Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)"
Автор книги: Ханс Хенни Янн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 70 страниц)
53
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 96.
Он демонстрировал неупорядоченную смесь грубых и тонких побуждений. И бывал порой так неловок, что я пугался. Тогда его лицо представлялось мне комом бесформенной плоти. Тутайн предстает здесь как Адам, одна из ипостасей алхимического Меркурия. Юнг по этому поводу пишет (Таинство воссоединения, с. 369): «…философ повторял труд Бога, описанный в Книге Бытия. Поэтому не удивительно, что он называл свою первоматерию „Адамом“ и утверждал, что она, как и Адам, состоит из четырех стихий».
54
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 99.
Может, мы бы тогда испортились и умерли, как говорится в тех докладах (in den Berichten), – то есть, рухнув под грузом жизненных обстоятельств, самым обычным образом закончили бы свои дни. О каких докладах здесь идет речь, из ближайшего контекста неясно. Но, скорее всего, имеются в виду доклады неких небесных посланцев. В «Новом „Любекском танце смерти“» Докладчик (Berichterstatter) – ближайший помощник Косаря (смерти). В «Деревянном корабле» докладчиком один раз назван суперкарго, или серый человек, Георг Лауффер (Деревянный корабль, с. 139–140). Дальше в трилогии тоже говорится о подобных посланцах (Свидетельство II):
Что наша душа имеет сходство с неким Третьим, которого Суд назовет идентичностью с нашим «я» (и который, однако, нам так же чужд, как отец и мать), с проникшим в нас, с уполномоченным судьбы, с бессмертным, который нами пользуется, с тем неотвратимым, которому ты посвятил свою великую симфонию, – кто о таком говорит? Пока наше сердце не остановится, он обитает в нас; Владыке небесных воинств он представится как наша персональная смерть, как только завершит свою работу – избавиться от нас – и явится в Царство духов, чтобы получить новое задание…
В первом романе Янна «Перрудья» роль такого посланца исполняет некий секретарь, мистер Григг (Perrudja, S. 749–750; курсив мой. – Т. Б.):
Сам он, Григг, пристально следил за течением этой, может быть, и не активной, но необычной человеческой жизни. С момента рождения ребенка. На протяжении детских лет. В пору отрочества. Он ревностно, с любовью, самопожертвованием и самоотверженностью – почти как бог, – с немилосердным почитанием слепой силы кривых линий, зарисовывал протекание этой жизни и случающиеся в ней заторы, ее цели и ее заблуждения. Он выбрал одного человека, в высшей степени ему чуждого, как представителя всех. Как их образец. <…> И вот теперь должно быть проведено дознание: не есть ли человек ошибочная конструкция протоплазмы. Не обстоит ли дело так, что человеческая плоть несовместима с влечениями духа и разума. <…> Что гармония – это лишь фикция, цель которой в материальном мире неосуществима.
Еще один посланец иного мира в романе «Перрудья», француз Пуйоль, тоже использует в своей речи странное выражение «испортиться» (Perrudja, S. 486 и 489):
Мы ходим по улицам, пока наша любовь не испортится. <…> Наша любовь только в том случае могла бы быть большой, если бы мы сделались свободными людьми в природном ландшафте и жили бы, так сказать, со вскрытыми венами, готовые ко всему…
Слово «испортится» возникает и в «Новом „Любекском танце смерти“», в диалоге Матери и Тучного Косаря (Деревянный корабль, с. 289–290):
Мать:Дайте мне уверенность, что мое дитя не испортится!
Тучный Косарь:Мы дадим тебе уверенность, что твой сын, сейчас, – здоровый и сильный.
55
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 99–100.
…моей негероической, слабой натуре. Такую натуру Янн описал еще в романе «Перрудья», который открывается словами (см. Угрино и Инграбания, с. 389):
В этой книге рассказывается немаловажная часть жизненной истории человека, имевшего много сильных свойств из тех, что могут быть свойственны человеку, за исключением одного: быть героем. Поэтому некоторые читатели прежде всего решат, что мужские черты характера выражены у него слабо. <…> Им придется довольствоваться утверждением, что внутреннее влечение к жизни, какая здесь описывается, если и не столь велико, как влечение к героическому бытию, все же должно быть достаточно сильным, чтобы избранный для такой жизни – или обреченный на нее – человек не мог от нее уклониться иначе как ценой уничтожения собственной экзистенции. Поскольку же воля к безусловной самоотдаче опять-таки предполагает наличие заранее сформулированных принципов (не говоря уже о прочем, а именно, о силе, потребной, чтобы вывести их из сферы чистого познания на определенный путь), то есть речь идет о моральной манифестации, – постольку представляется вероятным, что только герой способен решиться на подобное, вопреки себе самому.
56
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.
…лицо, которое еще вчера называл комом плоти… См. выше, с. 780. …забываем собственное наше раннее тоскование. Ср. в «Так говорил Заратустра»: «Горе! Приближается время, когда человек не пустит более стрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучится дрожать!» (Ницше, с. 370; перевод Ю. М. Антоновского).
57
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.
…восьминогий волшебный конь… В предисловии к публикации своего перевода венгерской сказки «Холлофернигес» (1940) Янн писал (Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 710):
В центре всего происходящего – священные кони: шестиногие, восьминогие, двенадцатиногие. <…> Что-то подобное рассказывают в Норвегии: но сюжет этот – и кельтский, гуннский, венгерский. Я позволю себе отметить здесь, что древнейшая религия Венгрии заключалась исключительно в почитании коня. Слово táltos (жрец, волшебник) изначально было идентично с táltosló (волшебный конь, священный конь). Лишь много позже божество утратило облик животного и обрело антропоморфный вид. – Совершенно великолепным представляется мне в данной сказке возрождение из падали жеребца, быстрого как мысль и способного отнять у могучего властелина смерти даже самую желанную добычу.
Восьминогий конь бога Вотана, Слейпнир, – помощник в шаманской практике и посредник между землей и небом, миром живых и миром мертвых.
58
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.
Мы же утомленно моргаем, глядя на созвездие, которое носит имя Пегаса. Отсылка к «Так говорил Заратустра» (Ницше, с. 370):
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» – так вопрошает последний человек и моргает.
Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех.
59
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 102.
…в лагуну Патус (Patos). Озеро-лагуна, расположенное на побережье южной части Бразилии, в штате Риу-Гранди-ду-Сул. Название лагуны по-русски можно перевести как «лагуна пафоса». Пафос (испытываемое воздействие, перемена, страдание, страсть) – термин древнегреческой философии. Пафос души, по Платону («Федр» 245с), – ее деятельность и изменения под влиянием какого-либо воздействия. Для Аристотеля пафос – изменение всякого предмета под влиянием внешних воздействий, не затрагивающих, однако, его сущности. В античной эстетике пафос как душевное переживание, волнение и страсть противопоставлялся этосу – постоянным чертам характера.
60
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 102.
…кабокло… Этническая группа в составе бразильцев, португало-индейские метисы. Крупнейшая этнорасовая группа Амазонии.
61
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 102.
…отель «Золотые ворота». «Золотые ворота» – название литературного журнала, основанного Альфредом Дёблиным в 1946 году и просуществовавшего до 1951 года. Золотые ворота (или: Врата Милосердия) в Иерусалиме, ведущие на Храмовую гору, ныне запечатаны и будут оставаться такими, по преданию, до прихода Мессии. Ворота, по форме напоминающие иерусалимские, но открытые, – эмблема основанной Янном республики Угрино. Об этой эмблеме Янн рассказал в беседе с Мушгом (Gespräche, S. 113; курсив мой. – Т. Б.):
Название Угрино, между прочим, я просто придумал. Оно обозначает страну, которая воображаемой границей отделена от всех прочих стран Земли. В нее можно попасть на корабле, проплыв через ворота, стоящие посреди моря; нужно непременно проплыть через эти ворота, поскольку повсюду вокруг – опасные утесы. Перед воротами и позади них вода, и, как кажется, после прохождения ворот ничего не меняется, однако разница есть: пересечена некая граница, и бездны стали другими. Одновременно это врата памяти: субстанция жизни за ними та же, только утесы вздымаются высоко.
(Эмблемой Гамбургской академии свободных искусств, основанной в 1950 году, первым президентом которой был до своей смерти Ханс Хенни Янн, стали три арки ворот, символизирующие изобразительное искусство, литературу и музыку.)
В данной главе, видимо, упоминание «Золотых ворот» маркирует начало некоего пути духовного развития.
62
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 107.
…ненасытного Наказания: этого дикого зверя, посылаемого Государственным Троном и жрущего рожденных женою. Ср.: Иов. 14, 1–3:
Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями:
Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.
И на него-то Ты отверзаешь очи Твои и меня ведешь на суд с Тобою?
63
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 108.
…допрос третьей степени. В Баварии в период судебных процессов над ведьмами (1618–1624) выражение «допрос третьей степени» означало, что допрашиваемого подвешивают за скованные за спиной руки, а к ногам его привязывают тяжелый камень.
64
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 112–113.
…одним из множества отмеченных стервецов (der gezeichneten Luder)… «Отмеченные» (Die Gezeichneten) – часть названия диалога Янна, опубликованного в: Деревянный корабль, с. 333–349: «Тупиковая ситуация, или Отмеченные, или Дело X. X. Янна, писателя, против X. X. Янна, специалиста по органостроению, изложенное Хансом Хенни Янном Третьим». Имеются в виду, видимо, люди особой судьбы, отщепенцы и/или художники, мастера.
65
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 113.
…он выразился грубее, чем Диоген. Согласно известному анекдоту, Диоген, занимаясь онанизмом (на площади, при стечении народа), приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!»
66
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 113.
…отпавшим от добропорядочности… Ср. монолог Бедной души в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 279): «Я отпал от родителей и от здоровья: процесс безупречного роста в моем случае испортился и стал вырождением».
67
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 114.
Но он все-таки не был тем цельным образом плоти (die Gestalt des Fleisches), к которому я уже начал взывать. Ср. монолог Бедной души в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 279; курсив мой. – Т. Б.): «Но я не стяжал того образа (das Bild), воплотиться в который было заданием, предписанным моей плоти». Ср. также обращенные к Матье слова привратника в новелле Янна «Свинцовая ночь» (Это настигнет каждого, с. 48; курсив мой. – Т. Б.): «Вы заблуждаетесь, мой господин, вы не хотите продолжить свой путь. Вы прибыли в этот город и теперь не можете просто пройти сквозь него. Вы сами знаете. У вас есть задание. Вы уже многое упустили. Упустили светлое окно».
68
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 114.
…были двумя деревьями, которые до ран обдирают друг о друга кору. Этот образ отсылает к сказке о Кебаде Кении (Деревянный корабль, с. 119): «И Кебад Кения продолжал нестись в скачке между внешней и внутренней тьмой, в кровь обдирая себе шенкеля и внутреннюю часть бедер. И спина лошади тоже была израненной, окровавленной – как и его тело. Если бы ночь не закончилась, если бы солнце – хоть один день – не восходило на небе, Кебад Кения врос бы в спину лошади. Сердце животного и человеческое сердце, обменявшись соками, слились бы в ужасном братстве, образовав новое гибридное существо: гиппокентавра».
69
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 114.
…частичками взорвавшегося и отдалившегося смысла той Мудрости (Weisheit), что сотворила нас как тела. Мудрость – божественная София, описанная еще в Книге Притчей. Но она же, в контексте трилогии Янна, возможно, – Эллена. Во всяком случае, Заратустра, один из литературных предшественников Густава Хорна, описывает как свою погибшую возлюбленную мудрость юности (см.: Деревянный корабль, с. 457):
«Все дни должны быть для меня священны» – так говорила когда-то
мудрость моей юности:поистине, веселой мудрости речь!Но тогда украли вы, враги, у меня мои ночи и продали их за бессонную муку; ах, куда же девалась теперь та веселая мудрость?
В иудаизме известно учение о разлетевшихся частичках, или искрах божественного света, заключенных в демонических оболочках клипот. Когда-нибудь клипот будут преображены и возвращены к Богу.
70
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 114.
…рюмку кашасы. Кашаса – популярный в Бразилии крепкий алкогольный напиток, получаемый путем перегонки забродившего сока сахарного тростника; его крепость – 39–40 градусов.
71
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 118.
Я видел много, но мало чему научился и сам ничего не пережил. Эти слова Хорна о его пребывании в Бразилии уместно сопоставить с описанием первой части Пятой симфонии Карла Нильсена в статье Янна «О поводе» (Деревянный корабль, с. 387): «…сперва он думает, что идет сквозь природу, не сочувствуя ей, а просто существуя, как растительный организм (печаль мирская), лишь поверхностно замечая то или другое на своем пути. Впечатления не пробуждают отклика в его душе».
72
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 119.
Речь идет о китайце Ма-Фу, то есть Отце-Коне… См. комментарий на с. 782–783 (…восьминогий волшебный конь…), из которого следует, что выражение Ма-Фу может означать «колдун, волшебник».
73
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 119–120.
Позади него с гладких голых стен стекала светлыми каплями конденсированная влага: сгустившиеся облачка дыхания, пот, слезы, кофейный пар, алкогольные испарения. Это описание первой встречи Густава с китайцем напоминает его же первую встречу со слезоточивым коком, слова кока (Деревянный корабль, с. 71): «Если, конечно, вы любите ликеры… эти дистиллированные хмельные слезы…».
74
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 120.
Все было порождено затягивающей, как бездна, игрой, или диким колдовством, или разъедающей страстью, которая борется с демонами, или упорным терпением уже нездоровой тяги к познанию. Описание лавки китайца отсылает к превращениям в матросском кубрике (Деревянный корабль, с. 111–114), инициированным опять-таки рассказами кока. В центре того и другого повествования – нечистые иллюзии.
75
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 121.
…напротив Навеки-Совершенного… «Навеки совершенным» в Послании к Евреям (7, 28) назван Христос.
76
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 122.
…точное отображение воображаемой реальности. Эти слова и вообще эпизод с маленькой моделью парусника можно считать описанием творческого метода Янна. В беседе с Мушгом Янн охарактеризовал свой метод так (Gespräche, S. 120–121): «Я занимался грандиознейшим бесчинством – попыткой выйти из человеческого мира и принять другой, расположенный рядом с ним мир настолько полно, чтобы я мог воспринимать его во всех деталях; то есть мир, который не существует, запечатлевать совершенно реалистически, как я это сделал еще в „Перрудье“».
77
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 122.
…взмахи крыл летучего коня… Пегаса или волшебного коня, описанного, скажем, в рассказе о Кебаде Кении (Деревянный корабль, с. 128, и комментарий; Свидетельство I, с. 782–783).
78
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 123.
…этому могучему существу дано в сопровождение священное животное, его второй образ: баран или олень, северный олень. Образ оленя всплывет еще раз в главе «Апрель», в названии водопада (Свидетельство I, с. 544). Ранее говорилось об «оленьем дыхании» Тутайна (там же, с. 359). Культ оленя существует со времен палеолита. У кельтов олень – символ Солнца, плодородия и жизненных сил, посредник между миром богов и миром людей. На створке кельтского алтаря (римского времени), обнаруженного в Париже и хранящегося в музее Клюни, изображен бог с оленьими рогами на голове, сидящий с поджатыми ногами (в так называемой «позе Будды»); изображение снабжено подписью: «Цернунн» («Рогатый»), Атрибуты Цернунна (оленьи рога, сопровождающие его олень, бык, мышь и змея с бараньей головой, рог изобилия, кошелек и др.) характеризуют его как связанного с циклами умирания и возрождения природы бога Другого Мира – подателя космического плодородия и богатства. Римляне уподобляли Цернунна Меркурию, но ему свойственны также некоторые черты Марса, Геркулеса, Пана, Плутона. Все это свидетельствует о том, что Цернунн был одним из самых великих богов кельтского пантеона, а сопровождающая его на некоторых галло-римских памятниках богиня плодородия – ипостасью Великой Богини, Матери-Земли (см. Мифы кельтских народов).
В алхимии олень вместе с единорогом означают двойственную природу Меркурия, философскую ртуть; это животное Луны. В драме Ибсена «Пер Гюнт» мать Пера Гюнта рассказывает о своем склонном к фантазиям сыне (Пер Гюнт, с. 200; перевод Ю. Балтрушайтиса): «Зато он может ездить на олене / По воздуху».
79
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 123.
…из зачинающего Нуля пустоты… Нуль в гармоникальной системе обозначает место незримого Бога. См. также: Деревянный корабль, с. 301–302 и 492.
80
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 123.
…Ева. О Еве как алхимическом образе см. Деревянный корабль, с. 467–468.
81
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 124.
…эта прародительница людей, Праматерь… «Праматерь» (1817) – первая трагедия австрийского поэта и драматурга Франца Грильпарцера (1791–1872). Праматерь упоминается и в ранних дневниках Янна (Угрино и Инграбания, с. 319). Праматерь – грешная прародительница дворянского рода Боротин, из-за которой над ее потомками нависает проклятье; она периодически поднимается из своего склепа и бродит по Боротинскому замку.
82
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 124–125.
…над курильницей поднимались зеленые и багряные клубы плотного пара… <…> Эти цветные струйки, поначалу раздельные, вверху смешивались. Но как только они стали мутно-фиолетовым плоским облаком, это облако вспыхнуло желтым, будто к его поверхности пробился новый клуб дыма: из мерцающего золота. Комментируя рисунок «Фонтан Меркурия», открывающий алхимическую книгу «Rosarium», Юнг пишет (Психология переноса, с. 148):
В самой верхней части рисунка находится serpens bifidus, «раздвоенный» (двуглавый) змей, фатальный binarius [двойной], определяемый Дорном как дьявол. Этот змей – serpens mercurialis [меркурианский змей], репрезентирующий duplex natura [двойную натуру] Меркурия. Головы змея изрыгают огонь, из коего коптская (или иудейская) Мария выводила свои duo fumi [два дыма]. Это – те два испарения, конденсация которых кладет начало процессу, ведущему ко множественной сублимации или дистилляции, призванной удалить mali odores [дурные запахи], foetor sepulcrorum [могильный смрад] и цепкую изначальную тьму.
В другой книге Юнг цитирует алхимический текст, где Меркурий говорит о себе (Дух Меркурий, с. 35; курсив мой. – Т. Б.):
Я – напитанный ядом дракон, вездесущий и любому доступный. <…> Огонь и вода мои рушат и вяжут; из тела моего ты можешь извлечь зеленого льва и красного. Но если не знаешь меня как следует, то мой огонь погубит пять твоих чувств. Уже многим принес смерть яд, что растекается из моих ноздрей. Итак, ты должен отделить грубое от тонкого, если не хочешь впасть в полное убожество. Дарую тебе силы мужского и женского, дарую тебе силы неба и земли. <…> Философы называют меня Меркурием; моя супруга – [философское] золото…
83
Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 125.
Игра не короче, чем само сладострастие… Здесь, видимо, сопоставляются два вида иллюзии: иллюзии сладострастия, наподобие тех, что описаны в эпизоде с превращениями в матросском кубрике (Деревянный корабль, с. 111–114), и иллюзии, порождаемые искусством, представленные в главе о лавке китайца Ма-Фу (Свидетельство I, с. 120–132). К той и другой иллюзии можно отнести приведенное ниже высказывание Густава: «Рухлядь, если ее позолотить, не обретает дополнительную ценность, а только вводит смотрящего на нее в заблуждение» (там же, с. 125–126).
