Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Разъяренная Камилла уже никак не напоминала милую пожилую даму. Ее глаза пылали огнем.

– Привести немца в мой дом! – визжала она. – Я потребую, чтобы тебя казнили как предателя! – яростно кричала она на Майкла.

На Мышонка она смотрела как на последнее дерьмо.

– А ты проваливай! У меня здесь не ночлежка для нацистских бродяг!

– Мадам, я не нацист, – с достоинством отвечал Мышонок. Он выпрямился и подтянулся, но все равно был на семь сантиметров ниже Камиллы. – И я не бродяга.

– Проваливай! Проваливай, или я… – Камилла рванулась к буфету и вытащила из ящика допотопный пистолет. – Не то я вышибу твои дурацкие мозги! – Все ее галльское изящество испарилось.

Майкл схватил старуху за запястье и отнял у нее пистолет.

– Ах, оставьте, мадам! – остановил он ее. – Эта древность оторвет вам руку.

– Ты нарочно привел этого нациста в мой дом! – ярилась Камилла, оскалив зубы. – Ты нарушил правила безопасности! Ради чего?

– Он нужен мне для моего дела, – сказал Майкл.

Мышонок забрел в кухню; на свету его одежда выглядела еще более непривлекательной.

– Мне нужен кто-то, кто бы передал записку человеку, ради которого я здесь… Это надо сделать быстро, не привлекая внимания. Короче, мне нужен карманник, и я его нашел. – Майкл кивнул на немца.

– Ты сошел с ума! – сказала Камилла. – Это безумие! О боже мой, маньяк под моей крышей!

– Нет, мадам, – отвечал Мышонок. С его немытого лица на Камиллу глядели широко раскрытые глаза. – Доктора сказали, что я не сумасшедший.

Он посмотрел на котелок с супом и принюхался.

– Неплохо, – сказал он, – но пресновато. Не мешало бы немного перца. Если у вас есть, я засыплю сколько нужно.

– Доктора? – спросила Габи, хмурясь. – Какие доктора?

– Из дома чокнутых, – отвечал Мышонок. Он откинул свои грязные волосы от глаз грязными руками и сунул грязные пальцы в котелок. Затем, обсосав пальцы, посмаковал суп. – Да, – сказал, он, – здесь нужен перец. И немного чеснока.

– Что это за дом чокнутых? – Камилла визжала, как расстроенная флейта.

– Это тот дом, откуда я удрал полгода назад, – сказал Мышонок.

Он набрал в половник супу и глотал, чавкая, прямо из него. Все молча глядели на немца. Рот Камиллы был открыт, как будто она вот-вот испустит вопль.

– Это в западной части города, – пояснил Мышонок. – Для чокнутых и самострелов. Когда они меня взяли, я сказал им, что я – слабоумный. Думаете, они меня послушали? – Он глотнул еще супу, проливая его на рубашку. – Нет, они меня не послушали. Они сказали, что я буду работать на кухне, вдали от боевых действий. А про воздушные налеты они что-нибудь мне сказали? Никак нет. – Он хлебнул супу и побулькал им во рту. – А вы знаете, что Гитлер подрисовывает себе усы? – спросил он. – У этого кастрата усы не растут, а на ноги он надевает дамское белье. Спросите кого угодно.

– Боже, спаси нас! Нацист, да еще и псих к тому же! – простонала Камилла.

Ее лицо приобретало цвет ее волос. Она качнулась и упала бы, если бы Габи не пришла ей на помощь.

– Сюда бы еще чесночку, – заявил Мышонок. – Было бы объедение.

– Ну, и что мы теперь будем делать? – спросила. Габи. – Придется от него избавиться. – Она бросила взгляд на пистолет.

Это был один из немногих случаев в жизни Майкла, когда он ощущал себя последним идиотом. Он понимал, что ухватился за соломинку, а соломинка оказалась сломанной… Мышонок спокойно хлебал из половника и оглядывал кухню как привычное место. «Немецкий беглец, да еще контуженный при воздушных налетах, – ничего себе опора в моей миссии, – думал Майкл. – Но у меня нет ничего лучшего. Проклятье! И чего я его тогда не отпустил? Черт знает что может случиться, если…»

– Насколько я помню, вы говорили что-то о финансовом обеспечении, – сказал Мышонок, снова запуская половник в котел. – В чем оно может выразиться?

– В двух медяках на глаза, когда твой труп поплывет по Сене! – закричала Камилла, но Габи ее утихомирила.

«Можно ли использовать этого типа? – размышлял Майкл. – А может быть, именно псих и сможет здесь сработать? У нас только один шанс, и, если Мышонок провалится, он погубит всех».

– Я работаю на британскую разведку, – тихо сказал он. Мышонок бродил по кухне. Камилла опять чуть не упала в обморок. – Гестапо следит за нашим агентом. Ему необходимо передать послание.

– Гестапо, – повторил Мышонок. – Набор мерзавцев. Ты знаешь, они везде.

– Да, я это знаю. Поэтому мне и нужна твоя помощь.

Мышонок посмотрел на него:

– Я – немец.

– Это я тоже знаю. Но ты не нацист, и тебе не хочется снова попасть в психушку.

– Это точно. Да и харч там отвратный.

– Мне кажется, что как вору тебе здесь ничего не светит, – продолжал Майкл. – То, что ты должен сделать для меня, займет не более двух секунд, если ты мастер своего дела. Если нет, гестапо возьмет тебя прямо на улице. Тогда мне придется тебя убить.

Мышонок смотрел на Майкла; на фоне грязного лица его глаза вдруг стали ярко-голубыми.

– Я дам тебе записку, – сказал Майкл. – Ее нужно засунуть в карман пальто человека, которого я тебе опишу и покажу на улице. Сделай это быстро и незаметно, будто ты случайно наткнулся на него на улице. Две секунды – не больше. За агентом непрерывно следят гестаповцы. При малейшем подозрении тебя схватят. Моя напарница, – он кивнул на Габи, – и я будем следить за тобой. Если что-то получится не так, мы тебе поможем. Но для нас самое главное – наш агент. То есть в крайнем случае я пристрелю тебя вместе с гестаповцами. Это ты должен знать.

– Я понимаю, – сказал Мышонок и потянулся за яблоком в глиняной миске. Он проверил, не червивое ли оно, и впился в него зубами. – Ты из Англии? – спросил он, продолжая жевать. – Поздравляю. Ты говоришь как немец. – Он еще раз оглядел аккуратную кухоньку. – Вот не думал, что подполье такое. Мне казалось, что партизаны прячутся по сточным трубам.

– Для таких, как ты, у нас хватит сточных труб, – отрезала Камилла, все еще полная яда.

– Для таких, как я, – повторил Мышонок. – Да, мы живем в сточных трубах с тысяча девятьсот тридцать восьмого года, мадам. Нас приучили есть дерьмо настолько, что нам это даже нравится. Я в армии два года, четыре месяца и одиннадцать дней. Великий патриотический долг… шанс расширить рейх… создать новый мир для истинных немцев – чистых сердцем, разумом и кровью… да, вы все это слыхали. – Он скривил лицо – ему попали в больное место. – Не все немцы – нацисты, – тихо сказал он. – Но у нацистов луженые глотки и большие дубинки, и они выбили разум из моей страны. Так что, мадам, я очень хорошо знаю сточные трубы. – Глаза его словно опалил внутренний огонь; он швырнул огрызок яблока в корзину для мусора и снова уставился на Майкла. – И все же я немец. Может быть, я и чокнутый, но я люблю свою страну. Возможно, не ту, какая она сегодня, а память о ней. Так чего же ради я буду помогать вам?

– Я прошу тебя помочь спасти моих соотечественников. Может быть, тысячи из них погибнут, если я не налажу связь с этим человеком.

– Ясно, – кивнул Мышонок. – Это, конечно, связано с высадкой союзников.

– Боже, накажи нас, – простонала Камилла. – Мы пропали.

– Каждый солдат знает, что высадка неминуема, – сказал Мышонок. – Это не секрет. Только пока никому не известно, когда она состоится и где. Но то, что она будет, знают даже ротные повара. Ясно одно: никакой «Атлантический вал» не остановит янки и британцев, когда они вторгнутся. Они дойдут до самого Берлина. Дай только бог, чтобы они дошли туда раньше проклятых русских.

Майкл промолчал. Русские яростно наступали на западе начиная с 1943 года.

– Мои жена и двое детей в Берлине. – Мышонок тихо вздохнул и провел рукой по лицу. – Моему старшему сыну исполнилось девятнадцать, когда его отправили на войну. На Восточный фронт. Они даже не смогли собрать его останки, чтобы вернуть в гробу. Мне прислали его медаль. Я повесил ее на стену, где она очень красиво блестит.

Его глаза увлажнились и снова затвердели.

– Если русские придут в Берлин, мои жена и дети… Но этого не случится. Русских остановят задолго до того, как они доберутся до Германии. – В голосе его, однако, не было уверенности.

– Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, приблизишь конец войны, – добавил Майкл. – От побережья до Берлина далеко.

Мышонок промолчал. Он стоял, уставившись в пространство.

– Сколько денег тебе нужно? – давил на него Майкл.

– Я хочу попасть домой, – тихо сказал Мышонок.

– Сколько денег тебе нужно для этого?

– Дело тут не в деньгах. – Мышонок посмотрел на Майкла. – Я хочу, чтобы вы доставили меня в Берлин. К жене и детям. Я пытался найти дорогу из Парижа с тех пор, как удрал из госпиталя. Через две мили от Парижа меня схватил дорожный патруль. Тебе нужен карманник, а мне – сопровождающий до Берлина. На этих условиях я согласен.

– Это невозможно! – сказала Габи.

– Погоди, – возразил Майкл.

Ему все равно предстоит добираться до Берлина, чтобы установить контакт с агентом Эхо и найти охотника на крупного зверя, который подстроил убийство графини Маргриты. Фотография Гарри Сэндлера с убитым львом крепко запечатлелась в его памяти.

– Но как я тебя туда доставлю?

– Это уж твоя забота, – сказал Мышонок. – Моя – опустить записку в карман агента. Я это сделаю, а ты доставишь меня в Берлин.

Теперь решение нужно было принимать Майклу. Добраться до Берлина самому – это одно. Вывезти Мышонка гораздо сложнее. Инстинкты редко обманывали. Но тут уж как повезет. Выбирать не приходилось.

– Решено, – сказал Майкл.

– Ты сумасшедший, – заявила Камилла. – Как и он. – Но в ее голосе уже не было надрывных ноток. В этом сумасшествии, по крайней мере, была система.

– Это будет завтра, – заявил Майкл. – Наш агент выходит из дому в восемь тридцать две. Дорога занимает десять минут. Я уточню по карте, где тебе придется работать. Сегодня ты будешь спать здесь.

Камилла снова вспыхнула, но возразить ей было нечего.

– Пусть спит на полу, – отрезала она. – Я не дам ему пачкать мои простыни.

– Я лягу прямо здесь. – Мышонок показал на кухонный пол. – Тем более что ночью мне захочется есть.

– Если я услышу хоть какой-либо звук, буду стрелять на поражение.

– Мадам, – сказал Мышонок, – учтите только, что я храплю.

– Пора спать. Завтра трудный день.

Майкл направился в спальню, но его остановил Мышонок:

– Слушай, обожди. В какой карман пальто нужно положить записку – во внутренний или внешний?

– Можно во внешний. Но лучше – во внутренний.

Мышонок взял еще одно яблоко и вонзил в него зубы. Он глядел на Камиллу.

– Может, кто-нибудь предложит мне еще супа, если уж мне придется голодать до утра?

Камилла фыркнула, но открыла шкаф и достала тарелку. В спальне Майкл снял рубашку и сел на край кровати изучать карту Парижа при свете свечи. Еще одна свеча горела по другую сторону кровати, и Майкл видел тень раздевающейся Габи. Он ощутил аромат ее волос, пахнущих сидром… Записку нужно вложить где-то посредине пути между домом Адама и его конторой. Он нашел нужную точку и пометил ее на карте. Потом снова поднял глаза на тень Габи.

По спине у него забегали мурашки. Завтра им придется идти по лезвию бритвы, возможно, их ждет гибель. Сердце его забилось. Он видел, как Габи стягивала с себя брюки. Завтра, может быть, для них все будет кончено. Но сегодня они – живы.

Когда Габи, подняв простыню, скользнула в постель, на него повеяло едва слышным ароматом гвоздики. Он свернул карту Парижа и отложил ее в сторону.

Майкл взглянул на нее. В ее сапфировых глазах отражался свет свечи, темные волосы рассыпались по подушке, простыня едва прикрывала грудь. Она смотрела на него, и сердце ее трепетало. Габи чуть-чуть приспустила простыню. Майкл понял, что это приглашение.

Он нагнулся и поцеловал ее. Очень нежно, сначала в уголки губ, затем ее губы раскрылись, и поцелуй превратился в пламя. Их кожа излучала жар. Ее губы не отпускали его, но он отодвинулся и посмотрел ей в глаза.

– Ты ведь ничего не знаешь обо мне, – тихо сказал он. – После завтрашнего дня мы, может быть, никогда больше не увидимся.

– Я знаю. Но сейчас я хочу быть твоей, – сказала Габи. – Я хочу, чтобы ты сейчас был мой.

Она притянула его к себе, и Майкл отбросил простыню. Девушка была обнаженной; ее тело ждало. Свеча рисовала их огромные тени на стене; их тела прижались друг к другу. Его язык щекотал ее шею так нежно, что она чуть не задохнулась от восторга. Затем он опустился ниже и стал ласкать ее груди. Она схватила его за волосы; внутренний жар сжигал ее. Майкл чувствовал ее дрожь, ощущал вкус ее сладкой плоти, и его губы коснулись завитков черных волос у нее между ног.

Тело Габи выгнулось в дугу, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы удержать стон. Его нежные пальцы раскрыли ее как пунцовый цветок. Его язык неспешно бродил по путям, которые были раскрыты. От его ласки у нее перехватило дыхание, ей хотелось прошептать его имя, но она вспомнила, что не знает его и никогда не узнает, и этих ощущений радости было довольно. Ее глаза стали влажными, как и жаждущее лоно. Майкл поцеловал ее в шею горящими губами и мягко вошел в нее.

Майкл был велик, но в ее теле нашлось для него место. Он наполнил ее бархатным теплом; она почувствовала, как напряглись его мышцы. Майкл, глубоко вошел в нее и начал плавно двигаться. Габи стонала и всхлипывала, от медленных движений Майкла ее тело словно расплавилось – она отдавалась ему целиком.

От смятой простыни исходил запах гвоздики, а тело Габи излучало жгучий аромат страсти. Ее ноги обвились вокруг его бедер, не выпуская его из себя. Потом он лег на спину, и она оказалась на нем; глаза ее были закрыты, а черные волосы рассыпались по плечам.

Габи плыла как белый корабль под парусами, и его вела твердая рука. Они лежали рядом, дыша единым дыханием. Дальние часы на часовне пробили полночь.

Перед самым рассветом Майкл отвел волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Он поднялся тихо, чтобы не разбудить ее, и подошел к окну. Он смотрел на Париж, и на фоне голубой ночи показалась алая кромка солнца. На земле Сталина было светло; горящий глаз солнца поднимался над страной Гитлера. Это было началом дня, ради которого он прилетел сюда из Уэльса. Через двадцать четыре часа он получит либо нужную информацию, либо пулю в лоб. Он вдыхал утренний воздух и ощущал в нем аромат Габи.

«Живи свободным, – подумал он. – Последняя заповедь погибшего короля».

Холодный свежий воздух напомнил ему о лесе и о белом дворце ушедших лет. Эти воспоминания принесли дрожь, которую ничто не могло унять – ни женщина, ни любовь, ни какой-либо город, построенный человеком. Его кожу словно пронизали тысячи иголок. Дикость оживала в нем быстро и мощно. По спине, рукам и по бедрам потекла черная шерсть. Он почувствовал запах волка, идущий от его плоти. Клочки черных волос, подернутых сединой, выступили на руках и подрагивали, гладкие и живые. Он поднял правую руку и смотрел, как она покрывается шерстью и меняет форму, превращаясь из руки в волчью лапу.

Позвоночник с потрескиванием начал выгибаться.

– Что такое?

Майкл опустил лапу и прижал ее к боку. Сердце его подпрыгнуло. Он повернулся к Габи. Она приподнялась; глаза ее припухли от сна и бурной ночи.

– Что случилось? – спросила она. Ее голос был еще во власти сна, но в нем звучала тревога.

– Ничего, – сказал он. Его собственный голос был хриплым шепотом. – Все хорошо. Спи.

Она сонно мигнула и опустилась на постель. Шерсть на теле Майкла поредела, кожа снова стала человеческой.

– Обними меня, – сказала Габи. – Хорошо?

Он немного подождал. Взглянул на правую руку. Она обрела человеческую форму. Майкл глубоко вздохнул. Он почувствовал, что его позвоночник распрямляется. Желание перевоплощения пропало.

– Да, конечно, – сказал он, скользнув в постель и обняв ее уже полностью человеческой правой рукой.

Она положила голову на его плечо и сонно сказала:

– Мне мерещится запах мокрой псины!

Он слышал, как дыхание Габи становится ровным и сонным, и по лицу его скользнула улыбка. Прокричал петух. Ночь подходила к концу. Наступало утро решающего дня.

– Ты считаешь, что ему можно доверять? – спросила Габи, когда они с Майклом медленно двигались на велосипедах по рю де Пирене.

Они смотрели на Мышонка, маленького человечка в грязном пальто на раздрызганном велосипеде. Он направлялся к перекрестку, где ему следовало свернуть с рю де Менильмонтан на восток, на авеню Гамбетта.

– Нет, – ответил Майкл, – но мы это скоро узнаем.

Он тронул пистолет под курткой и свернул на аллею в сторону от дороги. Габи следовала за ним. Солнечная заря обманула – небо затянули серые облака, дул холодный ветер. Майкл проверил часы: 8.29. Адам выйдет из дома через три минуты. Он пройдет от рю де Тоба до авеню Гамбетта, там свернет на север к серому зданию с фашистскими флагами на рю де Бельвиль. На углу авеню Гамбетта и рю Сен-Фаржо его должен ждать Мышонок.

Майкл разбудил Мышонка в пять тридцать. Камилла не без воркотни накормила всех завтраком. Майкл еще раз подробно описал Мышонку Адама. В этот час утра улицы были почти пусты. В кармане у Мышонка лежала записка: «Ваша ложа в Опера. Сегодня, в третьем акте».

Они выехали из аллеи на рю де ла Шин, причем Майкл чуть не врезался в двух немецких солдат. Габи легко объехала их; один из солдат что-то прокричал ей вслед, чтобы выразить свое восхищение. Она еще не забыла прошлой ночи, привстала с сиденья велосипеда и похлопала себя по попке, словно приглашая их поцеловать ее в это место. Солдаты захохотали, причмокивая. Она последовала за Майклом по улице до аллеи, где Майкл вчера встретил Мышонка. Там Майкл, как и договорились, свернул в аллею, а Габи проехала дальше.

Майкл остановился и стал ждать. Улица рю де Тоба была всего в десяти метрах отсюда. Прошел темноволосый человек, нет, не Адам; за ним воркующая парочка. «Любовники», – подумал Майкл. Проехали несколько велосипедистов, потом молоковоз.

Человек в черном длинном плаще остановился у входа в аллею. Привычно осмотрелся и заглянул в аллею. Майкл вжался в стену за грудой картонных ящиков. Человек у входа, с резкими чертами лица и ястребиным носом, в длинном плаще и кожаной шляпе с перышком («Гестаповец», – подумал Майкл), снял шляпу и сдул с перышка воображаемую пылинку. Наверняка это сигнал тому, кто ждет дальше по улице.

Времени для раздумий не было. Через пять секунд мимо входа в аллею прошел стройный блондин в сером плаще, с черным портфелем в руке и в очках. Адам был точен.

Майкл подождал. Секунд через тридцать после Адама появились двое, между ними был интервал в семь-восемь шагов. Первый был в коричневом костюме и шляпе; второй – в суконной куртке, плисовых брюках и в темном берете. В руке он держал газету. Майкл не сомневался, что газета прикрывала пистолет. Майкл выждал несколько секунд и выехал из аллеи на рю де Тоба, повернул направо к авеню Гамбетта и увидел всю картину: человек в кожаной шляпе быстро шагал впереди по левой стороне улицы; Адам шел по правой, за ним следовал человек в коричневом костюме и чуть позади – человек с газетой.

«Славное шествие», – подумал Майкл. Наверняка впереди, у авеню Гамбетта их ждут другие. И этот ритуал они повторяют, как минимум, дважды в день, с тех пор как их приставили к Адаму. Однообразие этой процедуры притупило их бдительность, но рассчитывать на это не следует. Он не торопясь проехал мимо человека с газетой. Какой-то велосипедист обогнал его, яростно сигналя. Майкл опередил агента в коричневом костюме. Габи ехала за ним в сотне метров позади – на случай, если вдруг что-нибудь пойдет не так. Адам подходил к перекрестку между рю де Тоба и авеню Гамбетта. Он посмотрел по сторонам и пропустил грузовик, пересек улицу и направился на северо-восток. Майкл последовал за ним и тут же увидел, что человек в кожаной шляпе вошел в дверь дома, оттуда вышел гестаповец в сером костюме и двуцветных ботинках. Этот новый двинулся дальше, то и дело поглядывая на улицу.

Майкл прибавил скорости и проехал мимо Адама. Навстречу приближалась фигура на раздрызганном велосипеде. Майкл поравнялся с Мышонком и коротко кивнул. Мышонка трясло от страха, но делать было нечего: теперь или никогда. Майкл проехал мимо, дальше все зависело от воришки.

Заметив кивок Майкла, Мышонок чуть не потерял сознание. Какого черта он согласился? Но ему нужно попасть домой. Вернуться домой к жене и детям, и это была единственная возможность.

Он увидел, как человек в сером костюме бросил на него быстрый взгляд, потом посмотрел в сторону. В двадцати шагах от него шел блондин в круглых очках, которого Майкл так тщательно ему описал. Мышонок заметил, что к нему не торопясь приближается брюнетка на велосипеде. Ночью от нее было столько шума, что это возбудило бы даже мертвеца. Черт возьми, как ему недоставало жены! Блондин в сером плаще с черным портфелем подходил к перекрестку рю Сен-Фаржо. «Боже, помоги мне!» – думал Мышонок, обмирая от страха. Сердце его трепыхалось. От порыва ветра он чуть не упал. В правой руке у него была зажата записка. Блондин ступил с тротуара на мостовую и начал переходить рю Сен-Фаржо. «Боже, помоги!» Мимо некстати проскочило велотакси. Переднее колесо велосипеда виляло. Блондин почти перешагнул дорогу, и тут Мышонок, стиснув зубы, свернул направо. Он потерял равновесие, свалился с велосипеда и плечом налетел на блондина, протянул руки вперед, словно хватаясь за воздух. Его правая рука скользнула под пальто; он нащупал подкладку и кромку кармана. Пальцы его разжались. В его потной правой руке ничего не было.

Блондин сделал три шага вперед, обернулся, посмотрел на жалкую фигуру упавшего и приостановился.

– Ты не разбился? – спросил он.

Мышонок глупо ухмыльнулся и махнул рукой.

Когда блондин двинулся дальше, порыв ветра распахнул складки его пальто, оттуда вылетела какая-то бумажка, и ее подхватил ветер.

Мышонок был в панике. Бумажка летела, как предательская бабочка. Мышонок потянулся за ней, но промахнулся. Она приземлилась на тротуаре. Мышонок был весь в поту, и тут на его руку, тянущуюся за бумажкой, наступил до блеска начищенный ботинок. Маус все еще глупо улыбался. Человек, который стоял над ним, был в коричневом костюме и шляпе. Он тоже улыбался, но улыбка была фальшивая, глаза – холодными, а губы вовсе не были предназначены для улыбок. Человек поднял бумажку с тротуара и развернул ее.

В это время Габи была не более чем в десяти метрах от них и сжимала под свитером рукоятку «люгера».

Человек в коричневом костюме вчитывался в написанное на бумажке. Габи была уже готова вытянуть «люгер» из-под ремня: она заметила, что гестаповец в берете стремительно подошел к компаньону.

– Подайте бедняку, добрый господин! – пролепетал Мышонок по-французски, стараясь говорить без акцента. Его голос дрожал.

– Ах ты подонок! – Человек в коричневом костюме скомкал бумажку. – Я отобью тебе яйца. Впредь смотри, куда едешь. – Он бросил бумажку в грязь, кивнул напарнику, и они последовали за блондином.

Мышонка тошнило. Габи была ошарашена. Она опустила рукоятку пистолета и направилась на рю Сен-Фаржо.

Мышонок поднял смятую бумажку из грязи, его пальцы дрожали. Он моргал и читал то, что было там написано по-французски: «Голубой костюм – не хватает средней пуговицы. Белые рубашки крахмалить. Цветные рубашки – не крахмалить. Заменить воротнички».

Это был счет из прачечной. До Мышонка дошло, что счет лежал во внутреннем кармане и вылетел, когда он засунул туда записку.

Он засмеялся, но это был невеселый смех. Пощупав пальцы правой руки, он убедился, что переломов нет, хотя два пальца уже посинели.

«Я сделал это! – думал Мышонок; слезы навернулись у него на глаза. – Боже мой, я сделал это!»

– Быстро вставай! – Сделав круг, Майкл вернулся и стоял со своим велосипедом в нескольких шагах от Мышонка. – Вставай, вставай.

Адам и его гестаповская стража приближались к нацистской конторе.

– Я сделал это! – сказал возбужденно Мышонок. – Правда, правда!

– Садись на велосипед и следуй за мной. Сразу. – Майкл отъехал и направился в тайное убежище мимо лозунга «Германия побеждает на всех фронтах».

Мышонок поднялся из грязи, сел на свой помятый велосипед и последовал за ним. Может быть, его можно было назвать предателем, но ему показалось, что его жена и дети почти что рядом, и он чувствовал себя победителем…