Текст книги "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 147 страниц)

1971. Апрель

Решающие матчи на чемпионате мира и Европы по хоккею. Боевое крещение Владислава Третьяка. Грандиозный скандал на премьере «Белорусского вокзала». Суд над женщиной, убившей поэта Николая Рубцова. Как Иосиф Кобзон познакомился со своей будущей женой. Развлечения для делегатов съезда. Кобзон с невестой на премьере в «Современнике». Инна Макарова рискует здоровьем. Невосполнимые потери советского кинематографа. Как Евгений Киселев объяснился в любви. Хирург Вишневский делает операцию сыну Михалкова-Кончаловского. Краткий миг счастья Миронова и Егоровой. Последний день рождения Никиты Хрущева. Свадьба Галины Брежневой и Юрия Чурбанова. Орбитальная станция «Салют». Леонид Броневой женился. Егорова увлеклась сценаристом. Мытарства «Андрея Рублева» продолжаются. ЧП в. космосе: досрочное возвращение на Землю. Самый громкий скандал в советском футболе: охота на Виктора Колотова. Разрыв отношений между Мироновым и Егоровой.

В четверг, 1 апреля, на чемпионате мира и Европы по хоккею в Швейцарии состоялся решающий матч; СССР-Чехословакия. Его исход решал судьбу золотых медалей европейского первенства. И наши ребята этот матч проиграли. Хотя поначалу ничто, кажется, не предвещало беды. После первого периода на табло сияли цифры – 1:1. На четвертой минуте второго периода Валерий Харламов отправил шайбу в ворота соперников после дальнего щелчка Виктора Кузькина. 2:1 – и наша команда впервые на этом чемпионате ведет в счете со сборной ЧССР. Затем они продолжают атаковать: стопроцентные моменты для удачных бросков имеют поочередно Александр Мальцев (за несколько дней до этого, на тренировке, он мощным щелчком пробил пластиковый бортик ледовой арены «Вернэ» в Женеве), Владимир Петров, Валерий Харламов, Борис Михайлов, но шайба, как заколдованная, не идет в ворота чехов. А если не забиваешь сам, то забивают тебе. Вскоре на скамейку штрафников отправляется Александр Рагулин, и чехословацкие хоккеисты восстанавливают равновесие – 2:2. Так заканчивается второй период. А в заключительной двадцатиминутке фортуна отвернулась от нишей сборной окончательно. У нас вновь удаление – правила нарушил Вячеслав Старшинов, – и чехи выходят вперед – 3:2. Судя по всему, это был перелом в игре, поскольку затем в наши ворота влетели еще две шайбы. В итоге мы проиграли со счетом 2:5, а вместе с этим и титул чемпионов Европы, который достался чешской команде, обыгравшей через день сборную финнов. Теперь, чтобы получить золотые медали чемпионата мира, сборной СССР необходимо вырвать хотя бы очко в последней игре со сборной Швеции 3 апреля. И хотя матч первого круга, состоявшийся 26 марта, наши ребята выиграли у шведов с разгромным счетом 8:0 (Анатолий Фирсов установил рекорд, забросив сразу четыре шайбы), стало ясно, что эта игра будет для нас гораздо труднее. Так оно и вышло. О перипетиях поединка вспоминает Владислав Третьяк, который приехал на турнир в качестве второго номера, а получилось так, что стал первым (у основного нашего вратаря Виктора Коноваленко игра, что называется, «не пошла»):

"Наступает кульминационный момент – матч со шведами. Выиграем – мы чемпионы мира, уступим – главный приз уедет в Прагу. Я к тому дню уже поправился (Третьяк слег с температурой под 40 градусов перед игрой со сборной США 30 марта. – Ф. Р.). И накануне матча Тарасов меня предупреждает:

– Завтра будешь играть.

Честное слово, всю ночь не сомкнул глаз. Казалось, решается судьба. Сегодня или никогда. Но более всего страшила перспектива подвести товарищей, не оправдать надежд тренеров. Мне еще не исполнилось и 19 лет…

По правде сказать, шведы тогда выше третьего места подняться уже не могли. Перед матчем они даже не вышли на "раскатку". Но в психологическом плане преимуществом владели наши соперники. Они могли себе позволить играть свободно, без оглядки, на их плечи не давил груз ответственности.

Мы сначала повели в счете – 2:0 (на 28-й секунде счет открыл Анатолий Фирсов, вторую шайбу на 5-й минуте забил его одноклубник по ЦСКА Виктор Кузькин. – Ф. Р.), и работы у меня было не очень много. Но, кажется, рановато успокоились наши форварды. Шведы вовсе и не думали сдаваться без борьбы. Две шайбы почти подряд влетают в мои ворота, потом еще одна. Вот тебе раз!"

Стоит отметить, что большую службу шведам сослужил эпизод в конце второго периода, когда после мощного щелчка одного из игроков… треснул пластиковый бортик. Как мы помним, один раз подобное уже произошло на тренировке нашей сборной, когда бортик пострадал после щелчка Мальцева. И вот – новый казус. Десятиминутный перерыв пришлось увеличить вдвое, чтобы отремонтировать пластиковое ограждение. И эта пауза играла на руку шведам, которые рассчитывали отдышаться, собраться с силами и, уйдя в глухую оборону, удержать победный счет. Однако вернемся к рассказу В. Третьяка:

"Перерыв. В раздевалке Тарасов устроил такой разнос… Всем досталось, даже прославленным ветеранам. И только меня пощадил разгневанный наставник. Похлопал по плечу:

– Ничего, мальчик, все нормально. Терпи.

После Анатолия Владимировича за команду взялся А. И. Чернышев. Аркадий Иванович почти не повышал голоса, да это ему и не требовалось. Сама манера его поведения – уравновешенная, мудро-спокойная, уверенная – благотворно действовала на коллектив. Чернышева, по-моему, ничто не могло вывести из себя. Забегая вперед, вспомню эпизод из олимпийского турнира в Саппоро. Однажды один из соперников нашей команды явно умышленно, желая как-то нас раздразнить, спровоцировать, бросил шайбой в Аркадия Ивановича, который стоял у скамьи. Чернышев даже не переменил позы: как стоял, облокотившись о бортик, так и остался стоять. А хулигана того, к слову сказать, наши ребята крепко проучили.

Столь непохожие во всем, Тарасов и Чернышев прекрасно дополняли друг друга, являли блистательный сплав мудрости, опыта, темперамента, педагогического таланта, преданности делу. Такого тренерского дуэта не знал и, возможно, никогда не узнает мировой спорт.

Так вот, в тот раз, в Женеве, Аркадий Иванович нашел какие-то веселые слова, растормошил нас, заставил улыбаться.

– Вы же сильнее, черти непутевые! Вам же тут равных нет…

Но и Тарасов, оказывается, еще не все сказал. Уловив перемену в нашем настроении, он перед самым выходом на лед сел на скамейку и будто бы для себя запел: "Это есть наш последний и решительный бой…"

Так запел, что у нас глаза влажными стали. Нам уже ничего не требовалось говорить. Мы рвались на лед…"

Незапланированная передышка не помогла шведам удержать победный счет. В заключительном периоде наши ребята летали по площадке как метеоры, с каждой новой атакой внося в оборонительные ряды противника все большую панику и хаос. В итоге четыре безответные шайбы, забитые Валерием Харламовым, Борисом Михайловым, Владимиром Петровым и Владимиром Лутченко, вынужден был вытаскивать из сетки своих ворот шведский голкипер. Окончательный итог матча – 6:3 в нашу пользу. В девятый раз сборная СССР стала чемпионом мира! И еще один рекорд был зафиксирован в Женеве: в девятый раз чемпионами провозгласили Александра Рагулина, Вячеслава Старшинова и Виталия Давыдова. А Третьяку вечером того же дня было присвоено звание заслуженного мастера спорта.

В этот же субботний день в Москве, в Доме кино, специально для делегатов XXIV съезда КПСС был устроен просмотр фильма Андрея Смирнова "Белорусский вокзал". Мы помним, как совсем недавно, каких-то три-четыре месяца назад, эту картину мордовали в Госкино, грозились положить на полку как "поклеп на ветеранов войны", а тут такая честь: целых два спецсеанса для делегатов высшего форума партии. Однако режиссер эту премьеру собственноручно испортил. Вот его рассказ:

"Началось все еще у входа. Я пригласил с собой приятеля. Его не пускают. Дом кино оцеплен тройным кордоном. Воротники. Только для гостей высшего партийного форума. "Ах, не пускаете? Ну, и пошли вы…" Пропустили.

Поднялись в ресторан, приняли по махонькой, спускаемся – в огромном зале человек сто пятьдесят. На улице милиционеров больше! Меня это как-то сразу завело. Я уже не раз показывал картину и привык, что залы обычно были переполнены. Дальше – хуже. Приволокли совершенно больного Ромма, вытащили из кровати, чтобы он приветствовал этих самых верных сынов партии. Зачем?! Потом какой-то их ведущий представляет меня: "А это Андрей Смирнов – сын известного писателя Сергея Сергеевича Смирнова". Я отца своего любил безмерно, но стеснялся, когда меня представляли как его сына. Был такой жуткий комплекс. И всякий, кто мои семейные связи разглашал, обычно тут же становился моим смертельным врагом. Отец, я знаю, даже на меня обижался. Но ничего я не мог со своей стеснительностью сделать.

Но дальше этот ведущий, на свое горе, брякнул более жуткую вещь: "Фильм "Белорусский вокзал" авторы посвящают съезду партии и специально снимали к этому знаменательному событию". Меня как ужалило! Схватил микрофон. "Меня глубоко оскорбили только что сказанные слова. Ни к какому съезду картина не задумывалась и специально не снималась. Никакому съезду я и не думаю ее посвящать! Это для вас, в худшем случае, будет полтора часа мучений, а для меня и для моих товарищей – это три года жизни. Но уж если так вышло, что ваш съезд совпал с окончанием нашей работы, то я не имею ничего против…"

Начальство побледнело. Скандал в благородном собрании! Марьямов меня схватил: "С ума спятил?!" Тут же подскакивают каких-то два рыла: "Как вы можете таких выпускать на сцену! Да еще перед делегатами съезда, представляющими всю страну!" – "Ну, уж если всю страну, – говорю, – то должны быть тогда и делегаты от идиотов!" Повернулся и ушел…

Мои сотоварищи по картине потом не могли мне забыть, что я вынул у них готовенькую Государственную премию из кармана. В этом смысле я, видимо, и киноначальников наших "разочаровал". И Баскаков, выступая на каком-то собрании, меня осудил: "Вот Смирнов, казалось бы, сделал искреннюю картину "Белорусский вокзал". Народ ее хорошо встретил. И рецензии хорошие были. А вы посмотрите, как режиссер себя при этом повел: он как будто застеснялся своего успеха, стал оправдываться, что, мол, я картину не во славу советской власти делал, а как бы наоборот…"

Но я действительно застеснялся. Уж если власть хамская, то она не только давит по-хамски, но по-хамски же и ласкает. И я в самом деле почувствовал какую-то неловкость, едва-едва обозначились некие признаки так называемого "официального успеха".

4 апреля в женевском отеле "Де Берг" советским хоккеистам вручили золотые медали чемпионов мира. Кроме этого, каждому из наших игроков знаменитая фирма "Ролекс" презентовала часы последней модели – так называемый "Приз справедливой игры". А два дня спустя советские хоккеисты вернулись на родину. В аэропорту Шереметьево игроков встречали тысячи поклонников с цветами, журналисты различных изданий, телевизионщики, представители Спорткомитета. Несмотря на то, что наши ребята возвращались с одним комплектом золотых медалей (европейское первенство, как мы помним, выиграли чехословацкие спортсмены), однако триумф советского хоккея все равно впечатлял: мы в 9-й раз подряд стали чемпионами мира и 11-й раз за годы участия в подобных турнирах.

В этот же день в Вологде начался суд над поэтессой Людмилой Дербиной, обвиняемой в убийстве поэта Николая Рубцова. Суд проходил в старом кирпичном здании на улице Батюшкова. Когда-то около могилы этого поэта в Прилуцком монастыре Рубцов, видимо, предчувствуя свой скорый конец, просил похоронить и себя. Суд предполагался в закрытом заседании, однако желающих присутствовать на нем было огромное количество. Чуть ли не со всех концов страны в Вологду съехались многие писатели: Белов, Романов, Астафьев и др. Однако председатель суда объявил, что может допустить только одного Постороннего, да и то – журналиста и при наличии соответствующей бумаги из издания, где он работает. В итоге этим человеком стал корреспондент газеты "Красный Север" Виктор Коротаев. Послушаем его рассказ:

"Меня пропускают в зал заседания, и первые полтора часа я сижу ни жив ни мертв, боюсь шелохнуться – чувствую, что порядки здесь строгие и все может произойти. Ни о каких записях, конечно, и речи быть не может; лишь бы усидеть, все самому услышать и увидеть, а на память я пока не жалуюсь, главное потом восстановлю!

Но в перерыве мне говорят, что журналисту, разумеется, можно делать записи, и странно, почему я до сих пор их не делаю…

Подсудимая сидит за барьером, под охраной серьезного пожилого милиционера. Молодая еще, пышноволосая, глаза по луковице, грудастая, бедрастая, а голос мягок, чист и глубок. Как у ангела…

Я смотрю на подсудимую, которая часто перебивает (а по существу направляет) свидетелей, и размышляю: до конца ли она понимает, что совершила? Глубоко ли мучает ее содеянное? И по тому, как она энергично защищается, вижу: нет, истинного раскаяния не произошло. Раскаявшийся человек не может быть столь настырен, рационален и логичен! Или это работает чисто материнский инстинкт самосохранения (ведь у нее – дочь)?..

Она себя и суду представляет как ангела: вина не пьет, любит кошек и собак (одну даже как-то подобрала на улице и вылечила), почитает родителей (они здесь, могут подтвердить), до сих пор чужих мужей не отбивала, не воровала чужого добра, нежно и заботливо любила свою дочь… Право, ангел.

Но поэта Николая Михайловича Рубцова все-таки убила! И не просто убила (мало ли в горячке бывает – ножом, молотком, поленом), а – задушила…

Один за другим выступают свидетели – ее свидетели. Мертвые их не имеют. И рассказывают, как хорошо она работала в библиотеке, уважала сослуживцев, занималась общественной работой. А покойника поносят кто как хочет. И некому его защитить…

Слабые попытки прежней жены вспомнить о нем как о поэте ни к чему не приводят. Не тот уровень изложения. К тому же ее осаждает адвокат: "Мы здесь говорим не о поэте, а о гражданине Рубцове". Ловко срезала!..

Выступает сосед, над квартирой которого жил Рубцов; зовут соседа Алексей Иванович. Он обстоятелен, нетороплив, отвечает только на вопросы, которые ему задают.

– Что вы можете рассказать по делу?

– Хотели жениться. Я говорю: ну, Коля, вы хорошая пара. Радовался: дюди хорошие, хотят вместе жить вечно…

Следует вопрос, не находилась ли подсудимая в состоянии алкогольного опьянения.

– Было. Зашел к ним, он был трезвый, она – косая.

– Что вы, Алексей Иванович, – возмутилась из-за перегородки подсудимая.

– А я скажу… Вы вот на кухне стояли с распущенными волосами, вот в таком стиле, – и Алексей Иванович расставил ноги и слегка изогнулся в талии, изображая нетрезвую гостью Рубцова.

Ну вот, хоть немножко оживил ее образ, а то предыдущие показания почти засахарили бедную женщину…

Предыдущие экспертизы подтвердили психическую полноценность обвиняемой. Значит, остается одно: умышленное убийство, за которое, как все понимают, дают на полную катушку. Но у нас случай особый: убийца – женщина, сама явилась с повинной, искреннее раскаяние, преступление совершила впервые, имеет малолетнего ребенка и престарелых родителей… Таким образом, обвинение уже звучит так: "умышленное убийство без отягчающих обстоятельств". Эти обстоятельства из общего количества причитающихся лет выбирают семь, остается – восемь…

Многое прояснилось в ходе разбирательства, остается дослушать последнее слово обвиняемой…

Она некоторое время помолчала, склонив пышные кудри, негромко обронила: "То, что случилось, – страшно, непоправимо. Николай Рубцов – талантливый поэт, и я ценила его, преклонялась перед его талантом". Потом она подумала и продолжала: "Меня обвиняли в том, что я приехала сюда, разыскала и сблизилась с Рубцовым для собственной корысти, для карьеры (а такие мысли действительно проскальзывали в некоторых выступлениях) – я это полностью отрицаю. Корысти не было. Я сблизилась с ним на почве поэзии. Это оказалось для меня роком. Он имел надо мной огромную власть, я не могла противиться ему – и поэтому многое прощала, понимая, что он тоже боится потерять меня; и отсюда его ревность, подозрительность и подчас грубость со мной. Но он очень искренний человек, – сказала она. Потом словно опомнилась и добавила: – Был… Он этим меня приковал. Он один был близок мне, у меня здесь больше никого не было. Когда мы пошли с ним в ЗАГС, меня давило ощущение, что я ставлю свою жизнь на карту. Но Николай Рубцов убеждал, что я единственная женщина, без которой он не может жить. Он любил меня, я это знала. Знала я, что он был и несчастен как человек, всю жизнь скитался, не имел своего угла. Он сам загубил свой талант потому, что не берег его, расточал в компаниях, с бесконечными друзьями и товарищами. Это меня нервировало, злило. Но я не умышленно его убила, и все-таки убила я, и от этого никуда не денешься…

И себя этим погубила. Как поэтесса. И до конца жизни буду считаться убийцей Рубцова…

Хочу сказать, что до сих пор я считала себя честным и добрым человеком по отношению к обществу, начиная с самого детства. Никогда не было у меня звериных выходок. Я счастлива тем, что не разорила ни одного гнездышка, подбирала больных кошек и собак и лечила.

Я ни с кем никогда не дралась, и никто меня не бил. В нашей семье ничего такого не было, отец подтвердит. Муж меня никогда пальцем не трогал. Но так получилось, что мы разошлись; и дочь теперь остается без отца и матери… Муж мой был добр ко мне, а Рубцов все время как-то и духовно… все-таки… принижал меня. Ему нравились мои стихи, но он хотел видеть во мне просто женщину, которая бы стирала, варила… Он ущемлял меня как поэтессу, мешал мне сосредоточиться, серьезно работать. Но он был умный человек и на многое открыл мне глаза, с другими мужчинами мне будет уже неинтересно…"

Потом она снова уверяла, что не хотела убивать, и все сваливала на рок, судьбу, какую-то неведомую темную силу…"

Выслушав последнее слово подсудимой, судьи отправились в совещательную комнату. Находились они там недолго – всего лишь несколько минут. Затем председатель суда зачитал вердикт: убийство признать умышленным, но без отягчающих обстоятельств, приговорить подсудимую к восьми годам колонии общего режима.

И еще одно знаменательное событие датировано воскресеньем, 4 апреля: в тот день Иосиф Кобзон познакомился со своей нынешней супругой Нелли. Причем произошло это отнюдь не случайно. Инициаторами знакомства выступили супруга известного эстрадного артиста Эмиля Радова и подруга матери Нелли. Именно к последней девушка приехала погостить из Ленинграда, чем решено было воспользоваться. В то воскресенье в доме Радовых собралась привычная тусовка: артисты, художники, поэты. Среди них был и Кобзон. Нелли с подругой матери пришли чуть позже, когда вся компания находилась в гостиной возле телевизора, чтобы лицезреть премьеру фильма "Белое солнце пустыни" (начался в 19.30). Как вспоминает сама Нелли: "В комнате было темно, я вошла, и какой-то мужчина уступил мне место. В темноте я не увидела его лица. А когда фильм закончился и включили свет, я его разглядела, но совершенно не поняла, что это – Кобзон. По телевизору ведь люди всегда по-другому смотрятся. Просто заметила высокого, молодого, интересного мужчину, который мне сразу понравился. И лишь когда нас представили, я узнала, что передо мной Иосиф Кобзон. Думаю, Иосифу стало бы неинтересно продолжать со мной знакомство, если бы я была сильно увлечена только его именем…"

Практически весь остаток того вечера Кобзон и Нелли провели вместе, а когда пришла пора расставаться, певец пригласил девушку встретиться завтра, чтобы сходить в ресторан. Нелли предложение приняла. Однако артист, у которого, видимо, уже появились самые серьезные намерения, перед походом в ресторан привел девушку к себе домой, в крошечную двухкомнатную квартиру, где жил с мамой и сестрой. Мама для Кобзона являлась самым главным человеком в жизни, и он обязан был узнать ее мнение относительно будущей невесты. Смотрины прошли успешно: Нелли очень понравилась матери певца.

Тем временем в Москве подходил к концу XXIV съезд КПСС. Отгуляв выходные (3–4 апреля), делегатам предстояло промаяться в зале заседаний еще четыре дня (именно промаяться, поскольку подавляющая часть из них чуть ли не со скуки умирала во время прений: особенно тяжело приходилось тем, кто находился в первых рядах – там ни вздремнуть нельзя было, ни газетку почитать). Однако вторая половина дня для делегатов складывалась куда более интересно: можно было и по магазинам пройтись, и какой-нибудь очаг культуры посетить, благо что в распорядок дня входили подобные мероприятия. О том, как делегаты смотрели фильм "Белорусский вокзал", я уже рассказывал. Не менее насыщенной была культурная программа и в последние дни съезда. Например, в среду, 7 апреля, делегатов повели во Дворец спорта в Лужниках, где перед ними выступили прославленные мастера советского спорта: фигуристы Ирина Роднина, Алексей Уланов, Людмила Пахомова, Александр Горшков, сборная СССР по хоккею, только что вернувшаяся из Швейцарии, гимнасты Лариса Латынина, Валерий Воронин, Людмила Турищева, Любовь Бурда, штангисты Василий Алексеев, Леонид Жаботинский и др.

8 апреля в Кремлевском Дворце съездов состоялся праздничный концерт для делегатов высшего партийного форума. Большинство зрителей с трудом высидели до его конца. Им бы великого сатирика Аркадия Райкина послушать или на знаменитого клоуна Леонида Енгибарова посмотреть, но вместо этого почти три часа (!) сплошного пафоса. Судите сами. Начался концерт с оратории о коммунистах, сотворенной композитором А. Холминовым и поэтом Р. Рождественским, затем прозвучали песни: "Голос Родины, голос России" А. Пахмутовой, "Партия и народ" А. Филиппенко, литературная композиция "Слово к современнику". Затем начались выступления художественных коллективов: хора имени Пятницкого, Волжского, Воронежского, Сибирского хоров, после чего хористов сменили мастера Большого театра и Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова, Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии. И только где-то под занавес свое мастерство показали артисты-одиночники: Людмила Зыкина, пианист Святослав Рихтер.

В пятницу, 9 апреля, в театре "Современник" состоялась премьера спектакля "Свой остров" по пьесе Р. Каугвера в постановке Галины Волчек. Музыку написал Владимир Высоцкий, что придало спектаклю особое звучание – этот артист официальными властями игнорировался и всячески зажимался. Здесь прозвучали две его песни: "Что случилось в Африке" ("Жираф большой…") и "Я не люблю" ("Я не люблю фатального исхода…"). Аншлаг на премьере был полный, в зале присутствовало много известных людей, начиная от артистов и заканчивая дипломатами. Был там и Иосиф Кобзон со своей девушкой Нелли, с которой он познакомился буквально несколько дней назад. Она вспоминает:

"Иосиф пригласил меня в театр "Современник" на "Свой остров". Тут же начались проблемы. Не было у них кассеты, не было звукооператора… И Иосиф половину первого отделения бегал, искал какую-то аппаратуру. Я сидела одна, не понимая, где мой кавалер. Но потом, как выяснилось, он сделал много для того, чтобы спектакль состоялся…"

Между тем кинорежиссер Михаил Ромм начало апреля встретил в скверном расположении духа, если не сказать больше. Как мы помним, он еще два года назад начал работу над документальным фильмом "Великая трагедия", повествующем о "культурной революции" в Китае. С большим трудом в начале 71-го года ему удалось добиться, чтобы съемочную группу выпустили во Францию и ФРГ. Оттуда привезли материал, талантливо снятый операторами Г. Лавровым и О. Згуриди, была отобрана хроника. Б. Балдин сделал великолепные фотографии. Работа над фильмом вступала в заключительную стадию. И в этот момент Ромма, что называется, "подставили".

Не секрет, что у великого режиссера была масса недоброжелателей в киношной среде, которым его новая картина оказалась как нож в сердце. Они-то и подстроили ситуацию, аналогов которой отечественный кинематограф до этого не знал. На ЦСДФ сняли полнометражную картину "Ночь над Китаем". Она чуть ли не целиком состояла из кадров, присланных Ромму из-за границы. Из них режиссер собирался монтировать узловые эпизоды своего фильма: это и "исторический" заплыв Мао по Янцзы, и национальное истребление воробьев, и многое другое. Когда Ромм узнал об этом, земля буквально поплыла у него из-под ног. Было от чего впасть в отчаяние; получалось, что два года кропотливой работы пошли "коту под хвост". Ромм пишет письмо на имя председателя Комитета по кинематографии Алексея Романова. Приведу несколько отрывков из этого послания:

"Что же прикажете теперь, Алексей Владимирович, делать с нашим фильмом, в который вложено много сил и средств? Выбросить его в мусорный ящик? Или показывать зрителям подряд два фильма, построенных на одинаковых эпизодах, на одном и том же материале?.. Мне приходится сейчас думать о том, как залатать неизбежные бреши, какие новые решения, новые пути находить, чтобы резко отграничиться от картины "Ночь над Китаем". А ведь по-человечески должно бы быть наоборот… Я работаю в советской кинематографии сорок два года… Но ничего подобного я в жизни моей не переживал. И я понимаю, что удар, который удалось мне нанести, будет кое-кого радовать. Но закрыть нашу картину будет трудновато… Очевидно, я все же буду работать над завершением картины. А потом мы поговорим о путях документальной кинематографии, о товариществе и о принципах творческой деятельности…"

Ни того, ни другого великий режиссер сделать так и не успеет. Жить ему остается всего лишь несколько месяцев. Однако о смерти Ромма речь у нас еще пойдет впереди, а пока из жизни уходят коллеги Михаила Ильича по кинематографу.

Другой мосфильмовский кинорежиссер – Николай Москаленко – в те дни приступил к работе над фильмом "Русское поле", которому через год суждено будет стать лидером проката. Вообще-то все планировалось начать летом, но в сценарии был эпизод половодья, и Москаленко выпросил у руководства разрешение провести локальные съемки весенней распутицы. Они начались 7 апреля на реке Оке, под городом Белоомут Московской области. По сюжету, героиня Нонны Мордюковой, выбив в райцентре несколько новеньких тракторов, везет их в родной колхоз, минуя вышедшую из берегов реку. Поскольку погода еще стояла холодная и вода в реке была ледяная, от актеров, участвующих в съемке, требовалось определенное мужество. Особенно это относилось к актрисе Инне Макаровой, которая много лет мучилась астмой, вдобавок всего лишь два месяца назад перенесла операцию по удалению камня в почках. Теперь же она вынуждена была стоять по пояс в ледяной воде! Сразу после съемки актрису заставили выпить стакан водки, что, видимо, и спасло ее от самого худшего – она не заболела. Затем группа переместилась в Великий Устюг, где с вертолета были сняты эпизоды "ледоход" и "проезд тракторов к протоке".

Тем временем кинематографический мир несет потери: 12 апреля в Москве скончался актер Алексей Глазырин. За свою недолгую, 13-летнюю жизнь в кинематографе он снялся в двух десятках картин, исполняя в основном роли второго плана. И только в 70-м году режиссер Андрей Смирнов пригласил его на одну из главных ролей в картине "Белорусский вокзал". Фильм стал настоящим событием в советском кинематографе и был тепло принят как зрителями, так и многочисленными критиками (редкий случай). Однако вкусить сполна этот успех Глазырин не успел: он умер спустя две недели после выхода фильма на широкий экран – потянулся рукой к зазвонившему телефону, и в этот момент не выдержало сердце. Смерть Глазырина во многом напоминала ту, что произошла почти год назад, когда из жизни ушел другой российский актер ~ Павел Луспекаев. Он умер в те же дни (17 апреля), когда на широкий экран вышел лучший фильм с его участием – "Белое солнце пустыни". Луспекаеву на момент смерти шел 43-й год, Глазырину – 49-й.

В этот же день – 12 апреля – советский кинематограф понес еще одну невосполнимую потерю: на 63-м году жизни умер актер Серго Закариадзе. Он начал сниматься в кино еще в середине 30-х, а спустя десятилетие за роль в картине "Георгий Саакадзе" (1946) был удостоен Сталинской премии. Однако самой значительной ролью в его творческой карьере, без сомнения, стала роль Георгия Махарашвили в фильме Резо Чхеидзе "Отец солдата" (1965). За несколько десятков лет, прошедших с момента окончания Великой Отечественной войны, советский кинематограф выпустил в свет не одну сотню картин, рассказывающих о ней. Однако лишь единицы можно смело причислить к категории шедевров. "Отец солдата" именно из этой небольшой группы. Фильм завоевал целый букет призов не только у себя на родине – в Советском Срюзе, но и далеко за его пределами. Оценивая игру Закариадзе в картине "Отец солдата", критики напишут: "В этой работе, одной из лучших в советском кино, нашли отражение многолетние поиски Закариадзе, направленные на художественное осмысление и раскрытие национальных, социальных и психологических черт в характере человека".

Однако тот день, 12 апреля, отмечен не только грустными событиями. Мало кто знает, но именно тогда популярный ныне телеведущий Евгений Киселев (шел ему в ту пору 15-й год) впервые объяснился в любви своей будущей жене, а тогда его однокласснице Маше Шаховой. Одноклассниками они стали с третьего класса, причем Евгений учился лучше, чем его будущая супруга, за что и был удостоен права сидеть за первой партой. Маша занимала последний ряд. И это был не единственный парадокс в их взаимоотношениях. Оказывается, в тот день, 12 апреля, когда Киселев после уроков во дворе своего дома объяснился Маше в любви, не он, как это положено у влюбленных, а она провожала его до дома.

В середине апреля известный хирург Александр Вишневский прооперировал 5-летнего сына кинорежиссера Андрона Кончаловского – Егорку. У мальчика была обыкновенная грыжа. Причем родственники Егора привели его к Вишневскому в последних числах марта, но тот перенес операцию на две недели – мол, я делегат партийного съезда, лишнего времени практически нет. Да и грыжа, сказал он, не опасная, и вырезать ее пара пустяков. Причем настоял на том, чтобы мальчика ни в коем случае не отдавали другому доктору.

– Всех Михалковых я буду резать сам! – заявил он.

Родственники мальчика спорить с врачом, естественно, не стали. И ровно через две недели, когда съезд уже завершился, привели Егора в институт Вишневского. Как пишет Е. Двигубская:

"В день операции пришел врач, сделал Егорке укол. Егорушка очень беспокоился;