Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"
Автор книги: Ханс Хенни Янн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 70 страниц)
183
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 293.
…как если бы за какие-то минуты он вырос на целую голову. Такое могло бы произойти с тенью.
184
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 293–294.
…с начищенными до блеска никелевыми пуговицами. – Он вставил большой палец правой руки в одну из петель, чтобы выпятить глаз пуговицы, который обжигающе уставился на меня. Пуговица, оторвавшись, пролетела по воздуху и упала на землю. Здесь Старик предстает как Литейщик пуговиц из драмы Ибсена «Пер Гюнт». Литейщик – судьба или смерть – разговаривает с Пер Гюнтом о самости (Пер Гюнт, с. 305, перевод Ю. Балтрушайтиса):
Литейщик пуговиц
Быть
Самим собою – смерть в себе лелеять.
Поймешь ли ты? Я выражусь иначе:
Для вывески, во всем стараться жить
По замыслу Литейщика.Пер Гюнт
А если
Мне замысла Литейщик не открыл?Литейщик пуговиц
Открой его наитием своим.
Но в пьесе Ибсена литейщиком пуговиц был – в детстве – сам Пер Гюнт, о котором его мать рассказывает (там же, с. 221):
Еще находка! Ложка для литья.
Он с ней, играя, пуговицы делал,
Как истый мастер, плавил и чеканил.
185
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 294.
…коричнево-черной, как макассарский эбен… Разновидность эбенового дерева, названная по городу Макассар в Индонезии (на острове Сулавеси).
186
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 295.
…чтобы увековечить в виде записанного свидетельства пестрый букет ваших фантазий. Эти слова заставляют задуматься, не является ли и «Свидетельство Густава Аниаса Хорна» «букетом фантазий» (то есть записью снов или видений, а не рассказом о действительных событиях).
187
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 295.
…за вами тенью следует сатана. В Коране сказано (сура 43, 35–36; перевод И. Ю. Крачковского): «А кто уклоняется от поминания Милосердного, к тому Мы приставим сатану, и он для него – спутник. И они, конечно, отвратят их от пути, и будут они думать, что идут по прямой дороге…»
188
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 297.
Моя рука невольно угодила внутрь раны, как если бы я собирался заклясть некое явление, грозящее мне гибелью. Похожая сцена имеется в новелле «Свинцовая ночь», герой который, Матье, оказывается невольным убийцей своего младшего «я» (Это настигнет каждого, с. 110–111):
Потом Матье ощутил рывок. И перестал видеть что-либо. Он падал вперед, и сперва его свободная рука ухватилась за пустоту: но потом он нашел опору – и этой опорой, которую он так нежданно получил, стало тело мальчика, оказавшееся где-то под ним. <…> Матье понимает: опорой служит колено мальчика. И лишь во вторую очередь до него доходит, что же случилось с собственной его правой рукой.
Она сквозь рану проникла внутрь тела. Матье ведь ощущал, как отверстие, слишком узкое, сопротивляется мощному удару. Ярость мальчика, его воля к смерти преодолели и боль, и вязкость человеческой плоти. Обращенному вспять процессу рождения ничто не воспрепятствовало. <…> Рука попалась в плен. Она теперь во внутреннем пространстве человека – мальчика, которого он, Матье, любит. Она уподобилась руке убийцы.
Мотив раны (в живот) у Янна связан с самопознанием. Так, в пьесе «След темного ангела» (Dramen II, S. 570) некий солдат рассказывает Давиду о смерти Ионафана:
Он заранее предсказал свою смерть. «Я умру от удара в самую мягкую часть тела, где сокрыто, в кучерявом беспорядке собрано то непостижимое, что приводит в движение все во мне. Мне будет позволено после этого дышать еще четверть часа, чтобы я, прободенный насквозь, отстраненный от всех желаний, мог в последний раз спросить себя, что же она такое – моя жизнь, которая не была дана никому другому, а лишь мне одному».
189
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 299.
…приснившаяся лестница, достающая до облаков… Лестница Иакова (Быт. 28, 12–16).
190
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 299.
Плоть – плохой материал для изготовления статуй. Статуя – алхимический символ. Юнг цитирует греческий текст (Таинство воссоединения, с. 374), где «статуя явно указывает на конечный продукт процесса, философский камень или его эквивалент»:
После того как тело было сокрыто во тьме, [дух] нашел его полным света. И душа соединилась с телом, и с тех пор тело стало божественным благодаря душе, и оно обитает в душе. Ибо тело облечено божественным светом, и тьма ушла из него, и все было объединено в любви – тело, душа и дух, и все стало одним; в этом и скрыта тайна. И само соединение их было таинством, и дом был заперт, и воздвигнута статуя, наполненная светом и божественностью.
С другой стороны, доктор как бы отвечает этой фразой на болезненные галлюцинации Густава, описанные в «Деревянном корабле» (Деревянный корабль, с. 192–193):
Внутренним взглядом он видел теперь нескончаемые протяженные залы, вдоль стен которых стоят мраморные статуи рожденных женою. <…> Чудовищная регистратура бессмертного коллекционера. <…> Разве для просвещенного знатока не предпочтительнее использовать в качестве жестокого назидания прогнивший хлам, то есть сами трупы? <…> Может, только один-единственный ящик скрывает в себе мумию. Или – мраморный труп, приемлемую замену земного тела.
191
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 302.
Передо мной – желтовато-белая, обезглавленная и с отрубленными руками, с молодыми бедрами, с круглящимися, как яблоки, грудями… Передо мной на металлической каталке лежала галеонная фигура. Эллена. О «женщине без головы» см. у Эжена Канселье (Алхимия, с. 84; подчеркивание мое. – Т. Б.):
Именно пассивность всеобщего растворителя в Великом Делании является причиной того, что эта сущность часто изображается в алхимической иконографии в виде женщины. Как женщина обычно подчиняется мужчине, так и меркурий остается слугою серы (сульфура), постепенно ея в себе растворяя и с нею соединяясь. Так, изначально черная, женщина становится белой; свет, рассеиваясь в гнусной и тяжелой массе, отделяется от тьмы и становится небесною водой, ясной и легкой; такова Пламенеющая Звезда, вспыхивающая как последний символ посвящения… <…> Звезда окончательного ведения, звезда Гермеса с необходимостью должна появиться в самом начале созидания микрокосма как знак и подтверждение
совершенного усекновения главы (décapitation), безошибочного отделения чистой белизны от всего бесконечно черного, именуемого Мастерами чернью чернее черной черни – nigrum nigro nigrius. А поскольку такое отделение свершается в конце первой ночи, философы именуют эту звезду Звездою Утреннею. Видимый всеми образ ея – появляющаяся в предрассветных сумерках Звезда Пастуха, Венера…
Об утренней звезде речь пойдет дальше, а пока нас интересует только интерпретация образа женщины с отрубленной головой.
192
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 302.
Отрубленные руки… отрублены до локтей. Вроде бы топорами. Ср. рассказ матроса Поллукса о том, как была изничтожена топорами галеонная фигура «Лаис» (Свидетельство I, с. 226):
И вот стоит эта женщина – огромная, высотой с двух мужчин, осязаемая. Мы ощупали ее. И схватились за топоры. Вонзили сталь в ее груди, в бедра. Раскроили ей череп и живот.
193
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 304.
Это очень убедительный довод. Его применил, на свой лад, еще святой Ансельм Кентерберийский: в рассуждениях о Боге. Ансельм Кентерберийский (1033–1109) предложил «онтологическое доказательство» бытия Божьего (см.: http://onkim.orthodoxy.ru/index.htm):
И конечно, то, больше чего нельзя себе представить, не может быть только в уме. Ибо если оно уже есть по крайней мере только в уме, можно представить себе, что оно есть и в действительности, что больше. Значит, если то, больше чего нельзя ничего себе представить, существует только в уме, тогда то, больше чего нельзя себе представить, есть то, больше чего можно представить себе. Но это, конечно, не может быть. Итак, без сомнения, нечто, больше чего нельзя себе представить, существует и в уме, и в действительности. <…> Значит, нечто, больше чего нельзя себе представить, существует так подлинно, что нельзя и представить себе его несуществующим. А это Ты и есть, Господи Боже наш. Значит, Ты так подлинно существуешь, Господи Боже мой, что нельзя и представить себе, будто Тебя нет.
194
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 304.
А Кто-то, кого темные люди обмазали краской и дегтем, кто тверже бронзы и прочней самой прочной стали, вообще не позволит себя расчленить. Эти слова можно понимать как намек на то, что Эллена, вопреки рассказу Тутайна, не погибла.
195
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 304.
– Да, моей дочерью. <…> Почему бы ей не быть моей дочерью? – Но это вообще неестественно, – сказал я. – Это очень неестественно: чтобы отец отрезал своему ребенку голову и руки. Ср. у Юнга (Таинство воссоединения, с. 487): «Отсечение головы символизирует отделение „разума“ от „великого страдания и горя“, которое природа причиняет душе». Но об этом, собственно, и мечтал молодой Густав (Деревянный корабль, с. 102): «Я хочу выстаивать рядом с собой, когда вскрикиваю или в судорогах падаю на землю».
Троекратно повторяющаяся ситуация – Густав встречается со стариком-китайцем и его дочерью, Тутайн при этом не присутствует; у Эгеди есть отец, которого ни Тутайн, ни Густав ни разу не видели; Тутайн не видел ни Старика (доктора), ни его дочь, ни Аугустуса, – позволяет предположить, что все эти «отцы» являются ипостасями или масками Тутайна. Действительно, у Юнга мы читаем (Дух Меркурий, с. 44–46):
Но особенно важно для толкования Меркурия его отношение к Сатурну. Меркурий-старец идентичен Сатурну, и для многих алхимиков, особенно древних, не ртуть, но связанный с Сатурном свинец символизировал перво-материю. <…> Сатурн – «старец на горе…» <…> Кунрат именует Сатурна «львом зеленым и красным». В гностицизме Сатурн – верховный архонт, львиноголовый Иалдабаоф, «Дитя хаоса». <…> Согласно одному каббалистическому источнику, с ним ассоциировался Вельзевул. <…> Если Меркурий и не сам злой дух как таковой, то по крайней мере несет его в себе, т. е. безразличен в моральном отношении, добр и зол, или, по выражению Кунрата, <…> «добр с добрыми, зол со злыми». Но еще точнее сущность его определяется тогда, когда он понимается как процесс, начинающийся злом и кончающийся добром. Одна в литературном отношении довольно жалкая, но колоритная поэма из «Verus Hermes» (1620) следующим образом резюмирует этот процесс: «Младенец я, старик седой, / „Дракон“ – зовет меня иной».
196
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 305.
Кроме того, вы хотели стать тем, кем стали, а потому – пусть даже не помните этого – когда-то свели вместе вашего отца и вашу мать. Ср. объяснение алхимического делания у Юнга (Психология переноса, с. 262):
«Неблагословенный» характер первого тела имеет своим эквивалентом неприемлемую, демоническую, «бессознательную» аниму… <…> При своем втором рождении, то есть как результат opus, анима приобретает плодотворный характер и рождается вместе со своим сыном в образе Гермафродита – плода инцеста мать-сын. Ни оплодотворение, ни рождение не нарушает ее девственность. Этот христианский по своей сути парадокс связан с необычными вневременными свойствами бессознательного: все уже случилось, но еще и не случилось, все уже умерло, но и еще не родилось. <…> Сравнения, насколько они вообще возможны, являются объектом памяти и знания, и в этом смысле принадлежат отдаленному прошлому; таким образом, мы говорим о «рудиментарных остатках первозданных идей». Но в той мере, в какой бессознательное проявляет себя как внезапное непостижимое наваждение, оно представляет собой что-то, чего никогда ранее не было, что-то совершенно чуждое, новое, принадлежащее будущему. Бессознательное, таким образом, – и мать, и дочь; мать дает рождение собственной матери (increatum), а ее сын был ее отцом.
В подтверждение Юнг ссылается на такой алхимический текст (там же, с. 271): «Чья мать девственна, чей отец не познал женщину. Они также знали, что Бог должен стать человеком, ибо в последний день своего искусства, когда произойдет завершение делания, родившее и рожденное станут единым целым; и единым целым станут старик и юноша, отец и сын. Так старое становится новым». У Янна этот парадокс выражен в браке двух умерших: лишенного гениталий Аугустуса и дочери Старика, «галеонной фигуры».
197
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 305.
…они пылятся в его бесконечной регистратуре. См. комментарий на с. 816–817 («Плоть – плохой материал для изготовления статуй»).
198
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 308.
Я был в Гете. Гета (Geta) – самая северная община Аландских островов, деревня в 35 км от Мариехамна. Аландские острова (на Балтийском море) входят в состав Финляндии. О Мариехамне см.: Деревянный корабль, с. 452.
199
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 309.
Немного не доходя до холма, на котором стоит церковная мельница, я вижу, как на юго-востоке падает ярко сверкающая звезда. <…> За несколько сотен метров до церкви я вижу, что на востоке поднимается багряное зарево, как бы от чудовищного пожара. К багряному подмешивается что-то черное – наподобие чада. В конце концов зарево поднимается вверх. Как чудовищная радуга, только кроваво-красная. Теперь я точно знаю, что это северное сияние, пришедшее с востока. Юнг писал о тождестве Меркурия с огнем и, в частности, с северным сиянием (Дух Меркурий, с. 25–27):
Многие трактаты называют Меркурия просто огнем. <…> В одном тексте говорится, что «сердце» Меркурия – на Северном полюсе, и он (Меркурий) подобен пламени (северному сиянию!). По свидетельству другого текста, Меркурий «есть вселенский искрящийся Огонь, исполненный Духа Небесного». <…> В другом трактате говорится, что огонь этот есть «тайный огонь преисподней, чудо света, система высших сил в нижних пределах». <…> После этого нас уже не может шокировать высказывание другого трактата о том, что меркуриев огонь есть то пламя, «в котором Бог горит божественной любовью».
Знамение, которое видит Хорн, относится ко времени, когда записывается его «Свидетельство», а потому указывает, скорее всего, на какое-то предстоящее событие (убийство Хорна?). У Юнга мы находим дополняющую эту картину цитату (Дух Меркурий, с. 45): «Милиус утверждает, что Утренняя звезда (Lucifer) упала бы с неба, когда бы Меркурий очистился».
200
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 309.
Вавилоняне собрали непостижимо большой архив такой казуистики. Янн использовал переводы вавилонских гадательных текстов из книги Артура Унгнада «Религия вавилонян и ассирийцев» (Arthur Ungnad, Die Religion der Babylonier und Assyrer [1921]).
201
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 310.
…распад Амурру. Амурру – государство на севере современного Ливана, существовавшее в XV–XIII веках до н. э. на территории, протянувшейся от Библа до Угарита.
202
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 312.
…путешествие в Упи… Город Упи, расположенный в начале «царского канала» между Тигром и Евфратом, в XIV веке до н. э. был столицей одной из провинций Вавилонского царства. В древнегреческих текстах название города передавалось как Опис. В начале II века Опис был переименован в Ктесифон.
203
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 312.
Дитрих Букстехуде в семи сонатах «о сущности природы и планет» запечатлел свойства семи небесных светил. Это сочинение Букстехуде (семь сюит для чембало) не сохранилось, но упоминается в книге И. Маттесона (1681–1764) «Совершенный капельмейстер», изданной в Гамбурге в 1739 году.
204
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 313.
Шуршащий ветер сидел у меня на закорках. Я не осмеливался оглянуться, потому что знал, что у него зримый облик. Ветер – один из постоянных участников диалогов Хорна. Он появляется уже в первой главе, НОЯБРЬ (с. 19):
Сколько-то времени назад я впал в странное состояние неосознанного думания. И на последнем отрезке пути спорил с Чужаком из гостиницы. Он до недавнего времени оставался частью медного дребезжания грома на краю моего одиночества, как мой – превосходящий меня силой – оппонент.
Меркурий, собственно, и есть воздушный дух, как объясняет Юнг (Дух Меркурий, с. 28, 31–32):
Предшественниками алхимического Меркурия в его воздушном обличьи были Гермес, изначально божество ветра, и соответствующий ему египетский бог Тот, который все души «заставляет дышать». <…> В другом месте мы читаем о «жизненной силе, что обретается в необыкновенном (non vulgaris) Меркурии, который летает по воздуху, подобно твердому белому снегу. Се дух обоих миров, макрокосма и микрокосма, от которого, после anima ratiomlis [рациональной души], зависит сама природа человеческая, ее текучесть и подвижность». Снег символизирует очищенного Меркурия в состоянии albedo (белизна или чистота, в обычном словоупотреблении – «духовность»); дух и материя здесь снова тождественны. Стоит обратить внимание на обусловленную присутствием Меркурия раздвоенность души: с одной стороны, мы имеем (бессмертную) разумную душу (anima ratiomlis), которую вдохнул в человека Бог и которая отличает его от животных; с другой – меркуриальную жизненную душу, которая, по всей видимости, связана с inflatio или inspiratio св. Духом. Эта раздвоенность – психологическая основа двойственности источников озарения.
Сцена с «сидящим на закорках» ветром перекликается с тем эпизодом из новеллы «Свинцовая ночь», где Матье несет на спине по заснеженным улицам мальчика Андерса, своего младшего двойника (Это настигнет каждого, с. 89–90):
Он не помнил, ни кто сидит у него на закорках, ни почему он несет этого кого-то сквозь ночь. Он покорился судьбе.
«Жизнь, всякая молодая жизнь драгоценна. Как бы она ни складывалась, – бормотал он себе под нос. – Дымка юности… я несу на себе дымку юности». Он сам не понимал, что выражают эти слова, которыми он думал. Но, как бы то ни было, не решался сбросить Андерса с плеч. Впрочем, своей авантюре он не придавал большого значения. И потому довольствовался словами, не имеющими полного смысла. Он сознавал, что не может продолжать диалог с собой; но хотел бы его продолжить, пусть даже с помощью слов, содержащих одни глупости и только умножающих тьму, отчасти совиновную в том, что у него теперь нет никаких намерений. Он был под своим всадником как животное: был унизительно одинок.
Имела место некая встреча. Ее нельзя теперь сделать не имевшей места. Он получил приказ: нести человека сквозь снег, идти вперед, пока не будет достигнута цель, ему неведомая…
205
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 316.
…ради тебя принесли в жертву некоего бога или часть бога – его земное воплощение. Эта жертва была предугадана в «Деревянном корабле» (Деревянный корабль, с. 14):
Юность мало думает о медленном росте: тайны весны остаются от нее скрытыми – именно потому, что это ее время года. Она видит только лопающиеся почки, сладострастие – на его поверхности, – но не то, как впитываются в землю потоки огненной крови бога, растерзанного мукой творчества. И юность не видит цель: золотую осень. Молодые не ловят себя на том, что в оцепенении застыли перед тяжелым брюхом убитого быка и за мучительно грязной кровавой коркой угадывают ту печальную и вместе с тем сладкую тайну, которая заставляет плоть отставать от костей и уже возвещает слепоту неотвратимого тления.
Второй раз тот же мотив возникает в сказке о Кебаде Кении (там же, с. 127):
Кебад Кения вознесся над землей, уподобившись праху, рассеялся, снова собрал себя. <…> Но одновременно Кебад Кения пребывал и внизу. Лежал там. Его тело было растерзано на куски. Не просто четвертовано. Выпавшие из живота внутренности теперь свисали с головы некоего молодого человека. И этот человек пожирал их – так жадно, как вдыхают воздух.
Ср. также у Юнга (Душа и миф, с. 285):
Самость – герой, которому с момента рождения угрожают нападением завистливые соседи. Это драгоценный камень, которым желают обладать все, камень, возбуждающий вокруг себя яростные споры. И в конечном счете – это бог, которого разрывает на части извечная злая власть тьмы. В психологическом плане индивидуация – это opus contra naturam (действие против природы)…
206
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 316.
…Змию, которого каждый из нас прячет в своем чреве… Здесь в качестве кишечника представлен змей-искуситель, соблазнивший Еву.
