Текст книги "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 123 (всего у книги 147 страниц)

1974. Февраль

Лев Лещенко, оставшись без копейки, справлял свой день рождения в Японии. Очередной триумф советских фигуристов. «Крылышки» – чемпионы. Вилли Брандт готов принять Солженицына. Награждение создателей фильма "В бой идут одни «старики». Василий Шукшин покупает шубу своей жене. Умер кинорежиссер Николай Калинин. Задержание Солженицына. Накалилась обстановка на съемках «Зеркала». Лефортовский сиделец. Родилась дочь у Геннадия Хазанова. Орден «Мосфильму». Очередные неприятности «Звезды пленительного счастья»: Госкино снимает с роли Михаила Козакова. КГБ помог Патриархии найти ее ценности. Петух из чистого золота. Очередная удачная афера мошенника от спорта. Виктор Баранов напечатал первую фальшивую купюру. Эпидемия ВИА. Лещенко уходит от жены. Убийство в Алупке. Родился Евгений Кафельников. Георгий Тараторкин стал отцом и на радостях испек печенье. Сергей Михалков пророчит Солженицыну скорое забвение. Исключили из Союза писателей Владимира Войновича. В Алупке нашли убийцу. Первая поездка Вячеслава Фетисова в Канаду. В Москве великовозрастный сын готовится к убийству собственного отца и мачехи. Глазная операция Елене Боннэр.

1 февраля популярному советскому певцу. Льву Лещенко исполнилось 32 года. Волею судьбы отмечать эту дату артисту пришлось вдали от родины – в Японии, куда он, как мы помним, приехал с группой своих коллег, чтобы участвовать в культурной программе, посвященной открытию советской выставки в Токио. Денег у именинника, да и у большинства его гостей нет: незадолго до этого артисты истратили всю валюту на японскую аппаратуру (например, Лещенко купил две голосовые колонки, суперсовременный динамический микрофон фирмы «Элка», усилитель с ревербератором и «квадрофоническую» систему с проигрывателем). Пришлось выкручиваться: Лещенко выставил на стол бутылку виски, другие гости принесли с собой кто что мог. Однако гостей пришло больше, чем предполагалось, – более тридцати человек. А номер у Лещенко крохотный. Тогда именинник предлагает переместиться в китайский ресторан, который располагался неподалеку. И хотя заплатить владельцу ресторана гостям нечем, тот оказывается человеком с пониманием и впускает всю ораву в заведение. Чуть позже к числу гостей присоединился и популярный японский вокальный квартет «Дак Дакс» («Черные утки»). Гулянка продолжалась всю ночь, а на десять утра следующего дня было назначено отплытие парохода, на котором советские артисты должны были вернуться на родину. Далее послушаем рассказ самого Л. Лещенко:

"Легко представить охватившее меня чувство, когда я, проснувшись и обнаружив себя находящимся в какой-то совершенно неизвестной мне гостинице, бросаю взгляд на часы и вижу, что они показывают половину десятого! То есть мне нужно до момента отплытия еще успеть добраться до своей гостиницы и собрать вещи! А если опоздать на теплоход, тогда всему конец! На Лещенко – клеймо "невозвращенца"… Но делать нечего, надо выходить из положения. Приятель, у которого я ночевал, дает мне денег на такси, так как у меня нет ни копейки, и я пулей мчусь в отель. Влетаю, ищу глазами свои вещи, но мне говорят: "Спокойно, Лев, мы уже все собрали". И – ни одного слова упрека, хотя в общем-то их состояние понять нетрудно. "Ладно, – говорю, – тогда поехали!" Приезжаем в порт, и начинается безумная процедура нашей загрузки…"

В первых числах февраля из югославского города Загреба пришло радостное сообщение о том, что советские фигуристы вновь заняли все высшие ступени чемпионата Европы по фигурному катанию. Золотых медалей удостоены танцевальные пары: Ирина Роднина-Александр Зайцев и Людмила Пахомова-Александр Горшков. Кроме этого, советские фигуристы завоевали одну серебряную и две бронзовые медали.

В эти же дни определился досрочный победитель в чемпионате Советского Союза по хоккею: им после долгого перерыва (в последний раз были чемпионами в 1961 году) стала столичная команда "Крылья Советов". Подсобил "Крылышкам" челябинский "Трактор", который у себя дома обыграл ближайших преследователей будущего чемпиона столичных динамовцев со счетом 6:4. Золотой состав чемпионов выглядел так: вратарь – Александр Сидельников; защитники – Сергей Глухов, Виктор Кузнецов, Валерий Кузьмин, Игорь Лапин, Юрий Терехин, Юрий Тюрин, Юрий Шаталов; нападающие – Вячеслав Анисин, Александр Бодунов, Игорь Дмитриев, Сергей Капустин, Константин Климов, Сергей Котов, Евгений Кухарж, Юрий Лебедев, Владимир Расько, Владимир Репнев; тренер – Борис Кулагин.

Высшее кремлевское руководство продолжает ломать голову над проблемой Александра Солженицына. Как мы помним, большинство членов Политбюро склоняются к аресту и тюремному заключению писателя, но шеф КГБ Андропов имеет на этот счет иные виды. Он мечтает, чтобы Солженицын навсегда покинул пределы СССР, и, кажется, его затея может с успехом осуществиться. 2 февраля канцлер ФРГ Вилли Брандт в одном из своих публичных выступлений заявил, что при желании Солженицын может свободно и беспрепятственно жить и работать в ФРГ и у него не будет в Германии тех трудностей, с которыми он встречается у себя на родине. Андропов тут же дает команду Кеворкову лететь в ФРГ и провести тайные переговоры со статс-секретарем ведомства канцлера Эгоном Баром. Самолет с Кеворковым взмывает в небо утром 7 февраля. В тот же день Андропов пишет докладную Брежневу. Приведу из нее несколько отрывков:

"Если в последнюю минуту Брандт не дрогнет и переговоры Кеворкова закончатся благополучно, то уже 9-10 февраля мы будем иметь согласованное решение, о чем я немедленно поставлю Вас в известность. Если бы указанная договоренность состоялась, то, мне представляется, что не позже чем 9-10 февраля следовало бы принять Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства и выдворении его за пределы нашей Родины (проект Указа прилагается). Самую операцию по выдворению Солженицына в этом случае можно было бы провести 10–11 февраля.

Все это важно сделать быстро, потому что, как видно из оперативных документов, Солженицын начинает догадываться о наших замыслах и может выступить с публичным документом, который поставит и нас, и Брандта в затруднительное положение…"

6 февраля союзное Госкино издало приказ о выплате денежного вознаграждения создателям фильма "В бой идут одни "старики". Поначалу киношное руководство всячески противилось появлению этого фильма, считая его не слишком героическим, а когда он все-таки был снят, тут же изменило о нем свое мнение. Фильм был принят практически без поправок и тут же зачислен в "золотой фонд" не только украинской, но и всей отечественной кинематографии. Кроме этого, лента была снята с большой экономией средств: из отпущенных на ее постановку 381 тысячи рублей потрачено 325 тысяч. Вот почему спустя два месяца после приемки ленты Госкино решило поощрить съемочную группу в количестве 39 человек. При награждении особо выделили режиссера-постановщика Леонида Быкова: ему выплатили 200 рублей премии и присвоили звание "режиссера-постановщика 1-й категории" (для примера: актерам А. Смирнову, В. Талашко и С. Иванову выплатили по 50 рублей).

Забегая вперед отмечу, что руководству киностудии имени Довженко сумма вознаграждения главным создателям фильма покажется недостаточной и оно будет ходатайствовать перед Госкино СССР о том, чтобы авторам сценария (Л. Быкову, Е. Оноприенко и А. Сацкому) подняли гонорар с 6 тысяч рублей до максимального – 8 тысяч. Однако в Госкино посчитают, что "работа коллектива поощрена достаточно убедительно и увеличение гонорара не представляется целесообразным". Это при том, что через несколько месяцев фильм "В бой идут одни "старики" соберет множество призов на различных кинофестивалях и принесет доход в сотни миллионов рублей.

Но вернемся в февраль 74-го.

В пятницу, 8 февраля, Александр Солженицын находился на даче Лидии Чуковской в Переделкине, когда к нему домой пришла повестка с вызовом в прокуратуру. Документ приняла жена писателя, которая и сообщила об этом мужу на дачу по телефону. Солженицын удивился: что за странный вызов в конце рабочей недели, да еще в конце дня – ведь он даже до Москвы не успеет доехать? Ему тогда и в голову не могло прийти, что это был отвлекающий маневр КГБ – там уже приняли окончательное решение о высылке писателя из страны и надо было усыпить бдительность жертвы, для того чтобы в час "X" явиться к нему в дом на законных основаниях якобы из той же прокуратуры.

Примерно часа через два после звонка жены на дачу явились трое незнакомых мужчин, представившихся хозяйке дома – Лидии Чуковской – местными ремонтниками. Дескать, два месяца назад, ремонтируя дом, они забыли здесь книгу сметы и вот теперь пришли ее забрать. Солженицын сразу раскусил, что эти люди имеют к ремонтникам такое же отношение, как он к футболистам, и что, скорее всего, они из КГБ. Но виду не подал. А незнакомцы обошли все комнаты в поисках злополучной книги, но так ничего и не нашли. Затем, когда на даче зазвонил телефон, один из них схватил трубку, выслушал абонента на другом конце провода, после чего скомандовал своим напарникам уходить.

В те февральские дни Василий Шукшин находился в Кунцевской больнице, куда угодил в очередной раз из-за проблем с желудком. Болезнь обострила неурядицы с приемкой его последнего фильма "Калина красная": киношные начальники требовали внести в него существенные поправки. Поправки Шукшин внес, но затем угодил в больницу. Кстати, и на премьеру фильма в Дом кино он приехал в больничном халате (!) прямо из больницы. И еще одно важное "мероприятие" провернул Шукшин в те же дни – купил шубу для своей жены Лидии. Причем, как и в случае с посещением Дома кино, ему пришлось для этого отлучаться на несколько часов из больницы. Вот как вспоминает об этом сама Л. Федосеева-Шукшина:

"Это была моя первая шуба в жизни. Вася тогда лежал в больнице, и я в одиночестве позвонила поболтать Жанне Болотовой и Коле Губенко – мы с ними дружили, учились вместе. Жанна из дипломатической семьи, и они жили побогаче нас с Васей. Вот она и говорит: "Лидка, такие в ГУМе норковые шубы продаются. Тебе нужна именно такая шуба. Пусть Вася сделает тебе подарок за "Калину красную". – "Да в больнице он", – говорю Жанне. – "Езжай и уговаривай". Поехала. Вася был вроде бы в хорошем настроении, и я решила признаться ему в своем желании. Надо сказать, что я весьма скромна в своих женских потребностях. Хотя бы потому, что особых денег на дорогие покупки не было. Первые три года нашей жизни я носила всего-то пару ситцевых платьев, одно – на мне, другое – в стирке. Ни он, ни я не гнались за роскошью. "Сколько же стоит эта шуба?" – заговорщически спрашивает муж. "Жанна говорит, что две тысячи". Вася в ужасе: "Сколько?" Этот эпизод вошел потом в его рассказ под названием "Ночью в бойлерной". Встает с постели, возбужденный, прихорашивается. "Поехали". – "Куда?" – "К телеграфу, там в сберкассе у меня деньги". Звоню Жанне: как же сбежать из больницы. А она: "Иди к врачу, разрешит – все-таки Шукшин". Разрешил…

Сначала поехали в ГУМ, посмотрели, выбрали, примерили – все хорошо. Попросили на полчаса отложить товар. Поехали, сняли деньги, мы с Жанной – снова в шубную секцию. А Вася в машине остался. Приношу покупку, расцеловала мужа, а ему не терпится посмотреть на нее, развернуть. Гляжу, а он уголочек от упаковки освободил и чего-то там копошится. "Чего ты все выдергиваешь", – говорю. А Вася в ответ: "Брак тебе подсунули. Выдираю белые волоски из норки". – "Какой брак? – говорю. – Много ты понимаешь, наоборот: чем больше у норки белых ворсинок, тем она качественнее". Приехала, надела, чувствую, что шуба Васе тоже по мозгам ударила. Впечатлила. Радовался он как ребенок: "Ну да ладно, может, ты еще чего-то там приметила?" Я удивилась, но не растерялась и говорю: "Накидка подходящая продается". А он: "Так чего не купила, надо было и ее брать". Вынимает деньги: "Иди покупай. На генеральшу будешь похожа". Я смеюсь, что и так жена генерала, литературного… А эту шубу я потом очень берегла и надевала за все эти годы всего 2–3 раза. Теперь ее носит дочь Маша…"

В понедельник, 11 февраля, Солженицын приехал из Переделкина в Москву. И уже спустя час после того как он объявился у себя на квартире, туда пришел посыльный из прокуратуры, который принес ему новый вызов. Сразу после его ухода Солженицын связался с западными корреспондентами и позвал их к себе на очередную пресс-конференцию. Пришли журналисты из "Нью-Йорк тайме", Би-би-си и еще откуда-то.

Вечером того же дня Солженицын вместе с женой отправился подышать свежим воздухом на Страстной бульвар – любимое место их прогулок и бесед, поскольку там их никто не прослушивал. Был бессолнечный полуснежный день. Гуляя по бульвару, супруги заметили, что чекистская слежка за ними сегодня слишком уж явная и плотная. Но значения этому не придали, поскольку заняты были другим: обсуждали бурные события последних дней. Договорились, как себя вести в случае ареста писателя, как передавать во время свиданий в тюрьме важную информацию. Оба они допускали арест, но о высылке из страны даже не думали.

Вернувшись домой, супруги остаток вечера провели в работе: сделали последнюю фотопленку с текстом книги Солженицына про "Тихий Дон" Шолохова. Затем слушали "вражеские голоса", которые передавали слушателям информацию о дневной пресс-конференции Солженицына. Перед сном хотели собрать тюремный мешок – на всякий случай, но не нашли его. Солженицын тогда еще удивился: надо же, в моем доме нет такой необходимой вещи!

В Минске остановилась работа над продолжением фильма "Кортик" – "Бронзовая птица". Работа над картиной началась в конце июня прошлого года, оставалось отснять около тысячи метров пленки, как вдруг скончался режиссер-постановщик Николай Калинин. Его смерть выбила из рабочей колеи всю съемочную группу. В течение полутора месяцев будут идти интенсивные поиски другого режиссера, пока в итоге это место не займет худрук объединения, где снимался фильм, А. Карпов.

А теперь из Минска вновь вернемся в Москву. Утром 12 февраля к Солженицыну пришел писатель Игорь Шафаревич, который принес ему экземпляр своей новой книги. Обсуждать ее вышли во двор – там не было Чекистских подслушек. Как вспоминает Солженицын: "Здесь мы, потупляя рты от лазеров, меняя направление лиц, продолжали обсуждать состояние дел…". Когда все обсудили, Солженицыну надо было подняться к себе в квартиру, чтобы отдать Шафаревичу экземпляр сборника "Из-под глыб". Оставив младшего сына на попечение старшего (дети гуляли во дворе вместе с отцом), Солженицын и Шафаревич вернулись в дом. В тот момент, когда Шафаревич запихивал в свой портфель книгу (на часах было около пяти вечера), в прихожей раздался звонок. Когда жена писателя спросила: "Кто там?" – ей ответили, что из прокуратуры. Как пишет сам Солженицын, в тот момент ничего внутри него даже не екнуло-к прокурорским приходам он уже успел привыкнуть. Его даже не насторожил тот факт, что, когда жена попыталась закрыть дверь, чтобы снять цепочку, кто-то из "прокурорских" специально подставил под дверь ногу, не давая ей полностью закрыться. В итоге, когда дверь все-таки отворилась, в прихожую гурьбой хлынули незнакомые мужчины – человек шесть-семь, возглавляемые дородным мужчиной в роскошной шубе и с твердой папкой в руках. Из последней на белый свет была извлечена бумага с гербом, и дородный, обращаясь к Солженицыну, произнес: "Старший советник юстиции Зверев! Привод! Распишитесь!" Однако писатель наотрез отказался Ставить свою подпись под документом.

Между тем жена Солженицына пытается сопротивляться: "У вас ордер на обыск есть? Ах нет? Так вон отсюда!" Однако гости не обращают внимания на ее крики и продолжают вести себя в чужом доме по-хозяйски. Они рассредоточиваются по квартире, а трое вместе со Зверевым не сводят глаз с Солженицына – все-таки главная цель их прихода сюда – забрать именно его. И цели своей они добиваются: жена собирает Солженицыну в дорогу мешочек (под него была приспособлена школьная сумка для галош, взятая у старшего сына), а он тем временем надевает на себя вещи, что похуже, – овчинный полушубок из ссылки, старую шапку, видавшие виды брюки. Далее послушаем его собственный рассказ:

"Как и надо ждать: за парадной дверью – впритык (на тротуар налезши) легковая (чтобы меньше шага пройти мне по открытому месту), и, конечно, дверца раскрыта, как у них всегда. Чего ж теперь сопротивляться, уже сдвинулся, теперь сажусь на середину заднего сиденья. Двое с двух сторон вскочили, дверцы захлопнули, а шофер и штурман и без того сидели, – поехали. В шоферское зеркальце вижу – за нами пошла вторая, тоже полная. Четверо со мной, четверо там, значит – всех восьмерых увел, порядок?.."

В эти же часы на "Мосфильме" Андрей Тарковский продолжал съемки фильма "Зеркало". Снимался эпизод, где главную героиню – Мать (актриса Маргарита Терехова) другая героиня – Лебедева (эту роль играла супруга режиссера Лариса Тарковская) вынуждает зарезать петуха. Сцена снималась трудно, поскольку в дело вмешивалась личная неприязнь, которую испытывали друг к другу актрисы. Как вспоминает О. Суркова: "Обстановка на съемочной площадке крайне накалена: идет скрытая борьба женских честолюбий, которую Лариса подчеркнуто обостряет, совершенно не терпя, чтобы Андрей был хоть кем-то увлечен, даже актрисой. А в данном случае ситуация усугубляется еще и тем, что Лариса сама хотела играть эту роль.

Лариса заявляет, что ей кажется противоестественным, говоря о беременности и о том, что ее тошнит, смотреться при этом в зеркало.

Андрей, который давно уже раздражен и вымотан взаимоотношениями своей жены и Риты Тереховой, конечно, тут же взрывается: "Не будем рассуждать о том, что "противоестественно". Пожалуйста! Юра! – кричит он второму режиссеру Юрию Кушнереву. – Ты можешь или не можешь навести порядок в павильоне?!"

А теперь снова вернемся в квартиру Солженицына. После того как чекисты увели хозяина, в доме на какое-то время остались двое в штатском: один занял пост у двери, другой – возле телефона. Они пробыли в доме около двух часов, после чего удалились. Едва за ними закрылась дверь, как жена писателя тут же бросилась оповещать друзей о происшедшем. Вот как описывает эти события А. Сахаров:

"В 7 часов вечера в нашей квартире раздался звонок: Солженицына насильно увезли из дома. Мы с Люсей выскочили на улицу, схватили какую-то машину ("левака") и через 15 минут уже входили в квартиру Солженицыных в Козицком переулке. Квартира полна людей, некоторых я не знаю. Наташа – бледная, озабоченная – рассказывает каждому вновь прибывшему подробности бандитского нападения, потом обрывает себя, бросается что-то делать – разбирать бумаги, что-то сжигать. На кухне стоят два чайника, многие нервно пьют чай. Скоро становится ясно, что Солженицына нет в прокуратуре, куда его вызвали, – он арестован. Время от времени звонит телефон, некоторые звонки из-за границы. Я отвечаю на один-два таких звонка…"

Солженицын полагал, что его повезут в прокуратуру, до которой от его дома было всего ничего – несколько минут ходу. Но его повезли совсем в другое место – в Лефортовскую тюрьму. Там после обязательного шмона его почтили своим присутствием тамошний начальник Александр Петренко и его заместитель. Причем, когда они вошли к нему в камеру, писатель сидел… голый, поскольку одежду ему еще не вернули. Замначальника грозно приказал писателю встать, но Петренко его одернул: дескать, зачем так грубо?

– Он сам должен знать, что в таком культурном учреждении положено вставать, когда входит начальник.

– А вы – начальник? – вскинул брови Солженицын.

– Вы не новичок и должны знать, что здесь вопросы сначала задает начальство, а потом уже, когда предложат, вы, – продолжал свои нравоучения Петренко. После чего он представился и потребовал сделать то же самое Солженицына. Тот подчинился.

– Какие вопросы у вас? – спросил Петренко.

– Почему у меня отобрали крест?

– Вы же знаете правила: металл нельзя.

– А почему вы – в артиллерийской форме?

– В какой форме я начал служить, в такой хочу и закончить.

– Я тоже воевал в артиллерии, – сообщил Солженицын.

– Да, когда-то мы были по одну сторону баррикад. А теперь вы пытаетесь стрелять в нас из своего ржавого пистолета, забывая, что на нашей стороне – пушки.

Солженицын в ответ улыбнулся. Видимо, пафос, с которым были произнесены последние слова, его развеселил.

Между тем сразу после посещения Солженицына Петренко позвонил Андропову и доложил свои впечатления. По ходу разговора он поделился с шефом КГБ мнением, что в таком затрапезном виде высылать Солженицына из страны было бы неразумно. "В свое время ночные горшки Наполеона продавали за бешеные деньги, – сказал Петренко. – Так зачем же давать Солженицыну возможность эти тряпки продавать на Западе как реликвии?" – "Интересно, я этой истории про горшки не знал, – ответил Андропов. – Надо подумать над вашим предложением".

Андропов позвонил спустя несколько минут и сообщил, что принято решение переодеть Солженицына в новую одежду. Спустя полчаса эта одежда была доставлена в камеру, где сидел писатель. Одежда практически вся была новая, за исключением кроликовой шапки, уже ношенной кем-то. Петренко вновь позвонил Андропову, чтобы обсудить с ним возникшую проблему с шапкой. Тот приказал раздобыть новую. В итоге поношенную кроличью шапку заменили на новую ондатровую, которую привезли в Лефортово из запасников кремлевского ателье. А старую одежду Солженицына той же ночью сожгли.

И еще одно событие, датированное 12 февраля, мне хотелось бы отметить. В тот день в "Комсомольской правде" было опубликовано интервью с известным пловцом Валерием Буре. Воспроизводить все интервью не стану, а сосредоточусь только на небольшом отрывке, в котором Валерий упоминает про своего трехлетнего сына Павла, которого он, по его же словам, в будущем тоже мечтает видеть в роли пловца. Отец отмечает: "Но это зависит прежде всего от самого Павлика: хватит ли у него силы воли, настойчивости, трудолюбия… Мы с женой стараемся воспитывать в нем все эти качества. А вот в том, что Павлик будет спортивным парнем, я не сомневаюсь…"

Как мы теперь знаем, этот прогноз полностью подтвердился: Павел Буре – знаменитый хоккеист.

Но вернемся в февраль 74-го.

13 февраля, в час дня, в камеру к Солженицыну явились заместитель Генерального прокурора СССР Маляров и уже упоминавшийся Зверев. Маляров зачитал писателю Указ, лишавший его гражданства СССР, и сообщил, что сегодня же Солженицына вышлют из страны. Спустя час, сразу после тюремного обеда (в тот день в Лефортовской тюрьме давали щи и овсяную кашу), Солженицына вывели во двор и посадили в машину, причем не в "воронок", а в обычную "Волгу". По бокам от арестанта уселись двое рослых чекистов, а переднее сиденье, рядом с водителем, занял врач. Следом за головной машиной шла "Волга" сопровождения еще с четырьмя чекистами. Как вспоминает сам Солженицын, в тот день на улице было тепло, кругом слякоть. Когда машины миновали Курский вокзал, Комсомольскую площадь и свернули на Ленинградский проспект, до него дошло, что их путь лежит в Шереметьево. Он тут же обратился к врачу: "Я самолетом лететь не могу, не переношу". На что врач ответил: "Ничего изменить нельзя, самолет ждет. Но я буду с вами, и у меня все лекарства".

Самолет действительно ждал, причем уже три часа, из-за чего его пассажиры успели здорово перенервничать. Ведь никто толком так и не объяснил им, из-за чего происходит задержка вылета. Во время полета за Солженицыным строго следили двое чекистов. Даже когда он отправился в туалет, эти двое заставили его держать дверь открытой. Понять их было можно – за арестанта они отвечали головой. Но все обошлось: около пяти вечера самолет приземлился во Франкфурте-на-Майне.

Утром этого же дня в одном из родильных домов Москвы на свет появилась девочка – Алиса Хазанова. Это была дочь известного артиста Геннадия Хазанова и его жены Златы Эльбаум. Стоит отметить, что родители ждали мальчика и даже имя ему заранее придумали – Аркадий, в честь знаменитого сатирика Аркадия Райкина. Но судьба распорядилась по-своему. Впрочем, это нисколько не убавило радости родителям.

В ту же среду, 13 февраля, в Кремлевском Дворце съездов чествовали киностудию "Мосфильм", которой исполнилось 50 лет. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный сказал в честь юбиляра приветственную речь и прикрепил к знамени киностудии орден Октябрьской Революции. Знамя на сцену вынес директор "Мосфильма" Николай Сизов, рядом с ним стояли киношные звезды: Борис Андреев, Лидия Смирнова, Юрий Озеров. Потом был фуршет.

Кинорежиссер Владимир Мотыль, который на "Ленфильме" снимает свой очередной хит "Звезда пленительного счастья", 12 февраля был срочно вызван в Госкино с отснятым материалом. Как мы помним, в самом начале работы Мотыль столкнулся с неожиданной трудностью: из-за недисциплинированного поведения студия расторгла договор с исполнителем роли Сергея Волконского Олегом Стриженовым, и группе пришлось в срочном порядке искать нового исполнителя. Им стал актер Михаил Козаков. Несколько эпизодов с его участием были сняты в конце января и включены в тот материал, который Мотыль привез теперь в Госкино. Именно эти сцены и стали камнем преткновения – Госкино потребовало заменить и этого Волконского. Цитирую: "Наиболее важным и принципиальным недостатком отснятого материала является исполнение роли Сергея Волконского актером М. Козаковым. Образ Волконского, являющейся, по существу, центральной фигурой этого ответственного и социально значимого фильма, в просмотренных нами сценах глубоко неудовлетворителен: в Волконском-Козакове не ощущается душевного масштаба личности, человеческого обаяния, благородства и убежденности. Госкино не видит возможности продолжать съемки по фильму без замены исполнителя роли Волконского…"

В результате, когда Мотыль через несколько дней вернулся в Ленинград, руководство "Ленфильма" объявило ему выговор – за неудачный выбор актера и вынужденный простой. Самое интересное, что в итоге эта роль достанется все тому же Олегу Стриженову, который пообещает не нарушать больше дисциплину и свое слово сдержит. Но вернемся в февраль 74-го.

В те дни в Москве был арестован один из деятелей Русской православной церкви – бывший замначальника ХОЗУ Патриархии 80-летний Дмитрий Осипов (имя и фамилия изменены). Его обвинили в краже уникальных предметов антиквариата, которые представляли историческую ценность. А началось падение Осипова еще в 1956 году, когда он стал не только личным секретарем самого патриарха Алексия, но и замначем хозяйственного управления. На обоих постах Осипов трудился, что называется, не покладая рук и за короткое время сумел значительно повысить свое материальное благосостояние. Достаточно сказать, что у него на руках имелось 44 (!) сберегательные книжки на 180 тысяч рублей, а также облигации 3-процентного займа на 8 тысяч рублей. Но деньгами дело не ограничивалось. Кроме них, Осипов тащил в дом все более или менее ценное из стен Патриархии, устроив в своем доме нечто вроде личного антикварного музея. Так он стал обладателем 22 крестов и 4 панагий, выполненных из золота и серебра и украшенных драгоценными камнями, посохов, митр, 16 орденов "Святого Владимира", столовых приборов из серебра, фарфоровых сервизов, ваз, картин, шкатулок с дарственными надписями Алексия I, 200 икон в серебряных и позолоченных окладах, из которых 81 икона имела историческую и художественную ценность, 146 книжек листового золота, золотого лома и монет, пожертвованных верующими для изготовления крестов. Думаете, это все? Ошибаетесь. Во время одного из допросов Осипов сообщил следователям КГБ, что у него имеются еще два тайника (под крышей беседки и в топке печи), где хранятся другие ценности: золотые слитки и монеты в количестве 116 штук, подаренные Патриархии игуменьей монастыря в городе Корце. Правда, в указанных тайниках чекисты так ничего и не нашли, однако спустя два дня сын Осипова, случайно найдя эти ценности в другом месте, сам принес их на Лубянку. Забегая вперед сообщу, что состоявшийся летом суд окажется снисходительным к 80-летнему старцу и помилует его.

И еще об антиквариате. В том феврале известный писатель Эдуард Хруцкий совершенно случайно в одном из домов в центре Москвы увидел уникальную вещь – золотого петуха на платиновом подносе с шестью бриллиантовыми яйцами вокруг. Впервые про этого петуха Хруцкий услышал несколько лет назад из уст вора в законе Лени Золотого. Вор рассказал, что этот петух в 60-е годы был похищен из дома одного грузинского деляги и осел в частной коллекции какого-то мафиози. Но потом мафиози влип в какую-то историю, из которой его якобы вытянул сам тогдашний 1-й секретарь ЦК КП Грузии Василий Мжаванадзе. И вот спустя некоторое время судьба забрасывает Хруцкого прямиком в обитель бывшего персека. О том, при каких обстоятельствах это произошло, рассказывает сам писатель:

"В феврале 1974 года моего друга ввели в спектакль "Мертвые души" во МХАТе.

Он замечательный актер, но, несмотря на это, волновался ужасно. Шутка ли – роль Чичикова. Я уж не буду перечислять, какие имена до того февраля стояли в театральных афишах. Я пришел с дамой, мы прошли на свои места. По пути я увидел генерала Лежепекова, тогда начальника Управления кадров КГБ СССР, а когда-то командующего погранвойсками, о нем нынче говорят однозначно плохо, но он мне когда-то очень помог, дав команду допустить молодого журналиста к операциям по борьбе с контрабандистами.

Соседние с нами места занимали грузин с седыми усиками и дама весьма привлекательного вида. Я обратил внимание, что Лежепеков очень почтительно поздоровался с ними.

После спектакля, прошедшего на редкость удачно, состоялся небольшой банкет. За столом мы опять оказались рядом, а потом, выйдя из здания нового МХАТа и перейдя бульвар, пошли в дом к гостеприимному грузину. Жил он на Бронной, в том самом режимном доме, где, кстати, в те времена проживал и Чурбанов с Галиной Брежневой.

Вот там-то в гостиной я и увидел этого петуха. Он спокойно стоял в окружении чашек, кубков и еще каких-то весьма красивых вещей.

Когда мы вышли, я спросил у своего друга-актера:

– Слушай, у кого мы были?

– Да это бывший грузинский первый секретарь Мжаванадзе. Очень хороший мужик…"

В эти же февральские дни в Москве очередную крупную аферу провернул ловкий мошенник Виктор Михайлов. В наши дни имя этого человека уже навсегда кануло в Лету, но в начале 70-х про этого пронырливого молодого человека (ему было чуть меньше тридцати) знали многие. Особенно в мире спорта. В конце 60-х Михайлов удачно женился на знаменитой гимнастке, победительнице нескольких олимпиад, и стремительно вознесся на чиновничий Олимп – стал первым помощником министра СССР по спорту. И вскоре начал извлекать из своего высокого положения неплохие дивиденды. Вот как об этом вспоминает бывший следователь союзной Прокуратуры Ф. Незнанский: