Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Вернон стоял над пультом управления с рычажками и цифровыми шкалами.

– Приближается товарный состав, следующий без остановки! Ту-ту!

Я подошел, к пульту управления и увидел, что его устройство по сложности не уступает делению дробей.

– Что мне можно делать?

– Все, что угодно, – ответил Вернон. – Это и есть самое интересное.

Я осторожно повернул пару рычажков и покрутил цифровую шкалу. Один из поездов побежал быстрее, другой медленнее. Из-под колес паровоза вовсю повалил пар. Мигнули сигнальные огни, и раздался свисток.

– Мурвуд по-прежнему живет в особняке, Вернон? – спросил у нас за спиной отец.

– Он отдыхает у себя наверху.

Все внимание Вернона было сосредоточено на поездах.

– Я могу с ним повидаться?

– Когда мой отец отдыхает, к нему никто не допускается, – объяснил Вернон.

– Но не всегда же он отдыхает? – спросил отец.

– Само собой. Но отец всегда слишком утомлен, чтобы держать меня в курсе дела.

– Вернон? Не могли бы вы повернуться ко мне?

Вернон исполнил просьбу отца, краем глаза продолжая следить за железной дорогой.

– Мистер Мурвуд еще жив?

– Живо, живо. Моллюски и мидии мне, живо, живо! – негромко пропел Вернон, потом нахмурился, словно понял наконец суть вопроса. – Конечно, он жив! Кто, если не он, по-вашему, ведет семейные дела?

– Может быть, мистер Притчард?

– Мой отец сейчас находится наверху, он отдыхает, – повторил Вернон с легким нажимом на последнем слове. – Кто вы, мистер Маккенсон, – молочник или инквизитор?

– Молочник, – ответил отец. – Любопытный молочник.

– Не просто любопытный, а очень и очень любопытный. Давай, Кори, добавь ходу! Шестой скорый идет с опозданием!

Я продолжал с упоением крутить ручки и цифровые шкалы. По мановению моей руки поезда проносились мимо, лавируя между холмами и плавно вписываясь в повороты.

– Знаешь, Кори, мне очень понравился твой рассказ про озеро, – сказал вдруг Вернон. – Оно мне всегда представлялось зловещим, поэтому я и нарисовал его черным. Там внутри скрыта страшная тайна, правда?

– Да, сэ… Вернон, – вовремя исправился я.

Я не мог с ходу приучить себя обращаться к старшему по имени.

– Я прочитал в «Журнале» о том, что случилось, – сказал Вернон и, наклонившись над миниатюрным Зефиром, поправил покосившееся деревце на склоне холма, при этом его тень упала на землю. Выполнив задуманное, он отступил на шаг и посмотрел на город сверху вниз. – Убийца наверняка знал, что озеро Саксон в наших краях считают бездонным, а это означает, что он сам из местных. Возможно, он живет в одном из этих домов в Зефире. Что же касается убитого, то, раз никто с марта месяца не заявил о его исчезновении и никто не опознал в нем по описанию своего родственника или знакомого, он человек нездешний. Таким образом, необходимо установить, какая связь может быть между этими двумя людьми, один из которых – местный убийца, а другой – жертва, приехавшая откуда-то издалека.

– Шериф тоже хотел бы это выяснить.

– Шериф Эмори – хороший человек, – заметил Вернон, – но не слишком хороший шериф. Он первый с этим согласится. У него нет собачьего инстинкта ищейки, он вполне может выпустить птичку, когда она находится в его когтях.

Задумчиво склонив голову на плечо, Вернон почесал живот под пупком. Потом подошел к медной пластине с выключателями, привинченной к стене, и выключил свет. Как только над игрушечным Зефиром сгустилась тьма, в нескольких домишках зажегся свет. Локомотивы освещали пути лучами своих прожекторов.

– Итак, было раннее утро, – медленно проговорил Вернон. – Убивать кого-то лучше еще до рассвета, чтобы, когда придется сбрасывать труп в озеро, никто не появился бы на шоссе № 10. Почему убийца дожидался утра, чтобы осуществить свой план?

– Хотелось бы и мне узнать, – отозвался отец.

Я продолжал поворачивать рычажки, на шкалах зажглась подсветка.

– Наверняка убийца – человек, к которому никогда утром не приезжает грузовик из «Зеленых лугов», – продолжал Вернон. – Вот почему он не принял во внимание график доставки молочных продуктов. Знаете, в чем я почти уверен?

Отец молча ждал ответа.

– Мне кажется, что убийца – «сова», полуночник. Думаю, последнее, что он сделал, – сбросил тело своей жертвы в озеро и лишь после этого вернулся домой и лег спать. Таким образом, если вам удастся найти «сову», которая не пьет молоко, то вы с большой вероятностью сможете считать, что нашли убийцу.

– Не пьет молоко? А откуда вы это знаете?

– Молоко способствует крепкому сну, – объяснил Вернон. – Убийца не любит спать, а если он работает днем, должно быть, пьет черный кофе.

В ответ отец лишь приглушенно хмыкнул, что могло означать согласие или понимание.

Двери растворились, и мистер Притчард объявил во тьму, что обед подан. Включив свет и прекратив бег железной дороги, Вернон позвал меня с собой:

– Пойдем, Кори.

Я прошел вслед за ним в столовую, а отец вместе с мистером Притчардом удалились на кухню. В столовой Такстеров по углам располагались рыцарские доспехи, а на длинном столе стояли два прибора один напротив другого. Вернон предложил мне самому выбрать место, и я предпочел то, откуда мог лучше видеть рыцарей. Через несколько минут в столовой появилась Гвендолин с серебряным подносом в руках – и начался обед, наверно, самый странный в моей жизни.

На первое был земляничный суп с накрошенными в него ванильными вафлями. Затем подали равиоли и шоколадные пирожные в одной тарелке. Еду мы запивали лимонно-лаймовой шипучкой «Физзи». Вернон ужасно насмешил меня, засунув целую таблетку «Физзи» себе в рот, отчего у него пошли оттуда зеленые пузыри. Потом подали запеченные в тесто гамбургеры и попкорн, намазанный маслом, а на десерт нам подали по чашке с начинкой для шоколадного торта, которую можно было есть прямо ложкой. Уминая угощение за обе щеки, я испытывал чувство вины: если бы мама узнала, какое ребяческое пиршество устроил мне Вернон, она бы упала в обморок. На столе не было никаких овощей – ни моркови, ни шпината, ни брюссельской капусты. С кухни доносился легкий запах тушеной говядины: это означало, что отца все-таки потчуют настоящей едой для взрослых. Скорее всего, он даже не догадывался, какой массированной атаке я подвергаю свой желудок. Вернон разделял мое счастье: мы смеялись, слизывая остатки сливочного крема с наших тарелок с алчностью прирожденных сластен.

Вернон хотел знать обо мне все. Он спрашивал, чем я люблю заниматься, кто мои друзья, какие книги я предпочитаю, какие фильмы мне особенно нравятся. Оказывается, Вернон тоже смотрел «Захватчиков с Марса» – это еще больше укрепило наше взаимопонимание. Он рассказал, что когда-то давно у него был целый сундук, полный комиксов о разных супергероях, но отец заставил его выбросить все эти сокровища. Когда-то у него было несколько полок, заставленных исключительно книжками серии «Мальчишки Харди», но однажды его отец страшно разозлился на него и сжег все эти книги в камине. Вернон рассказал, что у него были и все выпуски «Дока Сэвиджа», и Тарзан, и Джон Картер с Марса, и Тень в журнале «Таинственные истории», и целый ящик журналов «Аргоси» и «Жизнь мальчишки», но его отец однажды заявил, что Вернон вырос и не нуждается в подобной чепухе, после чего все это богатство отправилось в огонь или в мусор, превратившись в пепел или канув на свалке. Вернон признался, что не пожалел бы и миллиона долларов, чтобы вернуть все это, и посоветовал мне ни за что не расставаться с такими книгами, если они у меня есть, потому что в них заключена настоящая магия.

Стоит только сжечь свое волшебство или выбросить его в мусор, и ты становишься нищим и сможешь думать лишь о том, как вернуть это волшебство.

– Мне нужно было продолжать носить короткие штаны, – сказал. Вернон.

– Что? – не понял я.

Никогда не видел, чтобы Вернон носил штаны. Хоть какие-нибудь.

– Однажды я написал книгу, – сказал он.

– Да, я знаю. Моя мама читала ее.

– А ты не собираешься стать писателем, когда вырастешь?

– Не знаю, – замялся я. – Может быть… если удастся.

– Мне очень понравился рассказ, который ты написал. Было время, я тоже писал рассказы. Отец говорил, что он не имеет ничего против такого хобби, но при этом нельзя забывать, что когда-нибудь ответственность за все это ляжет на мои плечи.

– За что «все это»?

– Я не знаю. Он так и не сказал мне больше ничего.

– А.

В этом был какой-то смысл.

– А почему вы не написали больше ни одной книги?

Вернон хотел что-то ответить: его рот открылся, потом закрылся снова. Какое-то время он сидел, глядя на свои руки, на пальцы, измазанные сливочным кремом. Внезапно его глаза заблестели.

– Во мне была только одна книга, – наконец ответил Вернон. – Я принялся искать внутри себя следующую, и искал довольно долго. До сих пор ищу. Но во мне больше ничего нет. Ничего не было вчера, ничего нет сегодня, и вряд ли что-нибудь появится завтра.

– Но как же так вышло? – удивился я. – Разве вы не можете просто придумать сюжет?

– Придумать? Послушай, я тебе кое-что расскажу.

Я принялся терпеливо ждать.

Вернон глубоко вздохнул, потом так же неторопливо выдохнул. Его взгляд блуждал – казалось, он всеми силами старался не уснуть, но его неудержимо влекло в сон.

– Жил-был мальчик, – наконец заговорил Вернон. – Однажды он решил написать книгу про город. Про маленький город, такой же, как наш Зефир. Для того чтобы написать книгу так, как нужно, ему потребовалось четыре года. И пока мальчик писал свою книгу, его отец… – Голос Вернона снова стих.

Я ждал продолжения.

– Его… отец… – Вернон нахмурился, очевидно стараясь собраться с мыслями. – Да, – воскликнул он. – Его отец постоянно говорил, что его занятие – просто глупость, и ничего больше. Отец твердил это с утра до вечера. «Ты глупец, – говорил он, – сумасшедший глупец. Все свое время ты тратишь на эту книгу, а ты должен изучать дело, семейный бизнес. Именно для этого я тебя растил. Чтобы ты продолжал семейное дело. Не для того, чтобы ты тратил время и разочаровывал меня, упуская свой шанс. Я вырастил тебя, чтобы передать тебе дело, и твоя мать укоризненно смотрит на тебя из могилы, потому что ты и ее разочаровал. Ты разбил ей сердце, когда бросил колледж, из-за этого она приняла таблетки и рассталась с жизнью, только из-за тебя и ни из-за кого больше. Ты бросил колледж, и деньги, потраченные на тебя, ушли на ветер. С таким же успехом я мог просто выбросить эти деньги в окно – ниггерам и белой швали».

Вернон прищурился, выражение его лица изменилось.

– «Неграм, – поправил отца мальчик. – Нужно быть культурным, папа». Ты понимаешь меня, Кори?

– Я… не совсем…

– Тогда глава вторая, – продолжил Вернон. – Прошло еще четыре года. Все эти четыре года мальчик терпеливо переносил насмешки и ругань отца. И продолжал писать свою книгу о городе и о людях, которые в нем живут, благодаря которым город таков, каков он есть. Быть может, в книге не было настоящего сюжета, ничего такого, что с первых же страниц берет вас за глотку и трясет так, что все ваши кости стучат, – но эта книга была о жизни. Там был ее непрерывный поток и голоса, все те незаметные повседневные мелочи, из которых складывается память живущего. Повествование в книге текло плавно, но непредсказуемо, как река нельзя было знать заранее, куда вас вынесет следующий поворот, пока не увидишь это собственными глазами, но само путешествие было завораживающим и сладким, хотелось, чтобы оно не кончалось никогда. В книге была та настоящая жизнь, которой не было в существовании мальчика.

Вернон опять замолчал и уставился в никуда. Я заметил, как крепко вцепились в край стола его измазанные в шоколаде пальцы.

– Потом мальчик нашел издателя, – продолжил рассказ Вернон. – Настоящего издателя в самом Нью-Йорке. Ты, наверное, знаешь, что именно там находится сердце нашего мира. Там выходят в свет сотни тысяч книг, и каждая из них – дитя, не похожее на других; некоторые из них ходят ровно и прямо, а другие рождены калеками, но все они появляются на свет именно там. И вот мальчику позвонили из Нью-Йорка и сказали, что готовы издать его книгу при условии, что он слегка ее изменит. Они объяснят ему суть этих поправок, от которых книга только выиграет. Мальчик очень обрадовался. Он был горд и сказал, что согласен и сделает все от него зависящее.

Остекленевший взгляд Вернона скользил по комнате, он словно вглядывался в картины, возникавшие в воздухе.

– Вот так, – сказал он тихим голосом. – Мальчик уложил чемодан в дорогу. Отец продолжал твердить ему, что он глупый осел, что он приползет обратно на коленях и время покажет, кто из них был прав. Но в тот день мальчик был очень упрям и несговорчив. Он ответил отцу, что прав окажется он, его сын, и что смеется тот, кто смеется последним. И он поехал из Зефира в Бирмингем на автобусе, а из Бирмингема в Нью-Йорк на поезде, а там разыскал в огромном здании офис издательства, чтобы узнать, какая судьба ждет его ребенка, его книгу.

Вернон вновь погрузился в молчание. Он взял со стола тарелку из-под сливочного крема и посмотрел, не осталось ли в ней еще что-нибудь слизнуть.

– И что же случилось дальше? – решился подать голос я.

– Люди из издательства все объяснили ему.

Вернон улыбнулся, но его улыбка была полна муки.

– Первым делом они объяснили ему, что книги – это такой же бизнес, как и всякий другой. Они показали ему графики и диаграммы, которые во множестве были развешаны на стенах. Они сказали, что в этом году читатели предпочитают триллеры – книги о зловещих и загадочных убийствах, а город, описанный в книге мальчика, – идеальное место для такого преступления. Зловещее и загадочное убийство, так они и сказали. Триллер, способный вселить в человека ужас Сегодня книгоиздательствам приходится выдерживать серьезную конкурентную борьбу с телевидением. Раньше было легче: тогда у людей было время для чтения. А сегодня люди хотят читать триллеры, а графики и схемы это подтверждают. Мальчику сказали, что если он сумеет вплести в канву книги загадочное убийство – на самом деле это совсем не сложно, нужно только хорошенько подумать, и все получится, – то книгу обязательно напечатают, а на ее обложке будет имя мальчика. И еще они сказали, что название «Лунный город» не подходит для триллера и его надо изменить. «Ты можешь писать круто? – спросили издатели мальчика. – В этом году нам нужны крутые писатели».

– Он сделал так, как они его просили? – спросил я.

– О да! – ответил Вернон. – Он сделал все, как они его просили. Потому что цель была так близка что он уже ощущал вкус победы. И еще он знал, что отец неотступно следит за ним. Да, он сделал все, что от него требовалось.

Улыбка Вернона напоминала свежий рубец на теле.

– Но люди из издательства ошиблись. То, что они потребовали от мальчика, оказалось невероятно сложным. Мальчик поселился в номере отеля и принялся за работу. Отель… это было все, что он мог себе позволить. Он печатал на взятой напрокат машинке, сидя целыми днями в убогом маленьком номере отеля. Мало-помалу и отель, в котором он жил, и город, в котором находился отель, – все это проникало в сознание мальчика, а потом просачивалось сквозь его пальцы и оседало на страницах книги. И вот наступил день, когда мальчик уже не понимал, где находится. Он заблудился, и не было ни единого знака, который указал бы ему дорогу. Он слышал, как люди вокруг него плачут, видел, как они причиняют друг другу боль, и от этого что-то внутри у него закрылось и сжалось, как стиснутая в кулак ладонь. С этих пор ему хотелось только одного: как можно скорее добраться до последней страницы книги и покончить с ней. Ночами ему чудился смех отца. Мальчик слышал, как отец твердит, что он все такой же дурачок, маленький идиот, но он все равно не должен сдаваться. Его отец как бы жил в нем, проделав вместе с ним путь из Зефира в Нью-Йорк, и словно стоял все это время за его спиной.

На несколько мучительных секунд Вернон крепко зажмурился. Когда его глаза открылись снова, я увидел, что они покраснели.

– Этот мальчик, этот глупый мальчик все-таки взял деньги у издателей и бежал из большого города. Он вернулся в Зефир, назад к чистым холмам, туда, где он мог думать. А потом книга появилась на свет с именем мальчика на обложке. Он увидел эту обложку и понял, что он сам, своими руками вырядил своего ребенка в одежды проститутки, так что теперь только люди с больной и уродливой душой захотят взять книгу в руки. Возьмут, получат от нее то низменное удовольствие, которое им нужно, и выбросят, потому что теперь она одна из сотни тысяч таких же изуродованных книг. И мальчик сам сделал ее такой, потому что был жадным и порочным.

Голос Вернона сорвался на хрип, и я вздрогнул от испуга.

Вернон прижал ладонь к губам. Когда он опустил руку, от его нижней губы протянулась тонкая серебристая нить слюны.

– Довольно скоро, – очень тихо, почти шепотом заговорил он, – мальчик узнал, что его книга провалилась. Этого не пришлось долго ждать. Он позвонил тем людям. «Все, что угодно, – сказал он им. – Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти книгу». Они ответили, что у них на стенах висят графики и схемы, таблицы и цифры. Они заявили, что людям надоели триллеры и теперь читатель желает чего-то другого. И они хотели бы издать следующую книгу мальчика – ведь он весьма многообещающий автор. Вот только пусть эта книга станет другой. Они сказали ему, что он молод и впереди у него будет еще очень много книг.

Вернон вытер рот тыльной стороной руки, медленным, затрудненным движением.

– Отец мальчика ждал. Он наблюдал, не скрывая насмешки, за попытками мальчика добиться своего, с его губ не сходила улыбка. Лицо отца сделалось большим, словно солнце, и каждый раз, когда мальчик глядел на него, свет этого солнца обжигал его. Отец сказал мальчику, что ему никогда не суждено стать достойным его, своего отца. Даже обувь, рубашка и брюки мальчика куплены на деньги отца. Ему, мальчику, нечем заплатить за то, что стоит приличных денег. Все, за что мальчик ни брался, кончалось провалом, и всю оставшуюся жизнь его ждут одни неудачи. Отец сказал, что если он сегодня ночью внезапно умрет во сне, это случится потому, что его сын убивает его своими неудачами. А мальчик стоял у подножия лестницы и плакал, а потом крикнул отцу: «Ну что ж, иди и умирай, скорей бы ты умер, несчастный… сукин сын».

Как только прозвучали эти ужасные, исторгнутые из глубин души слова, я увидел, как глаза Вернона наполнились слезами, словно его насквозь пронзили копьем. Вернон тихо застонал, и на его лице отразилась такая неизбывная мука, какую я видел всего один раз, в «Нэшнл джиографик», на картине испанского художника, где был изображен обнаженный святой мученик. Слеза заскользила вниз по лицу Вернона, за ней другая – она застряла в пятнышке шоколадного крема в уголке его рта.

– Ох… – еле слышно стонал он. – Ох… ох… нет.

– Мистер Вернон?

Голос говорившего был столь же тих, как голос Вернона, но тверд. В дверях стоял мистер Притчард. Вернон даже не взглянул на него. Я хотел было встать, но мистер Притчард сказал:

– Прошу вас, Кори, оставайтесь пока на своем месте.

Я повиновался. Мистер Притчард пересек комнату и, остановившись позади Вернона, ласково положил руку на его худое плечо.

– Обед закончен, молодой хозяин.

Сидевший напротив меня голый человек ничего не сказал и не двинулся с места. Взгляд его глаз был тусклым и безжизненным, в лице не осталось ничего живого, кроме медленно катившихся слез.

– Вам пора идти спать, сэр, – сказал мистер Притчард.

– Я проснусь снова? – спросил Вернон каким-то загробным далеким голосом.

– Уверен, что проснетесь, сэр.

Рука мистера Притчарда погладила плечо Вернона, в этом прикосновении было что-то отцовское.

– Попрощайтесь со своим гостем.

Вернон поднял на меня глаза. Казалось, он видит меня впервые, словно я незнакомец, случайно оказавшийся в его доме. Но через мгновение его глаза снова ожили, он шмыгнул носом и улыбнулся мне своей мальчишеской улыбкой.

– Пыль садится на рельсы – вот незадача, – сказал он. – Если пыли соберется слишком много, состав может сойти с рельсов и выйдет крушение.

По его лицу пронеслась тень, но быстро скрылась, так и не превратившись в грозовое облако.

– Кори, – еще раз улыбнулся он, – спасибо, что нашел время пообедать со мной сегодня.

– Да, сэр…

Он поднял палец.

– Вернон.

– Вернон, – поправился я.

Он встал из-за стола, вслед за ним поднялся и я.

– Ваш отец ожидает вас у парадной двери, – сказал мистер Притчард. – Когда выйдете из комнаты, поверните направо и пройдите через холл к выходу. Через несколько минут я отвезу вас домой. Подождите меня у машины.

Взяв Вернона под локоть, мистер Притчард повел его к двери. Вернон шел, едва переставляя ноги, словно глубокий старик.

– Спасибо за прекрасный обед! – крикнул я.

Остановившись, Вернон взглянул на меня. Улыбка то появлялась на его лице, то исчезала, словно свет мигающей неоновой вывески, которая вот-вот перегорит.

– Надеюсь, ты не бросишь писательства, Кори. Желаю тебе всего хорошего.

– Спасибо, Вернон.

Вернон кивнул, очевидно довольный тем, что мы поняли друг друга. В дверях столовой он еще раз остановился.

– Знаешь, Кори, иногда по ночам я вижу удивительный сон. Вокруг ясный день, повсюду люди, а я иду по улице совершенно голый.

Вернон рассмеялся.

– Совсем голый! Можешь себе представить?

Наверно, мне нужно было улыбнуться, но в тот момент я забыл, как это делается.

Потом Вернон позволил мистеру Притчарду вывести себя из столовой. Я взглянул на гору грязных тарелок, оставшихся после нашего пиршества и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Парадную дверь я разыскал без труда. Отец ждал меня там. Судя по его улыбке, он не имел ни малейшего представления о том, чему я только что стал свидетелем.

– Как вы поболтали?

Я пробормотал что-то невразумительное, но отца ответ устроил.

– Вернон с тобой нормально обходился?

Я молча кивнул. Теперь, когда обед закончился и Вернон не сделал мне ничего дурного, а отец ощущал приятную сытость от съеденной им тушеной говядины, он был оживлен и весел.

– Отличный у них дом, верно? – спросил он, когда мы спускались по лестнице к длинной черной машине. – Такой дом… даже страшно подумать, сколько он стоит!

Я не знал, что ответить отцу, но понимал; этот дом стоит гораздо дороже, чем человеку следует платить.

Вскоре появился мистер Притчард, который доставил нас до наших парадных дверей.