Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"

Автор книги: Ханс Хенни Янн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 70 страниц)

– Я хочу, чтобы его похоронили, – сказал я, совершив крайнее усилие над собой.

– Вы слышали, что я говорил? – спросил меня доктор.

– Слышал, и даже понял. – Судорога сжала мне горло. – Понял, в чем состоит искушение. Я взвалил на себя ужасную вину: я уподобляюсь своему противнику.

В то же мгновение слезы, словно струи источника, хлынули у меня из глаз. Мое зрение растворилось в этой влаге. Я наклонился над мертвым и поцеловал его губы, лоб, грудь. Я обнял его за плечи. Что никогда мне не принадлежало – в одну секунду я рванул это к себе. Это был мой труп: над этим остановившимся сердцем я оплакал всё, что когда-либо потерял.

Я очень быстро успокоился. И сказал:

– Даже если бы он значил для меня много больше, моя боль оставалась бы такой же. Ребенком я однажды целый день плакал над мертвой кошкой. Тогда у меня не было опыта. Теперь я знаю: и любящих, и друзей ждет неизбежная разлука.

– Это так, – мягко подтвердил он.

– Поэтому я хочу похоронить его. И прошу у вас совета. Ведь я здесь чужой.

– У вас есть деньги? Вы оплатите расходы на похороны?

– Да, – сказал я твердо.

– А мои усилия в связи с этим делом вы сможете оплатить?

Я неуверенно взглянул на него, не понимая, что он имеет в виду: но задать вопрос не решился. С некоторой заминкой ответил:

– Надеюсь.

– То есть, – сказал он, – вы полагаете, что сегодня мы лишь обменяемся обещаниями. Пройдет три дня, и вас поминай как звали. Воспоминания – скудная пища, и с годами она становится все более пресной. У меня имеется практика, и мое время стоит денег. Я снискал авторитет благодаря своим знаниям и довольно высокому положению. И я хочу жить не хуже других, не приносящих никому пользы.

Он смотрел на меня пронизывающим взглядом. До меня мало-помалу дошло. Любовь уже рассыпалась прахом.

– Назовите сами свой гонорар, – сказал я твердо; но потом, засомневавшись, добавил: – Правда… – Остальные слова погасли, притушенные подозрениями.

– Ну? – подбодрил он меня. – Или это всё? И я напрасно забыл, что вы – первостатейный лжец?

– Вы можете прямо сейчас получить содержимое моего кошелька, – пробормотал я. – Чтобы у вас была хоть какая-то уверенность… Но я сегодня сильно потратился.

– Мы пойдем друг другу навстречу, – нашелся он.

– Я вижу ваше лицо лишь наполовину, как закутанные лица здешних монахинь. Ваша кустистая борода не внушает особого доверия, – сказал я, совсем отчаявшись.

– Ваше право думать о моей маске что вам угодно. Мне она кажется необходимой. Если мы не можем договориться, я бы предпочел оборвать этот разговор.

В последних его словах прозвучала угроза. Он повернулся ко мне спиной и собрался уходить. Я подскочил к нему сзади, ухватил за полу белого развевающегося халата.

– Прошу вас! – взмолился я. – Это недоразумение.

– Недоразумение? В каком смысле? – фыркнул он.

Я увидел: он превратился в олицетворение неумолимости.

– Не знаю, что я такого сделал, – пробормотал я.

– Вы невежа! – отрезал он.

– Я слышу ваш упрек, но пока не понимаю своей ошибки, – сказал я со слезами в голосе.

– Сравнить меня с монахиней! – бушевал доктор. – После того как я оказал вам доверие!

– Это у меня вырвалось случайно, – попытался я его успокоить. – Я вдруг почувствовал себя таким бесправным…

– Бесправным? – расхохотался он. – Бесправным? Бесправным? Каждый бесправен. Каждый по-своему. Бесправен король, когда его побеждает враг. Бесправен судья, когда против него выдвигается обвинение. Бесправен подданный, предстающий перед судом. Бесправно животное, когда его пожирают или когда из вольной лесной чащи он попадает в стойло либо в капкан. Бесправен умерший, ибо он значит меньше, чем неодушевленный предмет. Бесправно дерево, потому что у него отнимают плоды, а сам ствол срубают под корень. Бесправен камень, потому что его разбивают. Правами обладают лишь звезды, поскольку человеческие руки не могут их сорвать, как цветок. – Раскатистым, ужасным голосом он добавил: – Бог – это мужское божество. Окладистую бороду Он носит с незапамятных пор. Мужчина же создан по Его подобию.

Как ни удивительно, он снова уселся на стул. Я был сражен насмешкой в его голосе. Я вытащил кошелек и отдал ему все крупные купюры. Он тотчас стал мягким, как летний вечер, не продуваемый ни малейшим ветерком.

– Мы еще не закончили разговор, – сказал он; сгреб деньги, взял меня за руку, протащил через зал, вывел из него, заставил спуститься по лестнице в темный подвальный коридор. Свинцовым холодом дохнуло нам навстречу. Я подумал, что вот сейчас он приведет меня в непостижимое теневое место казни. Но я не попытался бежать. Это было бы бесполезно. Он отпер обстоятельно закрытую дверь. И велел мне идти вперед в темноте, а сам захлопнул дверь и подтолкнул меня на два-три шага. Я почувствовал то же ледяное дыхание, что веяло в трюме деревянного корабля. Тьма изгибалась шпангоутами, образуя хранилище белесых гробов. От страха я схватил доктора за руку. И тотчас испугался, что именно эта рука меня задушит. Я уже знал, каково это – быть задушенным. Я уже однажды был задушенным. Впервые за день я вспомнил о Тутайне. Но мне это не помогло.

– Пройдите еще на два шага вперед, – сказал он, – а я включу свет.

– Не могу, – прохрипел я, чувствуя спазм в горле. – Передо мной блок льда.

– Все правильно, – сказал он. – Этот ледяной блок я и хотел вам показать.

«Он просто прикончит меня, на свой манер…» – подумал я. Одновременно в голове пронеслось: «…его называют Стариком. Почему не Огненной Бородой?»

Он двигался по помещению ощупью. Где-то на стене нашел электрический выключатель и нажал рычажок. Возникло солнце: круглое, с пламенеющими протуберанцами; золотисто-радужные лучи, похожие на сверкающие сосульки, вспыхнули, вонзаясь во тьму. Я, ослепленный, закрыл глаза. (Это тоже было повторением.) Снова открыл их, под защитой затеняющей ладони. Передо мной – желтовато-белая, обезглавленная и с отрубленными руками, с молодыми бедрами, с круглящимися, как яблоки, грудями… Передо мной на металлической каталке лежала галеонная фигура. Эллена^{191}. Собирательный образ всех спящих неподвижных человеческих существ женского пола. Я еще увидел, что кожа покрыта инеем: единственный признак смерти. И – раны; но их я воспринимал неотчетливо.

«Я проклят… – сказал я себе. – Мой страх и мои искушения будут продолжаться и продолжаться. Тутайн не перерезал ей горло; но такое могло случиться. Вероятно, горло перерезал кто-то другой. Конца этому не будет. Отрубленные руки… отрублены до локтей. Вроде бы топорами^{192}. Немыслимо; но задумано с расчетом на меня. Если он хочет меня убить, пусть делает это сразу. Ни на что другое я не гожусь. Тот, кто зарубил девушку, зарубит и мужчину. Он меня голыми руками раздавит, если захочет. А он захочет. Прямо сейчас. Или – через какое-то время…»

Здесь тоже был стул. Я сел на него. Врач оказался у меня за спиной. Он вдруг обхватил мою голову. Начинается, подумал я.

Но начал он лишь говорить.

– Это прекраснейшее человеческое дитя из тех, чью смерть мне довелось наблюдать. Не обезображенное болезнью.

– Где ее голова? Где руки? – вскричал я, одурманенный страхом.

– Похоронены две недели назад, с соблюдением всех церковных обрядов, – ответил он.

– Вы что же, отрезали от трупа голову и руки? – спросил я глухо.

– Да, почему бы мне не признаться? Я врач. Это часть моих привилегий. Я всемогущ в отрезании конечностей. Вам же известно, что забойщики скота имеют право расчленять животных. Так почему мои права должны быть меньше? Ведь я имею определенные полномочия даже над живыми, и, когда мне это кажется целесообразным или когда я отдаю такое распоряжение, живым людям удаляют важные части тела. Вы недооцениваете мою власть. Правда, она – лишь малая часть большого властного аппарата. Но в данном случае речь идет именно о моей сфере. Я все это рассматриваю совершенно иначе, чем вы. Вы меня недооцениваете; но мне-то это не вредит, не мешает. Вы делаете хуже только себе. Вы слишком неопытны, чтобы понять это. Но вы и ваша неопытность на самом деле никакой роли не играют. Они не меняют порядок мира. Порядок мира вообще никогда не меняется из-за протестов, от кого бы они ни исходили. Между прочим, протесты поступают только от неопытных, непочтительных – от тех, кто ничего в этой жизни не значит… Я могу, если не заскучаете, научить вас кое-чему. И после вы согласитесь, что я был прав. Прискорбно, что свое одобрение вы всегда высказываете лишь задним числом. Это, конечно, обременительно. Потому вас и не любят. Я не хочу сказать, что таким поведением вы вызываете отвращение. Вас хотелось бы пожалеть; но вы вновь и вновь демонстрируете свою неопытность, воспринимаемую другими как оскорбление, – потому вас всегда ждет проигрыш. Вы этого, конечно, не понимаете. Но кому какое дело, что вы этого не понимаете? Речь не идет о том, чтобы вы это поняли. Тем не менее, я вам объясню кое-что, а вы можете использовать сказанное в той мере в какой поймете… У одетых людей выражением их личности являются только голова и руки. Голова и руки этого совершенного создания были известны всем. Уже о ее ступнях никто ничего не знал. Ступни скрываются в обуви. Только бедняки имеют, помимо рук, еще и ступни. Колени почти так же неприличны, как пупок. Хоронят зримое тело. В ее случае похоронили голову, руки и сколько-то камней. Голова лежала на подушке, сцепленные руки держали крест. Саван прикрывал поверхности срезов и каменную имитацию тела.

– Вы хорошо все продумали, – сказал я, сломленный.

– Это относится к моим правам. Вы слишком невнимательны. Я вынужден повторяться. У мертвых прав нет. А у меня – двойное право.

– Кто эта мертвая?

– Былое Совершенство, уравненное с былым Несовершенством. Чтобы вы поняли, приходится объяснять буквально всё… Правда, мне могут возразить: если нечто способно перейти в категорию былого, значит, оно не вполне совершенно. Это очень убедительный довод. Его применил, на свой лад, еще святой Ансельм Кентерберийский: в рассуждениях о Боге^{193}… Итак: это тело потому и расчленили на куски, что ему чего-то не хватало. Уже бронзовую статую так легко не расчленили бы. А Кто-то, кого темные люди обмазали краской и дегтем, кто тверже бронзы и прочней самой прочной стали, вообще не позволит себя расчленить^{194}. Даже – словами, которые острей любого ножа и резца.

Я почти не слушал, что он говорит. Его слова добрались до моего сознания позже.

– Кем она была? Кем были голова и руки? – спросил я нетерпеливо.

– Моей дочерью.

– Вашей дочерью?!

– Да, моей дочерью. Кем еще она должна быть? Почему бы ей не быть моей дочерью?

– Но это вообще неестественно, – сказал я. – Это очень неестественно: чтобы отец отрезал своему ребенку голову и руки^{195}.

– А я возражу вам, что это очень естественно, что это даже самоочевидно… Как вы осмеливаетесь, понимая так мало, возмущаться?.. Что тогда нужно думать о вас, имеющем черного брата? Может, попытаетесь отговориться: что, дескать, вы здесь ни при чем, ибо дело это касается только вашего отца или матери? Так вас сразу же поймают на том, что вы несете ответственность и за отца, и за мать. Вы охотно приняли в подарок кусочек тазобедренной кости вашего брата. Кроме того, вы хотели стать тем, кем стали, а потому – пусть даже не помните этого – когда-то свели вместе вашего отца и вашу мать^{196}.

Я подумал, что он, наверное, сошел с ума. Я ожидал самых ужасных вещей, уже в следующую секунду. Но он невозмутимо продолжил:

– Посмотрите спокойно на это тело. Вы еще можете наслаждаться квазисовершенством его форм. Плоть еще не высохла. Лед еще поддерживает иллюзию продолжения жизни, едва успевшей угаснуть. Кожа местами покрыта инеем, клетки растягиваются и искажаются. Затуманенность контуров – легкая одутловатость – объясняется присутствием льда. Не забывайте, что вода, замерзая, увеличивается в объеме на одну двенадцатую часть… Однако, мой юный друг, совокупиться с моей дочерью, оплодотворить ее вы больше не сможете. Она – холодная, очень реалистично выполненная статуя, с отбитой головой и руками. Ее можно осквернить, но любить ее нельзя.

– Вы отвратительны… ужасны! – простонал я; омерзение вонзилось в меня, как острый нож. – Я не хочу таких картин!

– Знаю, вы предпочли бы бежать: всегда кажется, что это легче всего, – сказал он. – Но выстоять – так же легко. Вы просто еще этого не знаете. Впрочем, не мы решаем, остаться нам или бежать. Вы, к примеру, уйдете отсюда, когда я этого захочу – не раньше и не позже… Далее: не обманывайтесь насчет картин. Мы все рождаемся с глазами. В голове у каждого из нас – вечные шутовские проказы. Во всех нас живет томительное желание. Но исполнение желаний от нас не зависит. Даже к монахам ощущение исполненности приходит откуда-то извне. Человек так легко обманывается… Когда он ложится в постель, он думает, что наутро встанет. В этом предположении каждый однажды ошибется. Разлука и бездна – с этим мы сталкиваемся более чем достаточно. Будущее умиротворение – это надежда, а не нечто, в чем можно быть уверенным. Слезы, мой юный друг, это химическая реакция: поток, приносящий облегчение; они помогают нашим нервам, но не нашему духу. Молитвы, друг мой, подобны слезам, но судьбу они не меняют: они не доходят до адресата. Точнее, адресат оставляет их без внимания: они пылятся в его бесконечной регистратуре^{197}. Мы пребываем в одиночестве и ничего не знаем. Нет показаний, свидетельствующих о нас самих. Только если мы становимся большими мерзавцами, мы на краткий миг опьяняемся преступлением. Но даже если все мы к этому призваны, избранными становятся лишь немногие. Существует очень мало великих разбойников и убийц: тех, кто способен выдавить из себя последнюю каплю удовольствия. Масса же, то есть мы все, состоит из слабых учеников тех сбивчивых голосов, которые в нас раздаются. Наш путь к сатане так же короток, как путь к Богу. Один, два шага – и вот уже цепь наших ограниченных способностей натягивается. Мы такие, какие мы есть. Мы не капля воды, упавшая на жаждущую землю; наши отцы были, как и мы, безответственными. Мы пребываем в этих секундах и должны в них пребывать; всё так, как оно есть: свершившееся уже свершилось. Никакие ангелы с трубами не призовут истекшее время назад. Здесь лежит женщина, над нами – мужчина; никто не вернет их к их человеческой жизни.

Он говорил очень спокойно. Мне казалось, что себя он не включает в судьбу людей. Как будто тихое «мы» слетает с его губ только из вежливости… Теперь он замолчал. Я стал совершенно безвольным. Но исчезли и мои желания, и многословные мысли. Я больше не боялся, что меня убьют. Я сказал себе: «Это случится когда-нибудь позже. Случится, но не теперь. Когда-нибудь позже…»

– Я прилагал усилия, чтобы сохранить эту жизнь, – начал Старик снова. – Хотел увидеть, как такая красота принесет плоды. Я хотел быть шутом и стать дедушкой…

– Так она правда ваша дочь? – вырвалось у меня.

– Я в это верю, – сказал он. – Вы же верите, что тот темнокожий человек – ваш брат! Мы таким образом помогаем себе… Но она не хотела того, чего хотел я. Она любила не знаю кого. Ее слабая головка хотела не знаю чего. Она хотела закутаться с ног до головы и стать монашенкой. Хотела покорствовать слову, а не жизни. Я предоставил ей наилучшие возможности для земной любви; но она противилась. Поскольку же я могущественнее, чем она, она чувствовала, что должна будет уступить. И чтобы все-таки воспротивиться мне, чтобы меня наказать, она приняла яд. Так вот и получилось, что я отрезал ей голову и руки и уберег от тления то, что казалось мне более ценным, чем голова и руки… Но теперь мне и это уже почти безразлично. А вскоре будет безразлично совсем.

Он внезапно воздвигся передо мной – большой и гордый, каменно-крепкий и состоящий из плоти. Его зеленые глаза сияли, как звезды.

– Женщина создана для мужчины, давайте же их соединим. Похороним в одном гробу. – И чуть тише прибавил: – Ей больше нельзя оставаться здесь.

Я не понял сказанное. Он, видимо, прочел это по моему лицу. И строго повторил:

– Его, вашего брата, и ее, мою дочь, мы соединим.

Я вскочил со стула.

– Нет! – крикнул.

– С вами трудно иметь дело, – сказал он разочарованно. – Как бы то ни было, – начал он, после паузы, снова, – вы не сможете воспрепятствовать тому, что они будут похоронены вместе, бок о бок. Вы в любом случае не можете ничему воспрепятствовать. С помощью скальпеля я добьюсь всего, чего захочу. Я могу сложить в одну бочку ошметки двух тел и распорядиться, чтобы ее увезли. Что вы знаете о кладбищах? Там много чего покоится… рядом, одно на другом, вперемешку: ненависть, любовь, разврат, кровосмешение, и все это уже стало землей. – Внезапно его голос загрохотал: – Вы глупы, глупы, глупы! Можно подумать, останки вашего склизкого брата пахнут лучше, чем останки любой другой плоти!

– Возможно, у него была другая возлюбленная, – сказал я с усилием.

– И что, она его оплакивает? Не танцует ли она уже с другим парнем? Если нет, то скоро будет. Это же так понятно… В любом случае она не захочет лечь, как подстилка, под червей, выползающих из его сердца… – И он крикнул: – Самая прекрасная женщина станет полушкой для трупа жалкого бастарда, в чьих жилах смешалась кровь трех отцов. Ради такого я готов умереть, в этот самый миг!

Меня его голос нисколько не взволновал. Я даже не почувствовал головокружения и потому набрался мужества, чтобы дать отпор.

– Это не подходящий любовник для вашей дочери, – сказал я. – Найдется какой-нибудь другой.

Моя реплика, казалось, окончательно вывела доктора из себя.

– Один гроб, – взревел он, – я уже для своей девочки оплатил. Ее голова получила церковное благословение. Была вырыта могила. Для покойницы читали мессы. Больше я ничего никому не должен.

Невольно я перевел взгляд на покойницу, которая в своей льдистой расчлененности все же лежала передо мной как потрясающе соблазнительный торс. И я не устоял. Сказал довольно громко:

– Вы меня убедили. Можно обойтись одним гробом. – И как только я произнес это, мои руки коснулись безглазого тела, которое больше ничему не могло противиться, ибо лишилось даже окоченевших рук. Но круглящаяся плоть холодно и непреклонно оттолкнула мои пальцы…

– Думаю, я и сегодня ничему не научился, – сказал я Старику.

– Вы навсегда останетесь не поддающимся обучению. Но вы в этом мире ничего не измените, предупреждаю уже сейчас. – Он произнес это спокойно. И поднял меня со стула, как если бы я был куклой.

– Пойдемте, – сказал. – Мы должны доставить сюда вашего брата, чтобы эти двое успели познакомиться.

– И чтобы оба окаменели! – прибавил я.

– Вы не лишены опыта в том, что касается зла, – сказал доктор, – но великий грешник из вас не получится.

Мы погрузили Аугустуса на носилки и снесли его вниз, в подвал. Доктор потушил свет и очень тщательно запер дверь. Он вновь привел меня в маленькую комнату, где прежде начал допрашивать. Он опять сел за письменный стол, а я – на деревянную скамью. Наконец он сказал, и его голос прозвучал так чуждо, будто мы с ним никогда прежде не разговаривали:

– Расходы на похороны оплатите вы. Поскольку вы здесь чужой, я сам выберу место захоронения, извещу священника и дам заказ гробовщику…

Он произнес еще несколько фраз. И внезапно исчез, так что я даже не заметил его ухода. На пороге возникла монахиня. Она сказала надтреснутым голосом:

– Господин профессор просит вас покинуть дом. Он ждет вас завтра, в одиннадцать утра.

И протянула мне лист бумаги, обрамленный черной рамкой. Я не сразу понял, что это счет за похоронные услуги. Итоговая сумма оказалась высокой. Когда я выходил из комнаты, монахиня вручила мне еще и маленький, перевязанный бечевкой пакет. О его содержимом я догадался сразу.

* * *

(Я хочу вставить сюда одно наблюдение.

Я был в Гете^{198}. По дороге домой – влажный снег, солнце, исчезнувшее на западе, узкий полумесяц увеличивающейся луны, тоже на западе: и странно светящиеся облака на юге. Поначалу я думаю, что это отражение луны и заходящего солнца, отбрасываемое на дымку тумана. Но внезапно вижу узкую светлую полосу, которая тянется с запада на восток, через точку зенита. Я опять думаю о дымке, на которую падают лучи. Но от уже вспыхнувших звезд исходит такой непривычно концентрированный свет, что в голову приходит мысль о чудовищном хвосте кометы – именно той кометы, которая в эти дни должна быть видимой. Я несколько десятилетий назад видел комету Галлея… Эту великую малость… Я останавливаюсь посреди дороги, смотрю вверх. Вижу, как светящаяся полоса изгибается в параболу. Я пугаюсь. Так быстро облака не плывут. Иду дальше. Немного не доходя до холма, на котором стоит церковная мельница, я вижу, как на юго-востоке падает ярко сверкающая звезда. Я спешу взобраться на холм. Но звёзды больше не падают. За несколько сотен метров до церкви я вижу, что на востоке поднимается багряное зарево, как бы от чудовищного пожара. К багряному подмешивается что-то черное – наподобие чада. В конце концов зарево поднимается вверх. Как чудовищная радуга, только кроваво-красная. Теперь я точно знаю, что это северное сияние, пришедшее с востока^{199}. Не меньше четырех гигантских белых бахромчатых занавесей натянуто между востоком и западом. Перпендикулярно к ним – лучи, будто отбрасываемые небесными прожекторами. На мгновение возникает половинка светящегося полушария, открытая в сторону юга; потом она опускается к северному горизонту. На западе небо жутковато окрашивается багряным, как прежде было на востоке. Я пытаюсь измерить силу света. Я могу читать буквы средней величины, хорошо вижу линии на своей ладони. Потом свечение блекнет, распадается. Все вместе длилось часа полтора…

Связано ли с этим какое-то указание на характер текущего года? Или зрелище скорее относилось ко мне, так внимательно за ним наблюдавшему? – На протяжении тысячелетий человечество культивировало науку о предзнаменованиях. Вавилоняне собрали непостижимо большой архив такой казуистики^{200}. Принцип формулировки вопросов, касающихся судьбы, всегда оставался одним и тем же; если в жертвенном животном обнаружат черную печень или в огне – тьму, если произойдет затмение Солнца или звезда вступит во двор Луны, если сокол влетит в дом человека, если кобыла родит жеребенка без конечностей или даже жеребенка-гермафродита… что тогда случится с царем, со страной, с городом, с домом, с мужчиной, с женщиной, с ребенком, со стадом, с полем, с урожаем? Миллионы и миллионы примечательных явлений наблюдались, сравнивались, описывались, регистрировались… все эти ошибки или доказательства злых намерений Творца снова проверялись, находили подтверждения или отбрасывались, по-новому компоновались… над этим работали тысячи жрецов, которые ночь за ночью вели наблюдения за небом в обсерваториях на крышах зиккуратов, – пока наконец не стала видна правда взаимосвязей, для обнаружения которой потребовалась тысяча лет. Если печеночный проток удвоен и между двумя его частями как бы начертан некий знак, господин мой пойдет дорогой страха. Если проток удвоен и между двумя его частями имеется углубление, правитель в своем дворце откроет для себя склеп. Если Луна покажется в первый день месяца, в стране воцарятся покой и мир. Если Луна при первом зримом появлении будет очень большой, произойдет затмение. Если в месяце нисан затмение Луны произойдет во время первой ночной стражи, страна подвергнется опустошению и брат будет убивать брата. Если такое произойдет в месяце симан, это предвещает обилие рыбы. Если такое произойдет в месяце дуузу, по всей стране будут богатые урожаи. Если такое произойдет в месяце аб, бог непогоды устроит наводнение. Если такое произойдет в месяце ташрит, в стране разразится мятеж. Если такое произойдет в месяце архасамна, бог разгневается. Если такое произойдет в месяце аддар, это предвещает несчастье для Вавилона. Если Луну увидят тридцатого аба, это означает распад Амурру^{201}. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Юпитер, значит, царь Вавилона будет окружен. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Скорпион, значит, львы будут убивать людей и транспортное сообщение между частями страны прервется. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Регул, значит, в этот год женщины будут рожать мальчиков. Если Солнце 1-го нисана потемнеет, царь Вавилона умрет. Если Солнце 1-го дуузу, войдя в зодиакальный дом, будет на рассвете темным, страна обретет покой. Если 9-го айара произойдет солнечное затмение, страна подвергнется разорению. Если такое случится 15-го, умрет царь Элама. Если такое случится 15-го симана, рыночные цены понизятся. Если такое случится 28-го, царь умрет естественной смертью и на престол взойдет его сын. Если такое случится 14-го аба, люди будут продавать своих детей за деньги. Если такое случится 28-го числа дополнительного месяца аддара, царь будет убит своими же слугами с помощью оружия. Если 1-го нисана появятся рядом два Солнца, царь Вавилона умрет. Если 14-го или 15-го нисана появятся рядом пять Солнц, рыночные цены упадут. Если 12-го айара появятся рядом пять Солнц, в стране воцарится голод. Если Солнце входит в зодиакальный дом, это к дождю и к перемене погоды. Если Меркурий виден в начале года, значит, в этом году будут пышно разрастаться растения. Если Меркурий взойдет в месяце дуузу, будет много мертвецов. Если Меркурий будет виден в месяце тагирит как утренняя или вечерняя звезда, произойдет битва. Если Венера в месяце нисан, с 1-го по 30-й день, будет отсутствовать на утреннем небосклоне, в стране воцарится печаль. Если Венера в месяце аб, с 1-го по 30-й день, будет отсутствовать вечером, следует ждать дождей и богатого урожая. Если Венера появится в месяце симан, это предвещает поражение врага. Если Венера приблизится к Раку, в стране будут благоденствие и мир. Если Венера в месяце нисан покажется с бородой, у жителей страны будут рождаться мальчики; в этом году рыночные цены обрушатся. Если звезда бога чумы Нергала мерцает, это предвещает падеж скота; страна Амурру погибнет. Если Марс потемнеет, половодье будет обильным и урожай большим. Если Марс войдет в Луну и станет невидимым, сын царя захватит трон. Если Юпитер будет виден в начале года, в этом году следует ждать большого урожая. Если у Юпитера особенный блеск, царь останется невредимым и в стране воцарится благополучие. Если Юпитер силен, это к обильному половодью и к дождям. Если Юпитер войдет в Луну, в стране Амурру воцарится нужда или умрет царь Элама. Если Сатурн стоит в зодиакальном доме Луны, по всей стране воцарится справедливость; сын с отцом будут говорить правду. Если Сатурн стоит на месте Луны, царь страны будет прочно сидеть на троне. Если Большой Пес темный, сердце народа не будет радоваться. Если Регул темный, управляющий дворцом умрет. Если Плеяды мерцают над Луной и заходят в нее, царь будет постоянно одерживать победы и расширит свою страну. Если голос бога непогоды прогремит в месяце дуузу, уродится обильный урожай. Если в месяце нисан восемь дней будет идти дождь, это предвещает богатство народа. Если в месяце симан восемь дней будет идти дождь, царь умрет. Если в месяце аддар восемь дней будет идти дождь, это предвещает богатый урожай и пышную растительность. Если землетрясение будет продолжаться целый день, это предвещает распад государства. Если землетрясение случится в месяце шабат, дворец перейдет к новому правителю. Если кто-то во сне несет телегу, он добьется исполнения своих сердечных желаний. Если он ест виноград, это предвещает радость. Если он ест асфальт, это предвещает несчастье. Если он совершает путешествие в Упи^{202}, его двор будет уничтожен. Если он ест кирпич-сырец, как хлеб, этому человеку придется оставить свое жилище. Если овца родит пятерых ягнят, в стране воцарится смута; владелец овцы умрет, его дом будет разрушен. Если овца родит девятерых ягнят, это предвещает конец династии. Если овца родит десятерых ягнят, город, где это произошло, достигнет мирового господства. Если кобыла родит двух жеребят, мужского и женского пола, у которых будет общая морда, враг вторгнется в Вавилонию и разгромит ее. Если кобыла родит жеребенка без ушей, боги на протяжении трех лет будут уменьшать размеры страны. Если кобыла родит жеребенка без хвоста, наместник умрет. Если женщина родит ребенка с двумя головами, двумя шеями, двумя позвоночниками, четырьмя руками и четырьмя ногами, это предвещает уничтожение страны. Если женщина родит ребенка, у которого оба глаза на левой стороне, это значит, что боги ее страны впадут в гнев и что эта страна погибнет. Если женщина родит ребенка, у которого три глаза слева и один справа, боги учинят в этой стране убийства. Если женщина родит одну только голову, эта страна будет претерпевать бедствия. Если женщина родит близнецов, которые срослись спинами и имеют один позвоночник, боги покинут эту страну. Если женщина родит близнецов, которые срослись боками и правые руки у них отсутствуют, это предвещает вражеское вторжение; враг уничтожит урожай этой страны.

Такие фразы, высказывания – подобранные одно к другому в необозримых количествах, распространяющиеся на все сферы бытия – представляют собой попытки исследовать судьбу, ее механику, феномены взлетов и падений, бедности и богатства. И действительно, этот метод позволил изучить не только законы орбит, но и характерные качества планет и созвездий, их влияние на человеческую жизнь. В таком влиянии не сомневались ни Кеплер, ни Тихо Браге. Обоим хватало мужества, чтобы составлять гороскопы. Если же говорить о композиторах, то Дитрих Букстехуде в семи сонатах «о сущности природы и планет» запечатлел свойства семи небесных светил^{203}.)

* * *

Сильный пряный дух поднимался от полей. Солнце стояло низко. Испарения земли уже мечтали о том, чтобы превратиться в капли росы. Я шел быстро. Ужасное исступление моей души на короткое время высвободило память, но потом утомило ее и притупило; и вновь вернуло в темницы мозговых клеток или костного мозга. Я, так сказать, теперь ни о чем не думал, никакие мысленные образы меня не мучили. Разговор со Стариком я совершенно забыл. Я лишь боялся встречи с Тутайном. А избежать встречи я не мог: ведь мы с ним спали в одном гостиничном номере. Несмотря на этот единственный страх – точнее, вопреки ему – я торопился больше, чем было необходимо. Как если бы пообещал какому-то незнакомцу, что вернусь домой еще до наступления темноты. Город с его домами постепенно собирался вокруг меня. Я уже узнавал улицы, по которым мы – полицейский чиновник, высокомерный погонщик мула, Аугустус и я – двигались несколько часов назад. И внезапно – не вызванный никакой мыслью – меня охватил смертельный ужас. Я, находясь среди людей, впал в такое одиночество, которое не оставляет надежды на помощь. И от которого невозможно ускользнуть. Шуршащий ветер сидел у меня на закорках. Я не осмеливался оглянуться, потому что знал, что у него зримый облик^{204}. Я побежал. Я нашел укрытие в церкви, где прежде спорил с Богом. Я уже не помнил, какого рода диалог мы вели. Я смахнул со лба пот.