Текст книги "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 80 (всего у книги 147 страниц)

Девушку звали Наташа, ей шел 18-й год, и она работала в труппе Московского балета на льду. Судьбе было угодно, чтобы их встреча произошла в последний день пребывания балета в Челябинске. Большая часть труппы уже заняла свои места в автобусе, чтобы отправиться от гостиницы в аэропорт, а Наташа с подругой опаздывали, поскольку никак не могли наскрести несчастные 14 копеек, чтобы расплатиться с администрацией гостиницы за разбитый стакан. Наконец деньги были найдены, и девушки бросились к автобусу. По дороге они заметили двух молодых парней, которые стояли возле выхода из гостиницы. Это были Тихонов и его приятель Юрий Капустин. В театре был выходной, и они пришли в гостиницу в гости к Ларисе Голубкиной. Но по дороге Капустин вдруг вспомнил, что здесь же живут артистки балета на льду, и предложил другу поглазеть на них. Вот они и глазели, стоя возле автобуса. Тихонов выглядел убойно: в модной рубашке, в темных очках, которые в те годы были страшным дефицитом {хороша служба в армии!). Артистки балета, сидевшие в автобусе, сразу его узнали и, прильнув к окнам, восхищенно шептали: "Смотрите, смотрите, вон сын Тихонова!"

Наташа, заняв место в автобусе, тоже обернулась в его сторону и заметила, что он смотрит прямо на ее окно. Но затем автобус тронулся и увез молодых людей друг от друга.

Через несколько дней, уже в Москве, к Наташе подошла одна из коллег-артисток и со словами: "А тебе большой привет от, Володи Тихонова" передала от него записку. В ней было сказано: "С нетерпением жду звонка в сентябре". И номер телефона. Однако позвонить по нему Наташе будет суждено аж в декабре. Впрочем, не будем забегать вперед и вернемся в август.

20 августа состоялись похороны Александра Вампилова на Радищевском кладбище, куда пришли не только его родные и друзья, но и люди, совершенно незнакомые. На кладбище произошли два странных события, которые многие истолковали ка, к мистические. Во-первых, его друзья забыли принести с собой веревки, на которых следовало опускать гроб в могилу. Как только это обнаружилось, они бросились к кладбищенскому сторожу, но того на месте не оказалось. Стали искать его по всему кладбищу и в конце концов нашли. Пока тот вернулся в свою сторожку, пока достал веревки, пока их принесли к могиле – прошло, наверное, около часа. И все это время гроб с покойным стоял на краю могилы, дожидаясь, когда же… Вот тогда-то кто-то в толпе произнес: "Не хочет Саня так рано в могилу уходить…"

Эти слова еще раз вспомнили все присутствующие через несколько минут. Когда гроб наконец обвязали веревками и стали опускать в могилу, вдруг выяснилось, что яма маловата…

Не успеет остыть земля на могиле Вампилова, как начнет набирать обороты его посмертная слава. Станут выходить в свет его книги (при жизни была издана всего одна), театры начнут ставить его пьесы (один только "Старший сын" будет идти сразу в 44 (!) театрах страны), на студиях режиссеры запустят фильмы по его произведениям. В Кутулике будет открыт его музей, в Иркутске именем А. Вампилова назовут театр – ТЮЗ. Но все это будет позже, а пока вернемся в август 72-го.

Неприятностями обернулся тот месяц для известного боксера, чемпиона СССР Олега Коротаева – его отчислили из национальной сборной, которая в Кисловодске готовилась к предстоящим в конце августа в Мюнхене Олимпийским играм. Что же случилось?

Как мы помним, у Коротаева давно не складывались отношения с главным тренером сборной Анатолием Степановым. После того как весной Коротаев успешно выступил на международном турнире в Югославии, в Спорткомитете вновь встал вопрос о совместном существовании двух этих людей в рамках сборной. В итоге было решено убрать Степанова, чтобы он не мешал Коротаеву готовиться к Олимпиаде. Но тут случилось неожиданное. Тренер Георгий Джероян, чьим воспитанником был Коротаев, внезапно отказался встать у руля сборной, сказав, что может быть лишь консультантом. Поскольку время поджимало, а других достойных кандидатов на пост главного тренера больше не нашлось, было решено пока оставить Степанова.

Между тем повод к отчислению из команды Коротаев дал сам. Впрочем, послушаем его собственный рассказ:

"У моего товарища был день рождения, и он нас, кроме меня, еще троих ребят пригласил в воскресенье (20 августа. – Ф. Р.) к себе в гости на дачу. Возвращались на машине, и спустило колесо. Запаски в машине не оказалось. Мы вернулись на дачу, вызвали другую машину и опоздали к отбою на полчаса. Тут Степанов и отомстил мне и моему тренеру Джерояну. Раздул из мухи слона, позвонил в Спорткомитет, чуть ли не до ЦК партии дошел, что, дескать, Коротаев организовал умышленное нарушение режима подготовки к Олимпиаде. Он преподнес это как диверсию врага народа. Из Спорткомитета пришла телеграмма, чтобы Степанов принял меры. Но никто не думал, что этот человек под мерами будет понимать однозначно репрессии. Что же он придумал? А придумал он ни больше ни меньше, как предложить руководству Спорткомитета страны на подпись приказ, который гласил: "Олега Коротаева дисквалифицировать навечно, снять с него все звания, лишить наград и стипендии, тренера Коротаева Г. О. Джерояна лишить звания Заслуженного тренера СССР, ходатайствовать перед Министерством народного образования о ликвидации его ученой степени доктора наук и лишить права заниматься тренерской и педагогической практикой". Все были ошеломлены. На это и был у Степанова расчет. Знаете, говорят ведь: "Клевещите, клевещите – что-нибудь да останется". И осталось. В Спорткомитете подписали приказ: меня дисквалифицировать, снять меня со стипендии, снять с очереди на квартиру, и Березюка для отвода глаз Степанов написал, чтобы дисквалифицировали, дескать не одного Коротаева. Трегубову, Соколову и Зариктуеву – предупреждение, тренерам – выговор. Вот так и растоптал этот человек еще одну мою мечту, мечту стать Олимпийским чемпионом. Вместо меня поехал Коля Анфимов…"

21 августа кинематографисты страны получили нового руководителя – вместо Алексея Романова (пришел к руководству в 1963 году) в кресло председателя Государственного комитета по кинематографии СССР (до 4 августа он был просто Комитетом) сел Филипп Ермаш, до этого курировавший сектор кино в ЦК КПСС. Большинство киношников приход нового руководителя встретили с оптимизмом. Например, режиссер Сергей Юткевич в одном из тогдашних писем своему коллеге Г. Козинцеву отмечал: "В Комитете здесь паника, никто еще не знает "who is who", но новый председатель по крайней мере симпатичен мне тем, что ему активно нравился "Рублев" и вообще у него чувство эстетического развито значительно больше, чем у симпатичного Романова, который никогда не понимал, что хорошо, а что плохо – почему и назначен сейчас главным редактором новой газеты (вместо "Советской культуры")…"

Приход Ермаша к руководству Госкино не был случайным. Недовольство Романовым в ЦК сложилось в последние год-два, и знающие люди понимали, что рано или поздно он со своего поста полетит. Причем многие из них знали, кто придет ему на смену, – Ермаш, который под покровительством своего влиятельного земляка члена Политбюро Андрея Кириленко делал стремительную карьеру в ЦК (сначала они вместе работали в Свердловске, а в 62-м, после того как Кириленко вошел в Политбюро, он тут же вызвал в Москву Ермаша). Решающую роль в назначении Ермаша сыграли и голоса мэтров отечественного кино, в частности голос Льва Кулиджанова, – тогдашнего председателя Союза кинематографистов СССР.

22 августа на матче по шахматам Спасский – Фишер происходит очередной скандал: Фишер ставит новый ультиматум и требует перенести игру в закрытое помещение. Мол, шум в зале мешает ему сосредоточиться. Однако ему в этой просьбе отказывают. Более того, не перестают удивляться поведению претендента на чемпионское звание: дескать, чего вы ерепенитесь, ведь счет в матче уже 10:7 в вашу пользу? Действительно, чего?

В тот же день в "Большой перемене" снимают эпизод в "учительской": когда Нестор знакомится с учительским составом школы, сплошь состоящим из представителей слабого пола. Поскольку в тот день выяснилось, что Кононов сильно занемог и ему трудно добираться общественным транспортом из Люберец в Москву, за ним была срочно снаряжена машина. Такая ситуация будет продолжаться на протяжении двух дней.

В эти же дни в Москве гостят представители НХЛ – тренер Джон Маккеллан и главный инспектор клуба "Торонто Мэйпл Лифе" Боб Дэвидсон, которые внимательно наблюдают за тренировками советской хоккейной сборной. Эти тренировки усыпляют их бдительность, поскольку русские на них представляют из себя жалкое зрелище. Вратарь Владислав Третьяк в двусторонней игре сборной СССР с ЦСКА умудрился пропустить 9 (!) шайб, а его товарищи по команде то и дело спотыкались о собственные коньки. Знали бы канадцы, что это не что иное, как хитрость русских тренеров и игроков: они специально пускали пыль в глаза заокеанским наблюдателям. А Третьяк пропущенные шайбы впоследствии объяснит тем, что в тот день на льду думал только об одном – о предстоящей вскорости свадьбе.

Эта свадьба состоялась в пятницу, 25 августа. Мы помним, как в июле Третьяк сделал предложение своей невесте Татьяне, но та отказалась его принять: мол, слишком мало мы знаем друг друга. Но, видимо, потом, слегка поразмыслив и посовещавшись кое с кем, она свое отношение к этому делу изменила. И когда в начале августа Третьяк вернулся в Москву со сборов и вновь поднял тему женитьбы, девушка дала свое согласие. В ЗАГСе, учитывая постоянную загруженность жениха в спорте (впереди Третьяка ожидали напряженные игры с канадскими профессионалами), пошли навстречу молодым и назначили свадьбу на конец этого же месяца.

В Евпатории продолжаются съемки фильма "Плохой хороший человек". Правда, съемки, которые начались там с 14 августа, идут со скрипом: из 12 дней рабочими выдались только шесть, остальные – простойные (подкачала погода). Однако Высоцкому хватило и этих дней, чтобы отсняться в положенных по его роли эпизодах.

В эти же дни на съемках другой ленфильмовской картины актер Юрий Каморный встретил свою очередную любовь. Почему очередную? Каморный был человеком– влюбчивым, и за ним тянулся длинный шлейф любовных романов, которые он заводил чуть ли не на каждом фильме, где снимался (первый такой роман молва приписала артисту в 66-м во время съемок советско-польского фильма "Зося", где Каморный якобы сумел обольстить саму Полу Раксу, известную советскому зрителю по роли Маруси в сериале "Четыре танкиста и собака"). В том августе 72-го Каморный снимался под Рязанью, где совершенно случайно оказалась и 25-летняя студентка юрфака ЛГУ Ада Ставиская, которая приехала на съемки, чтобы навестить своего мужа, работавшего художником на этой же картине. Кстати, сам муж и познакомил свою молодую жену с популярным актером. Знай он, чем это вскоре обернется, наверняка бы не был столь опрометчив. Как вспоминает сама А. Ставиская:

"У меня был прекрасный второй брак, в семье мужа меня любили. Но так случилось… Знаете, как бывает: сталкиваются случайно в дверях двое людей, и оказывается, что это судьба. Вот так и у нас – все произошло стремительно, без размышлений и колебаний. С сентября мы с Юрой уже не расставались, я ушла от мужа в чем была, да и Юра не из тех мужчин, которые что-то забирают из прежней семьи (Каморный был женат на актрисе Ирине Петровской, в этом браке родилась дочь Полина. – Ф. Р.). Какое-то время ночевали в его театральной гримерке, жили за городом в квартире его сокурсницы, наконец сняли комнату – добирались туда на электричке. Спали на полу, укрывались моим пальто, – но жизнь тем не менее была радостной…"

Однако вернемся в август 72-го.

В этот же день в Москве известный драматург Исай Кузнецов (по его совместно с Авениром Заком сценариям были поставлены фильмы: "Утренние поезда" (1963), "Пропало лето" (1964) и др.) пришел на квартиру Александра Галича возле метро "Сокол". Буквально несколько дней назад – 29 декабря – Галича исключили из Союза писателей, и все эти дни он плохо себя чувствовал, лежал пластом в постели. Однако больше всего его убивало не само исключение, а то, что с этого момента многие из тех людей, кого он считал своими друзьями, отвернулись от него, не только перестали к нему заходить, но даже звонить боялись. Поэтому любое появление гостей на пороге его квартиры после 29 декабря было для Галича настоящим праздником. Вот как об этом вспоминает сам И. Кузнецов:

"Жена Галича выглядела больной, возбужденной. Она обрадовалась нашему приходу, сказала: "Как хорошо, что вы пришли. Саше это так нужно, так нужно!" Галич – вид у него был совершенно больной – сидел за столом. Он не писал, не читал, просто сидел задумавшись. Мы заговорили о заседании секретариата. Меня интересовало поведение Арбузова (Алексей Арбузов – известный драматург. – Ф. Р.). Волновало оно и Галича. Арбузову когда-то мы посвятили свою пьесу…

В сущности, пришел бы Арбузов на секретариат или не пришел, голосовал бы за исключение или нет – ничто не остановило бы заранее предрешенного. С той только разницей, что и Арбузову пришлось бы несладко, если бы он выступил против приказа, отданного свыше. Однако пришел. Даже выступил с осуждением своего бывшего ученика. Правда, с оговоркой, что ему тяжело говорить – слишком много связано у него с этим человеком… И даже вместе с Агнией Барто и Рекемчуком воздержался от голосования. Однако, когда Наровчатов применил прессинг, заявив, что "наверху" требуют, чтобы решение было принято единогласно, все воздержавшиеся проголосовали за исключение. Арбузов обвинил Галича в присвоении чужой биографии – биографии человека, воевавшего и прошедшего лагеря. Не мог же он не понимать, что лирический герой песни, когда употребляется местоимение "я", не может и не должен отождествляться с автором. Это авторская боль, боль человека за других.

Это особенно оскорбило Галича. О последствиях мы не говорили – они были понятны без слов…"

2 января в холодном и далеком Магадане известный ныне певец Михаил Шуфутинский справлял собственную свадьбу. Женился он на красивой девушке Рите, с которой познакомился в октябре 70-го, она пренебрегла благами, которые были у нее в Москве, и приехала жить к любимому буквально к черту на рога. Причем родителям она сказала, что… уехала отдыхать с подругой в Сочи. А сама навострила лыжи в Магадан, где без родительского благословения и выскочила замуж. Свадьбу гуляли на квартире официантки ресторана "Северный", где работал и сам Шуфутинский, – играл в тамошнем оркестре. Гостей собралось человек двадцать, закуска была царская – вся из ресторана. Невеста была в платье, сшитом собственными руками, а вот фата была импровизированная, из каких-то случайных материалов – время тогда было дефицитное. Правда, застолье длилось недолго – часа три, причем жених и его друзья старались пить в меру, поскольку вечером им предстояло идти на работу – играть для публики в ресторане "Северный".

Андрей Сахаров и Елена Боннэр в эти же дни уехали на дачу академика под Москвой. Хотя Сахаров получил ее от правительства еще в 56-м году, однако по-настоящему обжить так и не сумел (постоянные командировки помешали этому). И вот теперь, уже с другой женщиной, ему предстояло это сделать. С собой на дачу Сахаров и Боннэр взяли своих младших детей: Диму (сын академика) и Алешу (сын Елены), которые за то время, пока их родители жили вместе, никак не могли найти между собой общий язык (несмотря на то, что были почти ровесниками).

Вечером 2 января в МХАТе состоялась премьера спектакля "Валентин и Валентина" по пьесе Михаила Рощина в постановке Олега Ефремова. Ровно месяц назад – 2 декабря – эта пьеса была поставлена силами актеров театра "Современник" и произвела настоящий фурор в театральной Москве. Для исполнителей главных ролей в спектакле – Константина Райкина и Ирины Акуловой – эта премьера стала по-настоящему звездной. Недалеко ушла от этого и мхатовская версия, где главные роли сыграли тоже молодые звезды театра – Евгений Киндинов и Анастасия Вертинская, а в остальных ролях были заняты такие звезды Художественного, как Алла Тарасова, Анастасия Георгиевская, Олег Ефремов, Софья Пилявская, Евгений Евстигнеев, Михаил Козаков, Ирина Мирошниченко и другие. В качестве режиссера выступил стажер МХАТа В. Кузенков.

Эта постановка произвела в столице не меньший ажиотаж, чем современниковская, и даже более того – она вызвала бурное неприятие со стороны официальных властей. Однако о перипетиях той премьеры лучше всего выслушать рассказ очевидцев. Вспоминает автор пьесы М. Рощин:

"Олег совершил ошибку и назначил премьеру на 2 января. Разумеется, пришла вся Москва. Такого зала я не видел никогда: кругом были погоны, ордена, бриллианты и генеральские лысины. В ложе сидел сподобившийся прийти Косыгин (Алексей Косыгин – председатель Совета Министров СССР. – Ф. Р.). Я был в ужасе, понимая, что для этой аудитории, в этих стенах все, что льется со сцены, звучит крамольно. Интуиция меня не подвела. В антракте Косыгин вызвал Фурцеву (Екатерина Фурцева – министр культуры СССР. – Ф. Р.), та позвала своего зама Иванова, и началась катавасия. Мало того, что запретили спектакль, арестовали даже афишу. Но Ефремов есть Ефремов, он умеет настоять на своем, и спектакль все равно шел. Только в окошечке кассы всякий раз висело не название, а надпись: "Спектакль будет объявлен особо". Вот так это было…"

Этот же спектакль стал невольным инициатором развала двух актерских семей – Светланы Коркошко и Владимира Салюка. По словам актрисы: "Как только мы оказались на сцене рядом, я почему-то сразу перестала думать о чем-либо другом, какая-то необъяснимая энергия притяжения охватывала меня и его. Всем своим нутром я ощутила, что это – судьба. Внешностью он не выделялся, но в нем была такая внутренняя сила, редкое обаяние, ум, он был и до сих пор остается для меня загадкой. Это был первый мужчина, от которого я захотела иметь ребенка. Мы уже ничего не могли поделать с охватившим нас чувством. Это была любовь. И никакие условности не стали препятствием: ни его, ни моя семья, ни общественное мнение, ни трудности бытового характера. Мы решили быть вместе. Я ушла от Борецкого, оставив все. Предстояло начинать новую жизнь с нуля…"

3 января не менее драматические события потрясли стены двух других столичных театров – на Таганке и Малого. Начнем по порядку. На Таганке в половине третьего дня был устроен очередной прогон спектакля "Живой", на который собрались два десятка человек, в том числе сама министр Фурцева. После спектакля в кабинете главрежа театра Юрия Любимова состоялось горячее обсуждение увиденного. Большинство собравшихся высказались за то, чтобы спектакль наконец появился в репертуаре театра, даже Фурцева в своей речи отметила, что по сравнению с предыдущим разом (месяц назад) эта версия выглядит приемлемо. Пользуясь моментом, министр не преминула коснуться и присутствующего на обсуждении Высоцкого:

– Недавно слушала пленку с записями его песен. Много такого, от чего уши вянут, но есть и прекрасные песни. Например, "Штрафные батальоны" и еще некоторые…

Про выступление Фурцевой можно было смело сказать "мягко стелет, но жестко спать". Несмотря на ее похвалы по адресу "Живого", выйти в свет этому спектаклю тогда так и не было суждено. Он пролежит "на полке" аж до 1988 года.

В Малом театре сыр-бор разгорелся внутри коллектива – разборка случилась между директором театра Михаилом Царевым, с одной стороны, и Борисом Бабочкиным – с другой. Суть конфликта заключалась в следующем. Бабочкин собирался пригласить в свою телевизионную экранизацию спектакля "Правда хорошо, а счастье лучше" вместо Юлии Бурыгиной (роль Поликсены) актрису Светлану Жгун. Кроме этого, он собирался задействовать последнюю и на сцене театра: в "Грозе" (роль Варвары) и в ближайшей премьере Малого – спектакле "Фальшивая монета", где игра "первой" Варвары – Руфины Нифонтовой – его перестала удовлетворять (на последней репетиции та устроила скандал Юрию Каюрову за то, что он – по пьесе – взял ее за лицо).

3 января Бабочкин пришел на прием к главрежу Малого Борису Равенских, чтобы согласовать с ним эти, а также ряд других вопросов. Однако, несмотря на состоявшийся накануне телефонный разговор, где было оговорено точное время встречи, Равенских на нее опоздал. Бесполезно прождав его полчаса, Бабочкин отправился к Цареву. Далее послушаем его собственный рассказ:

"Разговор начали сухо, но мирно. Потом подошел Равенских. И вдруг Царев начал орать: он ничего не знает по поводу Жгун, почему я до сих пор не ввел другую актрису – Евдокимову или Буканову, кандидатурой Мишина (еще один актер, которого Бабочкин собирался ввести на место первого исполнителя. – Ф. Р.) возмущен и прочее.

В ответ на мои совершенно спокойные доводы вдруг:

– Я кончил разговор! Все…

– А у меня не все. Я должен уйти, решив эти вопросы, чтоб начинать снимать и продолжать репетировать. Вводить никого не буду, да и времени для их ввода нет, тогда придется снимать Бурыгину.

– Какие еще съемки?

– Ты подписал договор с телевидением.

– Понятия не имею и знать ничего не хочу!

– Но ты же сам подписал договор!

– Понятия не имею. Не нравится – уходи из театра! Все!

Бледный, орет, глаз косой, – скандал полный. Я сложил кукиш и поднес его довольно близко ему к носу:

– Вот видел? Вот я уйду из театра. Хватит!

Не помню всех деталей. Кончилось тем, что Царев заорал:

– Вот дверь!

На это я сел в кресло, сделал паузу и потом сказал – тихо и спокойно:

– Не ошибись. Ты уже через эту дверь раз вышел. Не ушел бы во второй.

Да, перед этим финалом я спросил, прочитали ли они все-таки пьесу о Есенине. Конечно, нет. Но Равенских уже слышал о ней отрицательное мнение (тем более что он соавтор пьесы о Есенине с Шундиком): "Сестры Есенина пишут в ЦК, Брежневу. Они против того, что у Есенина была какая-то драма" и т. д…"

4 января на "Мосфильме" режиссер Алексей Коренев приступил к работе над актерскими кинопробами для фильма "Приключения школьного учителя", ныне известного как "Большая перемена" (фильм снимался по заказу Гостелерадио). История создания этого шедевра отечественного кино берет свое начало еще в начале 60-х, когда в Краснодаре увидела свет книга Георгия Садовникова "Иду к людям". Автор книги в течение года преподавал историю в школе рабочей молодежи, а когда ушел оттуда, решил описать все увиденное на бумаге. Книга получилась грустная, но в то же время оптимистическая, как тогда говорили – жизнеутверждающая. Именно поэтому десять лет спустя у руководителей Гостелерадио и "Мосфильма" созрела идея экранизировать это произведение. Режиссером был выбран 45-летний Алексей Коренев, до этого снявший несколько комедий: "Адам и Хева" (1969), "Вас вызывает Таймыр" (1970). В жанре комедии он собирался снимать и этот фильм про школу рабочей молодежи, хотя в книге Садовникова смешного было не так много. Автор всеми силами сопротивлялся такому превращению своего произведения, однако режиссерская воля оказалась сильнее. И, как мы теперь понимаем, слава богу!

Подготовительные работы над картиной начались в самом конце декабря 71-го, а в начале нынешнего года Коренев приступил к кинопробам. Стоит отметить, что, перед тем как начать работу над картиной, у режиссера было всего лишь несколько актеров, которых он собирался пригласить в ленту без всяких кинопроб. Это были великие старики МХАТа Михаил Яншин (профессор Волосюк) и Анастасия Георгиевская (учительница географии). Остальных исполнителей ему предстояло еще найти. Забегая вперед, скажу, что поиск будет кропотливым. Как мы помним, фильм был весьма насыщен персонажами: надо было найти полтора десятка актеров на роли учеников шебутного 9-го "А", десяток актеров на роли учителей и ряд других персонажей. Поэтому пробы начались без задержек – сразу после новогодних праздников. 4 января в коллекторе 10-го павильона "Мосфильма" перед взором Коренева предстали актеры: Виктор Проскурин (Авдотьин), Анатолий Шаляпин (Ляпишев), Лариса Барабанова (Нелли). Как мы теперь знаем, из перечисленных кандидатур режиссера устроит только Проскурин, который блестяще сыграет Ляпишева. На следующий день на кинопробы явится еще одна актриса, которая в итоге получит роль, – Наталья Гвоздикова (Полина).

5 января в Люблинском суде города Москвы состоялся суд над диссидентом Владимиром Буковским. На него из разных мест съехались более 60 правозащитников, которые своим присутствием хотели поддержать Буковского (были среди них и Сахаров с Боннэр). Однако никого из них в зал заседаний не пустили: едва они поднялись на второй этаж, как дорогу им преградила плотная шеренга гэбистов, для отвода глаз нацепивших на рукава повязки дружинников, старший из которых заявил, что свободных мест в зале больше нет. Тогда Сахаров потребовал вызвать к нему коменданта, чтобы тот провел в зал одного из них на предмет проверки заявления дружинников. Но коменданта так никто и не позвал. Вместо этого из толпы "дружинников" раздался возглас:

– Советский ли вы человек, академик Сахаров?

Суд длился несколько часов и закончился приговором Буковскому: 7 лет заключения и 5 лет ссылки. Выводили осужденного тайно – через запасную дверь. Когда его товарищи, томившиеся все это время в коридоре, попытались прорваться к нему, на пути у них вновь встали все те же "дружинники". Единственным человеком, кому удалось подбежать к машине, в которую сажали Буковского, был Петр Якир, крикнувший:

– Володя, молодец!

Два дня спустя Андрей Сахаров и Елена Боннэр приняли решение официально скрепить свои отношения. Причем, не желая широкой огласки этого события, они никого об этом не предупредили (Сахаров не поставил об этом в известность даже собственных детей, о чем потом очень сожалел). В ЗАГС молодожены отправились вчетвером, прихватив с собой двух свидетелей (чуть позже туда прибежала и дочь невесты Татьяна). Однако сохранить это мероприятие в тайне его устроителям так и не удалось: едва они пришли к ЗАГСУ, как увидели возле него полдюжины мужчин в одинаковых, очень хорошо сшитых черных костюмах. Это были сотрудники КГБ.

Вечером того же дня Сахаров и Боннэр вылетели в Киев, но не в свадебное путешествие, как могло кому-то показаться, а в рабочем порядке – им предстояла встреча с писателем Виктором Некрасовым. Тот вел переписку с главным психиатром СССР Снежневским (автором теории вялотекущей шизофрении, которую власть применяла и против диссидентов), и Сахаров с Боннэр надеялись, что эти письма будут полезны для кампании в защиту недавно осужденного Владимира Буковского.

8 января в Москве состоялась премьера 15-й симфонии Дмитрия Шостаковича. О том, как она проходила, рассказывает очевидец – друг композитора Исаак Гликман, который в тот день приехал в столицу из Ленинграда:

"На вокзале меня встретила прелестная Ирина Антоновна (супруга Шостаковича. – Ф. Р.), и мы на машине поехали домой, где нас ждал Дмитрий Дмитриевич. Выглядел он в это утро совсем недурно. Следуя своему старому правилу, он сказал, что чувствует себя хорошо, не "так себе", а просто хорошо, но за этим "хорошо" я услышал подтекст, примерно означавший: "хотите верьте, хотите не верьте".

После завтрака мы втроем отправились в Большой зал консерватории на генеральную репетицию Пятнадцатой симфонии. Репетиция не ладилась: заболел первый фагот, регулятора на месте не оказалось. Вынужденный антракт продолжался чуть ли не целый час. Дмитрий Дмитриевич нервничал, но никого не упрекал, никого не ругал, покорно сидел в зале и в фойе, дожидаясь оркестранта. Он ровным голосом несколько раз повторил: "Ты знаешь, за всю мою концертную жизнь такого происшествия, пожалуй, не было. Я Такого происшествия не припомню".

Наконец, оркестрант явился, и симфония зазвучала во всей своей красоте, драматизме и обаянии. Мне казалось, что цитаты из Россини и Вагнера, на которые Шостакович наложил свою печать, стали его собственностью.

Вечером состоялся концерт. На нем присутствовала "вся Москва". Атмосфера была торжественной и праздничной. Дмитрий Дмитриевич был внешне спокоен. Я сидел с ним рядом в шестом ряду. Он об этом заранее позаботился, ибо ему, вероятно, не хотелось иметь в качестве соседа случайного человека. В паузах Дмитрий Дмитриевич шептал мне несколько раз: "У Максима (сын композитора, выступавший в тот день в качестве дирижера. – Ф. Р.) все в порядке". По окончании симфонии началась овация. Весь громадный зал сверху донизу стоял и рукоплескал долго и неутомимо. Дмитрий Дмитриевич с трудом выходил на эстраду и покидал ее много раз. Оркестр вместе с Максимом приготовился бисировать финал, но Дмитрий Дмитриевич отослал оркестрантов за кулисы.

Выходя из Большого зала, я, теснимый непрошеным собеседником, попал в какую-то яму и повредил себе ногу, однако был в состоянии добраться до машины, и мы поехали в Жуковку. Дмитрий Дмитриевич по поводу моего падения сказал: "Надеюсь, это первая и последняя проделка Касьяна" (високосного года).

По случаю премьеры Ирина Антоновна устроила ужин, на котором были только свои. Дмитрий Дмитриевич, изменив своей привычке рано ложиться спать, оставался за столом до поздней ночи. Мы говорили о прошедшем концерте, и Шостакович, обратившись ко мне, сказал: "По-моему, я написал лихую симфонию". Слово "лихая" мне показалось неожиданным в его лексике.

На следующее утро Ирина Антоновна и я отправились на московскую квартиру. Дмитрий Дмитриевич вручил мне одну из своих палок и просил беречь ногу.

Поближе к вечеру меня посетил Юрий Николаевич Григорович, со знанием дела перевязавший тугим бинтом мою ногу, и мне стало легче ходить. В беседе он впервые заговорил о балете "Золотой век", который ему бы хотелось поставить, но лишь десять лет спустя это намерение было осуществлено…"

10 января кинорежиссер Григорий Козинцев пишет из Ленинграда письмо в Москву своему коллеге Сергею Юткевичу. Не стану цитировать весь текст, выделю лишь одно место, оно касается знаменитого японского кинорежиссера Акиры Куросавы, о котором в те дни по столице ходит масса противоречивых слухов:

"23 декабря прочел в парижской "Mond" в рубрике "Petites nouvelles" о том, что Акира Куросава покушался на самоубийство, перерезав себе горло… По слухам, это было не горло, а вены, и сейчас его жизнь вне опасности, хотя он до сих пор в больнице… вот тебе и "маленькая новость"!.."

12 января другой кинорежиссер – Андрей Тарковский записал в своем дневнике следующие строчки: "Вчера Н., Т. Сизов (директор "Мосфильма". – Ф. Р.) сообщил мне претензии к "Солярису", которые исходят из различных инстанций – от отдела культуры ЦК, от Демичева, от Комитета и от главка. 35 из них я записал… Если бы я захотел их учесть (что невозможно), от фильма ничего бы не осталось. Они еще абсурднее, чем по "Рублеву".