Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"
Автор книги: Ханс Хенни Янн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 70 страниц)
419
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 680.
Руины его самости (Die Trümmer seiner selbst) давно покрылись пылью привычки. Самость (тоже Selbst, но с большой буквы) – понятие аналитической психологии Карла Густава Юнга (сформулированное в 1920 году), центр целостности сознательного и бессознательного душевного бытия человека и принцип их объединения.
420
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 680.
Он уже почти не распознает орнаментальные украшения собственного характера. Характер человека представлен здесь как развитие музыкальной темы.
421
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 683.
Как и шестнадцать лет назад, в эту ночь, ночь накануне святого Ханса… Хорн пишет это в сорок девять с чем-то лет; шестнадцатью годами раньше произошел эпизод, описанный на с. 628–631, вскоре после которого, в тридцать четыре года, Хорн познакомился с Геммой.
422
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 683.
Время желтых цветов прошло – время этой чувственной краски, настолько исполненной сладострастия, что наши глаза смотрят на нее чуть ли не с болью. В статье «О поводе» Янн цитирует еще одно место из «Реки без берегов», где речь идет о любви к желтым цветам, символизирующим для него бренность и несовершенство тварных существ (Деревянный корабль, с. 380; ср. там же, с. 305–306):
Я воспринимаю очарование, исходящее от тысяч желтых цветов; мой разум удивляется строению одного-единственного цветка с пятью, шестью, семью лепестками – или жутковатому зеву какого-нибудь губоцветного. Аромат белого клевера ассоциируется в моем сознании, не знаю почему, с минорным звучанием. Заяц, вытянувшийся в струнку и с удивлением рассматривающий меня… как же я его люблю! Вода в канаве, золотые глаза жаб – это зеркала, улавливающие бесконечность. – —
423
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 685.
Ты сказал. Аллюзия на ответ Иисуса первосвященнику (Мф. 26, 64): «Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».
424
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 697.
…доктора Йунуса Бострома. Йунус (Jenus) это арабская форма имени пророка Ионы, история которого излагается и в Коране.
425
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 705.
…сказал Фалтин почти что праздничным тоном. В Римской церкви Сретение имеет статус «праздника», более низкий по сравнению с «торжеством»; отмечается 2 февраля.
426
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 705.
Ныне Эгиль, как слуга, отпускается; с завтрашнего дня он будет моим сыном… Ср. Лк. 2, 29–32: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля» (слова Симеона Богоприимца в Иерусалимском храме, когда туда принесли Младенца Христа; этот день отмечается как праздник Сретения, 2 февраля). В любом случае происходящее с Эгилем имеет смысл некоего инициационного ритуала: он познает смерть и возвращается к жизни, обретает новую семью и новый социальный статус.
427
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 705.
Судьба в погоде; погода – это часть судьбы. Для растений, для живущих на воле животных, но и для людей. «Атмосферной смертью» назван Косарь в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 252 и 297).
428
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 707.
…к деревянным куклам ущербного разума… Цитата из «Ленца» Георга Бюхнера (Бюхнер, с. 247; перевод О. Михеевой):
Идеалистический период в то время уже начинался, Кауфман был приверженцем этого направления, Ленц горячо на него нападал. Он говорил: поэты, о которых принято говорить, что они передают действительность, как правило, тоже не имеют о ней ни малейшего представления, но они все-таки более сносны, чем те, кто пытается действительность приукрасить. Он говорил: господь создал мир таким, каким ему надобно быть, и нам, пачкунам, не придумать ничего лучшего, все наше рвение должно состоять в том, чтобы хоть немного уловить его замысел. Я во всем ищу жизни, неисчерпаемых возможностей бытия, есть это – и все хорошо, и тогда сам собой отпадает вопрос – прекрасно это или безобразно. Ибо ощущение того, что сотворенная человеком вещь исполнена жизни, выше этих двух оценок, оно – единственный признак искусства. <…> Люди не могут нарисовать простой конуры, а им подавай идеальные фигуры – всё, что я видел в этом роде, не более как деревянные куклы.
429
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 708.
Исступление же не приводит к накоплению чего бы то ни было. Исступление – это форма расточительства. Речь, по сути, идет о возможном способе возвращения из (нынешнего) мира утилитарной пользы в мир архаических, сакральных законов. Вот что, например, пишет об архаическом жертвоприношении Жорж Батай (в книге «Проклятая часть»: Батай, с. 140–141, перевод А. В. Соловьева):
Жертвоприношение возвращает в мир сакрального то, что принижено, профанировано рабским использованием. Рабское использование превратило в вещь (объект) то, что в глубине имеет одинаковую природу с субъектом, что находится с субъектом в отношении сокровенной сопричастности. <…> Особое свойство ритуала заключается в том, что он возвращает жертвователю живую сопричастность с жертвой, которая была вытеснена рабским использованием. <…>
Эти вековые усилия и тревожные поиски – и есть религия: ее постоянное дело – исторгать из реального порядка, из нищеты вещей и возвращать в порядок божественный; животное или растение, которым человек пользуется (как будто они обладают ценностью только для него, а не для самих себя), возвращаются к истине сокровенного мира; они получают от него священное послание, которое возвращает им внутреннюю свободу.
Смысл этой глубокой свободы раскрывается в разрушении, чья сущность – бесполезное истребление того, что могло оставаться в цепи полезных дел. <…>…освящаемая жертва не может быть возвращена в реальный, вещественный порядок. Этот принцип открывает путь к разгулу ярости, выпускает ее на свободу, отдавая ей область, где она безраздельно правит.
Сокровенный мир противостоит реальному как чрезмерность – мере, безумие – разуму, опьянение – ясному сознанию.
Интересно, что книгу «Эротика» Батай завершает панегириком трансгрессии, то есть исступлению [ «исступлению», Ausschweifung] (Батай, с. 705; перевод Е. Д. Гальцевой):
Только оспаривая самое себя, критикуя собственные истоки, философия, превращаясь в трансгрессию философии, получает доступ к вершине бытия. Вершина бытия открывается всецело лишь в ходе трансгрессии, когда мысль, основанная трудом на развитии сознания, в конце концов преодолевает этот труд, понимая, что не может ему подчиняться.
Райнер Нихоф, первым обративший внимание на сходство основополагающих идей Янна и Батая (при том, что Янн не был знаком с творчеством французского философа), дал своей книге о Янне подзаголовок «искусство переступать границы» (R. Niehoff, Hans Неппу Jahnn: Die Kunst der Überschreitung, 2001), то есть выделил именно исступление как характернейшую черту его творчества.
430
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 712.
Я хотел быть твоим поверенным (Anwalt). То есть Тутайн, может быть, хотел взять на себя такую же роль, какую исполняет Григг в романе «Перрудья». Григг – «управляющий» Перрудьи [der Verwalter] (Perrudja, S. 225) и посланец иного мира (сатана или «темный ангел»), живущий в Морокбурге [или: Замке Кажимости, Scheinburg] (Perrudja, S. 806). Об отношении Григга к Перрудье говорится (там же, с. 749–750):
Сам он, Григг, пристально следил за течением этой, может быть, и не активной, но необычной человеческой жизни. С момента рождения ребенка. На протяжении детских лет. В пору отрочества. Он ревностно, с любовью, самопожертвованием и самоотверженностью – почти как бог, – с немилосердным почитанием слепой силы кривых линий, зарисовывал протекание этой жизни и случающиеся в ней заторы, ее цели и ее заблуждения. Он выбрал одного человека, в высшей степени ему чуждого, как представителя всех. Как их образец. <…> И вот теперь должно быть проведено дознание: не есть ли человек ошибочная конструкция протоплазмы. Не обстоит ли дело так, что человеческая плоть несовместима с влечениями духа и разума. <…> Что гармония – это лишь фикция, цель которой в материальном мире неосуществима.
Но, в отличие от Григга, Тутайн пытается найти путь к братскому сближению, к нерасторжимому единству с Хорном.
Роли «поверенных» (по отношению к животным) в романе также берут на себя тролли и сам Хорн (с. 409 и 423).
431
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 713.
Но теперь мое деяние уподобилось брошенному в воду камню. На поверхности образовались круговые волны. Круги эти расширяются. О камне больше никто не вспоминает. Эту притчу о непредсказуемости последствий совершенного поступка Янн использовал еще в романе «Угрино и Инграбания» (Угрино и Инграбания, с. 123):
Последний каменный каскад, образуя внизу закругленную линию, изливался в море. Сверху лежал обломок скалы, готовый к падению. Мои руки сдвинули его. Сперва с грохотом, потом – подрагивая и ускоряясь, он покатался вниз, подпрыгнул, притормозил, подпрыгнул еще раз, оторвался от земли и упал, разбрызгивая пену, в воду. Еще долго из прозрачной сине-зеленой глуби всплывали пузыри. Потом со всех сторон стали собираться, привлеченные падением камня, толстые рыбы – треска: чтобы разузнать, нельзя ли здесь чем поживиться. Среди них затесалось и несколько форелей. Рыбы пересекли колеблющийся участок воды. Потом сделали поворот и еще один, обогнув это место по широкой дуге. А потом исчезли, как исчезли и круги на воде.
432
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 716.
– Кто же поймет дьявола? Ты – роскошный экземпляр человека. А я только искуситель, – сказал он. Еще одна фраза, подтверждающая родство Тутайна с такими персонажами Янна, как Григг в «Перрудье» (о нем см. выше, с. 879) и Абуриэль в «Томасе Чаттертоне» – «не облеченный властью ангел, который дается в спутники Призванному» (Чаттертон, с. 152–153).
433
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.
Эти руки с растопыренными пальцами показались мне летучими мышами. О крыльях летучей мыши как атрибуте дьявола (Средневековый образ, с. 103):
Двойственная, как бы промежуточная природа нетопыря (он и не птица, и не четвероногое, и т. п.) обретает у Василия
[Великого. – Т. Б.]символический смысл. Дьявол так же, как и нетопырь, промежуточен, лишен ясной, отчетливой сущности: ему отказано в принадлежности к определенной природе, к определенному чину мироустройства. Его участь – вести призрачное существование в зазорах бытия, в промежутках между существами, которые причастны к бытию в полной мере.
434
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.
Думалось: черная, черная, черная кровь, перекачиваемая моим сердцем, черная земля, меня покрывающая, черное блаженство, в которое я погружаюсь… «Исступление», которому предаются Тутайн и Хорн, – вариант алхимического «делания», алхимического брака, с повторением всех трех стадий – нигредо, альбедо и рубедо. Переживания Хорна на этой стадии отчасти напоминают ощущения воскресшего Кебаца Кении (см.: Деревянный корабль, с. 129):
Темнота земли, темнота собственной внутренней плоти… Снова та сладострастная боль: здесь пребывать, между мраком и другим мраком. Реальное убегало от него, как вода от масляного пятна: но все же он оставался здесь.
435
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.
…я увидел, как Тутайн устремляется наменя, совершенно преображенный. Он был чем-то белым. Я почувствовал, как это белое – среди черноты – жестко прижалось ко мне. Ср. эпизод в сказке о Кебаде Кении (Деревянный корабль, с. 128):
Кебад Кения бросился на слугу, лежащего в постели. И в то же мгновение узнал в нем себя. Какой образ может быть отчетливей этого? Что значат живописные полотна или драгоценные камни в сравнении с этой живой сладкой плотью? Неужели он, Кебад Кения, когда-то напрасно себя судил? И его ходатайства по собственному делу были отклонены? Неужели, желая показать тщетность его усилий, в него впрыснули несколько капель вечно-сегодняшней юности тварного мира – чтобы он не изнемог и по причине своей слабости не отказался от греха?
436
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.
– Ты ecu (Das bist du). Ф. Степун в книге «Мистическое мировидение» так излагает взгляды русского философа Вячеслава Иванова (Степун, с. 240; перевод Л. Маркевич; курсив мой. – Т. Б.):
По мнению Иванова, религия начинается в мистическом переживании, которое в древнейшие времена снисходило на людей в виде оргиастического исступления. Переживая это чувство, человек ощущает, как божество вселяется в его душу и овладевает ею. Эта встреча с «ты» может – и это очень важный момент в концепции Иванова – происходить двумя путями: с одной стороны, человек может ощутить «ты» как сущность, находящуюся за пределами его «я», с другой стороны – как возникающую в глубине его «я». Доколе человек называл «ты» существа, вне его «я» сущие, могла быть только religio в исконном смысле италийского слова: в смысле боязливой почтительности по отношению к окружающим человека духам. Но то, что есть религия воистину, родилось из «ты», которое человек сказал в себе тому, кого ощутил внутри себя сущим.
437
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.
Самое удивительное в тогдашнем моем состоянии: что время разбилось. Даже осколка какого-либо потока ощущений не осталось у меня в сознании. Все было одновременно. Это главное мистическое переживание, описанное, например, у Майстера Экхарта (проповедь 39, Meister Eckehart, S. 342):
В душе имеется некая сила, которой все вещи одинаково любы; да, самое малоценное и самое лучшее – для этой силы они равноценны; она схватывает все вещи поверх «здесь» и «сейчас». «Сейчас» – это время, а «здесь» – место, то место, где я сейчас стою… Ах, если бы моя душа захотела жить только внутренне, для нее все вещи стали бы со-присутствующими (gegenwärtig)… Мы просим Бога, нашего дорогого Господа, чтобы мы стали Одним (Eins) и внутренне-живущим (innen-wohnend).
438
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.
И никакой разум не отделял чувствование от мышления, не упорядочивал их в соответствии с понятиями, которые нам внушались с детских лет. Ср. высказывание литературоведа Уве Швайкерта в послесловии к трилогии «Река без берегов» (Epilog, S. 450):
Как и все творчество Янна, этот романный цикл представляет собой революцию в чувственном восприятии – единственный переворот, который еще может помочь, когда вся деятельность и творчество человечества уже разворачиваются на краю бездны.
В декабре 1946 года, на первом публичном чтении романа, тогда еще не опубликованного, Янн в своем страстном обращении к слушателям сказал, что главной целью этого произведения считает деконструкцию западного логоцентризма.
С этой принципиально важной для Янна мысли – о недостаточной развитости чувственного аспекта жизни современного человека – начинается его последний незавершенный роман (Это настигнет каждого, с. 123–124):
И все же: мы здесь именно для того, чтобы кого-то обнять и поцеловать, с кем-то подраться, а на кого-то накричать, брызгая слюной. Мы все отвыкли от дикости… от дикости любви, прежде всего. Напрасно ангелы иногда, молча прикасаясь к плечу, пытаются дать нам понять, что не надо щадить себя. Темные демоны тоже почти утратили власть над нами. Однако и те, и другие все еще присутствуют здесь. Иногда они присутствуют здесь, рядом с нами… рядом с тем, кто им нравится, кого они, Непохожие, любят… и скорей уничтожат, нежели откажутся от своей любви. О, они ничуть не изменились за две-три тысячи лет! <…> Если бы мы их увидели, мы бы им предались и не жаловались бы, что с нами случается так много плохого. Но поскольку мы слепы, мы проходим мимо радости… и что ангелы к нам прикасаются, осознаем только постепенно; мы и свою-то кровь чувствуем… как далекие красные испарения… лишь когда, излившись из нас, она впитывается в землю… а нам остается бессилие умирания… в самом конце, когда мы уже упустили всё.
439
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.
Остаток этого дня и часы последовавшей за ним ночи были вычерпнуты из потока времени и опорожнены в вечное-небытийствующее (das ewig Nichtseiende); они вспыхивали там, как разреженный ртутный луч. Оксюморон «вечное-небытийствующее» подразумевает у Янна вечное существование нематериальных идей, порожденных искусством образов и так далее. Такое представление было выражено уже в ранней драме «Ханс Генрих» (1913/1917/1921; Угрино и Инграбания, с. 449–450):
Немой.<…> Смотри, смотри: творение зодчего стоит, зачарованное, мертвое, – а все же тысячи его линий живут. Это – одна из целей Вечности.
Ханс Генрих.Кто такие рабы Божии?
Немой.Те, кто ради Его Творения отвоевывают у хаоса всего преходящего окровавленные, отягощенные слезами линии – путеводные нити к времени безвременья, – и восхищают их для вечности, для некоего отдаленного места, где они будут впредь пребывать в своем неподкупном постоянстве.
Возможно, эту идею Янн когда-то позаимствовал из «Леонса и Лены» (1838) Георга Бюхнера (перевод Э. В. Венгеровой; Бюхнер, с. 184):
[Реплика Леонса.]Я знаю, чего ты хочешь: мы разобьем все часы, запретим все календари и будем считать дни и месяцы только по цветочным часам, только по соцветиям и плодам. Мы уставим все наше маленькое королевство зеркалами, чтобы зимы не было вовсе, а летом стояла бы жара, как на Искье и Капри, и целый год будем проводить среди роз и фиалок, среди апельсиновых деревьев и лавров.
440
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 719.
Я обнаружил на нем разверстый рот большой раны. См. об иконографии дьявола (Средневековый образ, с. 167):
Пожираемый грешник нередко выходит из нижней части его
[дьявола. – Т. Б.]тела; в том случае, когда на животе Люцифера изображается второе лицо, – грешник выходит из этого нижнего рта (дьявол, пожрав жертву, тут же то ли испражняется ею, то ли выблевывает, то ли рожает ее). Круговорот грешника в дьявольском теле на визуальном уровне порождает симметрию верха и низа – как у Джованни ди Модены.
441
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 723.
…в пещерах Овьедо, Фон-де-Гом, Эпаленж, Гурдан, Комбарель, Альтамира, Марсула, Нио, Тюк д’Одубер… Имеются в виду пещеры с верхнепалеолитической живописью: Овьедо и Альтамира в Испании; Фон-де-Гом, Гурдан, Комбарель, Марсула, Нио и Тюк д’Одубер во Франции; Эпаленж в Швейцарии.
442
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 723–724.
У Клопштока или Лессинга нет ни одного текстового фрагмента, где бы они выступили против казни посредством колесования. Ни строчки – против бесчинств гнусного Закона! Они бы согласились, чтобы Тутайну, живому, переломали кости… Кости ног и рук переламывали приговоренным к колесованию. Казнь посредством колесования практиковалась в Баварии до 1813 года, в Пруссии – до 1841-го.
443
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 725.
Разве бросок костей, определивший его, Тутайна, бытие, был сделан шулером? Вероятно, аллюзия на поэму Стефана Малларме «Бросок костей никогда не исключает случайность» (1897 и 1914).
444
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 727.
…были расплавленным металлом, медью или оловом, небесной и земной любовью. В большей степени – именно земной любовью. Красной медью. Идея земной и небесной любви, двух Афродит и двух Эротов, восходит к «Пиру» Платона (Пир 180d; Платон, с. 726; перевод С. Апта):
Все мы знаем, что нет Афродиты без Эрота <…>; но коль скоро Афродиты две, то и Эротов должно быть два. А этих богинь, конечно же, две: старшая, что без матери, дочь Урана, которую мы и называем поэтому небесной, и младшая, дочь Дионы и Зевса, которую мы именуем пошлой.
О земной и небесной любви у Плотина см. выше, с. 870. Медь – металл Венеры, олово – Юпитера.
445
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 732.
Уже пять раз прошло по семь лет. В самом начале «Свидетельства» мысль о семилетних жизненных циклах высказывает таинственный собеседник Хорна, а Хорн пытается его мнение опровергнуть (с. 11):
Он ответил мне:
– В любом случае вредно считать прошлое чем-то реальным или даже правдивым. Человек кардинально меняется через каждые семь лет. У него уже не прежние мускулы. Не прежними глазами смотрит он на землю. Кровь его за такой срок многократно очищалась. Другим языком ощущает он вкус пищи. В нем зреют зародыши других маний. То, что было с ним прежде, улетучилось вместе с дыханием из легких, вытекло из почек вместе с мочой; вытолкнутая пища: вот что такое прошлое.
