и потащив его к выходу. Медина попятился от остальных обитателей столовой, словно те были дикими животными. – И чтобы больше никаких драк! – предупредил он перед тем, как выйти.

Ритуал поедания продолжался. Вскоре часть экипажа отправится спать, а другая часть приступит к работе. Майклу в шесть часов предстояло таскать мешки.

Он посмотрел через стол на чернокожего мужчину.

– Спасибо. Я Майкл Галлатин, – он протянул руку.

– Я не спрашивал, – ответствовал мужчина, холодно уставившись на протянутую ладонь. – И не хочу.

Он скрипнул стулом, встал и побрел прочь из столовой гордой павлиньей походкой – настолько гордой, что Майкл невольно изумился. Он не ожидал ничего подобного от неотесанного моряка.

Кофе, наконец, был выпит. Сидящий с другой стороны стола ухмыляющийся тупица продолжал хихикать в воздух.

А «София» тем временем взяла курс на Данию через залитые солнцем волны Северного Моря.