Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Он чувствовал себя заново родившимся. Но только где же Чесна? Наверное, все еще на вечеринке в «Бримстоне». Может быть, ему стоит появиться там снова? Но, разумеется, уже не в этом смокинге, изодранном соколиными когтями. Майкл отправился в ванную и тщательно выскреб запекшуюся под ногтями кровь. Надел свежую белую рубашку и достал из шкафа темно-серый пиджак с черными бархатными лацканами. Капли крови не попали на белую «бабочку», и поэтому он надел ее снова. Ботинки, правда, слегка пострадали, но ничего, не слишком заметно. Посмотревшись в зеркало и убедившись в том, что все в порядке, что он не проглядел ни малейшего алого пятнышка, ни единого золотистого перышка, Майкл вышел из номера и спустился на лифте в холл.

Очевидно, посиделки в клубе «Бримстон» к тому времени уже подошли к концу, потому что в холле отеля было полно народу: офицеры в форме нацистской армии и их соратники. То и дело слышался громкий пьяный смех. Высматривая среди этой толпы Чесну, Майкл вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.

– А я как раз вас повсюду разыскиваю, – сказал Сэндлер. Глаза у него были красными, и язык заплетался. – Куда же это вы запропастились? – Пиво довело до конца то дело, что в начале вечера было начато вином.

– Выходил пройтись, – ответил Майкл. – Что-то мне нездоровится. А вы не видели Чесну?

– А как же! Она вас повсюду разыскивает. Меня вот даже попросила помочь. Ну и как вам представление? Здорово, правда?

– Где Чесна? – повторил Майкл. Он заставил себя оторвать взгляд от руки Сэндлера.

– В последний раз я видел ее на улице. Здесь, недалеко, – кивнул он в сторону двери. – Подумала, что вы, наверное, решили отправиться домой, чтобы нарезать букетик тюльпанов. Пойдемте, я отведу вас к ней. – Сэндлер призывно махнул рукой и, нетвердо ступая, пьяной походкой направился к выходу.

Майкл раздумывал. Сэндлер остановился.

– Так идемте же, барон. Она повсюду разыскивает своего влюбленного мальчика.

Он пошел вслед за Сэндлером, пробираясь через толпу, собравшуюся в холле, к парадным дверям, ведущим во двор «Рейхкронена». Майкл весьма смутно представлял себе, какой оборот впоследствии может принять дело с выпотрошенным им соколом. Вся его надежда теперь была на Чесну: она умная женщина и сумеет что-нибудь придумать. В то же время он был рад за Мышонка, что тому не пришлось стать свидетелем такой жестокой «забавы» или непосредственным участником последних событий, иначе маленький человечек наверняка лишился бы рассудка от страха. Майклу было ясно одно: им во что бы то ни стало нужно выведать, над чем работает Густав Хильдебранд. И если возможно, постараться попасть на Скарпу. Но слишком уж далеко была Норвегия от Берлина, а в Берлине опасности подстерегали на каждом шагу. Вслед за Гарри Сэндлером Майкл спустился вниз по лестнице, на каменных ступеньках которой большой поклонник охоты оступился и едва не свернул себе шею, что существенно облегчило бы задачу Майкла. Они пересекли двор отеля, на камнях которого стояли лужи дождевой воды.

– Так где же она? – спросил Майкл, шагая рядом с Сэндлером.

– Вон там, – показал он в сторону темневшего впереди русла реки. – Там сад. Может быть, вы все же расскажете мне, что за цветы растут в нем. Договорились?

Майклу показалось, что голос Сэндлера звучит теперь несколько иначе. Твердость, тщательно скрываемая пьяным бормотанием. Он сбавил шаг. И вдруг понял, что Сэндлер пошел быстрее, уверенно ступая и без труда удерживая равновесие на неровных камнях. Он был вовсе не так пьян, как ему хотелось бы казаться. Так к чему же все…

– Вот он, – вдруг тихо сказал Сэндлер абсолютно трезвым голосом.

Из-за развалин каменной стены вышел человек. На нем были черные кожаные перчатки и длинное пальто серого цвета.

Майкл услышал шорох у себя за спиной: скрип щебня под ногами. Резко обернувшись, он увидел, как к нему почти вплотную подступил другой незнакомец в сером пальто. Оказавшись рядом, этот человек опустил занесенную для удара руку. Удар черной резиновой дубинки пришелся в висок, и Майкл Галлатин рухнул на колени.

– Быстрее! – подгонял Сэндлер. – Поднимайте же его, черт вас подери!

Подкатила черная машина. Сквозь звенящую боль Майкл слышал, как открылась дверца. Нет, не дверца. Багажник? Его приподняли, потащили куда-то, и ноги его волочились по каменистой земле. Двое мужчин волокли его к открытому багажнику.

– Поторапливайтесь! – шипел на них Сэндлер.

Майкла подняли, и он понял, что его собираются, словно чемодан, засунуть в пыльный багажник. Ну уж нет, решил он. Этому не бывать. Он собрался с силами и резко отвел локоть правой руки назад. Удар пришелся по чему-то очень костлявому, и было слышно, как один из злоумышленников грязно выругался. Тяжелый кулак сильно ударил по почкам, и рука ухватила его сзади за горло. Майкл отбивался, пытаясь вырваться на свободу. Ему казалось, что если сейчас он сумеет снова оказаться на земле, то тогда…

И тут ему на голову снова опустилась резиновая дубинка.

Удар пришелся по затылку; перед глазами Майкла замелькали черные искры, рассыпающиеся по ослепительно белому полю.

Запах пыли. Звук с грохотом захлопываемой крышки гроба. Нет, багажника. Моя голова… голова…

Он слышал звук хорошо отлаженного мотора. Машина двинулась.

Майкл попытался поднять голову, но стоило ему слегка пошевелиться, как железный кулак боли сомкнулся вокруг него, увлекая за собой в бездонную темноту.

Ранним летним утром, когда солнце только-только начинало согревать землю, а лес был одет зеленым великолепием, прохладным и чистым, словно юношеские мечты, через лесную чащу пробирался черный волк. Михаилу шел четырнадцатый год.

Он уже знал много волчьих премудростей и многое умел; всему этому его научили Виктор и Никита. Для того чтобы бежать вперед, нужно сильнее отталкиваться от земли задними лапами, а быстро затормозить и развернуться на бегу помогают передние. Нужно всегда обращать внимание на землю под лапами: то ли это мягкая земля, то ли глина, камни или песок. В зависимости от этого в каждом случае выбирается особый шаг, и потому мышцы всего тела тоже не могут всегда оставаться одинаковыми. Иногда необходимо, чтобы мускулы были напряжены до предела, словно тугие пружины, а иногда, наоборот, их нужно расслабить, чтобы они стали податливыми, словно сделанными из мягкой резины. Но – и этот урок был едва ли не самым важным изо всех, так, по крайней мере, ему строго-настрого наказал Виктор – все поступки должны быть осознанными. Виктор повторил это несколько раз подряд, словно погнутый гвоздь загоняя это слово в нетерпеливый разум Михаила, чтобы оно осталось там навсегда. Осознанными. Осознать и почувствовать собственное тело, глубокое и размеренное дыхание легких, ток крови по сосудам, движение мышц и сухожилий, размеренный ритм четырех лап. Глядя на солнце в небе, осознанно выбирать дорогу и находить путь домой. Смотреть вперед, но знать, что в это время происходит справа, слева, сзади, наверху и под ногами. Все это и еще многое другое нужно было познать самому. Михаил даже и представить себе не мог, как трудно быть волком.

Постепенно волчья жизнь входила в привычку, становясь второй натурой. Превращение сделалось менее болезненным, хотя Виктор и предупредил его, что до конца эта боль не исчезнет никогда. И все же любая боль и неприятные ощущения меркли перед всепоглощающим, ни с чем не сравнимым душевным трепетом, который охватывал Михаила, когда он в обличье волка во весь опор мчался через лесные заросли, а под кожей перекатывались упругие мускулы. В такие мгновения он чувствовал себя могучим и сильным, как никогда. Он был еще очень молодым волком и, если верить Виктору, должен еще подрасти. Учение волчьим премудростям Михаилу давалось быстро и легко. В то знойное лето Михаил проводил большую часть времени в обличье волка, с большой неохотой вновь становясь человеком, чувствуя себя при этом голым и бледным, словно червяк. Спал он мало, днем и ночью рыскал по лесу, глядя на ставший уже привычным мир совершенно другими глазами. Вещи обыденные и привычные для человека казались совершенным откровением, когда он смотрел на них глазами волка; так, к примеру, обыкновенный дождь начинал переливаться разноцветьем радужных брызг, следы, оставленные среди высокой густой травы какой-нибудь маленькой зверушкой, оказывались очерченными по краям слабым голубым свечением – то было тепло живого тела, передавшегося земле, а ветер казался сложным живым существом, разносившим по всей округе новости о других обитателях леса.

И еще луна. Ох уж эта луна!

Волки видят ее иначе, чем люди. Бесконечно завораживающее, чарующее зрелище: серебряная дыра в ночном небе, окруженная по краю ярким ореолом, временами кажущимся призрачно-голубым, в другие ночи – кроваво-красным или какого-нибудь другого необыкновенного оттенка, который невозможно описать словами. Потоки лунного света льются с высоты, пробиваясь сквозь ветви деревьев, делая лес похожим на храм. Михаилу еще никогда не доводилось видеть такое сказочное сияние, и среди этого жутковатого великолепия волки – даже лишившийся лапы Франко – собирались на вершине утеса и пели. Это была их победная песнь, в которой сливались воедино радость и тоска. Мы живы, говорилось в той песне, и мы хотим жить вечно. Но жизнь скоротечна, она не стоит на месте, с каждым днем приближая тот день, когда вдруг потускнеют и закроются навсегда глаза волков и людей.

Но пока светит луна, мы будем петь!

Михаилу нравилось бегать, когда он был волком, и каждый раз при этом его неизбежно охватывало волнение. Когда после долгого бега он вновь становился человеком, ему было трудно удержать равновесие, стоя на двух ногах. Они казались ему слабыми нелепыми ходулями, не позволявшими передвигаться так быстро, как ему хотелось. Михаила приводило в неописуемый восторг ощущение скорости, возможность стремительно двигаться, в случае необходимости резко уклоняясь влево или вправо – тогда хвост выполнял роль руля, помогавшего сохранять равновесие на поворотах. Виктор неоднократно упрекал его за то, что, восхищаясь возможностями своего нового тела, он совершенно забросил учение. Истинное же чудо заключается вовсе не в замене человеческого облика на звериный, повторял Виктор, а в том, что один и тот же мозг может идти на доносимый ветром запах раненого оленя и в то же время по пути восстанавливать в памяти строки Шекспира.

Заросли кустарника кончились, и Михаил оказался на берегу небольшого лесного прудика, где у самой воды лежали огромные валуны. От прохладной водяной глади веяло свежестью, казавшейся как никогда желанной в такой жаркий и пыльный день. Быть обыкновенным мальчиком, честно говоря, тоже совсем неплохо, тем более что в жизни оставались кое-какие вещи, с которыми этот самый мальчик справился бы куда лучше, чем волк. Например, купание. Михаил сначала с наслаждением валялся в мягкой траве, а потом, лежа на боку, переждал превращение. Сам механизм превращения все еще оставался для него большой загадкой: оно начиналось сразу же, стоило лишь ему представить себя мальчиком, точно так же как в обратном случае ему было достаточно вообразить себя волком. И чем более подробной и завершенной была воспроизводимая им мысленно картина, тем быстрее и легче оказывалось само превращение. Не обходилось, разумеется, и без конфузов; случалось и так, что то рука, то нога почему-то упорно не желали повиноваться усилиям воли, а однажды превращение обошло стороной голову. Все это несказанно веселило остальных членов их стаи, чего никак нельзя было сказать о Михаиле, который при этом чувствовал себя весьма неловко. Но со временем приходил опыт, и трудности с превращением возникали все реже. Виктор любил назидательно повторять, что и Москва не сразу строилась.

Михаил с разбегу бросился в воду, окунувшись с головой. Он вынырнул, фыркая и отплевываясь, и нырнул поглубже. Касаясь руками каменистого дна, он припомнил, как и где учился плавать: тогда он был совсем ребенком, и происходило это под присмотром матери в большом крытом бассейне в Санкт-Петербурге. Неужели это был он? Тот изнеженный, застенчивый мальчик в чистенькой рубашечке с высоким крахмальным воротничком, берущий уроки игры на рояле? Теперь все эти события казались чем-то очень далеким, они напоминали о совсем другом мире, но только черты людей, когда-то населявших тот мир, уже успели поблекнуть и понемногу стирались из памяти. Реальной оставалась лишь сама жизнь и этот лес вокруг.

Он снова вынырнул на поверхность, брызги летели во все стороны. Вдруг ему почудилось, что он слышит ее смех.

Вздрогнув от неожиданности, он обернулся: это и в самом деле была она. Она сидела на большом валуне, и золотые блики солнца играли в ее светлых распущенных волосах. Так же как и он, Алекша была голой, но разглядывать ее тело было куда интереснее.

– Надо же! – игриво сказала она. – Какая рыбка мне сегодня попалась!

– Что ты здесь делаешь? – спросил Михаил, оставаясь в воде.

– А что ты делаешь там?

– Купаюсь, – ответил он. – А на что это, по-твоему, еще похоже?

– По-моему, это глупо. Может быть, там и прохладно, но все равно глупо.

Михаил подумал о том, что она, должно быть, не умеет плавать. Интересно, она, может быть, выслеживала его от самого белокаменного дворца?

– Здесь и правда прохладно, – сказал он Алекше. – Особенно если сначала долго бежать. – В том, что Алекша бежала, он был уверен: все ее тело блестело от пота.

Алекша осторожно сползла со своего валуна поближе к воде и зачерпнула полную пригоршню. Поднеся руки ко рту, она принялась по-волчьи лакать, а потом вылила оставшуюся воду на островок золотистых волос между бедрами.

– О да, – сказала она, с улыбкой взглянув на него. – Вот тут и правда стало прохладно.

Михаил почувствовал, как ему становится еще жарче. Он развернулся и поплыл прочь от нее, но прудик был маленьким. Он продолжал плавать по кругу, делая вид, что вовсе не замечает, как она, потягиваясь, переворачивается на теплом валуне, подставляя тело жарким солнечным лучам и, само собой разумеется, его взгляду. Михаил старательно отворачивался. И все-таки что же с ним происходит? Последнее время – на протяжении всей весны и уходящего лета – из головы у него не шли мысли об Алекше: ее длинные светлые волосы и ясные голубые глаза – когда она оставалась женщиной, светлый мех и пушистый хвост – когда превращалась в волчицу. И еще ему снилось… нет-нет, о том было даже стыдно вспоминать.

– А у тебя красивая спина, – сказала она ему. Голос ее звучал тихо и искушающе. – И вообще, ты такой сильный!

Михаил поплыл быстрее. Может быть, для того, чтобы мускулы спины напряглись еще больше, а может быть, совсем не из-за этого.

– Когда ты выйдешь, – снова заговорила Алекша, – я сама вытру тебя.

Наверное, тайно Михаил догадывался о том, как это должно произойти, и тут же почувствовал, что член у него стал твердым, наверное как тот камень, на котором расположилась теперь Алекша. Он плавал, а Алекша загорала и терпеливо ждала.

Михаил решил для себя, что останется в воде и будет плавать до тех пор, пока ей не надоест ожидание, и, может быть, тогда она оставит его в покое и уйдет домой. Она была самкой – так говорила Рената. Но постепенно его движения замедлялись, и он чувствовал, что сердце у него в груди замирает от охватившего его неведомого волнения. Алекша желала его. К тому же он был весьма любознательным, но ведь Виктор мог научить его далеко не всему. Алекша ждала; солнце припекало. На поверхности воды играли ослепительные блики, и Михаил почувствовал, как у него начинает кружиться голова. Он проплыл еще два круга, обдумывая, что ему делать. Но в душе решение он уже принял.

Михаил вышел из воды. Он чувствовал на себе взгляд Алекши, испытывая при этом страстное желание и в то же время страх перед неизведанным. Она слезла со своего камня, а он все еще стоял в траве и ждал.

Алекша взяла его за руку и увлекла за собой в тень, где он лег на поросшую мягким мхом землю. Она опустилась рядом на колени. Алекша была прекрасна, хотя вблизи Михаил видел, что вокруг глаз и в уголках губ у нее появились первые морщинки. Легкой жизнь волка назвать было нельзя, да и сама Алекша давно не была невинной девочкой. Но теперь ее холодные голубые глаза обещали наслаждение, какое ему даже не снилось, и, подавшись вперед, она поцеловала его в губы. Ему предстояло узнать еще очень многое об искусстве любви; и его первый урок начался.

Алекша сдержала свое обещание. Она и в самом деле стала вытирать его: начала с ног, медленно продвигаясь вперед и слизывая языком капли воды, собравшиеся на покрывшейся мурашками коже.

Алекша подобралась выше, и Михаилу показалось, что все его существо оказывается поглощенным ею. Она была дикой самкой, любившей сырое мясо. Он застонал и запустил пальцы в ее длинные волосы. Как и подобает дикой волчице, Алекша то и дело пускала в ход зубы, нежно покусывая кожу и продолжая водить языком вверх и вниз. Михаил чувствовал, как по телу быстро разливается приятная тяжесть. В голове шумело, перед глазами проносились слепящие всполохи, похожие на длинные стрелы молний во время летней грозы. Рот у Алекши был теплым и влажным. Он вздрогнул – противостоять этому движению не было сил, мускулы напряглись, и, казалось, кожа на них вот-вот лопнет. Перед глазами снова затанцевали молнии, они словно задевали о концы обнаженных нервов, опаляя их своим пламенем. И тогда, не выдержав, он застонал; это был глубокий, чувственный стон.

Алекша разжала пальцы и глядела, как из него вырывается струя семени. Он вновь непроизвольно вздрогнул, и вслед за этим последовала еще одна горячая белая струя. Она улыбнулась, гордясь своей властью над юной плотью, и затем снова склонилась к нему, принимаясь водить языком по животу и груди. При каждом ее новом прикосновении по его коже пробегали мурашки. Силы постепенно возвращались к Михаилу, и, придя в себя, он понял, что ему еще только предстоит познать то, о чем монахи даже мечтать не могут.

Их губы встретились и слились в долгом поцелуе. Алекша слегка покусывала его язык; она положила его ладони себе на грудь, а потом села ему на бедра так, что он вошел в нее. Они стали единым существом, и пульс продолжал биться среди жаркой влаги. Алекша медленно задвигала бедрами, и ее движения все убыстрялись. Она смотрела ему в глаза, на ее лице и груди блестели капельки пота. Михаил оказался способным учеником; он пытался войти в нее поглубже. Алекша откинула голову назад, ее длинные золотистые волосы рассыпались по плечам, и из груди ее вырвался крик сладострастия.

Вдруг она задрожала всем телом и, закрыв глаза, тихо застонала. Она подставила свою грудь под его поцелуи; ее бедра двигались в четком ритме, описывая круговые движения, и Михаил снова оказался во власти неуправляемой судороги. Мускулы его напряглись, кровь застучала в висках, и поток семени излился в теплую, влажную глубину ее тела. Он чувствовал себя опустошенным. В этот миг он бы, наверное, не заметил, если бы высокий купол голубого неба вдруг раскололся и обрушился на землю. Невидимое течение подхватило и увлекло его за собой, и вместе с ним он унесся в неведомую страну. Ему было там хорошо, очень хорошо, и он обязательно постарается вернуться туда снова, сразу же, как только обретет силы.

Силы вернулись к нему быстрее, чем он предполагал. Прижавшись друг к другу, они с Алекшей катались по мягкому ковру устилающего землю мха, покидая тень, оказываясь под палящими лучами солнца. Теперь уже внизу была Алекша; подняв ноги и закинув их ему на бедра, она смеялась над тем, с каким рвением он старался поглубже войти в нее. Это было несравненно лучше, чем купание; он никак не мог достать до дна этого пруда. Солнце палило, и под его жаркими лучами их тела стали скользкими от пота. От былого стыда и нерешительности, еще совсем недавно одолевавших Михаила, не осталось и следа. Ее бедра были крепко прижаты к его бокам, его язык был у нее во рту; Михаил прогибался, глубоко входя в нее.

Все произошло очень неожиданно, в то самое время, когда тела их напряженно двигались друг другу в такт. Живот, бедра и руки Алекши начали стремительно покрываться светлой волчьей шерстью. У нее перехватило дыхание, она закатила глаза от удовольствия, и Михаил почувствовал ее дикий, ни с чем не сравнимый аромат. Этот неповторимый запах разбудил в нем волка, и в тот же миг его спина стала зарастать густой черной шерстью. Снова содрогнувшись, Алекша отдалась во власть превращения, ее плотно стиснутые зубы удлинялись, превращаясь в клыки, а прекрасное лицо оставалось красивым, но по-волчьи. Михаил, не переставая обнимать ее, тоже продолжал превращаться; и волчья шерсть покрывала его плечи, руки, спину и ноги. Тела их, охваченные пламенем страсти, вздрагивали от боли, извивались, и вот черный волк наседал сзади на светлую волчицу. Михаил вздрогнул за какой-то миг до того, как завершилось превращение, струя его семени излилась внутрь Алекши. Чувства переполняли его, и тогда он поднял голову и завыл. Алекша присоединилась к его пению, их голоса сливались, звучали в унисон, расходились и соединялись вновь. Это был тоже способ заниматься любовью.

Наконец Михаил вышел из нее. Душа просила еще, но тело оказалось исчерпанным до капли. Алекша каталась в траве, а затем, подпрыгнув, начала кружить на одном месте, пытаясь поймать зубами собственный хвост. Михаил тоже хотел было побегать вместе с ней, но лапы его не слушались, и он лежал на солнце, высунув язык и тяжело дыша. Алекша, очутившись рядом, перевернула его на спину и принялась лизать живот. Михаилу было приятно такое проявление внимания; тяжелые веки сонно опускались, и ему казалось, что этот день безвозвратно уйдет от него и больше никогда не повторится.

На заходе солнца, окрасившем багрянцем небосвод, Алекша учуяла запах зайца, едва доносимый из-за деревьев легким вечерним ветерком. Они вместе бросились в погоню, обгоняя друг друга, соревнуясь, кто быстрее выследит и нагонит добычу. Они бежали наперегонки, то и дело перескакивая друг через друга, и на всей земле не было влюбленных счастливее.