Текст книги "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 147 страниц)

Гости съезжались, уже было известно, что награда снижена до минимума: орден Трудового Красного Знамени. Ниже – только многоцветный, как мордовский сарафан, новоизобретенный орден Дружбы народов, еще ниже, в самом низу – «Знак Почета», прозванный «Веселые ребята». Орденов не хватало, горстями для ублаготворения швыряли их из кремлевского окна в народ, измысливали новые: беря себе, надо было давать другим. Это про императора Павла сказал Карамзин: «Он отнял у казни стыд, а у награды честь». О чести говорить уже не приходилось, но унизить наградой могли.

Александр Трифонович, виду не подавая, шутил с гостями, но еще не переступил он в себе ту грань, за которой человек свободен. И за стол не садились, ждали Шауро (Василий Шауро с 65-го был заведующим отделом ЦК КПСС, отвечавшим за культуру. – Ф. Р.),слух прошел, что выехал, едет, ему поручено поздравлять…

Больно мне было в тот день за Твардовского, когда мы, в свою очередь виду не подавая, прогуливались по участку, занимали себя разговорами. Трудно отрывал он от себя привычное прошлое. Но отрывал. А только тот и заслуживает уважения, кто себе в ущерб поступает по долгу и совести…»

А теперь послушаем рассказ еще одного гостя – 3. Гердта: «В тот день пришло огромное количество народу. Дивный день, все двери открыты. И вдруг я вижу: входят Рина Зеленая и Котэ (Константин Тапуридзе – муж актрисы. – Ф, Р.)…Я знаю, что они с Твардовским друг другу не представлены. Рина объясняет: мы приехали к вам (к Гердту. – Ф. А) явочным порядком, без звонка. А нам сказали, что все у Твардовских. Вот мы и приперлись! – подытожила Рина… Так ей важно было увидеть Твардовского! Ее, конечно, узнали, тут же усадили, водочки налили… И все жрали от пуза дивные, специально с осени к случаю заготавливаемые грибы! Ну я ее не звал и «пасти» не обязан. Разговариваю себе с Лакшиным. И вдруг она подходит и начинает теребить меня за рубашку: «Зяма, я хочу выступить перед Александром Трифоновичем!» – «Рина, вы сошли с ума, – взорвался я. – Это невозможно! Вы же не идиотка, Рина! Тут собрался цвет русской прозы – и вы с вашими эстрадными штучками?!» – «Но я хочу!» – «Оставьте, я не буду этого делать!» – Я убежал на другой конец участка, она достала меня и там…

Скрежеща зубами, я заорал: «Алексайдр Трифонович! Перед вами хочет выступить Рина Зеленая!»

«Идиотище, ты что, с ума сошел! – тут же заорала на всю дачу Рина. – Граждане, он сошел с ума. Вы посмотрите, этот недоумок, он вам дачу спалит!!! Что вы несете: здесь цвет русской прозы, и я буду со штучками своими эстрадными?!! Но… раз уж объявил – придется выступить, конечно…»

Ну аферистка и шантажистка, а?! Я от такого афронта совершенно обалдел… Она выступала – и такого счастливого Твардовского за много-много лет дружбы я никогда не видел. Он катался по дивану, слезы лились от смеха. Назавтра он пришел ко мне: ну, Зиновлй Ефимович, то, что вы подумали о старшем товарище и специально ко мне из Москвы такую великую артистку привезли… Что она читала – сейчас уже не важно. Важно то, что это было безумно смешно!»

21 июня еще один известный человек отметил свой день рождения – актер Валерий Золотухин. Ему стукнуло 29. Дата не круглая, поэтому гостей он не собирал. Из подарков, врученных ему, запомнился тот, что подарил Высоцкий, – синтетическая рубашка светло-шоколадного цвета. Правда, подарил ее Высоцкий накануне дня рождения, сразу после спектакля «Павшие и живые». Золотухину она настолько понравилась, что он тут же ее и надел. Ровно год назад тот же Высоцкий подарил ему брюки, которые в этот день тоже были на нем – в итоге Золотухин получился весь в «Высоцком».

В этот же день, в 20.50, ЦТ транслировало финальную игру чемпионата мира по футболу – Бразилия – Италия. Бразильцы весь чемпионат прошли в прекрасном темпе и на последнюю игру вышли с большим настроем. Счет в матче открыл легендарный Пеле. Однако до конца первого тайма Бонисенья сравнивает счет. Перелом наступил во втором тайме, когда бразильцы буквально смели оборону итальянцев и вколотили три безответных мяча (Герсон, Жаирзиньо и Карлос-Альберто). Бразильцы – чемпионы!

По злой иронии судьбы именно во время трансляции этого матча в Москве скончался известный писатель Лев Кассиль. Он был одним из зачинателей советской детской литературы, его перу принадлежат повести: «Швамбрания» (1933), «Вратарь республики» (1938), «Улица младшего сына» (1949) и др. Кроме этого, Кассиль много и плодотворно работал в кино, в основном в жанре спортивного фильма. По его сценариям были сняты такие картины, как: «Вратарь» (1936), «Удар! Еще удар!» (1968), «Ход белой королевы» (1972) и др. Сам Кассиль был страстным болельщиком и не пропускал ни одного серьезного спортивного соревнования (он поддерживал советских спортсменов на всех Олимпиадах от Хельсинки (1952) до Мюнхена (1968). Это благодаря Кассилю во время выступлений советских спортсменов болельщики стали скандировать крылатый ныне лозунг «Мо-ло-дцы!».

Между тем летом 70-го здоровье не позволило Кассилю вместе с советской сборной по футболу отправиться на мексиканский чемпионат. Писатель засел у телевизора, не пропуская ни одной трансляции. Во время досадного проигрыша советской сборной команде Уругвая Кассилю несколько раз становилось плохо, и он вынужден был непрестанно глотать лекарства. А во время финального матча 21 июня его сердце не выдержало. Писателю было 65 лет.

В том же июне по Москве распространились слухи о том, что умер Александр Галич. Слухи были настолько активными, что вышли далеко за пределы столицы и достигли даже Якутии. А в городе Айхале тогда работал Владимир Ямпольский, который был большим поклонником Галича. Узнав о внезапной «смерти» своего кумира, он решил во что бы то ни стало лететь в Москву, чтобы проститься с ним. Через два часа он уже был в Айхальском аэропорту и благодаря помощи своих друзей, которые тоже уже знали о «смерти» Галича, достал билет на ближайший рейс до столицы.

В Москве Ямпольский позвонил своему приятелю, у которого были обширные связи, и попросил его достать домашний телефон Галича. Тот его просьбу выполнил. Однако, диктуя ему затем номер телефона Галича, огорошил его новостью о том, что тот жив-здоров. Все еще не веря в эту радостную весть, Ямпольский набрал номер телефона Галича и действительно услышал на другом конце провода ¹голос барда – живого и здорового. Окрыленный этим, Ямпольский смело выложил Галичу свою просьбу: мол, он только сегодня прилетел из Якутии, где вовсю распространяются слухи о смерти Галича, нельзя ли его повидать, чтобы затем рассказать друзьям правду. Галич согласился принять гостя без всяких оговорок. Правда, не сегодня, а завтра. Далее послушаем самого В. Ямпольского:

«На следующий день в назначенное время я стоял перед дверью квартиры Галича. На мой звонок никто не ответил. Позвонил второй раз. Тишина. Я постоял немного и, поборов волнение, позвонил еще раз. Дверь мне открыла очень сердитая женщина. Просверлив меня глазами, она спросила:

– Чего это вы звоните?

– Здравствуйте, я Володя Ямпольский, я из Якутии, я к Александру Аркадьевичу, он мне разрешил прийти к двум часам, – залепетал я под ее взглядом.

– Ну и заходите! Трезвонить-то зачем?

И она несколько отступила от двери.

Вышел Александр Аркадьевич. Мы поздоровалась. Он познакомил меня с Ангелиной Николаевной, и она, сославшись на самочувствие, ушла к себе.

Мы прошли в комнату Галича. Сели…

В общем-то, мне от Галича ничего не было нужно. Ни автографа, ни помощи в получении записей или приглашения на его выступления. Не было у меня и мысли об установлении каких бы то ни было отношений. У меня было одно лишь желание: просто посмотреть один раз вдоволь на Галича. И все!..

Приблизительно все это я и сказал Галичу. Рассказал и о нелепом слухе о его смерти – откуда он мог появиться?! Александр Аркадьевич успокоил меня: слухи о его смерти ходят часто, что нашло отражение в нескольких песнях. Эти песни я знал.

Александр Аркадьевич расспрашивал меня о моей работе, семье, о Якутии. Великолепно, с неподдельным вниманием слушал…

Ну что ж, моя программа выполнена полностью. Моя многолетняя мечта сбылась самым прекрасным образом, пора было и уходить. Я не утерпел и спросил Галича:

– Александр Аркадьевич, а почему меня отчитала Ангелина Николаевна за то, что я звонил, прежде чем войти в ваш дом?

– Ну как вам сказать… Просто, когда мы дома, двери у нас никогда не заперты.

– И ночью?

– И ночью. Друзья, которые бывают у нас, знают об этом и никогда не звонят.

– А если не друзья?

– Тем более. Знаете, сама мысль, что кто-то будет звонить, стучать, ломиться в дверь, настолько отвратительна, что мы решили дверь никогда не запирать…»

22 июня в газете «Вечерняя Москва» появилась заметка «Из зала суда» о подпольном дельце, промышлявшем скупкой и перепродажей антиквариата. Подобные заметки в те годы пользовались огромной популярностью у читателей, поскольку позволяли обывателям хоть изредка, но взглянуть на изнанку жизни. Это теперь мы, что называется, объелись криминалом, а тогда все было иначе.

В заметке речь шла о некоем дельце, который ездил в крупные города Союза (в частности, в Таллин), скупал там по дешевке картины (15–20 рублей), а в Москве сдавал их в коммиссионки по 80 рублей и выше. Например, картину западного художника Диаза «Перед грозой» он купил за 45 рублей, ловко выдал ее за шедевр и продал в Казахскую картинную галерею за 4500 рублей! Здорово прокололись с ним и другие крупные учреждения: так, Тюменский музей купил у него 15 дешевых полотен за весьма внушительную сумму в несколько тысяч рублей, Кисловодский – 12. Однако вечно деятельность дельца продолжаться не могла, и его в конце концов схватили. Суд приговорил его к 10 годам тюрьмы.

Между тем в июне во всех учебных заведениях страны закончились выпускные экзамены, и миллионы школьников и студентов отправились кто куда: кто-то на каникулы, чтобы в сентябре вновь сесть за парты, а кто-то навсегда покинул стены родной школы или вуза.

Известный ныне киноактер Владимир Гостюхин тем летом закончил ГИТИС и был распределен в драматический театр Липецка. Он был безвестным молодым актером, сыгравшим всего лишь одну крохотную роль в кино: в картине «Был месяц май», премьера которого по ЦТ состоялась чуть больше месяца назад.

Совсем иначе обстояли дела у выпускницы того же ГИТИСа Ольги Остроумовой. Она попала в труппу столичного ТЮЗа. А все потому, что уже считалась известной актрисой, поскольку еще на втором курсе сыграла одну из главных ролей в кинохите Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника» (1968).

Другая звезда отечественного кино – Елена Соловей – закончила ВГИК и была приглашена в труппу Малого театра. Она тоже уже имела за своими плечами несколько ролей в кино, самой известной из которых была роль Беатриче в фильме Павла Арсенова «Король-Олень» (1969). Однако из Малого она ушла так же стремительно, как пришла. Вот ее собственный рассказ об этом:

«Иннокентий Михайлович Смоктуновский, который ко мне очень нежно, по-доброму относился, должен был играть царя Федора Иоанновича. Думаю, он что-то сказал обо мне режиссеру Борису Равенских. В результате я получила приглашение, от которого совершенно оторопела. Равенских это заметил и предложил: «Напишите заявление, а потом будете думать». Я написала: «Прошу принять в театр», вздохнула с облегчением и вскоре почти забыла об этом. И вдруг звонит Борис Андреевич Бабочкин (он ведь тоже был актером Малого) и говорит: «Лена, на сбор труппы идешь? Ты же в наш театр принята!» Заехал за мной, вытащил на свет божий и даже представил коллегам. «Чайку, – говорит, – для тебя поставлю. Что еще хочешь?..» Но я всегда боялась совершать серьезные поступки, а тут еще мое назревающее замужество, которое означало переезд в Ленинград…» (Своего будущего мужа – художника кино Юрия Пугача Соловей встретила все тем же летом 70-го, когда снималась на «Ленфильме» в уже упоминавшейся комедии «Семь невест ефрейтора Збруева».)

Вообще стоит отметить, что из всего ваковского курса, на котором училась Соловей, только ей одной удастся сделать себе имя в кинематографе. Остальным ее однокурсникам будет суждено довольствоваться более скромными результатами: кто-то ярко вспыхнет и затем уйдет в тень, кто-то вообще не вспыхнет. Вот как оценивал своих учеников сам руководитель курса Борис Бабочкин:

«Ору на студентов. Ничего не понимают! Вот Григорьева – талантливая, но не понимает. А как я мог взять Плотникова, Маслову, Захарова? Но не ошибся в Богуновой, Артемовой, Сошниковой, Соловей, Соколове, Носике… Вот из них выйдут актеры…»

Теперь пройдемся конкретно по персоналиям. Григорьева, Плотников, Захаров, Соколов, Артемова – в кино снимались, но практически нигде не запомнились. Нина Маслова, Наталья Богунова – запомнились по ролям в комедии «Большая перемена» (Маслова сыграла Коровянскую – возлюбленную Крамарова, Богунова – жену Ганжи). Владимир Носик был очень популярен в начале 70-х, причем играл роли разного плана: и преступников (Шкуть в «Обвиняются в убийстве», 1970), и хороших парней (Колька в «Ты и я», 1972, Костя в «Жили три холостяка», 1973) и др. Ольга Сошникова снималась много, но в основном в ролях второго плана. Самые известные: жена летчика Егорова (Олег Стриженов) в «Неподсуден» (1969) и гестаповка, мучившая ребенка радистки Кэт в «Семнадцати мгновениях весны» (1973).

Стоит рассказать еще об одном выпускнике того года, который, однако, не имеет никакого отношения к миру искусства. Речь идет об Ильиче Рамиресе Санчесе, которого многие вскоре узнали как международного террориста по прозвищу Шакал. В 1968 году он вместе со своим братом по имени Ленин приехал в Москву и поступил в Университет Патриса Лумумбы. Деньги на обучение братьев согласилась дать Компартия Венесуэлы. Однако учебе братья уделяли меньше времени, чем праздному времяпрепровождению, именуемому коротко: секс, наркотики, рок-н-ролл. Кроме того, братья увлеклись политической деятельностью и стали вынашивать планы поездки на Ближний Восток для освоения методов ведения партизанской войны против израильских «агрессоров». Однако московская ячейка Компартии Венесуэлы запретила им даже думать об этом. Но братья продолжали гнуть свою линию. В итоге ячейка вышла с ходатайством о лишении их спонсорской помощи, что автоматически повлекло прекращение учебы в университете. В конце июня 70-го братьев вызвал к себе ректор и зачитал приказ об отчислении. Теперь у них была одна дорога – прямиком в террористы.

В те дни, когда братьев Санчес исключали из университета, КГБ продолжал следить за – Сергеем Хрущевым, пытаясь выяснить, где хранятся мемуары его отца. В один из тех дней Сергей отправился в больницу к Леоноре Финогеновой, чтобы предупредить о происходящих событиях. По дороге туда он заметил, как за его машиной неотступно следует голубая «Волга».

Когда Сергей рассказал Лоре о слежке, в частности, о голубой «Волге», та перепугалась. Оказывается, несколько дней назад она уже видела этот автомобиль возле больницы.

– Мы играли в настольный теннис, все были свои, и тут я заметила какого-то худощавого высокого мужчину в сером макинтоше и шляпе с большими полями, – рассказывала Лора. – Какой-то он был странный, прямо как детектив из кино. Он тут покрутился, чего-то долго смотрел на нас, а потом быстренько исчез. Раньше я таких типов здесь не видела. Я тогда бросила играть и побежала к забору. Смотрю, а там в голубой «Волге» сидит эта личность в шляпе и макинтоше. Он тут же уехал.

Сергей, видя, как побледнела его спутница, попытался ее успокоить.

– Ничего страшного. Поездят, поездят и перестанут. Ничего предосудительного мы не делаем. Если они хотят выяснить, кто печатает мемуары, пусть выясняют. В этом-то никакого секрета нет. Если бы вместо этого дурацкого детектива меня просто спросили, я бы им ответил. Что скрывать?

По странному стечению обстоятельств встреча Сергея с сотрудниками КГБ состоялась буквально через несколько дней после этого разговора. Те позвонили ему домой по телефону и назначили рандеву в одном из номеров гостиницы «Москва». Хрущев явился. В номере его встретили двое мужчин: одного он уже знал по прежним встречам, второго видел впервые.

Тот разговор длился недолго, и вращался он в основном вокруг контактов гостя с иностранцами. Чекисты попросили Хрущева немедленно сообщить им, если кто-то из этой публики попытается выйти с ним на контакт. В конце разговора один из чекистов спросил:

– Кстати, как идет у Никиты Сергеевича работа над мемуарами?

– Спасибо, ничего, – ответил Сергей. – Сейчас он болен, в больнице, так что какая там работа.

На этом они расстались.

В воскресенье, 28 июня, в дневнике Бориса Бабочкина появились следующие строчки: «Да, я совершенно разделался с Кончаловским по поводу Серебрякова в «Дяде Ване». Почему я должен выслушивать глупые рассуждения молодого человека, уверенного в том, что он – гений? Жалею, что пошел на эту пробу. Нужно быть осторожнее со всеми новоиспеченными гениями. Подальше от них…»

Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, стоит начать с самого начала. В начале июня кинорежиссер Андрей Михалков-Кончаловский надумал снимать «Дядю Ваню» Чехова. Причем мысль экранизировать эту пьесу пришла к нему благодаря подсказке Иннокентия Смоктуновского. В один из тех дней режиссер шел по улице Горького, встретил актера, и они зашли в кафе «Мороженое» на Горького. Там в те годы подавали лучшее в столице крем-брюле.

– Давай сделаем что-нибудь вместе, – предложил актеру режиссер.

– Давай, – быстро согласился Смоктуновский. – Я сейчас царя Федора репетирую. Может, его и снимем?

– А что еще?

– Можно «Дядю Ваню».

– Правильно, «Дядю Ваню» и снимем.

Они выпили шампанского за успех будущего мероприятия и расстались. Смоктуновский отправился домой, а Кончаловский, недолго думая, свернул в Гнездниковский, в Госкино. Самое удивительное, что там не стали возражать против его желания экранизировать Чехова и тут же дали добро на запуск фильма.

Работа над ним шла быстро. За две недели был написан сценарий, так же быстро подобраны актеры. На роль Астрова Кончаловский пригласил Сергея Бондарчука, который в те дни находился в Италии, где заканчивал работу над фильмом «Ватерлоо». Роль Елены Андреевны досталась Ирине Мирошниченко, Сони – Ирине Купченко (ее искали дольше всех, помог Бондарчук, который посоветовал Кончаловскому отказаться от первой исполнительницы и взять Купченко). А на роль Серебрякова Кончаловский пригласил Бабочкина. Однако на первых же пробах выяснилось, что молодой режиссер и маститый актер совершенно не понимают друг друга. Все закончилось скандалом, когда Бабочкин внезапно грубо оборвал тактичные замечания Кончаловского: «Вы мне не подсвистывайте. Я со свиста не играю. Я сам». Произошло это как раз в конце июня. В итоге на роль Серебрякова пришел другой актер – Владимир Зельдин. С ним у Кончаловского никаких проблем не было.

Нешуточные страсти в связи с постановкой «Гамлета» продолжают сотрясать Театр на Таганке. Ролью Гамлета бредил Высоцкий. Однако в последнее время его отношения с Любимовым заметно испортились, и режиссер окончательно склоняется к мысли утвердить на роль Игоря Квашу из «Современника». Высоцкого эта новость ошеломляет. Столько времени мечтать о роли Гамлета, дождаться постановки и в самый последний момент узнать, что играть ее будет пришлый. Хотя в случившемся в большей мере виноват он сам.

Между тем 28 июня Высоцкий почти два часа корпел над заполнением анкеты, которую ему подсунул монтировщик декораций на Таганке Анатолий Меньшиков. Идея придумать эту анкету и распространять ее среди актеров театра пришла к последнему случайно – после того, как он прочел в «Юности» дамский альбомчик дочери Карла Маркса Женни. В течение нескольких недель Меньшиков подсовывал свое изобретение нескольким актерам (Смехову, Золотухину, Филатову), но Высоцкому показать ее опасался – думал, что тому все эти «дамские» вопросы покажутся дебильными (среди последних значились: «любимый фильм», «любимая песня», «идеал мужчины», «идеал женщины», «человек, которого ты ненавидишь», «каким человеком ты считаешь себя» и т. д.). А оказалось, что все это время Высоцкий с интересом наблюдал за тем, как его партнеры старательно заполняют анкету, и ждал, когда же дойдет очередь и до него. И дождался.

В тот вечер на Таганке шло два спектакля с участием Высоцкого: «Павшие и живые» и «Антимиры». Во время короткой паузы в первом спектакле Меньшиков и всучил Высоцкому анкету. Далее послушаем рассказ самого монтировщика:

«К моему большому удивлению, он очень обрадовался и сразу же (около 19 часов) уселся и углубился в раздумья. Я зашел в его гримерку после «Павших» и заглянул через плечо – как «идет процесс». Володя по-школьному, ладошкой прикрыл написанное и сказал, что подглядывать неприлично. Я же, к своему ужасу, успел заметить, что он ответил только на первые два-три вопроса. Провякав что-то типа «сачкуешь, Володь», побежал делать перестановку на «Антимиры». Около 22 часов я забежал к нему снова. За прошедший час дело продвинулось на два вопроса. На мое недоумение Высоцкий мягко огрызнулся и заверил, что скоро закончит. Он появлялся на сцене только в своих картинах, рискованно игнорируя «массовки» и используя каждую свободную минуту на общение с анкетой. После спектакля я пришел за анкетой, но Володя едва осилил половину вопросов. «Ну и задачку ты мне задал. Легче два спектакля отыграть».

Мы разобрали декорации «Антимиров», я пришел к нему снова, еще минут пятнадцать «постоял над душой» и наконец получил желаемое. «Только никому не показывай», – сказал Высоцкий. Я пообещал и, обняв в вечер ставшую исторической книгу, поехал домой. Дома, уже глубокой ночью, я трепетно раскрыл страницы, исписанные мелким понятным почерком своего кумира, прочел и впал в отчаянье, смешанное с обидой. Другие актеры отвечали остроумно, заковыристо и философично – Годар, Трюффо, Войнович… (крамольные тогда имена), выражали сложные, умные и революционные мысли, а ВЫСОЦКИЙ (!) за столько часов раздумий назвал любимыми общепринятых Чаплина, Куинджи, Родена, Шопена и патриотический шлягер «Вставай, страна огромная»… Это было за рамками моего «прогрессивно-диссидентского» и подлинно таганского отношения к интеллектуальным ценностям…»

Страна тем временем готовится к выборам в высший орган власти – Верховный Совет. Москва разукрашена транспарантами, на прилавках большинства магазинов появляются на короткий период перед выборами дефицитные продукты. Это вполне объяснимо: народ должен голосовать за своих кандидатов на сытый желудок. Вспоминает В. Кеворков:

«Все дома по обе стороны Кутузовского проспекта полыхали ярко-красными полотнищами транспарантов. На некоторых белой краской были выведены лозунги и цитаты из речей Брежнева. Там, где цитат недоставало, полотнища краснели незапятнанным кумачом, веселя глаз и маскируя имевшиеся на стенах дефекты.

У дома № 26 по Кутузовскому проспекту, где находилась городская квартира Брежнева, я остановился. По осевой линии проезжей части улицы, сверкая голубыми искрами и завывая сиреной, неслась желто-синяя милицейская машина. Перекрывая вой сирены, из громкоговорителя разносились призывы к водителям безотлагательно встать в крайне правую полосу движения. Вслед за машиной на проспект рвалась кавалькада из пяти лаково-черных холеных лимузинов, каждый не менее десяти метров в длину. Блестя красно-синими мигалками на крышах, они промчались в сторону Триумфальной арки, мимо дома того, ради которого ежедневно, утром и вечером, затевался этот спектакль…»

30 июня новая ниточка появилась у луганских сыщиков, вот уже три месяца безуспешно пытающихся поймать опасного маньяка. В тот день возле поселка Екатериновка на берегу речки Лугань неизвестный попытался изнасиловать несовершеннолетнюю Катю Владимирову. Однако проходившие мимо люди помешали ему. Спасаясь бегством от разъяренных жителей поселка, насильник бросился в речку, переплыл ее и скрылся. Однако он оставил на берегу, в лесополосе, всю свою одежду: брюки, рубашку, трусы, носки и туфли. В кармане брюк сыщики обнаружили связку ключей, небольшую отвертку и часы марки «Полет». Именно последние вывели сыскарей на преступника. Оказалось, что часы недавно побывали в ремонте. Стали проверять квитанции в часовых мастерских Луганска и близлежащих населенных пунктов. Просмотрели порядка 30 тысяч квитанций. И все же нашли нужную: она была выписана на гражданина Бурова. Когда стражи порядка «нарисовались» на пороге его квартиры, тот так поразился, что не стал играть в молчанку и сознался: да, это я напал на девочку. Однако от других преступлений категорически отрекся. Дальнейшая проверка показала, что парень не врет – разыскиваемым маньяком действительно был не он.

30 июня на «Мосфильме» режиссеры Валерий Усков и Владимир Краснопольский приступили к съемкам многосерийного (первоначально планировалось снять 5 серий, а в окончательном варианте получится 7) телефильма «Тени исчезают в полдень» по одноименному роману Анатолия Иванова. По этому случаю на крупнейшей студии страны была построена декорация дома кулака Меньшикова, где в тот день и снимались первые кадры будущего кинохита. В той сцене принимали участие молодая актриса Нина Русланова, уже известная зрителю по ряду ролей, и дебютант кино, актер Пермского драмтеатра Петр Вельяминов. Последнего режиссеры нашли в декабре 69-го, случайно оказавшись на одном из его спектаклей в Перми. Тогда же они узнали о полной драматизма судьбе этого талантливого актера. В марте 1943 года 16-летнего Вельяминова арестовали прямо на Манежной площади в Москве, предъявили обвинение в участии в антисоветской организации и дали 10 лет лагерей. Следом за сыном отправились за решетку и его родители: сначала мать, а затем и отец, который на короткое время приехал на побывку домой с фронта. Петр же, узнав об аресте матери, попытался покончить с собой, вскрыв вены. Но тюремные врачи его спасли. Однако за саботаж ему впаяли еще один срок.

В уральском лагере Вельяминов стал активно участвовать в самодеятельности и вместе с лагерным мини-театром стал ездить на гастроли по 12 лагпунктам. Это, собственно, и спасло ему жизнь. Когда их театр поставил «Русский вопрос» К. Симонова, лагерное начальство, потрясенное этой постановкой, скинуло Вельяминову 193 рабочих дня. В апреле 52-го его наконец освободили, и он подался сначала в Абакан, а затем перебрался в Тюмень, где поступил в местный драмтеатр. Так началась его актерская карьера на профессиональной сцене.

По существовавшим тогда законам, Вельяминов не имел права посещать Москву, где у него жили родители и сестра. И хотя в 60-е годы судимость с него все-таки сняли, однако в столицу выбраться ему никак не удавалось. Так продолжалось до конца апреля 70-го, когда его внезапно вызвали на кинопробы в «Тенях». Отснявшись, Вельяминов вновь уехал в Пермь, рассчитывая, что в начале мая ему пришлют телеграмму с приглашением на съемки. Однако телеграмма в назначенное время не пришла. Тогда Вельяминов решил, что его кандидатуру на роль Захара Большакова просто зарубили (кстати, поначалу так оно и было: худсовет пять (!) раз браковал его пробы), и заставил себя забыть о фильме. Как вдруг в конце июня долгожданная телеграмма наконец пришла. О том, как складывалась работа в первый съемочный день, рассказывает В. Усков:

«Первый съемочный день. Сцена, когда кулак Меньшиков издевается над своим батраком Захаром Большаковым, показывая заезжему купцу, чего стоит его рубль, бьет Захара по лицу и царственно дарит ему рубль.

Долго репетировали. Наконец съемка. Мы попросили актера Сергея Полежаева, играющего Меньшикова, осторожнее ударить Вельяминова, так как человек впервые снимается в кино, да и впереди еще съемки семи серий. Но Полежаев так разволновался, так вошел в роль, что не смог сдержать себя и что есть мочи ударил Вельяминова по челюсти. Лязгнули зубы, выступила струйка крови… Так это и пошло на пленку.

Но в кино, как известно, снимается несколько дублей. Мы подошли к Вельяминову и сказали, что нужно повторить кадр. «Раз надо – давайте!» – тихо сказал он. И мы сняли еще семь раз…»

В эти же дни космонавты Андриян Николаев и Виталий Севостьянов проходили реабилитационный курс в 7-м центральном авиационном госпитале в Сокольниках. После 18-дневного полета они вернулись из космоса в очень плохом состоянии. Вот как об этом вспоминает лечивший их врач Ростислав Лебеда:

«Поскольку как мужчины они стали полными нулями, поступила команда любым способом вернуть героев в мужской строй. Идея, как это сделать, возникла, можно сказать, случайно. Для восстановления нижних конечностей использовали специальный аппарат «Чибис». Внешне он напоминает бочку, в которую по пояс сажают космонавта. На уровне пупка происходит герметизация, выкачивается воздух. Кровь начинала интенсивно поступать в нижнюю часть тела с такой скоростью, что отдельные пациенты порой теряли сознание…

Однажды зашел я в эту лабораторию, и один из космонавтов мне и говорит: «Вчера после этой процедуры так стоял, что прямо хоть медсестру буди…» Возникла мысль: а что, если таким образом в вакуум погружать только член? Создали опытный образец. Эффект – поразительный: за время процедуры член увеличивается в два с половиной раза, за счет усиления притока крови раскрываются все сосуды. Кровоток увеличивается в предстательной железе и яичках, температура головки члена повышается на 1 градус… Полный курс лечения, и «стариковский» член космонавта становится как у молодого. За разработку этого прибора меня потом и наградили премией имени Сергея Королева…»

А теперь покинем пределы Союза и перенесемся в Египет, который в течение нескольких месяцев находится в состоянии войны с Израилем. С марта наши ракетчики воюют бок о бок с египтянами, получают ранения, погибают, однако советские СМИ хранят гробовое молчание по этому поводу. Особенно ожесточенный бой между нашими пэвэошниками и израильской авиацией разгорелся 30 июня. О том, как протекал этот поединок, рассказывает участник той войны, командир зенитной ракетной части Б. Жайворонок:

«В бой вступили воины подразделения, которыми командовали майор Г. Комягин и капитан В. Маляука. Они тогда вместе с египетскими дивизионами Образовали так называемую приканальную группировку для прикрытия наземных войск (главная задача группировки – не дать противнику прорваться западнее Суэцкого канала). Противник в первую очередь стремился уничтожить средства ПВО, они не позволяли ему нанести значимый ущерб египетской армии. И вот очередная попытка. Самолеты агрессора на этот раз встретили наши воины. Первой же ракетой был сбит «фантом» – до этого египтяне уничтожали только «миражи» и «скайхоки».