Текст книги "Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

Мэтью почувствовал, как у него загорелись щеки, но когда он глянул на Берри, та просто пожала плечами и, улыбнувшись, чуть показала щель в передних зубах.

– Нормально, Мэтью. Я бы предпочла пройтись. Ты к ленчу придешь?

– У меня кое-какие дела, но я появлюсь позже.

– Отлично, я уверена, дедушка не будет возражать. Всего доброго, сэр, – сказал она Полларду и обернулась к миссис Деверик: – Всего доброго, вдова.

И Берри пошла по портовой улице, неся саквояж и альбом для рисования.

– Давайте побыстрее! – поторопил Мэтью Поллард. – У нас еще дела есть.

Когда Мэтью сел напротив своих спутников, поставив у ног сумку с вещами, а лошади зацокали копытами на юг вдоль гавани, миссис Деверик посмотрела на него пристально и спросила:

– Вы дали обет не бриться, молодой человек?

– Простите мне эту щетину. Одно из моих сегодняшних дел – зайти к мистеру Рейноду.

– Я слышал, он свое дело знает, – сказал Поллард. – Хотя я бы не подпустил раба с бритвой даже близко к себе.

– Мистер Рейнод – свободный человек, – напомнил ему Мэтью. – Уже пять лет свободный, насколько я понимаю.

– Значит, вы смелее меня. Я бы боялся, что где-то посреди бритья он забудет, что живет в цивилизации, и снова станет дикарем. Я выражаю вам свое – и миссис Деверик – сочувствие по поводу постигшей вас неприятности. Где вы сейчас живете?

– В молочной у Григсби. – Краем глаза он заметил, как миссис Деверик приложила ко рту руку в черной перчатке. – Временно. Где-нибудь на месяц.

– В молочной. – В углах губ Полларда мелькнула улыбочка и тут же исчезла. – Я так понимаю, что все молоко в вашем распоряжении?

– Это была молочная. Сейчас там… – Но тут он решил бросить расшаркиваться: – Так какое дело вы хотели обсудить? – Он обернулся к миссис Деверик: – В личном разговоре?

– А, да. – Поллард полез в карман сюртука и вытащил конверт. – Ваши вопросы к миссис Деверик. Она желает ответить на них в моем присутствии.

Мэтью не сводил глаз с вдовы:

– Мадам, вам необходим адвокат, чтобы ответить на несколько простых вопросов?

– Я думаю, так будет лучше, – ответил за нее Поллард. – В конце концов, именно за защиту моих клиентов мне и платят.

– В данном случае от кого защита? От меня?

– Мистер Корбетт, давайте проясним ситуацию, что будет нам всем на благо. Так вот, я бы обязательно присутствовал, если бы миссис Деверик должна была отвечать на подобные вопросы перед главным констеблем Лиллехорном или любым магистратом. Тем более я должен присутствовать, если их задает клерк – каким бы разумным и многообещающим ни казался он моей клиентке. И еще раз прошу простить меня, миссис Деверик, но я должен повторить свое возражение: все это соглашение – фарс. Что может этот юноша выяснить такого, что опытные профессионалы…

– Возражение выслушано, – перебила миссис Деверик. – Теперь закройте свою винную бочку и сидите тихо. Молчанием вы свой гонорар отработаете не хуже, чем трескотней. – Она взяла у него из руки конверт, а Поллард испустил тихий шипящий звук сквозь зубы. В карих глазах блеснуло и понимание поражения, и презрение. – Я решила ничего не сообщать письменно, – обратилась она к Мэтью, вынимая письмо из конверта. – По совету моего адвоката. Особенно о том, что касается моих мыслей по поводу… – Она запнулась, будто заставляя себя произнести эти имена: – Доктора Джулиуса Годвина и мистера Эбена Осли.

– Хорошо, – согласился Мэтью. – Ничего письменного.

– Я отвечу на ваши вопросы в том порядке, в котором они были заданы. Первый – относительно каких-либо обсуждений деловых вопросов между мной и мистером Девериком: никаких. Как я уже вам говорила, о делах Пеннфорд не говорил со мной никогда. От меня требовалось вести дом, воспитывать сыновей и вести себя так, как положено жене. Я его о делах никогда не спрашивала: это не моя забота. Вопрос второй: о каких-либо недавних поездках Пеннфорда, деловых или же развлекательных.

Мэтью слушал, хотя у него было подозрение, что все это ему ничего не даст. Стучали внизу лошадиные копыта, и Мэтью начал думать, как приятно будет сесть в горячую ванну.

– Недавно – я полагаю, вы имели в виду за последние полгода, – продолжала миссис Деверик. – На это тоже будет ответ: никаких. Пеннфорд старался избегать поездок, поскольку имел трудности с пищеварением.

– Нет нужды сообщать подробности, мадам, – подал голос Поллард.

Она бросила на него уничтожающий взгляд:

– Будете выставлять счет за количество слов?

– А в менее недавнее время? Например, в пределах года? – спросил Мэтью.

– Расширяете вопросы? – упрекнул его Поллард.

– В пределах года или около того ответ будет тот же, – сказала вдова. – Никаких.

Мэтью кивнул и почесал зудящий подбородок.

Миссис Деверик положила письмо на колени и разгладила его.

– Третий вопрос, наиболее омерзительный, касается моего отвращения к вашему упоминанию этих двоих людей в связи с моим покойным мужем. Я заявляю категорически и перед лицом Бога Всемогущего, что Пеннфорд не имел никаких дел ни с доктором Годвином, ни с Эбеном Осли. Они недостойны были бы Пеннфорду сапоги чистить. – Она повернулась к Полларду, который собрался было возразить против последней ненужной детали, и ткнула пальцем почти ему в лицо: – Молчите!

Мэтью подождал, пока Поллард снова сел, как обмякшее соломенное чучело, и только потом продолжил разговор:

– Насколько я понимаю, мадам, доктор Годвин пользовался безукоризненной репутацией. Пусть даже он был врачом для дам из заведения Полли Блоссом. В конце концов, какой-то врач должен был эту работу делать?

– Да, но Джулиус Годвин слишком эту работу любил. Он практически жил там последние годы. Стал жалким пьяницей и почти сумасшедшим, все время проводил с теми, кого вы так великодушно и глупо назвали «дамами». Они демоны в облике женщин, и я молю Бога, чтобы дал мне увидеть до моего последнего вздоха, как Полли Блоссом бросят на судно, словно груду тряпья, и вышлют из этих колоний.

– Держим свои эмоции при себе, – посоветовал Поллард. Она его игнорировала.

– Терпеть не могу слабых мужчин, сэр, – сказала она Мэтью, и лицо ее чуть не перекосилось отвращением. – В те двери слабые мужчины и входят. Вы меня спрашиваете, почему я презираю Джулиуса Годвина – я вам отвечаю. К его услугам были многие достойные – и вполне красивые – вдовы, но он предпочел уйти к этим шлюхам. Пеннфорд мне говорил, что Годвин болен, и вот почему он пьет и тратит свои… свои силы на этих грязных созданий.

– Болен? – Мэтью уже не думал о ванне, мозг его лихорадочно работал, искал. – Вы хотите сказать, душевно?

– Я хочу сказать, что он давным-давно мог бы жениться, но он сам себя выбросил на помойку. Я вспоминаю, что, когда доктор Годвин сюда приехал, это был отличный уважающий себя врач. Порядочный человек. Приехал из Лондона, чтобы начать все сначала. И все у него было в порядке, пока не убила его собственная слабость.

– Мне казалось, что его убил Маскер, – вставил Мэтью.

– Маскер закончил работу, которую начала слабость Годвина, – был ответ. – Не знаю, может быть, Маскер – маньяк, возмущенный тем, где доктор Годвин раскладывал свои грязные инструменты.

Мэтью не стал уточнять. Поллард глядел с безразличным видом на корабли, карета приближалась к Большим Докам. Мэтью подумал, что Поллард, быть может, гадает сейчас: известно ли миссис Деверик, что один из ее адвокатов – такой же обожатель шлюх, как покойный Годвин? Похоже, что высший класс собрал у себя все деньги, а низший класс – вроде вдовы Шервин – все знания. Но конечно, если верить Григсби, многие клиенты Полли Блоссом проживают на Голден-хилл.

Мэтью подался вперед:

– Вы говорили, что доктор Годвин приехал из Лондона начать все сначала. Когда это было?

– Я полагаю, это было… не меньше пятнадцати лет назад. Скорее даже около двадцати.

– А начать сначала – после чего?

– Я точно не знаю. Это фраза, которую сказал Пеннфорд. Но все знали, что жена Годвина умерла от лихорадки, когда они оба были очень молоды. Он об этом рассказывал всему городу. Может быть, отчасти поэтому он превратился в пьяную развалину, но сочувствия у меня к нему нет.

В наступившем молчании Мэтью обдумывал ее последние слова. Поллард вышел из транса:

– Где вас высадить, Корбетт?

– Эбен Осли, – сказал Мэтью. – Что вы о нем можете сказать?

Миссис Деверик презрительно фыркнула – и близко не как леди.

– Вы были воспитанником в этом приюте, как сообщил мне мистер Поллард, и я удивлена, что вы не знаете, какие о нем ходили слухи. Что он был… я вряд ли могу произнести это слово. Он позволял себе вольности со своими воспитанниками. Разве вы об этом не слышали? Пеннфорд его презирал и говорил, что если бы хоть один из воспитанников вышел против него свидетельствовать о таких мерзостях, он бы сам повесил этого гнусного язычника прямо перед Сити-холлом.

– Правда? – спросил Мэтью, и это слово будто вертелось у него в голове болезненной юлой.

– Абсолютная. Но это никогда нельзя было доказать. Ходил слух, что Осли напился как свинья в какой-то таверне и что-то рассказал об этой… об этой практике кому-то из своих шлюх. Она передала дальше, и… но я уже сказала, доказано это не было никогда. Но все равно от этого человека меня передергивает. Просто я его не любила, вот и все.

– Но разве можно верить шлюхе? – спросил Поллард, пожав плечами.

– Вы были адвокатом Осли. Как же вы могли представлять одновременно и Пеннфорда Деверика, и Осли?

– А в чем проблема? Обоих клиентов моя фирма унаследовала от Чарльза Лэнда. Я вел юридические и финансовые дела Осли, его нравственность меня не касалась. А если вы хотите посеять раздор между миссис Деверик и мною, вас удивит, насколько она хорошо понимает – как понимал и ее муж, – что юрист – это инструмент для определенных целей. Выносить суждения о ком бы то ни было мне не пристало.

– Хотя теперь, когда Пеннфорда нет, могла бы произойти перемена юридической фирмы, если бы Осли остался в живых, – сказала миссис Деверик. – Инструмент вы или не инструмент.

– Еще один вопрос к вам. – Мэтью продолжал смотреть на Полларда. – Поскольку вы вели финансовые дела Осли. Как это он мог себе позволить столько просаживать за игорными столами?

Рыжевато-каштановые брови Полларда взметнулись вверх:

– А откуда вы знаете, сколько он проигрывал? Если проигрывал вообще?

– Я много раз видел, как он проигрывает.

– Вот как? И как это получалось? Вы за ним следили?

– Я… я его просто видел, вот и все. В тавернах.

– Я полагаю, – ответил Поллард, – что иногда он проигрывал, иногда выигрывал. Если подсуммируете, может быть, даже окажется, что он был слегка в плюсе.

– Он был омерзителен. – Миссис Деверик вложила письмо в конверт. – А Годвин – отвратителен. Это и есть ваши ответы, мистер Корбетт. – Она отдала конверт. – Надеюсь, они окажутся вам полезны.

«Вряд ли», – хотел он сказать, но надо было заняться полученной информацией и просеять ее, как тонкий песок. Мэтью взял конверт и оперся на спинку своего сиденья. Карета покачивалась в ритмичном беге лошадей.

– Мое мнение, если мне позволено будет его высказать, – начал Поллард и остановился, проверяя, что сейчас его не щелкнут по носу, – таково, что этот самый Маскер покинул город. Я думаю, что указ оказал свое действие, как бы ни жаль нам было терять доход от таверн из-за гнева лорда Корнбери. Я хочу сказать: если бы Маскером был я, зачем бы я стал болтаться на месте преступления?

– Может быть, потому что ваша работа была бы еще не окончена? – спросил Мэтью, бросив на него острый взгляд.

– Моя работа? И в чем же эта работа могла бы состоять, сэр?

– Не знаю.

– Слышали, мадам? – Голос Полларда звучал почти ликующе. – Ваш сыщик не знает. Корбетт, я вам дам один бесплатный совет, и отнеситесь к нему внимательно. Вернитесь к вашей роли клерка и бросьте эти смехотворные попытки строить из себя главного констебля. Вам куда лучше подходит…

– Минутку, – перебил Мэтью. – Повторите, пожалуйста?

– Что повторить?

– Вы сказали: «Я вам дам один бесплатный совет, и…»

– Не могу понять, о чем вы сейчас толкуете.

– «Отнеситесь к нему внимательно», – вот что вы сказали, – произнесла миссис Деверик, с любопытством глядя на Мэтью.

– Да. Вы не могли бы повторить эту фразу, мистер Поллард?

Поллард улыбнулся, нахмурился. Улыбнулся снова:

– Вам голову напекло, Корбетт?

Мэтью пристально смотрел на него. «Я пометил страницу, – сказал вчера голос Маскера, заглушенный тканью. – Отнесись к ней внимательно».

– Просто повторите. Вам не трудно?

– Я уже это сказал, почему я должен повторять? По вашему требованию?

– По моей просьбе.

– Да господи боже мой! – скривилась вдова. – Поллард, повторите!

– Ладно. В конце концов, что такого, если какой-то псих просит повторить фразу, которую я уже и не помню, чтобы сказал? Отнеситесь к нему внимательно, отнеситесь к нему внимательно, отнеситесь к нему внимательно! Ну как, припадок у вас не случился?

Мэтью прислушивался к чему-то – к чему-нибудь, что напомнило бы ему вчерашний ночной голос, но ничего знакомого не поймал ни в тембре, ни в интонации. Все же голос был такой заглушенный – быть может, человек говорил сквозь зажатый во рту галстук… и трудно было сказать, симулирует Поллард или нет. Невозможно решить, подумал Мэтью, но все же продолжал пристально смотреть на Полларда.

– Наверное, я здесь выйду, – сказал Мэтью, когда карета доехала до Хановер-стрит.

Парикмахерская Мики Рейнода была за пару кварталов отсюда, напротив синагоги на Милл-стрит. По команде миссис Деверик кучер остановил карету у тротуара. Мэтью взял сумку, открыл дверцу и шагнул наружу.

– И вправду побрейтесь, Корбетт, – посоветовал Поллард. – И ванна вам тоже не помешает.

– Спасибо, сэр. – Мэтью остановился на последней ступеньке кареты, еще не сойдя на мостовую, и решил еще раз попытаться добиться ответа от вдовы.

– Миссис Деверик, можете ли вспомнить любую поездку вашего покойного мужа? Не недавнюю, но за несколько последних лет?

– Беседа окончена, – отрезал железным голосом Поллард. – Поездки мистера Деверика не имеют никакого отношения…

– Я пытаюсь найти мотив, – настаивал Мэтью. – Ниточку. Что угодно. Прошу вас, миссис Деверик. Любая информация может оказаться полезной.

– Не выпрашивайте, мистер Корбетт, – одарила она его недобрым взглядом. – Это признак слабости.

Мэтью почувствовал, как у него сжимаются губы в ниточку. «А, черт с ним со всем, – подумал он. – Сделал все, что мог, но вроде уперся в глухую стену».

– Спасибо за потраченное время, мадам, – произнес он довольно мрачно и сошел на тротуар.

Напудренное лицо вдовы с тонкими выгнутыми бровями подалось к нему:

– Если это будет полезно, – сказала она, – то у него бывали поездки в Филадельфию.

Мэтью застыл на месте.

– Мадам? – Высадив наконец Мэтью из кареты, Поллард пытался восстановить авторитетный тон. – Я не считаю, что вы обязаны…

– Молчите! – отрезала она, и Поллард замолчал. Она обратилась к Мэтью: – Пеннфорд несколько раз ездил в Филадельфию. Но было это несколько лет назад. Мне известно, что наша фирма занимается снабжением и тамошних таверн.

– Да, понимаю. И как это возникло?

Поллард высунулся вставить свои два пенса.

– Мистер Деверик купил оптовую фирму в Филадельфии. Это было в девяносто восьмом. Для деловых людей – просто древняя история.

– Документы оформляли вы?

– Нет, это было за несколько месяцев до моего приезда. Сделкой занимался Чарльз Лэнд. Разрешите нам ехать?

– Да, – сказала миссис Деверик. – Пеннфорд один раз ездил еще и в Лондон. Кажется, это было… да, в начале осени девяносто пятого года.

– В Лондон? – Мэтью был заинтригован. – Вы сопровождали его?

– Нет.

– Вы не знаете, кого он там посещал?

– Уверена, что ездил он по делу. Ни одна другая причина не подвигла бы его на такое путешествие. Когда он вернулся, желудок у него так разболелся, что доктор Эдмондс уложил его на неделю в постель.

– Эта филадельфийская оптовая фирма, – обратился Мэтью к Полларду. – Как она называлась?

– Она носит имя мистера Деверика.

– Да, я понимаю, что сейчас она носит его имя, но кто ею владел до того, как мистер Деверик ее купил?

Поллард хрипло рассмеялся:

– Слушайте, вы, клерк, к чему вы клоните? Что есть какая-то связь между убийством мистера Деверика и оптовой фирмой в Филадельфии? С тем же успехом можете обвинять лунного человечка!

– Я не обвиняю, я спрашиваю. Кто владел фирмой до того, как ее купил мистер Деверик?

– Боже мой, ну и геморрой же вы! Простите за грубость, мадам.

– Мистер Поллард! – Мэтью хотелось стереть этого типа в порошок. – Что мешает вам ответить на мой вопрос? Вы знаете или не знаете?

– Это был человек по фамилии Айвз, который теперь работает на фирму Деверика в качестве управляющего в Филадельфии. И что это вам говорит?

– То, что я не хотел бы быть вашим хирургом-дантистом, сэр, поскольку удалять у вас зубы возможно только взрывчаткой.

Лицо Полларда побагровело, и мысли у него, как понял Мэтью, стали такими же багровыми. Он выпрямился на сиденье, и Мэтью увидел, что миссис Деверик эта небольшая стычка доставила удовольствие, потому что она злорадно улыбалась.

– Должна сказать, – заметила она, – что вы забавный молодой человек, мистер Корбетт.

– Благодарю вас, мадам.

– Что-нибудь еще?

– Нет, мадам, но спасибо за терпение и откровенность.

– Наше соглашение остается в силе, – сказала она. – Мне хотелось бы уплатить вам эти десять шиллингов, хотя бы чтобы увидеть, как вы переезжаете из молочной в какое-нибудь более подходящее помещение.

– Я намерен получить эти деньги, – ответил Мэтью, – но пока что молочная меня устраивает.

– Как хотите. Тогда всего вам доброго. – И резко, кучеру: – Поехали!

Карета резво рванула с места и укатила, оставив Мэтью посреди бурлящей Хановер-сквер. Его мысли снова занимала Королева Бедлама.

Интересно, думал он. Королева была помещена в больницу адвокатом из Филадельфии, а теперь выясняется, что у Деверика есть оптовая фирма как раз в Роднике Братской Любви. Мэтью сомневался, что в Городе Квакеров можно зарабатывать такие же деньги, как в Нью-Йорке. Зачем тогда Деверик купил эту фирму? Просто из страсти к приобретательству? Он вспомнил слова Роберта в холодной комнате Мак-Кеггерса, в ответ на вопрос Мэтью: «Здесь у него не было конкурентов».

Безусловно, в Нью-Йорке Деверик скопил весьма приличное состояние. И этого ему было мало? Рвался к преодолению трудностей, начиная все снова в Филадельфии?

Поездка в Лондон. Пеннфорд старался избегать поездок, поскольку имел трудности с пищеварением.

Так зачем человек с больным желудком пускается в многонедельное морское путешествие в Лондон? По делу? Какое дело могло заставить Деверика принести в жертву столько времени и здоровья?

Интересно.

Теперь Мэтью пуще прежнего был убежден, что все дороги ведут к Королеве Бедлама. Она там сидит в возвышенном молчании в средоточии всех тайн. И его задача – как-то заставить ее открыть все ответы.

Подхватив сумку, Мэтью направился к парикмахерской Мики Рейнода, предвкушая прикосновение острой бритвы и пену сандалового мыла.

Черный вольноотпущенник Мика Рейнод, с грудной клеткой как пивная бочка и волосами цвета дыма, орудовал бритвой быстро, но тщательно. Кроме того, Мэтью находил в нем идеального собеседника, поскольку Рейнод владел бронзовым телескопом и изучал звездное небо, а также был знаменитым изобретателем. В углу парикмахерской стояла клетка, там в колесе вертелась белка, от колеса с помощью системы ремней и шестеренок вращался деревянный вал, от него другой системой шестерен и ремней вращение передавалось на ось, закрепленную в жестяном рукаве под потолком. Эта ось, вращаясь, крутила пергаментные лопасти закрепленного на ней веера, пускавшего вниз ветерок, отчего клиент мог бы и пожелать, чтобы эбеновый брадобрей работал не так быстро. Белку звали Сассафрас, ее кормили вареным арахисом.

После стрижки волос Мэтью пошел в ванную, где Лариса, жена Рейнода, наполнила горячей водой одну из трех деревянных ванн, после чего оставила джентльмена отмокать и размякать. Мэтью сидел в ванне, пока кожа не сморщилась. Уходя от Рейнода, он был побрит, пострижен, чист и сиял как новенький дуит. Но оставался нерешенным вопрос с грязной одеждой.

Визит к вдове Шервин избавил его от этой проблемы, и Мэтью собрался было уходить, когда вдова спросила:

– Я правильно понимаю, что из-за катастрофы остальные твои вещи превратились в лохмотья попрошайки?

– Да, мадам. Может быть, мне удастся что-нибудь найти в обломках, но прямо сейчас я почти гол.

Она кивнула:

– Может, я тебе помогу малость. Ты не будешь особо стесняться носить костюм с покойника?

– Пардон?

– Джулиус Годвин был моим клиентом, – объяснила она. – Оставил тут шесть рубашек, четыре пары панталон и два сюртука за несколько дней до своего убийства. Они чистые и готовы к выдаче. Я хотела их подарить приюту, а тут Осли возьми да и перекинься. – Она смерила Мэтью взглядом с головы до пят. – Годвин был не так высок, как ты, но худощав. Хочешь примерить? Сюртуки очень даже приличные.

Вот так Мэтью и оказался в задней комнате жилища вдовы и оценивал вкус покойника в одежде. Один сюртук был темно-синим, при нем жилет, тоже темно-синий, с серебряными пуговицами, второй – светло-серый, в черную полоску и с черным жилетом. Мэтью отметил потрепанные манжеты на рубашках – это могло свидетельствовать о состоянии ума, о котором говорила миссис Деверик. Рубашки и сюртуки оказались Мэтью несколько тесны в плечах, но терпимо. Панталоны тоже сидели не идеально, но не так, чтобы нельзя было их носить. Как раз тут, решил Мэтью, более чем применима поговорка о том, что нищие не выбирают. Сказав прачке «спасибо», он спросил, может ли оставить у нее свой новый гардероб до после обеда.

– Места не пролежит, – сказала она, идя навстречу новому клиенту. – И кланяйся от меня Дьюку, ладно?

В двенадцать тридцать Мэтью сидел за столом в «Рыси», держа в руке кружку сидра, а перед ним стояла тарелка ячменного супа. Несколько постоянных посетителей подошли выразить ему свое сочувствие по поводу его печальных обстоятельств, но он уже эту трагедию пережил, а потому в ответ на соболезнования улыбался и кивал. Сейчас он был сосредоточен на непосредственной проблеме: как установить личность Королевы и как узнать о ней что-нибудь в Филадельфии. Первая задача – добраться до Филадельфии и посетить Икабода Примма. Он понимал, что адвокат может войти в раж, встать в позу и кричать, что заберет эту леди из Уэстервикской лечебницы, но Мэтью не думал, что какие-либо действия в этом направлении будут предприняты. Потому что вряд ли можно найти место лучше или более гуманное. Конечно, это риск, и это противоречит ожиданию клиентов, но если будет результат, которого они – и он вместе с ними – хотят, то контора Примма будет для него первой остановкой.

– Мэтью?

Но что будет, если Икабод Примм вообще скажет, что никогда эту леди не видел и о ней не слышал? А это весьма вероятно. Филадельфия – город большой. Как можно установить одну-единственную личность среди такого населения? Нужно что-то еще, кроме словесного описания Королевы, или, как сказал Грейтхауз, он будет бегать по улицам Братской Любви, пока борода не отрастет до…

– Мэтью!

Он заморгал, очнулся от мыслей и поднял взгляд.

– Я надеялся тебя тут найти, – сказал Джон Файв. – Позволишь сесть?

– А, да. Садись, конечно.

Джон сел напротив. Лицо у него раскраснелось, трудовой пот еще поблескивал под волосами на лбу.

– У меня только несколько минут, надо опять на работу.

– Как сам? Хочешь чего-нибудь? – Мэтью поднял руку, давая знак Садбери. – Бокал вина?

– Нет, спасибо. – Джон глянул на владельца таверны и мотнул головой, потом посмотрел на Мэтью взглядом, который иначе как мрачным не назовешь.

– Что случилось? – спросил Мэтью, чуя беду.

– Констанс, – ответил Джон. – Она следила этой ночью за преподобным.

– Она… она за ним следила? – Мэтью не стал спрашивать, куда она проследила его путь. – Расскажи.

– Это было намного позже очистки улиц. В десять вечера где-то, как она говорит. Он вышел из дому, стараясь не шуметь. Констанс говорит, что услышала скрип половицы у дверей и догадалась. После того, что было… ну, в церкви, она просто с ума сходила от тревоги за него. Мэтью, она тоже разваливается на куски – как и он.

– Хорошо, только успокойся. Итак, Констанс за ним пошла?

– Да. Дважды она видела, как отец прячется от констебля, и раз чуть сама не налетела на фонарь. Но она шла за ним, благослови Господь ее сердце, и… Я просто хотел спросить, Мэтью: докуда ты проследил его в ту ночь?

Мэтью неловко поерзал на стуле. Поднял кружку, снова поставил ее на стол.

Джон Файв наклонился поближе и зашептал:

– Констанс говорит, что ее отец пошел на Петтикоут-лейн. Я едва мог поверить, но я знал, что она говорит правду. И она сказала, что он остановился на улице напротив дома Полли Блоссом. Не вошел, слава Богу, но стоял там. Потом, минут через пять или шесть, оттуда вышел человек и заговорил с ним.

– Вышел человек? Кто?

– Она не знает. Он поговорил с преподобным Уэйдом минуту или две, тронул его за плечо и вернулся в дом. Она сказала, что внутри был свет, и она видела, как вышли двое других джентльменов и преподобный спрятался в тени. То есть этот дом занимается своим делом даже после указа.

– Уверен, что взятки слепят глаза констеблям, – сказал Мэтью. Он не сомневался, что Полли Блоссом платит даже Байнсу и Лиллехорну. Кроме того, Маскер не делает новых кровопусканий, и сила указа слабеет, чего бы там ни желал Корнбери. – Ладно. А больше никуда преподобный не ходил?

– Нет. Констанс говорит, что проследила, как он идет домой, а сама побежала другой дорогой, чтобы его опередить. Едва успела, он вошел почти за ней по пятам.

– И что было потом?

– Она легла в постель. Он приоткрыл дверь, посмотрел на нее, она притворилась спящей, но могу тебе сказать, что больше она в ту ночь не спала. Когда я пришел на рассвете в кузницу, она уже была там.

– Она что-нибудь из этого говорила преподобному?

– Говорит, что чуть не выложила ему все, но у него такой был измученный вид за завтраком, что она просто не смогла. Я ей сказал, чтобы хранила молчание, пока я не поговорю с тобой.

Мэтью взялся за кружку и сделал долгий глоток.

– И что все это значит, Мэтью? – Джон чуть не плакал. – Я тебе говорю, Констанс просто убивается, а я думаю, что преподобный Уэйд влез в какое-то темное дело, которое выйдет на свет рано или поздно. И что тогда с ним станется? – Джон закрыл глаза, приложил руку ко лбу. – И что будет с Констанс?

Мэтью вернулся к оставленному супу, стал его доедать. Что нужно сделать, он решил сразу же, как только Джон упомянул второго человека.

– Я смотрю, ты воспринимаешь спокойно. Рад за тебя, но для Констанс это трагедия. И для преподобного. Во что он влез?

Мэтью положил ложку.

– С этого момента я буду держать ситуацию под контролем.

– Это как?

– Вернись сейчас на работу. Когда увидишь Констанс, скажи ей, чтобы ни слова отцу не говорила. Пока. Ты меня понял?

– Нет.

– Послушай, – сказал Мэтью, вкладывая в свой голос силу, которая должна была сокрушить любое сопротивление. – Нельзя, чтобы преподобный Уэйд знал, что Констанс за ним следила. Обещай мне сейчас же, что он ни одного слова не услышит. Это невероятно важно.

Джон колебался. Лицо его выражало страдание, но потом он опустил глаза и схватился за край стола так, будто боялся выпасть из мира.

– Я тебе верю, – сказал он тихо. – Хотя не раз у тебя в голове бывали сумасшедшие заскоки, я тебе верю. Ладно. Преподобному никто ни слова не скажет.

– Иди на работу. Да, еще одно: скажи Констанс, чтобы сегодня оставалась дома, будет он уходить или нет.

Джон Файв кивнул. Он встал, и Мэтью по его страдающим глазам, по ссутуленным плечам понял, как сильно его друг любит Констанс Уэйд. Джон хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь своей любимой, но здесь та сила, что взметает молот, была бесполезна.

– Спасибо тебе, – сказал он и вышел из таверны, на пороге запнувшись.

Мэтью проводил его взглядом, потом доел суп, попросил еще кружку сидра и осушил ее. Двое постоянных посетителей играли в дальнем углу в шахматы, и Мэтью решил последить за игрой, как если бы кому-нибудь надо было подсказывать.

Пришло время, подумал он, познакомиться с таинственной Грейс Хестер.

Вернувшись в дом Григсби с узлом одежды покойника, он узнал от Мармадьюка, что слесарь сможет поставить замок только наутро, но еще день он готов был подождать. Григсби отметил, как Мэтью хорошо выглядит после бритья и стрижки, что явно было приглашением зайти и поговорить с Берри, но Мэтью только сообщил старому лису, что условия, которые они обсуждали, ему после серьезного обдумывания подошли.

– Вот и хорошо, мой мальчик! – сказал Григсби, улыбаясь до ушей. – Ты не пожалеешь!

– Я не намерен жалеть. Теперь скажите, как бы мне туда настоящую кровать поставить? Пусть маленькую, но все же не оленью шкуру. Еще нужно зеркало и стул. Пюпитр для письма, если на нормальный стол места нет. Столик для бритья. И неплохо бы дорожку на пол, хотя бы чтобы грязь не месить.

– Все будет сделано. Я тебе там дворец устрою.

– И еще у меня тут несколько гм… новых вещей, из одежды. Любое приспособление, чтобы их как-то разместить, будет принято с благодарностью.

– Вобьем несколько колышков. Еще что-нибудь?

– Хорошо бы мусор убрать, – попросил Мэтью. – Откуда там среди прочего барахла мишень и рапира?

– Ах, это. Ты будешь смеяться, узнав, чем только люди долги не платят. Рапира эта принадлежала офицеру ополчения, который хотел напечатать для своей дамы сборник стихов. Потом он на ней женился и переехал в Хантингтон, насколько я помню. А мишень – это сравнительно недавно. Расплатился клуб лучников «Зеленые стрелы» за объявление в первой «Уховертке». Когда она еще «Кусакой» была.

– Тебе надо бы за работу требовать деньги той страны, где живешь, – посоветовал Мэтью. – Как бы там ни было, а если все эти ведра да ящики оттуда вынести, в моем дворце прибавится места.

Высказав таким образом список своих требований, Мэтью вернулся в молочную, зажег фонарь и достал блокнот Осли из соломенной набивки мишени. Сев на кровать, он стал при ровном желтом свете рассматривать записи на страницах.

Нетрудно было установить, что этот блокнот был начат где-то около первого мая, согласно записям о погоде и особо отмеченном крупном проигрыше двух крон и четырех шиллингов в «Старом адмирале» мая пятого числа. Седьмого мая Осли выиграл три шиллинга, восьмого проиграл еще крону. Фактически, если судить по сердитым каракулям и винным пятнам на этой части блокнота, свидетельствующим о привычном поведении Осли за игрой, этот человек постоянно находился в отчаянном положении. Но тогда откуда он брал деньги? Город наверняка ему столько не платил, чтобы покрыть такие проигрыши.