Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"
Автор книги: Ханс Хенни Янн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 70 страниц)
84
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 126.
– Есть будто бы багряный яд, страшный багряный яд: достаточно сильный, чтобы склеить живую плоть двух людей… Юнг цитирует (Дух Меркурий, с. 31) алхимическое определение Меркурия как «животворящей силы, подобной клею, которая спаивает мир и занимает середину между духом и телом».
85
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 126.
– Багряный яд… – сказал он спустя долгое время. – О нем писали. Две или три тысячи лет назад. Его добывают из крови… Видимо, имеется в виду киноварь, которая в китайской алхимии (и в Европе) воспринималась как алхимический андрогин, гармоническое сочетание, нераздельное единство – целостность мужского и женского, инь и ян. Под киноварью часто имелся в виду и эликсир бессмертия.
86
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 129.
…ощутил во рту вкус небесного напитка. Аллюзия на любовный напиток, навеки соединивший Тристана и Изольду.
87
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 129.
Назавтра я послал китайцу четыре фунта два шиллинга в качестве платы за шар, которую я ему задолжал. Эпизод с дочерью китайца и багряным шаром обнаруживает черты сходства с первой стадией алхимического процесса («Царь и Царица»), как ее описывает Юнг (Психология переноса, с. 156, 162, 169, 173):
Царь и Царица – жених и невеста – приближаются друг к другу, чтобы быть помолвленными либо вступить в брак. <…> Брак с анимой выступает психологическим эквивалентом абсолютного тождества сознательного и бессознательного. Однако поскольку такое возможно лишь при условии полного отсутствия психологического самопознания, надо считать достаточно примитивным соответствующее состояние, то есть отношение мужчины к женщине как прежде всего к проекции анимы. <…> На примитивном, первобытном уровне женский образ – анима – еще целиком бессознателен и, следовательно, остается в состоянии скрытой проекции.
Как ни удивительно, именно в комментарии к этой сцене Юнг упоминает таинственный шар (там же, с. 161–162; подчеркивания мои. – Т. Б.):
Этот «нижний дух» – Первоначальный Человек, иранский по происхождению, гермафродит по природе, заточенный в Физис.
Это сферический, то есть совершенный человек,появляющийся в начале и конце времен, выступающий началом и концом человека как такового.Это – целостность человека, находящаяся по ту сторону разделения полов и достижимая лишь путем воссоединения мужского и женского.Открытие такого высшего значения разрешает проблемы, создаваемые «зловещим» соприкосновением, и рождает из хаотической тьмы lumen qui superat omnia lumena [свет, превосходящий всякий иной свет]. <…>…идея Антропоса в средневековой алхимии была в значительной степени «автохтонна», то есть являлась продуктом субъективно пережитого опыта. Она представляет собой «вечную» идею, архетип, способный возникать спонтанно в любое время и в любом месте.
Антропос встречается даже в китайской алхимии, в сочинениях Вэй По-яня, написанных около 142 г. н. э. Там он именуется chen-jen («подлинный человек»).Откровение Антропоса сопряжено с незаурядными религиозными чувствами; оно означает почти то же, что для верующего христианина – видение Христа. Тем не менее оно приходит <…> не свыше, но на основе преобразования
тени, выходящей из Аида, которая сродни самому злу и носит имя языческого бога откровений.
По поводу «шара» Юнг далее поясняет (там же, с. 264); «Самость есть целостный, вневременной человек; как таковая, она соответствует первоначальному сферическому двуполому существу, коим представлена обоюдная интеграция сознания и бессознательного».
Вэй По-янь (Вэй Боян) – знаменитый даос II века, по преданию, достигший бессмертия. Его трактат «Цаньтунци» считается одним из самых авторитетных сочинений по внутренней алхимии; это был первый трактат, который рассматривал алхимическую символику и символику Ицзин как описание процессов внутри человека.
88
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 139–140.
…сам он стал сказочным существом: хищным зверем под названием тело – матросом-убийцей; окрыленной грудью – спасением для друга. Первобытная теология… Здесь Тутайн описывается как сказочный крылатый конь или кентавр, как одна из ипостасей Кебада Кении (см. Деревянный корабль, с. 128); «Он летел, отвернувшись от солнца, по направлению к ночи. Он узнал себя – тяжелоскачущего, четырехногого, с копытами – посреди песчаной степи. Но тотчас у него выросли крылья – и он, заржав, взмыл в небо. <…> Кебад Кения бросился на слугу, лежащего в постели. И в то же мгновение узнал в нем себя».
89
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 140.
…Риу-Гранди… Город на юго-востоке Бразилии, на берегу Атлантического океана, у входа в озеро-лагуну Патус.
90
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 140.
…вновь обрести свободу, задушенную тем случайным местом, где ты оказался… Еще один вариант истолкования убийства Эллены. Интересно, что в главе о превращениях в матросском кубрике окончание похотливых фантазий описывается так: «Пьяный угар, с которого началось такое превращение, краски, скорее тускло-пестрые, чем яркие: все это вдруг растворилось, фальшивое золото осыпалось. <…> И открылось душераздирающее противоречие между осыпью запустения и поступью бесконечности. Как если бы путь свободы пролегал через преступление или через смерть – так это было представлено». Подобный процесс упоминается и в книге Ницше «Так говорил Заратустра» (см.: Деревянный корабль, с. 457; курсив мой. – Т. Б.):
Так говорила в добрый час когда-то моя чистота: «божественными должны быть для меня все существа».
Тогда напали вы на меня с грязными призраками; ах, куда же девался теперь тот добрый час!
91
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 140.
…голова красотки Мелании… Имя Мелания по-гречески означает «черная, темная». Меланида (с тем же значением) – один из эпитетов Афродиты.
92
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 145.
И еще я чувствовал себя обиженным.: потому что моя память об Эллене оказалась более слабой, требующей меньше жертв, чем память Тутайна. Эпизод с Меланией несколько проясняется в свете концепции Юнга (Психология переноса, с. 173–174):
На примитивном, первобытном уровне женский образ – анима – еще целиком бессознателен и, следовательно, остается в состоянии скрытой проекции. <…> В форме богини анима спроецирована явно; однако в своей собственной (психологической) форме она интроецирована; как утверждает Лейард, это – «анима внутри». Это – естественная sponsa [невеста], изначальная мать или сестра, или дочь, или жена мужчины, спутница… <…> Ею представлено влечение, которое всегда, с самого начала истории, должно было приноситься в жертву. Поэтому Лейард с полным правом говорит об «интериоризации посредством жертвоприношения».
93
Месяц февраль назван в честь этрусского бога подземного царства Фебрууса и у римлян был связан с обрядами очищения (februa), которые приходились на праздник Луперкалий (15 февраля, dies februatus), выпадая по староримскому лунному календарю на полнолуние. Возможно, то, что описывается у Янна в главе «Февраль», тоже имеет отношение к очистительным обрядам. Во всяком случае, в этой главе Тутайн говорит о негритянке Эгеди (см. ниже, с. 207; курсив мой. – Т. Б.):
Она даже сказала, что школа больших прозрений еще не началась. Мол, время еще не пришло. Сперва нужно пройти школу бедности. Школа бедности, дескать, делает души равными и послушными, свободными от предвзятых мнений… и просветляет грязь. <…> Она сказала: несколько дней назад началась школа омовений. Но она знала только само это слово и не могла дать духовного толкования для понятия чистоты.
94
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 153.
Корабль носил двусмысленное имя «Абтумист» («Abtumist»)… Aptumismus (голл. от латинского aptum, «подходящий, пригодный») – «способность ко всему»: Aptumist – «тот, кто способен на все». В статье «Мое становление и мои сочинения» Янн пишет (Деревянный корабль, с. 352):
Я вглядывался и в войну, которая тогда как раз началась. И я увидел, что бытие – голое бытие, бытие пожирающих и пожираемых, танец жизни в тени смерти – ужасно. Я увидел и высказал это: «Все так, как оно есть, и это ужасно». Я также понял, на что способен человек: «Он способен на всё».
С другой стороны, в «Эпилоге» Тутайн-Аякс говорит Николаю: «Я способен на все – и даже на то, чтобы стать другим, чем я есть – —».
Может быть, следует держать в уме и тот факт, что имя ирландского бога Дагда, связанного с иным миром и покровительствующего поэзии, означает «добрый» в смысле «пригодный ко всему», «способный сделать что угодно» (см. Мифы кельтских народов).
95
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 153.
…был английским трамповым судном. Трамповые суда занимаются нерегулярными перевозками попутных грузов, без определенного расписания. Важно отметить, что это судно «английское», как и описанный в первой части трилогии деревянный корабль. И что его тоже сопровождает на отдалении бронированный крейсер.
96
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 153.
…города Баия-Бланка. Баия-Бланка («белая бухта») – город в Аргентине, на юге провинции Буэнос-Айрес, на берегу Атлантического океана.
97
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 154.
…в одном из домов погас последний свет. Мы побрели дальше. И свет погас во втором доме, в третьем. С такой же ситуации – темный город с гаснущими в нем окнами – начинается сновидческая новелла Янна «Свинцовая ночь». Позже привратник говорит герою новеллы Матье (Это настигнет каждого, с. 48): «Вы прибыли в этот город и теперь не можете просто пройти сквозь него. Вы сами знаете. У вас есть задание. Вы уже многое упустили. Упустили светлое окно». И Матье отвечает ему (там же, с. 49): «Это правда: я не использовал дом своих целей то окно. И после дал себе зарок, что второго шанса не упущу».
98
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 154.
Темный коридор. Направо – дверь, ведущая в закусочную. Мы были единственными людьми в слабо освещенном пространстве. Эта гостиница, где останавливаются Густав и Тутайн, напоминает последнее скудное пристанище – пивную – в новелле «Свинцовая ночь» (там же, с. 73): «Все же они поняли, что находятся в узкой прихожей. По левую руку сама собой – так им показалось – распахнулась вторая дверь. И оттуда хлынули затхлое тепло, запах пива, застарелый табачный дым, свет».
99
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 155.
…в музыку. Этот непрерывный ряд настоящего, в котором еще не уничтожено прошлое и который позволяет с определенной надежностью предсказать будущее. Такое представление о времени у Янна связано с концепцией творческого предвосхищения. См. эссе «О поводе» (Деревянный корабль, с. 395–398). После выхода из печати «Реки без берегов» Янн 25 декабря 1949 года написал Вайсфельсу (цит. по: Bachmann, S. 176):
При чтении у меня возникло чувство, что лишь немногие писатели владеют искусством давать читателю – посредством озвучивания тем – впечатление об экспансии грядущего. Здесь же это удалось вплоть до совершенства. Читатель догадывается, что мотивы, как таковые, еще не начали звучать; и все же их напряженность уже содержится в строфах, которые к ним подводят.
100
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 156.
…ветряная мельница… Мельница – распространенная эмблема круговорота сева и урожая, рождений и смерти. А также, со времен Сервантеса, – олицетворение бессмысленности слепого протеста против такой системы. (См.: Fluß ohne Ufer: eine Dokumentation, S. 286).
101
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 156.
Уракка де Чивилкой. Испанское женское имя Уррака (так!) означает «сорока». В германской мифологии сорока – посланец богов и птица богини смерти Хель; Чивилкой – город в провинции Буэнос-Айрес, в Аргентине.
102
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 156–157.
Она была бездетной. Вдовой или незамужней. Она быстро прониклась расположением к нам и по-матерински старалась нам угодить. Вдова (vidua) – один из алхимических образов, которые, согласно Юнгу (Таинство воссоединения, с. 26), «отсылают нас к девственному или материнскому качеству первоматерии, существующей без мужчины и, тем не менее, являющейся „сущностью всех вещей“».
103
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 157.
Люди, которые здесь останавливались, почти все приезжали в город по делам… <…> Они торговали скотам или мясом, работали маклерами, были хозяевами овечьих стад… <…> Ни один из мужчин, которые здесь появлялись, казалось, не был захвачен водоворотом какой-нибудь уводящей с прямого пути фантазии. Постояльцы гостиницы Уракки де Чивилкой описываются так же, как жители сновидческого города в новелле «Свинцовая ночь» (Это настигнет каждого, с. 104):
Жители этого города – ничем не приметные люди, у них обычная жизнь, исполненная забот. Они нетребовательны, усердны, любят порядок. Живут по нескольку десятилетий у себя дома; потом их удаляют, они исчезают где-то на большом черном поле, обрамляющем город. <…> Все они носят одежду, ибо тела их черны как уголь. <…> Если среди них оказывается кто-то белый
[то есть, по логике этой новеллы, относящийся к миру реальности. – Т. Б.], достигший возраста, который представляется им самым приятным, это немедленно пробуждает их гнев, ибо они чувствуют себя обойденными, обманутыми. Такого чужака они убивают не сразу: им известен способ медленного, постепенного умерщвления. Тому, кого они хотят вытолкнуть из своей среды, наносят раны. <…> Люди из угля, порой прибегающие к белому гриму, отстаивают свои привилегии.
104
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 163.
Бывает и худшее! «Мы видали и худшее» – фраза-лейтмотив в пьесе «Новый „Любекский танец смерти“», которую повторяет хор участников танца смерти (см.: Деревянный корабль, с. 267, 269; см. также с. 287).
105
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 167.
Так я разрушал бумажный ролик, этот продукт массового производства, и заставлял его воспроизводить мои собственные капризы… Подобные эксперименты с нотными роликами осуществлялись, например, Паулем Хиндемитом (1895–1963) в 1926 году и немецким композитором, сотрудником фирмы грамзаписей «Вельте» Хансом Хаассом (1897–1955) – в 1927-м. Интерпретация эпизода с механическим пианино и рассказ о том, как сам Янн в молодости занимался подобными опытами, содержатся в эссе «О поводе» (Деревянный корабль, с. 387–395).
106
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 177.
…музыканты гамелана… Гамелан – традиционный индонезийский оркестр и вид инструментального музицирования.
107
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 177.
…порядок многоголосого канона напоминает путь крейсера в бушующем море… Позже Хорн сравнит с броненосным крейсером свою симфонию (см.: Деревянный корабль, с. 489–491):
Темп, текст симфонии позволяют заключить, что это трагическое сочинение. Броненосный крейсер.
108
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 178.
…старый человек, у которого война и чума отняли жену и детей: Самуэль Шейдт. Из семи детей Самуэля Шейдта (1587–1654) пятеро умерли во время эпидемии чумы 1636 года. В основанном Янном музыкальном издательстве «Угрино» с 1923 года выходило Полное собрание сочинений Шейдта. Всего вышло четыре тома.
109
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 179.
Я заговорил с Альфредом Тутайном – впервые в этом городе – о кораблекрушении «Лаис». Важно отметить, что этот разговор о кораблекрушении и о галеонной фигуре возникает после первых музыкальных успехов Густава.
110
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 181.
…фотография негритянской девушки. Скорее всего, имеется в виду фотография из книги австрийского антрополога и фотографа X. А. Бернатцика (Н. A. Bernatzik, 1997–1953) «От Белого Нила к Бельгийскому Конго» (1929). (См.: Fluß ohne Ufer: eine Dokumentation, S. 286).
111
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 181.
«Поедем в Африку!» «Может, счастье ждет меня в Африке», – говорит, отправляясь в путь, Странник в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 262–263).
112
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 182.
Тутайн, подобно удлинившейся тени, двигался у нее за спиной… <…> …начал теребить ее платье. Внезапно оно соскользнуло на пол – и юная негритянка предстала передо мной во всем великолепии своей безупречной матово поблескивающей кожи. В «Психологии переноса», в главе «Обнаженная истина», Юнг комментирует алхимический рисунок, на котором изображено следующее (Психология переноса, с. 183–184):
Целомудренные одежды сброшены. Мужчина и женщина стоят друг против друга, не смущаясь, во всей своей естественной наготе. Солнце говорит: «О Луна, позволь мне быть твоим супругом»: Луна говорит: «О Солнце, я должна уступить тебе». Голубь несет ленту с надписью: Spiritus est qui unificat [Дух есть тот, кто соединяет]. Эта ремарка плохо согласуется с неприкрытым эротизмом изображения, ибо если слова, произносимые Солнцем и Луной (братом и сестрой, надо заметить), вообще хоть что-то означают, они определенно должны означать земную любовь. Однако, поскольку посредником объявлен дух, спускающийся свыше, ситуация приобретает и иной аспект: предполагается, что она есть единение в духе.
Сам комментарий (там же, с. 452, 454; курсив мой. – Т. Б.):
Человек предстает таким, каков он есть, демонстрируя то, что было скрыто под маской условной адаптации: свою тень. Тень теперь перешла вверх, в сознание, и интегрировалась с эго, – что означает шаг в направлении целостности. <…> Ассимилирование тени как бы наделяет человека телом: животная сфера инстинктов, а также первобытная или архаическая психе возникает в поле зрения сознания и уже не может подавляться фикциями и иллюзиями. Так человек становится для самого себя той сложной проблемой, каковой он и является на самом деле. Если он хочет вообще достичь хоть какого-то развития, он должен всегда удерживать в сознании тот факт, что он представляет собой такую проблему. Подавление ведет к одностороннему развитию, если не к стагнации, заканчивающейся невротической диссоциацией. <…> Несмотря на все опасности, преимущество данной ситуации в том, что как только обнажается истина, дискуссия может быть сведена к наиболее существенному: эго и тень уже не разделены, но сведены вместе в (предположительно, довольно шаткое) единство. Это – большой шаг вперед; однако шаг этот в то же время заставляет еще явственнее проступить «инаковость» партнера…
113
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 182–183.
…а потом иллюзорная картина блаженства снова разбивается вдребезги… <…> И однако всё это – будто мы не привыкли к такому по сновидениям? – лишь прозрачное стекло. Слишком покоряюще-реально, чтобы выстоять хоть несколько секунд. Первая встреча с Эгеди описывается почти теми же словами, что и иллюзорные превращения в матросском кубрике в книге «Деревянный корабль» (Деревянный корабль, с. 113–114):
Потом прозрачная материя устремилась вперед, словно ее кто-то швырнул, ударила в грудь каждому, грозя его раздавить. Но неожиданно вдребезги разбилась об устало колотящиеся сердца. Сверкающие осколки, как от елочных украшений, посыпались вниз и растаяли, словно выпавший летом снег, – еще прежде, чем достигли земли.
Реальности, которых в земном мире – из-за мелочности людских целей – осталось так мало, на какие-то мгновения вторглись в матросский кубрик. И не смогли там выстоять. Они погибли в этом круге молчания. Потому что молчание было обманчивым и человеческим, а не честным и первозданным. Оно означало для всех случайное бремя. И люди стряхнули с себя свет новых звезд. Не захотели быть принесенными в жертву неведомым глубинам. <…> То были минуты кризиса, когда человеку приходится заплатить за свое рождение. Превращения, какие случаются при встрече лицом к лицу с ангелом смерти.
114
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 183.
В моей памяти это тело так и осталось прозрачным, неопределенным – как форма предмета, лежащего на дне быстротекущего ручья. Густав видит Эгеди одетой, нагой и под конец – в своей памяти – прозрачной. Так же – в эпизоде с превращениями в кубрике – видят моряки «Лаис» своих воображаемых двойников (Деревянный корабль, с. 111–112; подчеркивание мое. – Т. Б.):
Наступил момент, когда стены кубрика преобразились и стали зеркальными. Стали просторным стеклянным ландшафтом, заключающим в себе образ каждого в отдельности. Но это были не просто ровные сверкающие зеркала, в которых человек видел собственное лицо, даже
все тело: сперва одетое, затем нагое, а под конец – прозрачное…<…> Обозначилась прозрачность посвежее, в которую моряки и уставились: еще более уплотнившаяся иллюзия. Все в целом – просторно, как поле или как сад. Реальнее, чем отбрасываемый свет. В отраженных зеркальной поверхностью двойниках угадывалась самостоятельная жизнь.
