Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Иногда, вспоминая их жаркие, страстные ночи, Девора спрашивала себя, где он научился так умело доставлять женщине наслаждение, кого еще любил так же, как ее, но она никогда не спрашивала. Она просто любила его, наслаждалась им, упиваясь этим эгоистичным чувством, которого Октавий Злой ей никогда не позволял испытать.

Прикрывая рот в попытке сдержать рвущийся наружу стон наслаждения, она задрожала от удовольствия, тело облилось жарким потом.

– Я сделаю все для тебя! – в порыве страсти прошептала Девора. – Чего ты хочешь? Скажи!

– Ничего, – ответил он своим бархатным голосом. – Сегодня я просто хочу быть твоим.

Эти слова звучали для нее приятнее любой музыки. Однажды она откровенно рассказала Михаилу, что ее муж всегда был груб с нею во время секса: размерами он блистал везде, кроме причинного места, и, возможно, именно это заставляло его быть столь озлобленно яростным. Он проталкивал свой член в ее горло, как таран, будто надеялся, что в одном из этих насильственных актов его молодая жена попросту задохнется. Девора задрожала, сказав, что больше никому не позволит так с собой обращаться. Михаил утешил ее.

– В нашей жизни хватает боли. Что угодно может сопровождаться болью, но любовь, – сказал он, проводя рукой по ее оголенному плечу. – Любовь должна быть удовольствием.

Ему не потребовалось произносить это вновь сегодняшней ночью. Он молча опустил ее обратно на одеяло, игриво проведя языком по ее животу, а затем медленно возвысился над ней и, одновременно страстно прикоснувшись поцелуем к ее губам, соединился с нею.

Его движения были сильны, нежны и настойчивы одновременно. Задыхаясь от страсти, Девора посмотрела на прекрасное лицо юноши: на висках и щеках чуть заблестел пот. Она подумала, что смогла бы прожить с ним всю жизнь… могла бы последовать за ним куда угодно, но, к несчастью, он был нищим и ничего не имел за душой, в то время как у Октавия Злого где-то в вагоне был спрятан целый ящик денег. Девора никогда не осмеливалась искать их, но знала это наверняка, потому что ее муж никогда не проигрывал бой и никогда не возвращал монеты.

Ритм любви становился все быстрее. Глядя на этого юношу и требовательно сжимая его мускулистые руки, Девора невольно задумывалась, что в душе он кажется явно старше своего фактического возраста. Пламенный, сильный, уверенный… настоящим мужчина, не мальчик.

На протяжении многих ночей после жаркой любви она рассказывала ему о своей жизни, не опуская деталей того, как жестоко муж избивал ее. Впрочем, отметины он видел и сам. Она рассказала Михаилу, как этот своевольный и несокрушимый боец забрал ее из дома, когда ей было только шестнадцать. Октавий положил на нее глаз, потому что в своей деревне она слыла самой красивой девушкой, а он был хулиганом, которому никто не мог противостоять. Таким образом, тридцатилетний Октавий Злой (по-настоящему его звали не так, но это имя подходило ему больше других) со своей эгоистичной и жестокой натурой, привыкший брать все, что захочет, увез Девору с собой, сочтя ее своей собственностью.

– Он был таким огромным и таким ужасающим, – рассказывала она Михаилу. – Он запугивал всех! Сражаться с ним – все равно что биться с ураганом. Поэтому… поэтому я просто жду шанса сбежать от него, и иногда мне кажется… что этот момент никогда не наступит.

Да и куда она могла пойти? У кого попросила бы помощи? А если он пустится в погоню и поймает ее? Точнее, даже не «если», а «когда». Трудно было вообразить весь ужас предстоящих побоев, но можно было с уверенностью сказать, что крови на его кулаке будет куда меньше, чем у нее на лице.

Возможно, думала она, таким образом Октавий просто пытается заставить меня снаружи выглядеть столь же уродливо, сколь он сам уродлив внутри.

Она не хотела об этом думать. В который раз она предпочла забыться, полностью отдавшись акту волшебной любви с Михаилом. Они целовались, тела их пламенно соприкасались, и они игриво покусывали друг друга в губы, а животные в клетках заинтересованно наблюдали за ними, словно это было особым представлением для них одних.

Наконец, когда нетерпеливая дрожь пробежала по телам обоих любовников, Девора зажмурилась и позволила себе закричать от наслаждения, в то время как Михаил оказался снаружи и оставил свою белую подпись на влажных волосах между ее бедрами.

Резко выдохнув, она уткнулась ему в плечо в золотом свете единственной свечи, затем они легли рядом и обнялись.

– Октавий на этот раз так рассвирепел, что обещал убить меня, когда проснется, – призналась она. – Как я могу освободиться от него? Как освободиться от такого безумца, как он?

Некоторое время Михаил молчал. А затем:

– Я поговорю с ним, – отозвался он.

Девора вздрогнула, нервно покачав головой.

– Даже не думай, разговором ничего не решишь! Октавий Злой понимает только насилие, поэтому, если хочешь мне помочь, лучше застань его спящим и разнеси ему голову первым предметом, что попадется тебе под руку! Только так я смогу избавиться от него. Только так мир может быть избавлен от него. И я буду свободна… впрочем, вряд ли я успею решить эту проблему. Если он убьет меня, как только проснется… Боже, я не знаю, что будет дальше!

Она прижалась головой к плечу Михаила и заплакала. Он лежал рядом, молча гладя ее. Лицо его было мрачным, губы плотно сжались. Затем, когда девушка успокоилась, он поднялся, быстро надел свою мешковатую одежду и сказал:

– Я все же пойду и поговорю с ним.

На этот раз Девора ничего не сказала.

– Не волнуйся, я скоро вернусь, – пообещал он, и девушка не понимала, как он может быть так уверен. Неужто ему невдомек, что безоружный худощавый юноша с помощью одних лишь кулаков не сможет сладить с грудой мышц борца, который никогда не проигрывает?

Однако Михаил, все такой же самоуверенный, спешно вышел из палатки, ведомый своей срочной миссией.

Какое-то время Девора ждала.

Затем встала и надела свое серое с заплатками платье, казавшееся ей предательски уродливым на фоне синего шедевра, что подарил ей ее небесный ангел. Однако в сердце ее горело теперь и другое чувство. Ревность. Поэтому она знала, что сегодня прекрасный мальчик получит тяжелый жизненный урок: не смей держать за руку Золли и стоять рядом с ней, раз ты принадлежишь мне! Не улыбайся ей, не смейся глупым шуткам этой мелкой суки, потому что ты мой! Ты думаешь, я не вижу, что вы делаете? Я могла бы пронзить сердце Золли ножом и провернуть его сотню раз, но вместо этого я использую лезвие по имени Октавий Злой, провалиться мне на моем цыганском месте!

Да, подумала она. Ее глаза прищурились, лицо исказилось выражением несдерживаемой ярости. Ревность… о да, ревность – тот самый недуг, с которым она никогда не могла справиться. Да, иди, поговори с ним. Он уже должен проснуться. Пойди, поговори с его кулаками, потому что я предупредила его, что ты был и остаешься воришкой и собираешься прийти, чтобы украсть его деньги в ночной тьме!

А я выживу, убеждала она себя. Выживу, как и всегда выживала. Переживу все удары, потому что знаю, что он бьет меня исключительно из страстной любви, когда овладевает мною!

Она знала, что Михаил приводил сюда и Золли. Прямо сюда, на то же самое любовное ложе. Она знала, что вместе они, должно быть, смеялись над ее глупостью, потому что Девора позволила себе поверить, будто молодой Михаил увлечен ею одной и не заботится больше ни о ком.

О нет, никто не заботился о ней по-настоящему. Только Октавий Злой.

Они были предназначены друг другу.

Девора вышла из палатки медленно и грациозно, словно во сне, миновала весь проделанный путь обратно по затемненной дороге Великого Белого Пути, чтобы вновь войти в свой цыганский передвижной дом, в котором ее дражайший супруг уже должен был вбить правосудие в голову этого злого мальчишки.

Как говорится, чужая душа – потёмки. О, она не сомневалась, что душа Михаила очень темна, и внутри нее живет необузданная дикость, и эту дикость она не собиралась делить ни с одной другой женщиной в цирке, особенно с этой замарашкой Золли.

Дверь прицепа была открыта. Широко открыта. А внутри царила лишь темнота.

Девора поднялась по ступеням и вошла внутрь, мягким и осторожным окликом позвав своего мужа. В непроглядной тьме послышалось чье-то дыхание – резкое и жесткое. Отчего-то девушке показалось, что здесь сильно несет псиной.

Несколько секунд у Деворы ушло на то, чтобы нашарить спички и зажечь свечу возле двери. Пока дрожащие руки не слушались ее, она продолжала тихо звать мужа. Наконец, фитиль зажегся, она резко развернулась со свечой в руке… и увидела кровь.

Что ж, подумала она, справедливость восторжествовала. Может быть, мальчик и не заслужил такой жестокости, и все же…

Она слабо улыбнулась и уже начала продумывать, что расскажет своему мужу о том, где была, и остановилась на версии с прогулкой по ночному цирку под луной. Иногда она рассказывала ему всякие истории по ночам, потому что, просыпаясь от своего хмельного сна, он нередко плакал, как ребенок.

Следуя за светом свечи, Девора увидела красную массу на полу прямо у своих ног… похожую на мускулистую руку, вырванную из плечевой сумки… и на ногу, разодранную когтями какого-то животного так, что через рассеченную кожу и мышцы виднелись белые кости.

На полу валялась перепачканная кровью одежда. Девора уже видела эту одежду сегодня. Она снимала эту одежду сегодня…

– Октавий? – дрожащим и слабым шепотом позвала она мужа, защитника и похитителя ее сердца. Ответа не было.

Свет свечей очень скоро выхватил из темноты очертания головы на кровавых половицах. Горло было вскрыто, массивный подбородок поджался, а в глазах застыло выражение неконтролируемого ужаса. На одной руке, плечевая часть которой была изорвана в клочья, был заметен посиневший от ударов сжатый кулак.

Девора собиралась закричать, когда что-то вдруг зашевелилось где-то в темноте, куда не проникал свет.

Он заговорил с нею из темноты. Она не понимала, что он говорит, потому что голос больше походил на рычание. Словно какое-то животное внезапно захотело заговорить человеческим голосом. А затем он повторил, и теперь слова произносил уже человек:

– Ты свободна, – сказал он. А затем произнес это снова. – Свободна.

Девора покачала головой и пролепетала нечто бессвязное. Она не хотела быть свободной. Она не знала, как быть свободной. Она знала только, что муж бил ее из большой любви, а любил он ее по-настоящему сильно. Он хотел, чтобы она была выносливой женой, чтобы стала подобием великого человека, коим являлся он сам. И фильм о его жизни… она должна была сниматься в нем вместе с ним, чтобы они вместе стали звездами кинематографа, чтобы все девки в их деревне смотрели и кусали себе локти от зависти. Октавий обещал Деворе фильм. Обещал, что кинокартина обязательно родится, как только он заработает достаточно денег.

И тогда вся жизнь была бы в радость, потому что огромное количество людей позавидовало бы ей. Но теперь… теперь…

Свет выхватил руку из тени, эта рука тянулась к Деворе. Она казалась не совсем человеческой… но будто бы менялась на глазах, шерстяной покров втягивался обратно в кожу…

– Я тебя люблю, – прошептал мальчик.

С искривленных губ Деворы сорвалось одно единственное слово.

Это слово: Убийца.

И она повторила это – уже громче.

– Убийца!

Глаза ее испуганно округлились, и она позволила крику прорваться наружу, вовсе не боясь, что это разбудит все цирковое поселение. Они имеют право знать, что здесь произошло убийство.

Фигура вынырнула из темноты. Она была странной формы… словно только что вышла из кошмарного сна. Пока Девора продолжала вопить, фигура бросилась в окно и окончательно испортила оконную раму. Девушка упала на пол, все еще выкрикивая одно и то же слово, но теперь она осталась одна в этом прицепе рядом с изуродованным трупом мужа.

Прибежавшие люди попытались успокоить ее, увели в безопасное место и постарались уложить ее спать, но спать она сейчас не могла, а они не могли вырвать свечу из ее руки. Она лежала на кровати с широко раскрытыми глазами, смотрела в потолок и ни на что не реагировала. Татьяна и Золли – такие добрые ко всем – решили остаться и посидеть с нею. Вскоре Деворе стало ясно, что она ступила на дорогу, конца которой нет.

Охота на убийцу продолжалась, но дикий мальчишка словно испарился. Как ему удалось сотворить такое с Октавием Злым, оставалось загадкой без ответа. Почему мальчишка решил снять одежду? И еще одна странность: почему он помочился на пол? Неужели это было своеобразным актом унижения? Об этом будут говорить во всей деревне Великого Белого Пути. Тема не исчерпает себя до конца этого сезона… и в следующем… и, может, даже через один…

Но жизнь была представлением, которое должно продолжаться.

За несколькими бутылками водки, посовещавшись с группой человек в ранних сумерках августа, старый белобородый Громелко решил, что цирк это переживет. И это будет лучше всего.

– Худшее из зол – то, что добром прикидывается, – со знанием дела проскрипел он. – Видите, как бывает: человек человеку волк.

И в самом деле: если решил водить дружбу с волком, лучше держи свой топор наготове.

Человек из Лондона, вернувшийся сегодня на запряженных лошадьми салазках из небольшого русского городка под названием Пружаны, носил темные очки. Без них блики солнца на бескрайнем просторе белого снежного одеяла казались ему ослепляющими. Человек из Лондона относился к своим глазам с осторожностью. Укутанный в грубые шерстяные одеяла, он сидел на заднем сидении салазок, пока возница неистово хлестал плетью заартачившихся лошадей. На голове у него сидела коричневая норковая шапка-ушанка.

Человек из Лондона сегодня разгуливал по миру под именем Уильяма Бартлетта. Вчера же, в Минске, он называл себя Кейтом Саддингзом, и, нося это имя, он настиг и застрелил свою цель, пустив ему пулю точно в правый висок, пока тот разгуливал по 53-й комнате отеля «Стойкость».

Прошлой ночью поезд привез его в Пружаны, и сегодня сани должны были доставить его в еще одно место. Он был уравновешенным человеком с прохладным характером, собранным и спокойным англичанином. Но сегодня он уже несколько раз оглядывался через плечо на море снега, что раскидывалось за его спиной, и бледно-голубые глаза за затемненными линзами очков начинали чуть блестеть от беспокойства. Он знал, что поезда из Минска в Пружаны ходят исправно, но, если б он не пытался попасть в этот захолустный городок, сейчас он мог бы уже быть в Варшаве, сидеть в уюте и тепле с чашечкой чего-то, что поляки называют чаем, и отправлять шифрованную телеграмму по соответствующему каналу. Однако ему дали это задание, поэтому выбора не оставалось. Так или иначе, все свободные концы были связаны. Разве не так?

Он постучал пальцами затянутых в толстые кожаные перчатки рук по своим ногам в серых вельветовых брюках. Сейчас на нем было несколько слоев одежды под флисовой подкладкой его пальто, потому что холод стоял неумолимый, и даже столь яркое солнце русской зимы казалось фригидным. Или, может быть, думал Человек из Лондона, все дело во мне самом?

Месть, разумеется, относится к тому виду блюд, которое надо подавать холодным. Он толком не знал человека, которого казнил в комнате 53 в отеле «Стойкость», знал лишь, что был избран для этой работы. Избран принести месть, которой желал другой человек, и теперь, чье-то желание мести, вероятно, обрушится на него с другой стороны.

Человек из Лондона чувствовал себя мальчишкой мальчиком… хотя ему уже исполнилось тридцать шесть. Он получил образование в Оксфорде, и со всей накопленной мудростью его отправили в этот маленький грязный мирок, усыпанный снегом в отдаленной русской глуши. На дворе стояло 11 февраля 1928-го года. В Германии боль Великой Депрессии уже нешуточно грозилась пошатнуть сложившийся порядок вещей: амбициозный человек, зовущийся Гитлером, возник на мировой арене, провозгласив себя лидером военного общества со средневековыми милитаристическими атрибутами и настроениями.

В России столь же амбициозный Сталин только что начал реализовывать свой первый план-пятилетку для продвижения военной отрасли и для одновременного контроля сельского населения.

Но британские львы тоже не спали. На деле они не спали никогда. В подсобных помещениях под тусклым светом ламп, направленных на разложенные на столах карты и расшифровки радиосигналов, бравые и преданные стипендиаты таких звездных университетов, как Оксфорд, Кембридж, Лидс, Манчестер и Бирмингем, сделали свои выводы и приняли решения, последствием которых, возможно, будет потеря здоровья и сна и превращение кожи лица в уставшую пожелтевшую маску… но такова уж была эта работа.

Кто-то должен был ее делать.

Человек из Лондона снова оглянулся через плечо, но увидел позади себя – как и в предыдущие разы – только снег. Он старался вспомнить подходящую русскую пословицу. Она была сложной, но…

Верно.

Где был, там теперь нет: где шел, там след.

В понимании человека из Лондона это значило, что прошлое – другая страна.

– Далеко еще? – спросил он возницу, осторожно и опасливо пользуясь русским языком. Ответом было лишь пожимание плечами. И отчего эти русские такие неприветливые? Просто волы какие-то, а не люди!

Не менее занимательным фактом для Человека из Лондона было то, что веселый звон бубенчиков на салазках не сводил возницу с ума.

Прошло, казалось, бессчетное количество времени, прежде чем угрюмый человек-вол пробасил:

– Поди, прибыли, – он обвел для наглядности своей рукой с зажженной сигаретой пространство вокруг, указывая на скопление деревянных изб примерно в тысяче метров отсюда по заснеженному долу. По мере того как салазки с их чудовищно позвякивающими бубенчиками сокращали расстояние до деревни, Человек из Лондона изучал взглядом окрестности.

Изучал не без интереса.

Из своих домов вышло несколько человек, чтобы посмотреть, кого привезли сани. Эти люди кутались в сильно прохудившиеся тулупы, что свидетельствовало об их бедности, и качались, как пугала, от каждого порыва ветра. Один из них – маленький ребенок – поднял руку и приветственно помахал. Человек из Лондона весело помахал в ответ, потому что знал, как важно произвести хорошее первое впечатление.

Затем он немного сместился на своем сидении, потому что компактный пистолет убийцы, настигавшего свою цель с одного выстрела, немного давил ему на бок под всеми этими многочисленными слоями одежды.

Огромный грузный мужчина – настоящий бык – вышел из избы и подошел к саням, как если бы весь этот кусок покрытой снегом земли принадлежал ему одному. Впрочем, быть может, так дела и обстояли.

Возница явно признавал авторитет этого мужчины. Он напряг мышцы, натянув поводья, и лошади остановились, выдохнув клубы пара. Человек-бык, одетый в коричневые штаны и плотный красный свитер, вышел вперед, словно олицетворение сил природы, в сопровождении двоих подручных, у которых была такая же походка, но заметно менее внушительные габариты. Человек-бык был полностью лысым, зато носил толстые седые усы и бороду. Огромные серые брови, казалось, застыли, грозно сдвинувшись к переносице, а в обоих ушах блестели золотые кольца. Ботинки великана хрустели по снегу, пока он шел к саням.

– Здравствуйте, – произнес Человек из Лондона на родном языке, его милая улыбка широко растянулась, показав большие квадратные белые зубы и продемонстрировав самые лучшие намерения.

– Кто ты, черт возьми, такой, и чего тебе здесь надо? – тут же прогремело в ответ с громкостью пушечного выстрела.

Очевидно, это кто-то вроде деревенского старосты, подумал Человек из Лондона. Из этого следовало, что, возможно, у этого джентльмена попросту больше всех коров или свиней в деревне… или самое большое ружье… или самый большой член.

– Меня зовут Уильям Бартлетт. Я…

– Англичанин? – это было произнесено с недоверием. Другие жители начали подбираться ближе. Дома опустошались от своих постоянных обитателей. По-русски исковерканный английский язык отрывистым эхом разлетался по округе.

– Да. Англичанин, – отозвался Человек из Лондона. – Могу я выйти?

Не получив ответа сразу, он решил добавить:

– Прошу вас, сэр, я проделал очень долгий путь.

Староста лишь прищурился. Маленькая сморщенная старуха, возникшая, словно призрак, рядом с этой громадиной, вдруг пнула его локтем под ребра.

– Ладно, выходи, – ответил тот, чуть поморщившись от боли.

– О, благодарю вас, – Человек из Лондона опустил свои ботинки в снег, освободившись, наконец, от предательски жесткого сидения, и выпутался из вонючих одеял. Он вытянулся на шесть футов и три дюйма в высоту, что оказалось внушительным ростом относительно многих селян. Человек из Лондона был широкоплечим и статным, в его облике сквозила сила и властность – в юности он был чемпионом по боксу, а след от тяжких тренировок и боевитая стать, как известно, с годами не утрачивается. Очередным доказательством того, что он не привык расти в условиях нежности и мягкости, был заметно искривленный несколькими переломами нос. Впрочем, тем, кто нанес ему эти удары, Человек из Лондона отплатил сторицей.

– Могу я зайти в ваш дом, сэр? – вежливейшим из своих тонов поинтересовался он у старосты.

– Я спросил, чего тебе здесь надо.

– Верно, вы спросили, – Человек из Лондона снял солнцезащитные очки и открыл миру свои светло-голубые глаза, взгляд которых был острым, как бритва… а в случае необходимости мог и порезать собеседника не хуже имперских кинжалов. Во время растянувшегося молчания он позволил своему взгляду резко пройтись по окружившим его селянам. – Но я не ответил, не так ли?

В эту самую секунду пространство наполнилось звоном угрозы насилия.

Но Человек из Лондона знал, как работает русское сознание. Возможно, угрожавший ему человек и был здоров, как бык, да, но в нем сквозило детское любопытство. А еще такие, как он, очень уважали мужество, и прибывший гость разделял их почтение к сему качеству.

Рот старосты скривился. Глаза превратились в две подозрительные щелки.

– Черт с тобой… как тебя там… Бартлетт? Заходи, давай, – сказал он, буквально выплюнув это имя, и повел нежданного гостя к своему дому, стоявшему неподалеку.

* * *

В печи потрескивал огонь, оконные ставни держали мороз подальше от уютной избы, в передней комнате которой стояли стол, стулья и пуфик для ног. Перед тем, как Человек из Лондона снял пальто, ему уже сунули в руку кружку крепкого русского чая. Коричневую кружку подала та самая старуха, что подтолкнула старосту к гостеприимству. Гость сделал глоток, чтобы согреть свои оледеневшие внутренности, а затем снял пальто, показав свои пепельно-светлые волосы и аристократический профиль англичанина, в венах которого текла кровь викингов. У него была квадратная челюсть, высокий лоб, наводящий на мысли о том, что это умный человек, и мозг его полнится фактами и сведениями. А на щеках показывалась россыпь веснушек, что придавало облику англичанина некоторой детскости и сводило с ума многих женщин.

– Прекрасный чай, – поблагодарил он, хотя больше напиток напоминал ему отвар древесной коры.

– А ты прекрасно бросаешь дерьмовые комплименты, – отозвался староста. – Давай к делу. Не заговаривай зубы.

Он уставился на гостя с истинной суровостью и явно не собирался выказывать терпеливости.

– Что ж, вы правы, – хмыкнул Человек из Лондона. – Но, в свою очередь, должен заметить: вы ведь уже знаете, зачем я здесь. Вы ведь не глупый человек, так?

– Не глупый.

– Вот и хорошо. Итак, насколько я понимаю, он живет в руинах.

– В церкви, – поправил староста. – Это церковь нашей деревни.

– В руинах церкви, – исправился Человек из Лондона. – Стало быть, он живет там, так?

– Может быть.

– Он там живет. Да, – утвердительно кивнул Человек из Лондона. Его посетила мысль о том, чтобы присесть, но стулья здесь выглядели не сильно надежными, а упасть на глазах у этого самодовольного мужлана и старой женщины – не лучшее, что он мог сделать.

Староста смотрел на него с чем-то вроде мольбы в своих черных маленьких глазах.

– Что ты от него хочешь? Что может заставить англичанина приехать в нашу глушь?

– Я просто хочу поговорить с ним. Насколько я осведомлен, по-английски он понимает?

Староста упорно всматривался в огонь.

– Я знаю, что его разыскивают за убийство. И я знаю, что его найдут – это лишь вопрос времени.

– Не найдут. Мы прячем его.

– Не столь хорошо, сколь вы думаете, – снисходительно ответил Человек из Лондона. И добавил. – Это очевидно. Раз уж я здесь.

– Нечего сотрясать воздух громкими словами, – угрожающе произнес староста, и лицо его помрачнело. – Тот последний англичанин, что приходил сюда… он тоже сотрясал воздух громкими словами. Со всеми этими своими… камерами и прочими… штуками. Ох, – рот старосты широко открылся на несколько секунд, а затем медленно закрылся. Он тонко улыбнулся. – Я понял. Тот англичанин… журналист в газете… это он кому-то рассказал, так ведь?

– Он сказал это человеку, который рассказал это еще одному человеку, который уже отправил сюда меня. Так что… вы правы.

– Мы хотели помочь этому бедному англичанину починить его сломанную повозку, – сказал староста с устрашающей гримасой, которая быстро превратилась в печальную полуулыбку. – Мы сказали, что сделаем работу всего за несколько монет, и он может остаться на ночь. Но потом он кое-что увидел, не так ли?

– Верно.

Это было в октябре. Английский журналист, который в действительности являлся сотрудником секретной разведывательной службы Британии, был отправлен на пустяковое задание, которое заключалось в переправке нескольких документов и фотографий через польскую границу. Незначительная работенка… но затем россказни привели его в эту деревушку – засилье сырых ветров и грозных морозов. Именно поэтому Человек из Лондона, убив в Минске русского двойного агента, был вынужден предпринять еще одно путешествие: он был ближайшим оперативником к этому пункту, поэтому из Минска направился сюда.

Лысый человек-бык довольно долго ничего не говорил. А затем произнес – очень тихо:

– Он ловит для нас еду. Он кормит всю деревню. И он очень хороший мальчик, просто… проблемный.

– Да, быть разыскиваемым за убийство – это и впрямь некоторая… проблема, – историю искомого субъекта агент слышал. И даже разговаривал с девушкой, что стала свидетельницей того самого убийства. За пару шелковых чулок или коробку конфет такие девушки вообще могут рассказать все и даже больше.

– Не только это. У него проблемы… тут, – рука старосты потянулась к сердцу. – Глубоко.

– Хм, – только и сказал Человек из Лондона. Пожалуй, это был недостаточно эмоциональный комментарий. – В историю, которую я слышал, довольно трудно поверить, знаете ли.

– Верь или нет – дело твое, – отозвался человек-бык, пожав плечами. – Какое тебе, в сущности, дело-то до него? Я же сказал: он ловит для нас еду. Даже при таком снегопаде. Кролики и не думают убегать, потому что он может завалить кабана или оленя… ему нипочем все, что движется в лесу за холмом. Так что не верь, если не хочешь, какая тебе разница?

– Разница есть. И дело есть тоже. Точнее сказать, дело может быть. Но мне нужно с ним поговорить.

– Он не принимает посетителей.

– Предпочту выяснить это самостоятельно.

Староста упрямо встал и грозно двинулся на человека из Лондона, который не желал сдаваться и продолжал упорствовать. Его нос-картошка уперся в самый кадык англичанину.

– Это моя деревня. Ты не можешь прийти сюда и раздавать команды! Я здесь решаю, что делать, и я буду говорить тебе, на что ты здесь имеешь право. Итак, насчет мальчика… я не знаю, что он такое, я никогда прежде не видел подобного и не знаю ни одного человека, кто мог бы видеть… но я так тебе скажу, мистер Англичанин, этот мальчик живет с нами, его место здесь, и он с тобой не пойдет по первой твоей прихоти, ясно?

– Я не смогу уехать, не поговорив с ним, – голос был все еще спокойным, собранным, прохладным. Но ледяные голубые кинжалы внутри его глаз казались крайне острыми. – И я не уеду, пока не поговорю с ним, – он одарил присутствующих задорной мальчишеской улыбкой, которая считалась его визитной карточкой. – Давайте не будем горячиться, это весьма неприятно и отнюдь не необходимо. Хорошо?

– Покажи ему, – проскрипела прищурившаяся старуха. – А то он до вечера будет говорить всякую чепуху.

Она говорила на русском языке, однако суть ее слов Человек из Лондона уловил. Пожалев, что недостаточно хорошо владеет местным наречием, чтобы ответить на нем, он предпочел обратиться к старой женщине по-английски. Он был уверен: одно то, что он ее понял и способен сказать что-то в ответ, уже произведет должное впечатление.

– Сама эта история может оказаться чепухой, мадам, – отозвался англичанин, уставившись своим острым взглядом прямо в глаза человека-быка. – Покажите мне.

На пути через деревню к стоявшим на холме руинам к ним присоединилась группа людей. Похоже, они хотели понаблюдать за англичанином, поизучать его. Внезапно девушка лет шестнадцати с теплыми карими глазами и кудрявыми золотистыми волосами под своей меховой шапкой дернула человека из Лондона за рукав пальто.

– Скажите ему, что Нэна прощает его, – пролепетала она. – Он не будет больше разговаривать со мной… но вы можете ему это передать?

– Я передам, – пообещал Человек из Лондона. Он заметил, что правая рука девушки перевязана.

Группа людей остановилась возле разрушенной церкви и принялась наблюдать. Староста проследовал с гостем до самых руин, а затем остановился у входа. Человек из Лондона продолжил свой путь в одиночку, поднявшись по припорошенным снегом ступеням бывшей церкви.

Он вошел в обитель холодных теней и прислушался к тишине.

В поле зрения попала лестница, ведущая вниз. Он спустился. Свет, который жил в этом каменном могильнике, чуть отдавал синевой, вокруг витал запах дыма. Человек из Лондона проследовал дальше, в более глубокую синеву. Его шаги гулко отражались эхом от стен, и этого шума было достаточно, чтобы кого-то разбудить, поэтому агент на мгновение остановился и понял, что спокойствие и хладнокровие покинули его. Он заметил слабые блики огня за аркой впереди. Сердце забилось быстрее.

– Привет? – попытался поздороваться он по-русски. Ответа не было. Что ж, на родном языке говорить будет проще. – Привет! Я могу войти?

Снова ничего. Он слышал лишь потрескивание огня и угрожающее эхо собственных шагов.

– Здесь кто-нибудь есть? – спросил он на языке Короля.

– Вы – здесь, – прозвучал тихий ответ по-английски. Голос донесся из-за арки, и в нем звучала тихая угроза. – И вам не следует здесь находиться. Я бы не пришел сюда на вашем месте.

Человек из Лондона прочистил горло.