Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Пальцы мистера Лайтфута погрузились в другой карман комбинезона, и оттуда появился белый конверт. Мистер Лайтфут молча передал его маме, и я заметил, что на лицевой стороне конверта голубыми чернилами написана наша фамилия: «Семье Маккенсон». С другой стороны конверт был запечатан белым воском.

– Что ж, – вздохнул мистер Лайтфут, – думаю, что я закончил… на сегодня.

Он поднял свой ящичек с инструментами.

– На сегодня? – потрясенно переспросила мама.

– Да, мэм. Вы же понимаете.

Мистер Лайтфут принялся рассматривать выключатели и розетки, словно пытаясь проникнуть в глубину их электрической сущности.

– По телефону, – добавил он. – Если что-то сломается.

Он улыбнулся маме, а потом мне.

– Просто позвоните.

Мы проводили мистера Лайтфута до машины. Он помахал нам рукой и уехал на своем старом пикапе под аккомпанемент бренчания в кузове инструментов на крючках, приводившего соседских собак в неистовство.

– Том мне ни за что не поверит, – сказала мама, обращаясь в основном к самой себе.

Потом открыла конверт, достала оттуда письмо, развернула его и прочитала.

– Вот это да! – удивленно воскликнула она. – Хочешь послушать?

– Да, мэм.

И она прочитала мне письмо:

– «Имею честь просить Вас почтить визитом мой дом в семь часов вечера в пятницу. Прошу Вас взять с собой сына». И самое интересное: знаешь, от кого оно?

Мама протянула мне письмо, и я увидел подпись.

Леди.

Когда папа вернулся домой, мама рассказала ему о визите мистера Лайтфута и письме Леди, наверно, раньше, чем он успел снять свою фуражку молочника.

– Что ей нужно от нас, как ты думаешь? – спросил отец.

– Не знаю, но как мне сдается, она решила оплатить услуги мистера Лайтфута, чтобы он стал нашим персональным монтером.

Отец снова перечитал письмо Леди.

– У нее отличный почерк, – заметил он, – для такой пожилой женщины. Я всегда считал, что у старух почерк становится корявым.

Он прикусил нижнюю губу, и я понял, что настроение у него портится.

– Знаете, я никогда не видел Леди вблизи. Я, конечно, видел ее на улице, но…

Он покачал головой:

– Нет. Не думаю, что я приму ее приглашение.

– Но, Том! Леди ведь просит, чтобы мы к ней пришли. В ее дом!

– Для меня это неважно, – отец вернул конверт маме. – Я не пойду к ней, и все тут.

– Но почему, Том? Можешь ты мне объяснить?

– В пятницу вечером «Филадельфия» играет с «Пиратами», будет радиотрансляция, – ответил отец, опускаясь в свое удобное кресло. – По-моему, это достаточно веская причина.

– Мне так не кажется, – холодно отозвалась мама.

Здесь я столкнулся с редким в своей жизни фактом: мне всегда казалось, что мои мама и папа ладят лучше девяноста девяти процентов семей нашего городка, но, похоже, и они не всегда находят общий язык. Поскольку нет ни одного идеального человека, брак двух несовершенных людей не может длиться всю жизнь без сучка и задоринки. Бывало, я слышал, как отец раздраженно кричит на маму из-за потерянного носка, тогда как истинная причина папиного недовольства крылась в нежелании начальства повысить его по службе. Я с удивлением слушал, как моя всегда такая миролюбивая мама вся кипит от злости из-за следов грязной обуви на полу, а на самом деле вся беда была в хамстве соседки. Вот почему в путанице проявлений вежливости и вспышек гнева, из которых собственно и состоит жизнь, случаются иногда такие ссоры, как та, что разгоралась теперь между моими родителями.

– Это из-за того, что она цветная, да? – сделала свой первый выпад мама. – Из-за этого ты не хочешь к ней идти?

– Нет, конечно.

– Ты относишься к этому точно так же, как твой отец. Клянусь, Том…

– Замолчи! – внезапно сорвался папа. Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, для которого расизм был столь же органичен, как вода для рыбы, было явным ударом ниже пояса. Отец никогда не испытывал ненависти к цветным – в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь встречал каждое утро поднятием флага Конфедерации и считал темную кожу меткой дьявола. Этот тяжкий крест отец нес покорно, потому что любил дедушку Джейберда, но при этом он лелеял в душе веру, которую привил и мне: ненавидеть любого человека по любой причине – значит тяжко грешить против Бога. Вот почему я сразу понял, что следующее заявление отца объясняется исключительно гордыней и ничем иным.

– От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!

– Кори, – наконец обратила на меня внимание мама, – по-моему, тебе нужно было заняться математикой?

Я отправился в свою комнату, но это вовсе не означало, что я не слышал их оттуда.

Они разговаривали не так уж громко, но весьма эмоционально. Как я догадывался, ссора давно уже назревала по многим причинам: утонувшая в озере машина, пасхальные осы, невозможность купить мне новый велосипед, опасность, угрожавшая нам при наводнении. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я начал понимать причину нежелания отца идти к ней в гости: он ее просто-напросто боялся.

– Ни за что, даже не проси! – кричал он. – Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто считает, что валять дурака с костями и мертвыми животными – нормальное дело, и кто… – Он замолчал, и тут мне пришло в голову, что к этой категории людей можно было отнести и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял. – Я просто не пойду к ней, и все тут, – беспомощно закончил он.

Мама поняла, что так можно до смерти загнать лошадь. Это стало мне ясно, когда она сказала со вздохом:

– Мне надо пойти и узнать, что она хочет сказать нам. Надеюсь, ты не станешь возражать?

Отец немного помолчал, потом ответил:

– Хорошо, можешь отправляться.

– Кори я тоже возьму с собой.

Эти слова мамы послужили поводом для новой вспышки.

– Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все скелеты, висящие в чуланах у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и, честно сказать, мне на это наплевать! Но эта женщина занимается колдовством с куклами, черными кошками и бог еще знает с чем! Я уверен, что Кори не место в ее доме – ему нечего там делать!

– Но Леди в своем письме просила нас прийти вместе с Кори. Вот, сам посмотри!

– Я уже его видел. Не знаю, что она задумала и что ей от нас нужно, но одно я знаю твердо: Леди не та женщина, с которой следует водить знакомство. С ней вообще не стоит связываться. Ты помнишь Барка Хатчера? Он был помощником мастера на молочной ферме в пятьдесят восьмом.

– Да, помню.

– У Барка Хатчера была привычка жевать табак. Он всегда жевал его и постоянно сплевывал. Дурная привычка, но он вряд ли это понимал. Доходило до того – только не смей никому об этом говорить, – что он забывался и сплевывал прямо в бидоны с молоком.

– Том, ну к чему ты завел этот разговор…

– Сейчас узнаешь. Так вот, однажды Барк Хатчер шел по Мерчантс-стрит, он только что подстригся у мистера Доллара в парикмахерской – а нужно сказать, что у Барка была роскошная шевелюра, такие густые волосы, что их ни один гребешок не брал, – так вот, он опять забылся и сплюнул прямо на мостовую. Только на мостовую его табак не попал, а угодил Человеку-Луне прямо на ботинок. Табачная жвачка вся по нему размазалась. Не хотел он плевать на Человека-Луну, я в этом уверен. А Человек-Луна и ухом не повел, просто прошел мимо, и все. Но у Барка было странное чувство юмора, и тут ему, как на грех, стало смешно. Вот он и рассмеялся прямо в лицо Человеку-Луне. И знаешь, что после этого случилось?

– Что? – спросила мама.

– Через неделю Барк стал лысеть. У него начали выпадать волосы.

– И ты в это веришь?

– Так и было, я точно тебе говорю!

По голосу отца было ясно, что он уверен в своих словах на все сто.

– Я видел лысую, как шар, голову Барка всего через месяц после того, как он сплюнул табачную жвачку на ботинок Человеку-Луне! Ему даже пришлось носить парик, вот до чего дошло! Он едва от этого не спятил!

Я легко мог представить, как отец подался вперед в своем кресле с таким серьезным и мрачным видом, что маме, наверно, нужно было собрать все свои силы, чтобы не рассмеяться.

– Если ты думаешь, что Леди не приложила к этому руку, то ты просто не желаешь смотреть правде в глаза!

– Вот уж не знала, Том, что ты так веришь в колдовство!

– Веришь, не веришь! Но я ведь видел лысую голову Барка! Я такое слышал об этой женщине! Про лягушек, которые выпрыгивали у людей прямо изо рта, или змей в кастрюлях с супом, и еще столько всего… да что там! Ноги моей не будет в ее доме!

– Но если мы не придем к Леди, она может на нас рассердиться, – заметила мама.

Ее слова повисли в воздухе.

– А вдруг она нашлет на нас порчу, если я не приведу с собой Кори?

Я отлично понимал по тону ее голоса, что мама ловко блефовала. Отец долго обдумывал ее слова, размышляя над опасностью, которую мы могли на себя навлечь, если ослушаемся Леди.

– Думаю, будет лучше, если я возьму Кори с собой, – заговорила мама. – Хотя бы для того, чтобы оказать ей уважение. Разве тебе не хочется узнать, зачем она зовет нас к себе?

– Нет!

– Совсем-совсем?

– Господи, – вздохнул отец, поразмыслив еще несколько минут. – Ты кому угодно голову заморочишь, не хуже самой Леди. Не удивлюсь, если у ней припрятаны в доме склянки с порошком мумии и крылышками летучей мыши!

В результате этого спора вечером в пятницу, когда солнце начало скользить вниз к земле и на улицах Зефира повеяло прохладой, мы с мамой уселись в наш пикап и поехали к дому Леди, а папа остался у радио слушать бейсбольный матч, которого он так давно дожидался. Знаю точно: в душе он был с нами. Возможно, он опасался совершить ошибку и как-то оскорбить Леди, словами или поведением. Должен сказать, что сам я тоже не слишком был уверен в себе: под галстуком-бабочкой и белой рубашкой, которые мама заставила меня надеть, я вовсе не был тверд, как гранитный утес. Мои нервы были натянуты, как тугой канат.

Работа в Братоне еще продолжалась: негры орудовали пилами и молотками, приводя в порядок свои дома. Мы проехали через центр Братона, где имелись парикмахерская, бакалейная лавка, магазинчик одежды и обуви, другие лавочки, принадлежавшие местным уроженцам. Мама свернула на Джессамин-стрит и, добравшись до конца улицы, остановила машину перед домом, во всех окнах которого горел свет.

Это был небольшой каркасный дом, выкрашенный в яркие цвета: оранжевый, пурпурный, красный, желтый. Сбоку был пристроен гараж, где, как я догадывался, стоял знаменитый «понтиак», украшенный горным хрусталем. Кусты и трава во дворике были аккуратно пострижены, а от дороги к крыльцу вела тропинка. Вид у домика был самый обычный, разве что выкрашен он был ярко. Глядя на него, никак нельзя было сказать, что в нем живет особа королевской крови или что здесь вершатся темные дела.

Все же, когда мама открыла передо мной дверцу машины, я помедлил, прежде чем выйти наружу.

– Ну, давай, выбирайся, – сказала она.

Голос мамы был чуть напряженным, хотя лицо ее оставалось абсолютно спокойным. Для визита к Леди она надела лучшее выходное платье и красивые туфли.

– Уже почти семь.

Семь часов, пронеслось у меня в голове. А что, если это одно из чисел вуду?

– Может быть, папа прав? – спросил я ее. – Может, нам не стоит туда идти?

– Все будет хорошо, не бойся. Видишь, там всюду горит свет.

Она хотела успокоить меня, но у нее ничего не вышло.

– Прошу тебя, Кори, не нужно бояться, – повторила мама.

И это говорила мне женщина, которая незадолго до того беспокоилась, что побелка, которой недавно покрыли потолки нашей школы, может оказаться вредной для нашего здоровья!

Сам не знаю, как я поднялся на крыльцо дома Леди. Висевший здесь фонарь был выкрашен в желтый цвет, чтобы отгонять жуков. Я воображал, что дверной молоток у нее заменяют череп со скрещенными костями. Как ни странно, стучать полагалось небольшой серебряной дверной ручкой.

– Вот мы и на месте, – сказала мама и постучала в дверь.

Из-за двери донеслись приглушенные шаги и голоса. Мне подумалось, что настало самое время дать тягу, потому что потом будет поздно. Мама обняла меня, и я ощутил биение ее пульса. Наконец дверь отворилась, и нам предложили войти в дом Леди. В дверном проеме, занимая его целиком, высился рослый широкоплечий негр, облаченный в темно-синий костюм, белую сорочку и галстук. Мне он показался высоким и плотным, как черный дуб. У негра были здоровенные ручищи, которыми он мог бы при желании раздавить шар для боулинга. Часть его носа, по-видимому, была срезана бритвой. Кроме того, у негра были густые сросшиеся брови, делавшие его похожим на оборотня.

Если выразить мои ощущения в пяти магических словах: негр испугал меня до смерти.

– Э-э-э… – попыталась начать мама, – э-э-э…

– Прошу вас, входите, миз Маккенсон, – улыбнулся нам негр, отчего его лицо стало гораздо менее страшным и куда более приветливым. Но голос его гремел, как литавры, гулом отдаваясь в моей груди. Сделав шаг в сторону, он уступил нам дорогу, и мама, схватив меня за руку, затащила вслед за собой внутрь.

Дверь за нашими спинами затворилась.

Появилась молодая негритянка, с кожей цвета кофе с молоком, и поздоровалась с нами. У девушки было личико сердечком и карие глаза. Подав маме руку, она проговорила с улыбкой:

– Я Амелия Дамаронд. Очень приятно познакомиться с вами, миссис Маккенсон.

На запястьях Амелии звенели браслеты, а верхнюю часть ушей обрамляли золотые заколки для волос – по пять над каждым ухом.

– Мне тоже очень приятно, Амелия. Это мой сын Кори.

– О, тот самый молодой человек! – Все внимание Амелии Дамаронд теперь было приковано ко мне. Воздух вокруг негритянки как будто был насыщен электричеством: от ее пристального взгляда я ощутил проскочивший меж нами разряд. – Очень приятно познакомиться с вами. Это мой муж, Чарльз.

Здоровенный негр благосклонно кивнул нам. Голова Амелии едва доставала ему до подмышек.

– Мы ведем хозяйство в доме Леди, – объяснила нам Амелия.

– Понимаю, – отозвалась мама.

Она по-прежнему крепко сжимала мою руку, а я вертел головой, озираясь по сторонам. Странная вещь воображение! Оно выдумывает паутину там, где нет пауков, создает темноту там, где сияет яркий свет. Гостиная Леди ничем не напоминала храм почитателей дьявола – ни черных кошек, ни котлов с кипящим варевом. Обычная комната с софой и креслами, небольшим столиком с безделушками, несколькими книжными полками и написанными яркими красками картинами в рамках на стенах. Одна из них особенно привлекла мое внимание: на ней было изображено лицо бородатого темнокожего человека. Глаза его были закрыты в страдании или исступлении, на голове – терновый венец.

До той поры я ни разу не видел изображений черного Иисуса: он не только ошеломил меня, но и открыл в моем сознании такие потаенные уголки, куда раньше не проникал свет.

Неожиданно из прихожей в гостиную вошел Человек-Луна. Увидев его так близко, мы с мамой разом вздрогнули. На нем была голубая рубашка с закатанными рукавами и черные брюки на подтяжках. Нынешним вечером на его запястье были только одни часы, а вместо обычной толстой цепочки с массивным позолоченным распятием в вороте рубашки виднелся белый краешек футболки. На Человеке-Луне не было и привычного цилиндра, две выделяющиеся пятнами половинки его лица, бледно-желтая и цвета черного дерева, сходились на макушке в шапке легкого белого пуха. Седая остроконечная бородка слегка закручена вверх. Темные, в сеточке морщинок глаза Человека-Луны сначала остановились на маме, потом скользнули по мне, после чего он улыбнулся нам и кивнул. Подняв вверх тонкий палец, он жестом пригласил нас за собой в коридор.

Пришла пора встретиться с Леди.

– Госпожа не очень хорошо себя чувствует, – объяснила Амелия. – Доктор Пэрриш прописал ей витамины.

– Надеюсь, ничего серьезного? – участливо спросила мама.

– От дождя она застудила легкие. В сырую погоду Леди всегда неважно себя чувствует, но теперь, когда солнце вернулось, ей постепенно становится лучше.

Мы подошли к двери, и Человек-Луна, ссутуливший свои худые плечи, отворил ее. Запахло фиалками.

Первой в дверь заглянула Амелия.

– Мэм, ваши гости пришли.

Внутри комнаты зашуршали простыни.

– Пожалуйста, – донесся тихий и дрожащий старческий голос, – попросите их войти.

Мама сделала глубокий вдох и шагнула в комнату. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней: мою руку она так и не отпустила. Человек-Луна остался в коридоре, а Амелия нежно проворковала нам вдогонку:

– Если вам что-то понадобится, позвоните мне.

И аккуратно закрыла за нами дверь.

Мы увидели Леди.

Она возлежала на металлической кровати, выкрашенной белой эмалью, опираясь на парчовую подушку, по грудь укрытая белой простыней. Стены спальни были оклеены обоями с густыми переплетениями веток и зеленой листвы, и если бы не деликатное гудение вентилятора, можно было бы подумать, что мы очутились в гуще экваториальных джунглей. Рядом с кроватью на столике горела лампа, там же лежали стопкой газеты и книги, а также очки в проволочной оправе, так чтобы Леди могла легко дотянуться до них.

Несколько мгновений она молча рассматривала нас, а мы ее. На фоне белоснежных простыней ее изрезанное морщинами лицо выделялось каким-то иссиня-черным пятном. Она напоминала одну из тех самодельных кукол с головами из яблок, чьи лица быстро сморщиваются под лучами жаркого полуденного солнца. Мягкое облако волос Леди было белее снега, который я соскребал пригоршнями с труб ледника. На ней была голубая сорочка с бретельками на худеньких плечах. Ключицы так выпирали из-под кожи, что создавалось впечатление, будто это причиняет ей боль. Скулы тоже были так невероятно остры, что казалось, ими можно было разрезать персик. Сказать по правде, Леди выглядела как обычная худая, как тростник, дряхлая от старости негритянка, чья голова слегка дрожит от старческой немощи.

Но глаза ее были пронзительно зелеными.

Я говорю не о старческой зелени, а о том бледно-изумрудном оттенке драгоценного камня, за которым мог бы охотиться Тарзан в каком-нибудь затерянном африканском городе. Глаза Леди лучились внутренним огнем, когда-то давно пойманным ею и укрощенным. Глядя в эти глаза, легко было поверить, что у вас больше нет от них никаких секретов, что вас только что вскрыли, словно банку сардин, и вы лишились чего-то сокровенного. Но сами вы ничего не имели против, даже испытывали от этого удовольствие, словно вам этого хотелось. Ни до, ни после встречи с Леди я не встречал таких глаз. Ее глаза пугали меня, но я не мог от них оторваться, так они были прекрасны, сродни красоте свирепого зверя, с которым ни на мгновение нельзя терять осторожность.

Леди закрыла и снова открыла глаза. На ее сморщенных губах появилась легкая улыбка. Зубы ее казались хорошими, хотя наверняка были вставными.

– Вы оба прекрасно выглядите, – наконец проговорила она чуть дрожащим голосом.

– Благодарю вас, мэм, – выдавила из себя мама.

– Ваш муж не захотел прийти?

– Э-э-э, нет… он сегодня не смог, по радио транслируют важный бейсбольный матч.

– Он именно так это объяснил? – Леди подняла одну белую бровь.

– Э-э-э… не совсем понимаю, что вы имеете в виду?

– Дело в том, – объяснила Леди, – что некоторые люди меня боятся. Можете в это поверить? Они боятся старуху, которой вот-вот стукнет сто шесть лет! Боятся ту, что даже ложку поднести ко рту не может без посторонней помощи. Вы очень любите своего мужа, миз Маккенсон?

– Да, конечно. Я очень его люблю.

– Это хорошо. Настоящая любовь поможет вам преодолеть все невзгоды. А вам, милая, прежде чем вы доживете до моих лет, предстоит испытать немало невзгод, уж поверьте мне, старухе.

Взгляд пугающих и одновременно прекрасных изумрудных глаз на сморщенном лице, словно вырезанном из черного дерева, остановился на мне.

– Здравствуй, мальчик, – приветствовала меня Леди. – Надеюсь, ты не отлыниваешь от домашних дел и помогаешь маме?

– Да, – ответил я. Язык отказывался мне служить.

– Ты вытираешь тарелки? Убираешь у себя в комнате? Подметаешь крыльцо?

– Да, мэм.

– Что ж, хорошо. Хотя могу поспорить, что ты никогда не пользовался метлой так, как решил сделать это в доме Нилы Кастайл, верно?

Я с трудом сглотнул. Теперь и я, и мама знали, о чем пойдет речь.

Леди улыбнулась нам.

– Жаль, что меня там не было. Хотелось бы с ним повидаться.

– Это Нила Кастайл вам все рассказала? – спросила мама.

– Да, она. А кроме того, я долго разговаривала с маленьким Гэвином.

Глаза Леди больше не отпускали меня ни на минуту.

– Вы спасли Гэвину жизнь, молодой человек, вот так. Знаете ли вы, что это означает для меня?

Я отрицательно помотал головой.

– Мать Нилы была моей хорошей подругой, упокой, Господи, ее душу. Можно сказать, что я была приемной матерью Нилы. А Гэвина я всегда считала своим внуком. Гэвина впереди ждет долгая жизнь. Благодаря тебе, Кори, он получил такую возможность.

– Я просто испугался… что Мозес меня съест, – ответил я.

Леди рассмеялась:

– И поэтому ты напал на него с метлой! Господи, господи! Он слишком возомнил о себе, решил, что может запросто выбраться из реки и зайти в любой дом, если ему вдруг захочется есть. Но ты накормил его досыта, это уж точно!

– Он съел собаку, – сказал я.

– Еще бы, в этом он мастер! – Смех Леди затих. Потом она переплела свои худые пальцы на животе и взглянула на маму.

– Вы были очень добры к Ниле и ее отцу. Вот почему с этих пор, если, не дай бог, у вас в доме что-то сломается, вы можете позвонить мистеру Лайтфуту, и он все починит бесплатно. Ваш мальчик спас жизнь Гэвину. И я хочу его как-нибудь отблагодарить, сделать ему подарок. Конечно, если вы не против.

– В этом совершенно нет необходимости.

– Нет, необходимость в этом есть, – возразила Леди. В ее голосе прозвучала нотка раздражения, и мне стало ясно, что в молодости она была дьявольски своенравна. – И я сделаю это.

– Тогда хорошо, я согласна, – ответила явно напуганная мама.

– Итак, молодой человек, – спросила Леди, вновь переводя на меня взгляд, – что бы вам хотелось получить в подарок?

Да, действительно, было о чем подумать.

– Все, что захочу? – переспросил я.

– В пределах разумного, – подала голос мама.

– Все, что угодно, – ответила Леди.

Я еще немного подумал, хотя ответ напрашивался сам собой.

– Велосипед. Совсем новый, который никому до меня не принадлежал.

– Так, – проговорила Леди и кивнула. – Новый велосипед. Очень хорошо. С фарой?

– Да, мэм.

– И с гудком?

– Это было бы здорово, – ответил я.

– Он должен быть быстрым? Быстрее кошки, когда та взбирается на дерево?

– Да, мэм.

Я уже весь дрожал от возбуждения.

– Конечно, я именно такой и хотел бы!

– Тогда ты его получишь! Как только я смогу поднять свои старые кости с постели.

– Мы очень вам благодарны за такое внимание, – сказала мама. – Значит, мы с отцом Кори можем зайти в магазин и выбрать велосипед?

– Велосипед, о котором идет речь, в магазине не продается, – оборвала маму Леди.

– Прошу прощения? – удивилась мама.

– Этот велосипед в магазине не продается, – повторила Леди и немного помолчала, дожидаясь, пока смысл сказанного дойдет до моей мамы. – Те велосипеды, что продаются в магазинах, недостаточно хороши. Ведь вам, молодой человек, нужен особый велосипед, насколько я понимаю?

– Я бы взял то… что дают, мэм.

Леди снова рассмеялась:

– А вы, ко всему прочему, еще и джентльмен! Нам с мистером Лайтфутом придется хорошенько подумать, но, надеюсь, мы найдем решение, которое вас устроит.

Я ответил, что согласен, хотя и не совсем понимал, каким образом получу новый велосипед.

– Подойдите поближе, молодой человек, – сказала мне Леди.

Мама отпустила мою руку. Я подошел к кровати Леди, и ее зеленые глаза, похожие на две спиртовки, оказались как раз напротив моих.

– А что ты еще любишь кроме езды на велосипеде?

– Я люблю играть в бейсбол. Люблю читать. И еще я люблю сочинять рассказы.

– Так ты пишешь рассказы?

Брови Леди снова поднялись.

– Боже правый! Так значит, у нас здесь настоящий писатель?

– Кори всегда любил книги, – вставила словечко мама. – Он сочиняет короткие рассказы про ковбоев, сыщиков и…

– Чудовищ, – добавил я. – Иногда и про них.

– Про чудовищ, – повторила Леди. – И о Старом Мозесе ты тоже напишешь?

– Могу написать и о нем.

– И когда-нибудь ты собираешься написать книгу? К примеру, о нашем городе и его обитателях?

Я пожал плечами:

– Не знаю, может быть.

– Посмотри на меня, – попросила Леди, и я повиновался. – Внимательней.

Я исполнил ее просьбу.

И тут произошла странная вещь. Леди заговорила, и во время ее речи воздух между нами стал переливаться каким-то жемчужным блеском. Ее глаза словно завладели моим взглядом, я просто был не в силах отвернуться.

– Некоторые называют меня чудовищем, – говорила Леди, – и даже куда более скверными словами. Когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас, Кори, у меня на глазах убили мою мать. Чужая женщина завидовала дару моей матери и убила ее за это. В тот день я поклялась, что разыщу эту женщину. На ней было красное платье, на плече у нее сидела обезьянка, которая несла всякий вздор. Эту женщину звали Ларуж. Всю свою жизнь я искала ее. Побывала даже в Леперсвилле во время паводка, плавала на лодке среди затопленных домов.

В мерцающем свете морщины на лице Леди начали разглаживаться. Я смотрел на нее, и мне казалось, что она становится все моложе и моложе.

– Там я видела, как ходят мертвецы, а моя лучшая подруга была покрыта чешуей и ползала на брюхе.

На меня теперь смотрела молодая, обжигающе красивая женщина.

– Я встретила человека, изготавливающего маски, однажды плюнула в глаза Сатане и танцевала на балу Общества Тьмы.

Леди превратилась в гордую юную девушку, с высокими скулами, острым подбородком и длинными темными волосами, но в ее глазах отразились воспоминания о чем-то страшном.

– В ту пору я действительно жила, – проговорила она своим чистым и сильным голосом. – Я успела прожить сотню жизней и так и не умерла. Вы видите, какой я была в ту пору, молодой человек?

– Да, мэм, – ответил я и поразился, услышав свой голос, который доносился откуда-то издалека. – Я вижу вас.

И в следующий миг наваждение рассыпалось в прах. Еще секунду назад я смотрел на лицо прекрасной молодой женщины, но вот передо мной вновь возникла Леди, такой, какой она была в свои сто шесть лет. Теплота ушла из ее глаз, а меня трясло как в лихорадке.

– Может, когда-нибудь ты напишешь историю моей жизни, – сказала Леди, и ее слова показались мне скорее приказом, чем пожеланием. – А теперь почему бы тебе не пойти поболтать с Амелией и Чарльзом, пока я тут перекинусь парой слов с твоей мамой?

Я сказал, что так и сделаю. На подгибающихся ногах я прошел мимо мамы к двери. Моя рубашка вся была мокра от пота. Когда я наконец взялся за дверную ручку, что-то словно ударило меня, и я обернулся.

– Прошу прощения, мэм, – нерешительно начал я. – Нет ли у вас средства, которое помогло бы мне сдать математику? Какой-нибудь волшебный напиток или что-нибудь в этом роде?

– Кори! – потрясенно воскликнула мама.

Но Леди только улыбнулась.

– Молодой человек, – ответила она, – у меня есть то, что вам нужно. Передайте Амелии, что я велела дать вам стаканчик Напитка номер десять. После этого вы должны будете отправиться домой и проявить свое прилежание. Нужно по-настоящему приналечь на учебу, и тогда вы сможете решать задачки даже во сне.

Леди подняла палец.

– В этом-то весь фокус.

Я вышел из спальни Леди и тихонько прикрыл за собой дверь, готовый испить волшебное зелье.

– Напиток номер десять? – переспросила мама.

– Стакан молока, настоянного на мускатном орехе, – объяснила Леди. – У нас с Амелией есть целый список напитков для тех, кому необходимо приобрести чуть-чуть уверенности в себе.

– И в этом заключается все ваше колдовство?

– По большей части, да. Главное – дать людям ключ, а собственные замки они откроют сами.

Леди склонила голову к плечу.

– Но есть и магия другого сорта. И об этом я хотела бы с вами поговорить.

Моя мама, не понимавшая, о чем пойдет речь, молча ждала.

– Я вижу сны, – сказала ей Леди. – Сны по ночам, когда я сплю, и наяву. Заданный порядок вещей нарушился. Ткань мира порвалась и на нашей, и на другой стороне.

– На другой стороне?

– Там, куда уходят мертвые, – объяснила Леди. – На другом берегу реки. Не Текумсе, конечно. Широкой и темной реки, через которую и мне довольно скоро предстоит переправиться. Там я оглянусь назад, рассмеюсь и скажу: «Так вот из-за чего был весь сыр-бор».

Мама покачала головой, все еще не понимая, к чему клонит Леди.

– Мир дал трещину, – продолжала Леди. – И в мире живых, и в мире мертвых все пошло иначе. Когда Дамбалла отказался от угощения, я впервые почувствовала: что-то пошло не так. Дженна Вельвадайн рассказал мне, что случилось в вашей церкви в пасхальное утро. В этом тоже замешан мир духов.

– Но ведь там были просто осы! – изумилась мама.

– Для вас это были просто осы. А для меня – некое послание. Кто-то, находящийся на той стороне, испытывает ужасную боль.

– Я не…

– Вы не понимаете, – закончила за маму Леди. – В этом нет ничего удивительного. Я тоже многого не понимаю. Но мне известен язык боли, миз Маккенсон. В детстве я хорошо научилась этому языку.

С этими словами Леди протянула руку к своему ночному столику, выдвинула один из ящичков и достала оттуда листок линованной тетрадной бумаги. Потом показала его маме.

– Вам знаком этот рисунок?

Мама внимательно рассмотрела его. То был карандашный набросок головы мертвеца, череп с крыльями, идущими от висков назад.

– В своих снах я часто вижу человека с такой татуировкой на плече. Кроме того, я вижу руки, в одной из которых бейсбольная бита, обмотанная черной лентой, – то, что мы называем дробилкой, а в другой – жесткая струна. Я слышу голоса, но слов разобрать не могу. Кто-то громко кричит на кого-то, а еще там играет музыка.

– Музыка? – От страха мама похолодела, потому что на рисунке Леди она узнала череп, вытатуированный на плече несчастного утопленника, ушедшего вместе со своей машиной на дно озера Саксон, о котором не раз рассказывал отец.

– Может быть, это играет пластинка, – продолжала Леди, – или кто-то бьет по клавишам пианино. Я рассказала обо всем Чарльзу. Подумав, он напомнил мне о статье, которую прочел в мартовском номере «Журнала». Ведь это ваш муж видел мертвеца, утопленного в озере Саксон, верно?

– Да.

– Как вы считаете, тут есть какая-то связь?

Мама глубоко вздохнула, надолго задержав дыхание, а потом выдохнула:

– Да.

– Я так и думала. Ваш муж хорошо спит по ночам?

– Нет. Он… тоже видит сны. Сны об озере… и об утопленнике. Его мучают кошмары.

– Очевидно, покойному что-то нужно от вашего мужа, поэтому он пытается привлечь его внимание. Мои сны – это послание с той стороны, которое я смутно слышу. Как в спаренном телефоне.