Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Ночью буря утихла, оставив в лесу после себя глубокие сугробы и замерзшие деревья, ветви которых сгибались под тяжестью снега. Холод пробирал до костей. Утро нового дня опустилось на землю еще одним белым рассветом. Все небо над землей было затянуто низкими тучами, цвета намокшей ваты, наглухо скрывшими за собой солнце.

Близилось время завтрака.

– Ну и холодина! – поежился Франко, когда они вместе с Михаилом прокладывали себе путь через белую пустыню, раскинувшуюся на месте зеленевших летом зарослей.

Михаил ничего не ответил; разговоры отнимали слишком много сил, да и сам он так продрог, что, казалось, челюсти смерзлись. Оглянувшись, он через плечо посмотрел на белый дворец, до которого было ярдов пятьдесят, не больше. Каменные стены дворца исчезали, растворяясь в подступившей к ним белесой пустоте.

– Будь проклято это чертою место! – продолжал Франко. – К черту эту страну, к черту Виктора, к черту Алекшу, чтоб ей пусто было, и пропади пропадом эта скотина Рената! Что она там о себе возомнила?! Ишь ты, раскомандовалась! Я ей что, мальчик на побегушках?

– Если ты будешь орать на весь лес, мы останемся без добычи.

– Так ведь в этом лесу уже давно не осталось ничего живого. Откуда я им здесь возьму жратву? Сотворю из ничего?! Но я не волшебник и не Господь Бог! – Франко остановился и напряженно принюхался. Морозный воздух обжигал нос, и это притупляло нюх. – Если Рената отвечает за все, почему тогда она сама не желает отправляться на поиски жратвы? Нет, ты мне ответь, почему это так?!

Ответ на этот вопрос был очевиден. Они тянули жребий – самую короткую палочку из костра, – кому выходить на охоту. Вообще-то самая короткая палочка оказалась у Михаила, а палочка, доставшаяся Франко, была чуть-чуть длиннее, но зато короче, чем у остальных.

– Если здесь где-нибудь поблизости еще уцелела какая-нибудь зверушка, – продолжал Франко, – она наверняка заползла поглубже в свою теплую нору и лежит греется там. Неплохо было бы и нам последовать ее примеру. Принюхайся. Чуешь? Совсем ничего.

И тут, словно ради того, чтобы лишний раз доказать неправоту Франко, на снег перед ними внезапно выскочил и стремительно пронесся по сугробам жирный заяц-русак, огромными скачками направлявшийся к рощице стоявших по колено в снегу деревьев.

– Вон он! – воскликнул Михаил. – Гляди!

– У меня глаза замерзли.

Михаил снова обернулся к Франко.

– А ты что, разве не собираешься превращаться? Ведь его еще можно поймать.

– Черта с два! – На щеках Франко алел густой румянец. – Никаких превращений. Это на таком-то морозе?… Да так недолго и яйца отморозить, если это уже не случилось.

С этими словами он запустил руку под полу и пошарил там, видимо желая удостовериться, что его опасения лишены оснований.

– Но тогда мы вообще ничего не поймаем, – напомнил ему Михаил. – Неужели так трудно…

– Ах так! И ты тоже заделался командиром?! – угрожающе зарычал на него Франко. – Ну а теперь послушай меня, ты, маленький говнюк! Это ты вытянул самую короткую палку, так вот теперь и превращайся сам, сколько тебе влезет. Хватит бездельничать.

Это обвинение Франко больно ударило по самолюбию. Михаил понимал, что Франко отчасти прав. Ни слова не говоря, он зашагал дальше, и в наступившей тишине было слышно, как хрустит, ломаясь под ногами, намерзшая на сугробах за ночь корка колючего наста.

– Сам-то ты чего не хочешь превратиться? – подначивал его Франко. Он плелся позади. – А зря. Бегал бы сейчас себе, гонял по лесу зайцев и выл бы по ночам на эту чертову луну.

Михаил не ответил; он не знал, что сказать. Он все еще высматривал зайца, но тот словно сквозь землю провалился, исчез среди этой безбрежной, ослепительной белизны. Обернувшись, он снова бросил взгляд в сторону белокаменного дворца, который теперь наподобие далекого миража, казалось, парил между небом и землей. В воздухе вновь закружились снежные хлопья, и, если бы Михаилу не было так холодно и он не чувствовал бы себя глубоко несчастным, никому не нужным и беспомощным, ему, наверное, пришла бы в голову мысль, что зимний лес прекрасен.

Франко остановился в нескольких шагах от него и принялся дышать на сложенные ковшиком руки. Снежинки запутывались у него в волосах и оседали на ресницах.

– Может быть, Виктору такая жизнь и по душе, – угрюмо сказал он. – И Никите тоже. Но кто они такие, кем они были прежде? Мой отец был человеком состоятельным, я сын богача. – Он тряхнул головой. – В тот день мы всей семьей уселись в бричку и отправились в гости к бабушке с дедушкой. В пути мы попали в пургу. Мама не вынесла холода и умерла, но отец, мой младший брат и я разыскали в лесу небольшую хижину – это совсем недалеко отсюда. Конечно, на том месте сейчас уже ничего нет, она давным-давно развалилась. – Задрав голову, Франко посмотрел на небо – между облаками по-прежнему не было просвета. – Потом умер братик, – продолжал он. – Перед смертью он даже не мог открыть глаза. Он плакал, и веки у него смерзлись. Отец знал, что оставаться там больше нельзя. Нужно было во что бы то ни стало выйти из леса и добраться до какой-нибудь деревни. И мы пошли. Я помню… у нас были подбитые мехом пальто и дорогие штиблеты. У меня на рубашке была вышита монограмма, а на отце был кашемировый шарф. Но это все не согревало, ветер валил с ног. Мы с отцом нашли ложбинку и попытались разжечь костер, но все ветки оледенели и не загорались. – Он снова перевёл взгляд на Михаила. – И знаешь, что мы сделали? Мы сожгли все деньги из отцовского портмоне. Они горели очень ярко, но тепла от них не было. Боже мой! Тогда мы, наверное, отдали бы целое состояние за три кусочка угля. Отец замерз в сугробе. И я в семнадцать лет остался сиротой. Я знал, что тоже погибну, если не найду приюта. Я встал и пошел, надев на себя два пальто. Тогда-то я и нарвался на волков. – Он снова подышал на руки и принялся растирать застывшие суставы. – Один из них укусил меня в руку. А я со всей силы двинул ему ногой прямо в морду, у него вылетело сразу три зуба. А тот подонок – Йозеф его звали – после этого как будто даже умом тронулся. Они растерзали моего отца; маму и братишку они, наверное, тоже сожрали. Я об этом никогда не спрашивал. – Франко стоял, задрав голову и глядя, как падает снег. – Они взяли меня в стаю как производителя. Тебя мы подобрали в лесу для того же.

– Как?… Производителем?

– Ну да, чтобы детей делать, – объяснил Франко. – Стае нужны детеныши, пополнение, иначе она вымрет. Но дети не выживают. – Он пожал плечами. – Ну да ладно, наверное, Бог знает, что делает, и, видно, в этом и есть промысел Божий. – Он оглянулся и посмотрел в сторону деревьев, за которыми скрылся заяц. – А ты и уши развесил. Ты побольше слушай Виктора. Он любит распинаться о том, как это здорово и благородно и что все мы должны гордиться, что именно нам было дано Богом стать теми, кем мы стали. Но я лично не вижу особого благородства в том, чтобы отращивать шерсть на заднице и грызть эти проклятые кости. Да пропади пропадом такая жизнь! – Он смачно сплюнул на снег. – Так что превращайся сам, – сказал он Михаилу. – Будешь бегать по лесу на четырех и ссать на деревья. Я же Божьей волею был рожден человеком и впредь им останусь, – сказал он и поплелся обратно в сторону белого дворца, до которого предстояло пройти метров двадцать.

– Подожди! – окликнул его Михаил. – Франко, куда же ты?!

Но Франко не желал ничего слушать. Он только раз оглянулся.

– Принеси нам большого и жирного зайца, – ядовито проговорил он. – Или, может быть, тебе повезет, и ты найдешь что-нибудь посущественнее. А я пока пойду домой и постараюсь со…

Договорить он не успел, потому что в следующее мгновение то, что казалось снежным бугорком всего в двух-трех метрах от него, вдруг зашевелилось, взрывая снег, из-под сугроба выскочил огромный рыжий волк и вонзил клыки в ногу Франко.

Берсеркер повалил Франко на снег, и было слышно, как с треском ломаются кости, а острые волчьи зубы раздирают мясо в кровавые клочья. Франко хотел было закричать, но словно онемел. Михаил в ужасе замер, мысли лихорадочно метались у него в голове. Одно из двух: или берсеркер лежал под снегом, принюхиваясь, дожидаясь их, или же он пробрался сюда под сугробами, чтобы наброситься на своих жертв, неожиданно выскочив из засады. Времени, чтобы размышлять над тем, что могло случиться с Виктором и Никитой, уже не оставалось, берсеркер у него на глазах набросился на Франко, и снег стал красным от крови.

Михаил начал было кричать, звать на помощь, но к тому времени, как Рената и Алекша доберутся сюда, если они вообще услышат его, сидя в подвале, Франко ничто не поможет. Берсеркер отпустил ногу Франко и тут же вцепился ему в плечо, а Франко изо всех сил пытался уберечь горло от острых клыков. Лицо его стало мертвенно-бледным.

Михаил взглянул вверх. Всего в каком-нибудь метре над его головой покачивалась заледенелая ветка. Изловчившись, он подпрыгнул и ухватился за нее. Ветка сухо хрустнула и осталась у него в руках. Берсеркер тем временем, не обращая на него никакого внимания, вонзил клыки в плечо Франко. И тут, увязая в снегу, Михаил бросился вперед и что было сил ткнул острым концом палки в глаз берсеркера.

Удар попал в цель, волк яростно взвыл от боли и разжал зубы. Франко, не теряя времени, попытался отползти в сторону. Он не успел проползти по снегу и двух метров, как силы покинули его и он потерял сознание. Берсеркер яростно щелкал зубами, и наконец его единственный глаз остановился на Мише Галатинове.

У Михаила появилось непонятное чувство, неведомое доселе, но теперь он ощущал его так же отчетливо, как биение собственного сердца. Возможно, это и был тот самый язык ненависти, начальное осознание неизбежного насилия. Когда берсеркер устремился к нему, перепрыгивая через сугробы, он еще крепче сжал в руках палку и, держа ее наперевес, словно копье, приготовился защищаться.

Огромный рыжий волк широко разинул пасть, готовясь к прыжку. Михаил стоял неподвижно; трусливый человеческий инстинкт самосохранения призывал его повернуться и убежать, но волчья натура с холодной расчетливостью заставляла не двигаться и ждать. Берсеркер метнулся влево – Михаил сразу же понял, что это лишь ложный маневр, – а затем рыжий волк, оттолкнувшись мощными задними лапами от земли, набросился на него.

Под тяжестью навалившегося зверя Михаил не сумел устоять на ногах, упал на колени и тут же вонзил острый конец палки в заросшее светлой шерстью брюхо чужака; палка с треском переломилась, и острие ее глубоко засело в животе у берсеркеpa. Волк взвился от боли, перебирая лапами в воздухе, задевая по пути и Михаила; два острых когтя вонзились в сшитую из оленьей шкуры накидку и без труда пропороли ее. Михаилу показалось, словно его огрели молотом; он упал, зарываясь в снег лицом, слыша, как берсеркер, захрипев, приземлился на брюхо всего в нескольких шагах от него. Судорожно вдыхая морозный воздух, Михаил успел развернуться и оказался как раз напротив берсеркера, прежде чем тот успел наброситься на него со спины. Одноглазый волк уже поднялся с земли, острый конец деревянного копья так глубоко вошел ему в живот, что конца обломка было почти не видно. Михаил поднялся на ноги, тяжело дыша, чувствуя, как по спине начинают струиться теплые ручейки липкой крови. Берсеркер отскочил вправо, оказываясь таким образом между Михаилом и белокаменным дворцом. Обломок палки, который Михаил все еще крепко сжимал в кулаке, был по длине не больше кухонного ножа, сантиметров пятнадцать, а может быть, и того меньше. Берсеркер шумно дышал, из его ноздрей вырывались облачка белого пара; он сделал еще один маневр, сначала было приблизившись к Михаилу и тут же снова отскочив назад. Все пути для отступления оказались отрезаны, бежать было больше некуда.

– Помогите! – закричал Михаил в сторону дворца, но голос его оказался приглушен кружившимися в воздухе пушистыми хлопьями белого снега. – Рената! На помощь!..

Тут зверь бросился вперед, и Михаил снова ткнул в него обломком палки, метясь в уцелевший глаз, но берсеркер, тормозя на бегу и взрывая лапами рыхлый снег, сумел уклониться от удара. Ловко изогнувшись, он зашел к Михаилу с другой стороны и набросился на него, прежде чем тот успел ударить во второй раз.

Берсеркер одним махом сбил его с ног, и Мише вдруг почему-то подумалось о наводящем ужас огромном паровозе, тащившем тяжелый грохочущий состав под уклон по чугунным рельсам. Волк швырнул его на землю, словно тряпичную куклу, и если бы он упал на голую землю, а не в мягкий сугроб, то у него все кости были бы переломаны. От неожиданного удара у Михаила перехватило дыхание, воздух с шумом вырвался из легких и в глазах потемнело. В лицо пахнуло кровью, смешанной со звериной слюной. Непомерная тяжесть обрушилась на плечо, намертво прижимая к земле руку, все еще сжимавшую обломок острого сука. Он зажмурился, а открыв глаза, увидел над собой разинутую пасть берсеркера, его огромные острые клыки, готовые вонзиться ему в лицо и содрать, словно тонкую папиросную бумагу, кожу с черепа вместе с мясом и скальпом. Рука болела, казалось, кости вот-вот выскочат из суставов. Берсеркер подался вперед, бока его вздымались, и хрипящее прерывистое дыхание доносило до него запах крови Франко. Волк широко разинул пасть, готовясь размозжить ему череп.

Но тут за морду берсеркера ухватились две человеческие руки. Франко сумел-таки подняться и всем телом навалился на рыжего зверя. Его заросшее жесткой щетиной лицо было искажено от боли.

– Беги! – судорожно выдохнул Франко, а сам он изо всех сил пытался свернуть берсеркеру шею.

Волк неистово бился под ним, но Франко крепко держал его. Пасть захлопнулась, зверь сомкнул челюсти, и острые зубы впились Франко в ладони. Высвободив руку, чувствуя в суставах резкую боль, Михаил из последних сил ткнул обломком ветки в горло берсеркеру. Вонзившись в косматую плоть, крепкий еще обломок сухого дерева погрузился в тело сантиметров на семь. Берсеркер выл и метался, из ноздрей у него потекла кровь, и Михаилу в конце концов удалось выбраться из-под волка, который, взбрыкивая, пятился назад, пытаясь сбросить с себя Франко.

– Беги! – кричал Франко и, срывая кровоточащие ногти, упорно цеплялся за волка.

Весь в снегу, Михаил поднялся на ноги и бросился бежать, отбросив жалкий деревянный обломок, который все еще был зажат у него в кулаке. Легкие снежинки, словно танцующие ангелы, кружились в студеном воздухе. Плечо нестерпимо болело, мышцы ныли, как после сильного ушиба. Оглянувшись, он увидел, как охваченный бешенством берсеркер, извиваясь, шарахался из стороны в сторону, и в конце концов ему все-таки удалось отделаться от Франко. Огромный волк изготовился к последнему прыжку, чтобы наброситься на зарвавшегося соперника и прикончить его, но тут его остановил пронзительный окрик Михаила.

– Эй! – что было мочи закричал он, и рыжая голова берсеркера мгновенно повернулась в его сторону, яростно сверкая своим единственным глазом.

Михаил вздрогнул, почувствовав, как в груди у него разгорается неведомый огонь; для того чтобы спасти Франко и уцелеть самому, ему надо было лишь протянуть руку и вынуть из ослепительного пламени то оружие, что уже давно было выковано и теперь дождалось своего часа.

«Я хочу этого», – подумал вдруг он и мысленно представил себе, как его белая ладонь начинает превращаться в волчью лапу, отчетливо видя, как это должно происходить. Ему показалось, что он слышит исходящий из глубины души звериный вой, похожий на пронзительное завывание диких вихрей, рвущихся на волю. Вместе с этим пришло и ощущение колющей боли, пробежавшей по позвоночнику. «Я сам этого хочу». От кожи повалил пар, и Михаил задрожал, словно в лихорадке, чувствуя, как все у него внутри начинает сжиматься. Бешено колотилось сердце. Мышцы на руках и ногах пронзила острая боль, и ему стало казаться, что вокруг головы стягивается тугое железное кольцо. Он тихо застонал и испугался собственного голоса, показавшегося ему чужим, доносившимся откуда-то со стороны.

Видимо, заинтересовавшись столь неожиданным зрелищем, берсеркер неотрывно глядел в его сторону, но пасть с острыми клыками все еще была широко разинута и зверь мог в любое мгновение вцепиться Франко в горло.

Михаил поднес к глазам правую руку, которая уже до запястья покрылась лоснящейся черной шерстью, а сами пальцы успели превратиться в белые когти молодого волка. «Я хочу, чтобы со мной это случилось». Черная шерсть продолжала расти, стремительно поднимаясь вверх по руке. Превращение перешло на левую руку. Боль в голове усилилась, как будто ее сжимали тисками, а нижняя челюсть, неожиданно хрустнув, стала вытягиваться. «Я хочу». Пути назад не было. Михаил поспешил сбросить с себя накидку, сшитую из шкур, и она, покорно соскользнув с плечей, легла на снег. Он принялся стаскивать сандалии, и едва успел избавиться от них, как внезапная судорога свела ему ноги. Потеряв равновесие, он со всего размаху сел в снег.

Потянув носом воздух, берсеркер недовольно фыркнул, но продолжал смотреть, как существо перед ним принимает новые очертания.

Грудь и плечи Михаила поросли черной шерстью, она быстро поднялась вверх по шее и начала покрывать лицо. Нос и подбородок вытягивались, превращаясь в волчью морду, неожиданно и стремительно появились клыки, слюна приобрела металлический привкус крови. Накатила новая волна боли, и позвоночник начал изгибаться. Руки и ноги, делаясь короче, на глазах обрастали крепкими мускулами, сухожилия трещали, мягкие хрящи лопались. Михаила бил озноб, тело его содрогалось, оно словно само торопилось избавиться поскорее от всего того, что еще делало его похожим на человека. Из основания позвоночника появился и начал расти лохматый волчий хвост; Михаил встал на четвереньки. Мускулы дрожали от напряжения, словно туго натянутые струны, внутри все пылало. Шерсть покрылась смазкой с терпким мускусным запахом. Правое ухо, зарастая шерстью, меняло очертания, становясь треугольным, но вот с левым ухом этого почему-то не произошло, и оно по-прежнему оставалось розовым ухом обыкновенного мальчика. Боль усилилась, но теперь она уже была не в тягость, это было совершенно новое, граничащее с блаженством чувство, которое быстро прошло. Не ощущая больше боли, Михаил хотел было крикнуть Франко, чтобы тот поскорее отползал, но стоило ему лишь открыть рот, как вместо человеческих слов из груди его вырвалось визгливое тявканье.

В душе он благодарил Бога, что в эти минуты ему не дано увидеть себя со стороны, красноречивого изумления, отразившегося в единственном глазу берсеркера, было вполне достаточно. Только что он сам возжелал превращения, и оно не заставило себя ждать.

Михаил окропил белый снег желтой струйкой метки. Он увидел, как берсеркер, потеряв к нему всякий интерес, начал вновь склоняться над Франко. Франко лежал без сознания и защитить себя не мог. Михаил бросился вперед, но тут же упал на живот, запутавшись в собственных лапах. Он поднялся и стоял, неуверенно покачиваясь на широко расставленных лапах, словно новорожденный волчонок. Он попробовал отогнать берсеркера криком, но вырвавшийся из груди срывающийся визг даже не привлек к себе внимания рыжего волка. Неуклюже перескочив через сугроб, Михаил снова запутался в лапах и упал, но теперь он оказался на расстоянии одного шага от противника, и то, что случилось дальше, произошло, казалось, само собой: разинув пасть, он вонзил клыки в ухо берсеркера. Зверь взвыл от неожиданности и боли, рванулся в сторону, и ухо его, вырванное с мясом из поросшей рыжей шерстью плоти, осталось в зубах у Михаила.

Ощутив во рту вкус свежей чужой крови, Михаил почувствовал, что у него перехватило горло, и, натужно сглотнув, он невольно проглотил ухо берсеркера Щелкая зубами, берсеркер бешено кружился на месте. Михаил повернулся, с трудом удерживаясь на ногах, резкий взмах собственного хвоста чуть не нарушил его равновесия, и он побежал.

Ноги не слушались. Земля была совсем близко, почти у самого его носа, открывающиеся перспективы были самыми безрадостными. Споткнувшись в очередной раз, он проехался по снегу на животе, с трудом вновь поднялся на ноги и попробовал опять пуститься наутек, но даже это оказалось делом непростым, ему никак не удавалось управлять движением сразу всех четырех лап. Позади себя он слышал тяжелое дыхание берсеркера, чувствовал близость врага и понимал, что тот, должно быть, успел изготовиться для прыжка. Михаил сделал обманное движение влево, тут же метнулся вправо и вновь потерял равновесие. В этот момент берсеркер прыгнул и проскочил мимо, взрывая лапами снег и изо всех сил пытаясь на лету изменить направление. Хоть и не без труда, Михаилу удалось наконец подняться на ноги, густая жесткая шерсть на спине встала дыбом; он резко отшатнулся в сторону, удивляясь, какой необычайно гибкой вдруг сделалась его спина. Он слышал, как где-то совсем рядом с ним щелкнули клыки; берсеркер едва не вцепился ему в бок, но, к счастью, и на этот раз он промахнулся. Михаил остановился и, чувствуя, как у него дрожат лапы, развернулся, оказавшись напротив рыжего зверя. Берсеркер набросился на него, храпя, выдыхая пар из ноздрей, роняя на землю капли алой крови. Михаил стоял на широко расставленных лапах, казалось, еще совсем немного, и его сердце не выдержит этого бешеного ритма, разорвется или выскочит из груди. Берсеркер, ожидая, видимо, от противника, что тот снова попытается уйти от него, внезапно остановился, глубоко провалившись лапами в снег. И тогда Михаил, слегка попятившись, как это обычно делает человек, выбирая себе побольше места для разбега, оттолкнулся от земли сильными задними лапами и бросился вперед.

За время секундного полета он успел широко разинуть пасть – это получилось скорее инстинктивно, во всяком случае, тогда ему показалось, что все вышло само собой. Всего через мгновение он сомкнул челюсти на морде берсеркера, чувствуя, как легко проходят они сквозь шкуру и плоть, впиваясь в хрящи и кости. Вцепившись мертвой хваткой в противника, он тут же хищно замахнулся лапой, которая, описав в воздухе стремительную дугу, полоснула когтем берсеркера по морде, захватывая и уцелевший глаз.

Ослепленный зверь взвыл, содрогаясь и извиваясь всем телом, изо всех сил стараясь стряхнуть с себя маленького черного волка, но Михаил держался крепко. Берсеркер для начала резко отпрянул назад и тут же навалился на него всей своей тушей. Михаил почувствовал, как у него треснуло ребро, нестерпимая боль пронзила все его существо, но и на этот раз, благодаря глубокому снегу, позвоночник остался цел. Берсеркер снова поднялся с земли, увлекая за собой и Михаила. Молодой волк разжал челюсти и, выпустив из зубов окровавленную морду врага, начал потихоньку отползать прочь; боль от сломанного ребра была нестерпимой, у него перехватило дыхание, и ему никак не удавалось вздохнуть полной грудью.

Берсеркер кружил по снегу, то и дело подскакивая и рассекая когтями воздух. Он метался из стороны в сторону, пытаясь вновь разыскать Михаила, и в конце концов ударился с размаху головой о ствол старого дуба. Ошалев от боли, зверь, хищно щелкая зубами, снова принялся кружиться на одном месте. Михаил отступил, давая врагу больше места, и наконец оказался рядом с Франко. Он стоял, опустив плечи, стараясь как-то облегчить боль в ребрах. Берсеркер негодующе захрипел; на снег упали темные сгустки крови. Он остался неподвижно стоять, медленно поводя головой из стороны в сторону и пытаясь учуять запах противника.

Рыжевато-бурая волчица метнулась из-за сугроба прямо к берсеркеру. Рената вцепилась ему в бок, и было видно, как под ее острыми когтями на снег сползают кровавые полосы поросшей рыжей шерстью плоти, а сам берсеркер, не ожидая нападения, не устоял на ногах и ввалился в заросли колючего кустарника. Прежде чем он успел нанести ответный удар, Рената отскочила в сторону и тут же настороженно обернулась. Еще одна волчица со светлой шерстью и небесно-голубыми, словно холодные льдинки, глазами накинулась на берсеркера с другой стороны. Алекша, не теряя времени, вонзила когти в другой бок рыжего волка; когда же тот обернулся, чтобы схватить ее, Алекша быстро отскочила прочь и поскакала по снегу, а Рената, подбежав сзади, вцепилась зубами в одну из задних лап берсеркера. Сжав челюсти, она мотнула головой, и кость хрустнула. Рената отступила назад, а рыжий волк заскакал на трех лапах. Алекша устремилась вперед, ухватившись зубами за уцелевшее ухо берсеркера, оторвала его и в то же мгновение ловко отпрыгнула назад, не позволяя врагу задеть себя. Движения огромного рыжего зверя тем временем становились все медлительнее и неувереннее. Он сделал несколько шагов в одну сторону, остановился и затем заковылял в другую, оставляя за собой тянущийся по снегу кровавый след.

Но он был еще очень силен. Михаил неподвижно стоял, глядя на то, как Рената и Алекша гоняли рыжего волка по сугробам, кусая и раздирая когтями его лохматую шкуру. В конце концов берсеркер попытался позорно бежать с поля боя, волоча за собой сломанную лапу. Рената снова набросилась на него, сбила волка с ног и перекусила ему переднюю лапу, а Алекша ухватила его за хвост. Берсеркер еще пытался встать, и тогда Рената вонзила свои острые когти в брюхо ненавистного врага и одним ударом вспорола его. Берсеркер дернулся и, судорожно извиваясь, остался лежать на залитом кровью снегу.

Рената подалась немного вперед, склонилась над ним и прихватила зубами горло рыжего волка. Берсеркер не пытался сопротивляться. Михаил видел, как у Ренаты под шкурой перекатываются упругие мускулы, но неожиданно она выпустила противника и отошла от него. Рената и Алекша выжидающе глядели на Михаила.

Сначала он ничего не понял. Почему Рената не перегрызла берсеркеру горло? Но затем ему стало ясно, отчего обе волчицы вдруг сразу потеряли всякий интерес к своей жертве: они уступали это право ему.

– Давай, – хрипло прошептал Франко.

Он сидел на снегу, зажимая окровавленными ладонями рану на плече. Тут Михаил удивился еще больше, чем прежде: даже став волком, он по-прежнему без труда понимал человеческую речь.

– Убей его, – продолжал Франко, – он твой.

Рената и Алекша терпеливо ждали, а пушистые снежные хлопья, медленно кружа в воздухе, неслышно ложились на землю. Михаил снова взглянул в их сторону; именно этого они и ожидали от него. Неуверенно переставляя ноги, он подошел поближе и встал над поверженным волком.

Берсеркер был в два раза больше его. Это был старый волк, и в шерсти у него местами начинала проглядывать седина, а могучие мускулы после недавнего боя были изранены. Заслышав приближение Михаила, рыжий волк слегка приподнял голову, словно прислушиваясь к биению его сердца. Из пустых глазниц текла кровь, сломанная лапа подергивалась.

Он молил о смерти. Михаил понял это.

Берсеркер глухо застонал, это был вопль томящейся души. Михаилом овладело новое чувство, вовсе не жестокость, нет; скорее всего, это было нечто вроде жалости.

Наклонив голову, он глубоко вонзил клыки в горло и крепко сжал челюсти. Берсеркер не шевельнулся. И тут Михаил уперся передними лапами в тушу рыжего волка и рванул вверх. Он еще не успел осознать пределов собственной силы, не знал, что он будет способен на такое; все это было похоже на то, как разрывается тонкая яркая обертка на рождественском подарке. Берсеркер забился в снегу, отчаянно дергая лапами, наверное, вовсе не для того, чтобы отогнать от себя смерть, а, скорее всего, спеша поскорее свести последние счеты с жизнью. Михаил попятился; пережитое потрясение оказалось настолько сильным, что он даже забыл о том, что в зубах он все еще держит кусок окровавленной плоти, заросшей рыжей шерстью. Ему доводилось и раньше наблюдать за тем, как другие приканчивают своих жертв, перегрызая им горло, но еще никогда ему не дано было самому познать это чувство – ощущение верховной власти над жертвой.

Рената задрала голову к небу и протяжно завыла. Алекша тут же присоединилась к ней, забирая еще выше; их голоса звучали в унисон, и мелодия эта неспешно плыла над заснеженным лесом. Михаилу показалось, что он понимает, о чем эта песня: враг убит, стая одержала победу, и в ней только что родился новый волк. Он выплюнул на снег застрявший в зубах клок шкуры берсеркера, но вкус крови распалил его еще больше. Все теперь казалось гораздо яснее и четче, цвета, звуки и запахи воспринимались совсем по-иному, и это одновременно и пугало, и радовало. Вместе с новым состоянием пришло и ясное осознание того, что до сего времени, до этого своего самого первого превращения он и не жил вовсе, а лишь влачил жалкое существование; теперь же ему удалось пожить настоящей, подлинной жизнью, он был исполнен новых жизненных сил, окончательно уверившись в том, что волчья шкура, заросшая черной, жесткой шерстью, перекатывающиеся под ней железные мускулы должны отныне сделаться его новым телом, раз и навсегда заменив собой легкоранимую, тонкую, бледную оболочку беззащитного мальчика.

Вдыхая густой запах крови, чувствуя озноб во всем теле, Михаил скакал по снегу, перепрыгивая через сугробы и дурачась, в то время как две волчицы старательно выводили каждая свою арию. Глядя на них, он тоже задрал кверху голову и широко разинул пасть, и пусть его пение больше походило на воронье карканье, чем на стройную волчью мелодию, в конце концов, у него впереди еще целая жизнь и уйма времени для того, чтобы научиться петь. Но вот песня двух волчиц начала затихать, последние ее аккорды отдались эхом среди деревьев, и тогда Рената начала превращаться, вновь принимая человеческий облик. Всего сорок секунд, не больше, ушло у нее на то, чтобы превратиться из поджарой волчицы в обнаженную женщину с обвислой грудью. Переждав превращение, она опустилась на колени рядом с Франко. Алекша тоже занялась собой, и Михаил, затаив дыхание, зачарованно следил за каждым ее движением. Суставы вытягивались на глазах, руки и ноги становились длиннее, светлая шерсть исчезала, уступая место длинным светлым волосам, тут же разметавшимся по плечам, и образуя маленький островок золотистых волос между бедрами. И вот наконец она встала со снега, выпрямившись во весь рост. Обнаженная Алекша была неотразима. Пройдя по снегу, она опустилась на колени возле Франко, и, продолжая глядеть на нее, Михаил вдруг почувствовал непривычную тяжесть в паху.

Рената осмотрела изуродованную ногу Франко и сурово нахмурилась.

– Что, совсем дела плохи? – с трудом выговаривая слова, слабым голосом спросил у нее Франко.

– Помолчи, – бросила ему Рената.