Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

– А вот у меня нет дома, – сказала она. – Я люблю Германию, но это любовь к безнадежно больному другу, который должен скоро умереть. – Она смотрела в окно, на залитые золотистым солнечным светом зеленые деревья. – Я помню Америку. Ее города… просто потрясающе, дух захватывает. Такие пространства! Как в огромном соборе. Знаешь, ко мне перед войной приезжал один человек из Калифорнии. Он сказал, что видел все мои фильмы. Он спрашивал у меня, не хотела бы я поехать сниматься в Голливуд. – Она слегка улыбнулась, воскрешая в памяти воспоминания. – Он тогда еще говорил, что меня узнают во всем мире. Он говорил, что мне нужно обязательно поехать туда и работать в стране, где я родилась. Конечно, это было еще до того, как все в мире так круто изменилось.

– Изменилось, но не настолько, чтобы в Голливуде перестали снимать кино.

– Я стала другой, – сказала она. – Я убивала людей. Кто-то из них заслуживал пули, а другие просто оказывались на пути. Я… мне пришлось повидать столько мерзостей, что иногда… мне больше всего хочется вернуться назад, забыть обо всем, как будто этого никогда не было. Но если дом, что носишь в сердце своем, уже выгорел дотла, кто сможет отстроить для тебя его заново?

Ответа на этот вопрос у Майкла не было. В окно заглядывало солнце, и в его лучах ее светлые локоны переливались, вспыхивая золотым блеском. Ему хотелось дотронуться до ее волос, глубоко запустить в них пальцы. Майкл протянул уже было руку, но Чесна глубоко вздохнула, щелкнув застежкой планшета, и он отдернул руку.

– Извини, – сказала она. Положив планшет в вырезанную изнутри книгу, она засунула ее обратно на полку. – Что-то я слишком расчувствовалась.

– Да нет, все в порядке. – Он ощущал легкую усталость. Нет смысла неволить себя, когда в этом нет необходимости. – Я пойду к себе.

Она кивнула.

– Тебе надо побольше отдыхать, пока еще есть такая возможность. – Чесна обвела рукой книжные полки на стенах гостиной. – Здесь есть что почитать. У доктора Стронберга большое собрание книг по наукам и мифологии.

Значит, это все-таки дом доктора, подумал Майкл.

– Нет, спасибо. Я пойду, если не возражаешь.

И вдруг внимание Чесны привлекло название на одном из выцветших книжных корешков. Книга стояла между томиком о богах скандинавской мифологии и книгой по истории района Черного Леса. Она называлась «Völkerkunde von Deutschland» («Немецкие народные сказки»).

Чесна никак не думала снимать эту книгу с полки. Ее ждали более важные дела.

И тем не менее она взяла ее.

Она нашла, что искала. Среди глав, посвященных водяным, лесным великанам и пещерным гобблинам.

Das Werewulf. Оборотень.

Чесна захлопнула книгу. Причем так громко, что находившийся у себя в кабинете доктор Стронберг подскочил в кресле от неожиданности. Это просто смешно! Так думала Чесна, ставя книгу на место. Она направилась к двери. Но шаги ее все замедлялись.

Ее душу терзал вопрос, от которого было невозможно уйти: каким образом барону, Майклу, удалось отыскать их лагерь в ночном лесу?

Ведь это невозможно. Или…

Чесна снова возвратилась к книжным полкам. Рука ее коснулась переплета. Если она прочитает эту главу, рассуждала она, то это, наверное, не будет означать, что она поверит в то, что такое возможно? Конечно же нет! Просто безобидное любопытство, только и всего. Оборотней не бывает, как не бывает водяных или еще каких-нибудь лесных привидений.

Что плохого, если она прочитает об этом мифе?

И Чесна сняла книгу с полки.

Майкл рыскал по темному лесу.

Его охота сегодня оказалась более удачной, чем прошлой ночью. Он набрел на поляну, на которой мирно паслись три оленя – самец и две оленихи. Почувствовав опасность, они сорвались с места, но одна из самок хромала и не могла уйти от волка, который быстро догонял ее. Майкл видел, как ей больно; одна из ног оленихи была сломана, и кости плохо срослись. Он набросился на нее и повалил на землю. Борьба заняла всего несколько секунд.

Он съел сердце; было очень вкусно. С его стороны это вовсе не было проявлением какой-то особой, хищнической жестокости; просто жизнь была такова. Олень и олениха недолго постояли на вершине холма, глядя оттуда на волчье пиршество, а потом растворились в ночи. Он наелся досыта. Было бы крайне неразумно бросать оставшееся мясо; он отволок добычу в густой ельник и пометил территорию вокруг – на тот случай, если сюда вдруг забредет собака фермера. Завтра ночью это мясо будет еще вполне съедобно.

Кровь и соки сырого мяса придали ему силы. Он ожил, мускулы стали упругими. Но вся его морда и брюхо были в крови, и, прежде чем лезть через открытое окно в дом, нужно было что-то срочно предпринять. Он бежал по лесу, принюхиваясь, пока наконец не почувствовал, что в воздухе запахло сыростью. Вскоре он услышал плеск ручья, бегущего по камням. Он вошел в него и принялся плескаться в студеной воде, смывая с себя кровь. Он старательно вылизал лапы, чтобы убедиться, что на когтях не осталось крови, и, утолив жажду, отправился в обратный путь.

Еще в лесу он снова превратился в человека и, поднявшись с земли, побрел к дому, ступая босыми ногами по майской траве.

Ее он почувствовал сразу же. Корица и кожа. Он видел ее темный силуэт, очерченный бледно-голубым контуром. Она сидела в кресле, стоявшем в углу.

Он слышал, как гулко стучит ее сердце. Наверное, оно билось так же сильно, как и его собственное, когда он встал перед ней.

– И как долго ты здесь сидишь? – спросил он.

– Час. – Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. – Может быть, немножко больше. – Голос подвел ее.

– И все это время ты дожидалась меня? Я польщен.

– Я… думала проведать тебя. – Она откашлялась и как будто случайно перешла к следующему вопросу: – Майкл, где ты был?

– Просто гулял. Я не хотел выходить через дверь. Я боялся потрево…

– Сейчас три часа ночи, – перебила Чесна. – И почему ты голый?

– По религиозным соображениям. Ходить одетым после полуночи – большой грех.

Она решительно поднялась.

– Перестань паясничать! Здесь нет ничего смешного! Господи! Кто из нас сошел с ума: ты или я? Когда я увидела твою пустую постель… и это открытое окно, я не знала, что и подумать!

Майкл опустил раму, закрывая окно.

– И что же ты подумала?

– Что… что ты… нет, так не бывает!

Он обернулся к ней.

– Что я – что? – тихо переспросил он.

Чесна хотела было произнести это слою, но оно застряло у нее в горле.

– Как… ты тогда вышел к лагерю? – наконец выговорила она. – В темноте. В чужом лесу. Просидев двенадцать дней на голодном пайке. Как? Ответь же мне, Майкл. Как?

– Я уже рассказывал тебе об этом.

– Нет, ты только обещал, но потом ушел от ответа. Может быть, потому, что рационального объяснения этому не существует. И вот я прихожу к тебе в комнату и вижу, что окно открыто, а кровать пуста. А потом ты влезаешь через окно совершенно голый и еще пытаешься обратить все в шутку.

Майкл пожал плечами:

– А что, по-твоему, можно еще сделать, когда тебя застают врасплох с голой задницей?

– Но ты так и не ответил на мой вопрос. Где ты был?

Он говорил спокойно, тщательно взвешивая каждое свое слово.

– Мне нужно больше двигаться. Но доктор Стронберг, видимо, считает, что я не готов еще к чему-либо более подвижному, чем партия в шахматы. А между прочим, сегодня я обыграл его в двух партиях из трех. Но так или иначе, я выходил на улицу вчера ночью и сделал то же самое сегодня. Я не стал одеваться, потому что ночь теплая, и мне хотелось, чтобы тело дышало. Разве это преступление?

Чесна немного помолчала, а затем сказала:

– И ты отправился гулять даже после того, как я рассказала тебе о волке?

– В этих лесах водится столько зверья, что волк не станет нападать на человека.

– О чем ты говоришь, Майкл? – спросила она.

Майкл соображал быстро.

– А разве я тебе не рассказывал? Сегодня утром из окна я видел двух оленей.

– Нет, ты мне ничего об этом не говорил. – Она не двигалась и стояла близко к двери, чтобы в случае чего успеть добежать до нее. – У волка, которого я видела… были зеленые глаза. Такие же, как у тебя. И черная шерсть. Доктор Стронберг прожил здесь почти тридцать пять лет, и за все это время никогда не слышал о том, чтобы в этих лесах объявился хотя бы один волк. Фритц родом из деревни, это меньше полсотни километров к северу отсюда, и он тоже никогда не слышал, чтобы в этих местах водились волки. Разве это не странно?

– Волки мигрируют. По крайней мере, я что-то об этом читал. – Он улыбнулся в темноте, но лицо его оставалось серьезным. – Значит, зеленоглазый волк, да? Чесна, что ты хочешь этим сказать?

Момент истины, подумала Чесна. И в самом деле, а что она хотела этим сказать? Что этот человек – британский агент, оказавшийся выходцем из России, – был жуткой помесью человека и зверя? Что он был живым доказательством реальности того существа, о котором она прочитала в книге старинных сказок? Человек, который может заставить свое тело преобразиться в волчье и уже в таком виде рыскать по лесу? Может быть, Майкл Галлатин и был несколько странным, и, возможно, он обладал острым обонянием и умел превосходно ориентироваться на местности, но разве за одно лишь это его можно было считать… оборотнем?

– Скажи, о чем ты сейчас задумалась? – сказал Майкл, подходя ближе к ней. Под ногой у него тихо скрипнула половица. Ее запах влек его к себе. Она опасливо попятилась. Он остановился. – Ведь ты не боишься меня, правда?

– А есть чего бояться? – Ее голос дрожал.

– Нет, – сказал он. – Я не причиню тебе зла. – Он приблизился еще на шаг. И на этот раз она не отступила.

Он стоял совсем рядом. И даже в темноте она видела его зеленые глаза. Это были голодные глаза, и, глядя в них, она тоже почувствовала голод.

– Так зачем ты пришла ко мне в комнату? – тихо спросил Майкл, близко наклонившись к ее лицу.

– Я… уже сказала… чтобы просто проведать те…

– Нет, – нежно перебил он. – Это не настоящая причина, ведь нет?

Она не знала, что на это ответить; сердце сильно забилось, и, когда Майкл обнял ее за талию, она покачала головой.

Их губы встретились. Чесне подумалось, что она, должно быть, и в самом деле сходит с ума, потому что ей почудилось, что она чувствует едва ощутимый вкус крови у него на языке. Но металлический привкус быстро исчез, и она прижалась к нему всем телом. Она не переставала ласкать его, чувствуя, как бьется под ее пальцами пульс его возбуждения. Майкл медленно расстегивал ее ночную сорочку; их поцелуи были глубокими и настойчивыми, а потом он медленно провел языком по ложбинке между грудями и, нежно щекоча кожу, обратно, до самого горла. Она чувствовала, как по всему ее телу побежали мурашки, и замерла от восторга. Теперь ей уже было все равно, кто он: человек или зверь. Она знала, что он тот, кто был ей так нужен.

Ночная сорочка упала с плеч. Она переступила через нее, и тогда Майкл, подхватил ее на руки и понес на постель.

На белом плоскогорье простыней их разгоряченные тела встретились и слились воедино. Майкл вошел в нее; она держала его за плечи, и его бедра совершали медленные круговые движения, то поднимаясь, то опускаясь. Майкл лежал на спине, Чесна была сверху, и вместе они заставили кроватные пружины говорить. Он выгнул спину, приподнимая ее над постелью, оставаясь глубоко внутри ее, и в самой высшей точке этой дуги тела их одновременно вздрогнули от забившего в них горячего источника сладострастия. Чесна вскрикнула, а Майкл едва слышно вздохнул.

Потом они лежали рядом и тихо разговаривали. Чесна положила голову Майклу на плечо. И на какое-то время даже война стала казаться им чем-то очень далеким. Может быть, она вернется в Америку, говорила Чесна. Ей не довелось побывать в Калифорнии, и, возможно, там ей удастся начать новую жизнь. Потом она спросила у него, остался ли у него кто-нибудь в Англии, и Майкл ответил, что никого у него там нет. Но там его дом, и поэтому после того, как их миссия окажется законченной, он вернется к себе.

Чесна провела пальцем по его бровям и тихо засмеялась.

– Ты что? – спросил он.

– Да нет… ничего. Просто… ну, ты никогда не поверишь, что первым пришло мне на ум, когда я увидела, как ты влезаешь в дом через окно.

– Скажи, интересно.

– Нет, это просто чушь! Наверное, у меня слишком разыгралась фантазия после того, как меня так напугал волк. – Она опустила глаза и начала сосредоточенно рассматривать волосы у него на груди. – Но… я подумала – только не смейся, – что ты… – собравшись с духом, она все-таки заставила себя произнести это слово, – оборотень.

– Он самый, – подтвердил он, заглядывая ей в глаза.

– Правда? – улыбнулась она. – Что ж, я всегда подозревала, что тебе больше нравится быть зверем, чем простым бароном.

Он в шутку зарычал, и их губы снова слились в поцелуе.

На этот раз они занимались любовью с еще большей нежностью, но с не меньшим пылом. Майкл целовал ее грудь, проводил языком по всему телу. Чесна обняла его, и он снова вошел в нее. Она просила его войти еще глубже, и он как настоящий джентльмен выполнил просьбу дамы. Они лежали лицом к лицу, двигаясь в такт друг другу, словно танцоры под музыку. Блестевшие от пота тела дрожали от усилий и напряжения. Чесна стонала, а Майкл, подведя ее к самой грани экстаза, вдруг с силой вошел в нее. Ей казалось, что она вот-вот заплачет от охватившего ее восторга. Дрожа она вслух шептала его имя, поднимаясь на вершину наслаждения, а потом словно бросаясь вниз со скалы и пролетая по небу, переливающемуся радужным светом. Майкл не прекратил своих уверенных движений до тех пор, пока не почувствовал, как вырывающаяся из него горячая струя до боли напрягла его мускулы. Он все еще был частью Чесны, оставаясь между ее бедрами, они долго целовались, шептали что-то друг другу, и вся земля лениво вращалась вокруг их постели.

На следующее утро доктор Стронберг объявил, что Майкл быстро поправляется. Жара больше не было, и синяков на теле почти совсем не осталось. Лазарь тоже выздоравливал и мог уже ходить по дому на все еще непослушных ногах. В то же время доктор Стронберг обратил внимание на Чесну, которая утром выглядела усталой, как будто не выспалась. Она заверила доктора, что чувствует себя замечательно и что сегодня обязательно проспит все положенные восемь часов.

Вечером, когда стемнело, от дома отъехала машина коричневого цвета. Доктор Стронберг и Чесна сидели впереди, а Майкл с Лазарем, оба в своих мешковатых серо-зеленых костюмах, расположились на заднем сиденье. Стронберг вел машину по узкой проселочной дороге на северо-восток. Поездка заняла примерно двадцать минут, а затем, остановившись у самой кромки широкого поля, Стронберг два раза посигналил фарами. В ответ на другой стороне поля загорелся фонарь. Стронберг поехал на его свет и остановил машину под деревьями.

Камуфляжная сеть была натянута на вкопанный в землю каркас из бревен. К человеку с фонарем присоединились двое людей в простой одежде фермеров. Они приподняли край сети и проводили гостей внутрь.

– Вот он, – сказала Чесна, и в желтом мерцающем свете фонаря Майкл увидел самолет.

Лазарь рассмеялся.

– Боже святый! Это не самолет, а развалюха!

Майкл был с ним согласен. Транспортный самолет, выкрашенный в темно-серый цвет, был достаточно большим, чтобы принять на борт семь или восемь пассажиров, но лишь при одном взгляде на него возникали серьезные сомнения, может ли он летать. Во многих местах обшивка корпуса была пробита пулями, обтекатели двигателей на обоих крыльях были помяты, как если бы по ним долго колотили кузнечным молотом, а опора одного шасси была сильно перекошена.

– Это «Юнкерс-пятьдесят два», – сказал Лазарь. – Модель тридцать четвертого года. – Он заглянул под самолет, провел рукой по ржавому шву и брезгливо заворчал, когда рука его наткнулась на дыру в обшивке, величиной не меньше его кулака. – Гнилье! Разваливается на глазах! – сказал он Чесне. – Ты его что, на свалке подобрала?

– А где же еще? – невозмутимо ответила Чесна. – Если бы он был как новенький, люфтваффе бы его не сдал.

– Но он хоть полетит? – спросил Майкл.

– Полетит. Двигатели барахлят, но до Норвегии он дотянет.

– Основной вопрос не в том, полетит ли он вообще, – глубокомысленно изрек Лазарь, – а в том, полетит ли он вместе с пассажирами? – Рука его тем временем нащупала на поверхности металла еще одну проржавевшую по краям дыру. – Пол в кабине настолько прогнил, что вот-вот провалится! – Перейдя к крылу и останавливаясь у двигателя, он поднял руку и, пошарив внутри, позади пропеллера, вытащил обратно. Вся ладонь была перепачкана густой грязной слизью. – Ну просто замечательно! В двигателе столько земли, что там можно сеять пшеницу! Златовласка, признайся, ты что, задумала совершить самоубийство?

– Нет, – сухо ответила она. – И я тебя, кажется, уже просила меня так не называть.

– Да? А я было подумал, что ты любишь сказки. Особенно теперь, когда мне довелось взглянуть на этот металлолом, который ты гордо называешь самолетом. – Лазарь взял зажженный фонарь из рук одного из сопровождавших их людей, обойдя вокруг, подошел к двери фюзеляжа и полез в кабину.

– Это все, что мы смогли достать, – сказала Майклу Чесна. – Может быть, он не в лучшем состоянии, – они услышали, как хрипло рассмеялся Лазарь, забравшийся в кабину пилота, – но он доставит нас куда надо. Несмотря на то, что об этом думает твой друг.

Майкл знал, что им предстоит преодолеть более семисот миль. Один участок пути пройдет над холодным Северным морем. Что, если двигатели откажут над водой?

– Ну хоть спасательный плот имеется?

– Имеется. Все дыры в нем я залатала сама.

Из недр «юнкерса» появился чертыхающийся Лазарь.

– Сплошная гниль и ржавчина! – возмущался он. – Стекло в кабине держится на честном слове; если кому-нибудь из вас вдруг вздумается чихнуть, оно сразу вылетит! Вряд ли из этого хлама удастся выжать больше сотни узлов, даже при попутном ветре!

– Лететь с нами тебя никто не неволит. – Чесна взяла фонарь из его рук и возвратила его прежнему владельцу. – Но мы вылетаем двенадцатого. Послезавтра ночью. К этому времени одежда и все остальные запасы должны быть готовы. Отсюда до Ускедаля у нас будут три заправки. Если все сложится удачно, мы прибудем на место утром шестнадцатого числа.

– Если все сложится удачно, – Лазарь приложил палец к ноздре и высморкался, – то, может быть, чертов металлолом и не потеряет крыльев где-нибудь на юге Дании. – Уперев руки в бока, он обернулся и в очередной раз оценивающе оглядел «юнкерс». – Я бы сказал, что бедняге, должно быть, здорово досталось от русского истребителя. Это уж точно. – Он посмотрел на Майкла, потом на Чесну. – Я лечу с вами. Я согласен на все, только чтобы поскорее стряхнуть с ног прах Германии.

Потом они вернулись в дом доктора Стронберга. Чесна и Майкл лежали в одной постели, а в лесу за окнами ветер шелестел в верхушках деревьев. Слова были не нужны; сначала общение их тел было страстным, потом становилось нежным.

Чесна заснула у Майкла в объятиях. Он слышал вой ветра за окном, и все его мысли были о Скарпе и «Железном кулаке». Он не знал, что им удастся разузнать на острове, но его все еще мучили воспоминания о фотографиях из портфеля Блока. Это оружие должно быть найдено и уничтожено, и не только ради того, чтобы ничто не угрожало высадке союзников, но и в память о тех, кому суждено было пройти через эти пытки. Если в руки Гитлера попадет подобное оружие, весь мир может оказаться заклейменным его свастикой.

Наконец его сморил сон, и он уснул. В привидевшемся кошмаре солдаты шли гуськом мимо Биг-Бена, на Гитлере была шуба из черного волчьего меха, и слышался голос Виктора, шептавший: «Не подведи же меня».

Поднявшись в воздух, «юнкерс» оказался способен на большее, чем ему пророчили на земле, но самолет трясло, двигатели дымили, то и дело извергая из себя голубые искры.

– Жрет масло и топливо, как дьявол! – волновался Лазарь, заняв место в кресле второго пилота и следя за приборами. – Еще два часа, и нам придется отправляться пешим порядком!

– Именно так мы и доберемся до пункта нашей первой остановки, – спокойно сказала Чесна, не снимая рук с рычагов управления.

Двигатели оглушительно гудели, и поддерживать беседу было непросто. Майкл сидел за узким столиком штурмана, позади кабины, и сверял карты; их первая посадка – небольшой аэродром, используемый немецким Сопротивлением, он находился южнее границы с Данией. Вторая посадка, завтра ночью, – на аэродроме партизан недалеко от северной границы Дании, а последний пункт заправки – уже на территории Норвегии. Расстояния казались огромными.

– И все равно, Златовласка, ничего путного из этого не выйдет, – сказал Лазарь. «Юнкерс» вдруг затрясло, и ослабнувшие болты загремели, словно пулеметная очередь. – Видел я уже, что там за парашюты. – Он указал большим пальцем в сторону грузового отсека, в котором были сложены их запасы продовольствия, фляги, теплая одежда, автоматы и патроны к ним. – Такой подойдет разве что только ребенку. Если ты думаешь, что я стану прыгать на нем с этого «кукурузника», то очень ошибаешься. – Разговаривая, он привычно оглядывал темное небо в поисках разлетающихся голубых брызг, выдающих двигатели немецких ночных истребителей, в то же время прекрасно зная, что заметить их заранее практически невозможно. Лазарь поежился, представляя, что останется от их хлипкой кабины после того, как по ней будет выпущена пулеметная очередь, и поэтому он все еще продолжал говорить, чтобы скрыть свой страх, хотя ни Чесна, ни Майкл его не слушали. – Если прыгать отсюда в стог, и то, наверное, быстрее останешься в живых.

Немногим больше чем через два часа в работе правого двигателя начался сбой. Взглянув на приборы, Чесна увидела, что стрелки топливных приборов неуклонно приближаются к нулю. Нос «юнкерса» начинал клониться вниз, как будто самолет стремился поскорее вернуться на землю. Чесна из последних сил старалась удержать «юнкерс», и ей пришлось просить Лазаря помочь ей.

– Она летает как заправский летчик, – заметил Лазарь, наклоняясь к Майклу за координатами.

Стала видна выложенная на земле из костров огненная стрела: ее огоньки указывали на расположение их первой промежуточной посадки. Лазарь взял штурвал, развернул «юнкерс», направляя его вдоль стрелы, и, когда колеса машины наконец коснулись земли, все в кабине облегченно вздохнули.

В течение следующих восемнадцати часов «юнкерс» был заправлен горючим и в двигатели залили масло. Лазарь лично взял на себя руководство бригадой техников – большинство из них были фермерами, им ни разу в жизни не доводилось приближаться к самолетам ближе чем на сотню ярдов. Лазарь раздобыл кое-какие инструменты и под прикрытием камуфляжной сети долго копался в правом двигателе, чертыхаясь и бормоча что-то себе под нос.

В полночь они уже снова были в воздухе, перелетая из Германии в Данию. Небо над обеими странами было одинаково черным. Когда Чесна устала, за штурвал сел Лазарь, и под бесконечную музыку ревущих двигателей он затянул непристойную русскую песню. Чесна заставила его замолчать, указав на вспышку голубой молнии, промелькнувшую примерно в полутора километрах над ними. Ночной истребитель – судя по скорости, скорее всего, новая модель «хейнкеля» или «дорнье», сказала Чесна, – через несколько секунд скрылся в темноте на западе, но желание петь у Лазаря пропало.

На земле Дании в их честь был устроен небольшой пир с вареной картошкой и кровяной колбасой – последнее пришлось Майклу особенно по душе. Радушными хозяевами оказались бедные фермеры, которые готовились к их визиту, как к прибытию коронованных особ. Обритая голова Лазаря привлекла внимание маленького мальчика, которому очень хотелось потрогать ее. Хозяйская собака беспокойно принюхивалась к Майклу, а одна из присутствующих женщин с трепетом узнала в Чесне актрису с фотографии из потрепанного журнала, посвященного звездам немецкого кино.

Звезды другого рода сами приветствовали их, когда следующей ночью они пролетали над Северным морем. Темноту высоко над ними прорезали красные и золотистые стрелы метеорного дождя, и Майкл улыбался, слушая, как Лазарь заливается счастливым детским смехом.

Посадив самолет, они ступили на холодную землю Норвегии. Чесна раздала всем теплые куртки-парки, которые они натянули поверх своей привычной одежды. Среди встречавших самолет норвежских партизан оказался и английский агент, представившийся им как Краддок. Вновь прибывших отвезли на запряженных оленем санях в каменный дом, где их ожидало угощение. Краддок, прямодушный молодой человек, курил трубку и поведал им, что правое ухо ему отстрелила немецкая пуля. Он сказал, что ближе к северу погода начинает портиться, и они могут попасть в снежную бурю, прежде чем успеют добраться до Ускедаля. Женщина необъятных размеров – наверное, старшая дочь хозяина дома, где они остановились, – присела рядом с Лазарем и не отрываясь глядела, как он жует соленое оленье мясо. Когда следующей ночью они улетали, в глазах у нее стояли слезы, а Лазарь нащупал в кармане парки неведомо как попавшую туда белую заячью лапку.

Двигатели «юнкерса» жалобно завывали в сухом холодном воздухе. Наступало утро шестнадцатого мая, и возникавшие из темноты снежинки кружились в воздухе и бились о стекло. Самолет то и дело терял высоту и сбивался с курса, оказываясь в плену у сильных ветров, бросавших его из стороны в сторону над острыми горными пиками. Лазарь и Чесна хватались за штурвал, «юнкерс» то набирал, то снова терял сотни метров высоты. А Майклу оставалось только держаться за стол, отчаянно потея и чувствуя приступы тошноты. «Юнкерc» сильно трясло, и все они слышали, как остов самолета вибрирует и гудит на все лады, словно контрабас.

– На крыльях лед, – кратко сказала Чесна, глядя на приборы. – Падает давление масла в левом двигателе. Температура быстро повышается.

– Масло течет. У нас разрыв шва, – озабоченно сказал Лазарь. «Юнкере» снова затрясло, как если бы они проезжали по мощенной булыжником мостовой. Лазарь протянул руку к панели управления и убавил мощность двигателя на левом крыле, но тут же раздался грохот и из-под обтекателя двигателя вырвались языки пламени. Пропеллер замер.

– Вот теперь мы посмотрим, на что он способен, – сказал Лазарь, заскрипев зубами.

Нос «юнкерса» завалился вниз. Лазарю удалось выровнять его, руки в кожаных перчатках крепко сжимали штурвал. На помощь ему пришла Чесна, но самолет не слушался.

– Я не могу удержать его! – вскрикнула Чесна.

– Должна удержать, – ответил ей Лазарь.

Она старалась из последних сил. Майкл отстегнул пристежные ремни и склонился над Чесной, тоже хватаясь за штурвал. Он чувствовал, как машину трясет, и, когда налетевший порыв бокового ветра швырнул самолет влево, Майкл ударился головой о стену кабины.

– Пристегнись! – закричал на него Лазарь. – Ты свернешь себе шею!

Майкл наклонился вперед, помогая Чесне, насколько это было возможно, удерживать нос самолета. Лазарь взглянул на левый двигатель. Языки пламени выбивались из-под раскаленного обтекателя. Загорелось топливо, сообразил он. Если бак взорвется…

«Юнкерc» бросило в сторону с такой силой, что остов самолета снова натужно загудел. Услышав звук рвущегося железа, Лазарь с ужасом почувствовал, что пол пилотской кабины треснул и разошелся по шву как раз у него под ногами.

– Ну-ка, пустите! – сказал он и наклонил штурвал от себя, отчего самолет начал пикировать.

Майкл видел, как бешено скачет стрелка высотомера. За стеклом кабины не было ничего видно, кроме белого снега, но он точно знал, что где-то внизу были горы, и Чесна тоже помнила об этом. Самолет падал, фюзеляж стонал и дрожал, словно истязаемый мученик. Лазарь следил за левым двигателем. Языки пламени под напором ветра захлебывались. Когда огонь погас, он изо всех сил налег на штурвал и потянул его на себя. Руки Лазаря дрожали от напряжения. Чесна тоже ухватилась за штурвал. К ней присоединился Майкл, и вот наконец «юнкерс», хоть дрожа и громыхая, подчинился. Стрелка высотомера медленно поползла вверх.

– Вон там! – указала Чесна направо, на точку разложенного на снегу костра. Она развернула самолет, сбавила высоту.

Вспыхнула еще одна огненная точка. Потом третья.

– Аэродром, – сказала Чесна. Загорелся четвертый костер. – Заходим на посадку.

У нее дрожали руки. Майкл возвратился на свое место и пристегнулся.

Когда самолет начал снижаться, Чесна выровняла крылья и отключила оба уцелевших двигателя. «Юнкерc» большой неповоротливой птицей планировал вниз, и было слышно, как шипит снег на раскаленных обтекателях. Шасси коснулись земли. Самолет подпрыгнул. Ударился о землю и снова подскочил. Чесна нажала на тормоза, и «юнкерс» покатился по земле, оставляя за собой облако из снега и пара.

Взглянув себе под ноги, Лазарь увидел в полу забитую снегом трещину шириной примерно в шесть дюймов. Он первым покинул самолет. Когда из кабины показались Майкл и Чесна, Лазарь расхаживал из стороны в сторону, словно радуясь тому, что ему снова удалось почувствовать под ногами твердую почву. От двигателей «юнкерса» валил пар, они потрескивали, словно произнося свое последнее слово.

Пока Майкл и Чесна занимались разгрузкой самолета, к «юнкерсу» подъехал видавший виды грузовик. Несколько человек, приехавшие на нем, тут же принялись расстилать на земле огромный белый брезент. Руководил ими рыжебородый мужчина, который сообщил, что его зовут Гуркс. Он сразу принялся помогать перегружать в грузовик вещмешки, пулеметы и боеприпасы. Тем временем люди Гуркса накрывали «юнкерс» брезентом.

– Мы едва не угробились, – сообщил Гурксу Лазарь, сжимая в руке заячью лапку. – Попали в бурю.

Гуркс равнодушно посмотрел на него.

– Какая буря? Весна ведь. – Он вернулся к своим делам, а Лазарь стоял рядом, и на его бороду опускались снежинки.

Затем послышался скрип и визг ослабнувших болтов. Чесна и Майкл оглянулись, а Лазарь охнул от ужаса. Закопченный левый двигатель закачался и, когда оборвались последние болты, сорвавшись с крыла, тяжело рухнул на землю.

– Добро пожаловать в Норвегию, – сказал Гуркс. – Поторопитесь! – крикнул он своим людям, стараясь перекричать ветер. – Накрывайте его! – Те работали быстро, закрывая «юнкерс» брезентом и закрепляя его веревками. Наконец все было готово, и пассажиры самолета вместе с норвежцами забрались в грузовик; Гуркс сел за руль и выехал со взлетной полосы, направляя машину в сторону побережья, вдоль которого предстояло проехать еще двадцать миль.

Когда они проезжали по узким грязным улочкам Ускедаля, солнце уже серебрило восточный небосклон. Это была рыбацкий поселок с домами из потемневшего дерева и камня. Над печными трубами вились струйки дыма, и до Майкла доносился запах горячего кофе и копченого сала. Внизу, где прибрежные камни встречались с синевато-серыми волнами, на воде покачивался небольшой флот рыбацких суденышек и на берегу были развешаны сети. Стайка тощих собак с лаем и визгом норовила наброситься на колеса грузовика, и время от времени Майкл замечал в окнах домов силуэты людей, глядевших на проезжающую машину сквозь приоткрытые ставни.