Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"

294

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 455.

Музыка Иоганна Себастьяна Баха почти исключительно черная <…>. Только грохот действительности в его больших органных произведениях, действительность бешеного движения… В «Письме» 1953 года, опубликованном только в 1959-м в журнале Sinn und Form, Янн писал (Epilog, Bornholmer Aufzeichnungen, S. 846):

…У Баха я люблю, прежде всего и почти исключительно, самостоятельное черное существование его «усердной работы», Закон. Я признаю, что пиетистское благочестие, по моему мнению, слишком часто мешает незамутненному музыкальному выражению. Субъективное чувство, не очищенное величием, еще менее ценно.

В статье «О поводе», в обобщенном виде, Янн сформулировал эту мысль так (Деревянный корабль, с. 371):

…Музыка здесь представляет и всех своих сестер. Только она… как мне видится, абстрактнее других искусств… и, значит, бесчеловечнее: она легко отделима от человека: в большей степени склонна к обособлению, чем слово или живописное полотно; она – холоднее и вместе с тем универсальнее. Ее чувственность может быть непосредственно переведена в духовный план, поэтому все сомнительное в ней остается в границах сентиментальности и программных сочинений.

Более подробно свое отношение к Баху Янн объясняет, рассказывая, как ему играл Баха поэт Оскар Лёрке (эссе «Оскар Лёрке подготовил мне путь», опубликованное посмертно, в 1964 году: Werke und Tagebucher 7, S. 342):

Он [Лёрке. – Т. Б.] играл «черного» Баха – настоящего, неистового в больших виртуозных органных композициях. «Слезы, текущие там, это не его слезы. Его слезы потрясали бы меньше. Природа не дублирует высказывания. Поэтому Бах, в искусстве, может плакать чьими угодно слезами, только не своими, даже если имеет в виду и их тоже… Бах имел в виду жалобу, а она не принадлежит никому, хотя и может поселиться в каждом. <…> – Теперь, уже в последние годы, когда музыку этого мастера так часто принижают, превращая в молитвенные упражнения, когда он, из-за приписываемой ему ортодоксальности, начинает звучать сухо и бесплодно, когда его музыка не мерцает черным сиянием, но вытесняется в сферу отмершего, которую необходимо отринуть, чтобы вновь воспрянул свободный дух; теперь, когда намеренно утаивается, что многие великие „духовные“ произведения кантора Томас-кирхе были пародиями на тогдашние светские музыкальные вещицы, – в этой пустыне конформистской уравниловки любовь Лёрке к настоящему, живому, виртуозному, толстоносому, злонамеренному Иоганну Себастьяну Баху кажется мне обещанием, символом того, что его грандиозная музыка не умрет из-за ограничивающих ее предвзятых мнений, что она вновь и вновь будет распознаваться как то, что и представляет собой: как часть природы».