Текст книги "Сказки для маленьких. Часть 2 - от "О" до "Я""

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 187 страниц)

Сердечное горе

Рассказ этот состоит, собственно, из двух частей: первую можно бы, пожалуй, и пропустить, да в ней содержатся кое-какие предварительные сведения, а они небесполезны.

Мы гостили у знакомых в имении. Случилось так, что наши хозяева уехали куда-то на день, и как раз в этот самый день из ближайшего городка приехала пожилая вдова с мопсом. Она объявила, что желает продать нашему хозяину несколько акций своего кожевенного завода. Бумаги были у нее с собой, и мы посоветовали ей оставить их в конверте с надписью: "Его превосходительству генерал-провиант-комиссару..." и прочее.

Она внимательно выслушала нас, взяла в руки перо, задумалась и попросила повторить титул еще раз, только помедленнее. Мы исполнили ее просьбу, и она начала писать, но, дойдя до "генерал-пров...", остановилась, глубоко вздохнула и сказала:

– Ах, я ведь только женщина!

Своего мопса она спустила на пол, и он сидел и ворчал. Еще бы! Его взяли прокатиться ради его же удовольствия и здоровья, и вдруг спускают на пол?! Сплюснутый нос и жирная спина – вот его внешние приметы.

– Он не кусается! – сказала его хозяйка. – У него и зубов-то нет. Он все равно, что член семьи, проданный и злющий... Но это все оттого, что его много дразнят: внуки мои играют в свадьбу и хотят, чтобы он был шафером, а это тяжеленько для бедного создания!

Тут она передала нам свои бумаги и взяла мопса на руки.

Вот первая часть, без которой можно бы и обойтись.

Мопс умер – вот вторая.

Это случилось через неделю. Мы уже переехали в город и остановились на постоялом дворе. Окна наши выходили во двор, который разделялся забором на две части; в одной были развешаны шкуры и кожи, сырые и выделанные; тут же находились и разные приспособления для кожевенного дела. Эта часть принадлежала вдове.

Мопс умер утром и был зарыт здесь же, на дворе. Внуки вдовы, то есть вдовы кожевника, а не мопса – мопс не был женат, – насыпали над могилкой холмик, и вышла прелесть что за могилка; славно, должно быть, было лежать в ней!

Холмик обложили черепками, посыпали песком, а посредине воткнули пивную бутылку горлышком вверх, но это было сделано без всякой задней мысли.

Дети поплясали вокруг могилки, а потом старший мальчик, практичный семилетний юноша, предложил устроить обозрение мопсенькиной могилки для всех соседних детей. За вход можно было брать по пуговке от штанишек: это найдется у каждого мальчика; мальчики же могут заплатить и за девочек.

Предложение было принято единогласно.

И вот все соседские ребятишки пришли на выставку и заплатили по пуговке; многим мальчикам пришлось в этот день щеголять с одной подтяжкой; зато они видели мопсенькину могилку, а это ведь чего-нибудь да стоило!

Но за забором у самой калитки стояла маленькая оборванная девочка, прехорошенькая, кудрявая, с такими ясными голубыми глазами, что просто загляденье! Она не говорила ни слова, не уронила ни одной слезы, она только жадно вытягивала шейку и старалась заглянуть дальше, как можно дальше во двор. У нее не было пуговицы, и потому она печально стояла на улице, пока другие дети входили и выходили. Наконец перебывали все и ушли. Тогда девочка присела на землю, закрыла глаза своими загорелыми ручонками и горько, горько заплакала. Только она одна не видала мопсенькиной могилки! Не видала!.. Вот было горе так горе, великое, сердечное горе, каким бывает горе взрослого.

Нам все это было видно сверху, а когда смотришь на свои ли, чужие ли горести сверху, то они кажутся. только забавными.

Вот и весь сказ. Кто не понял, пусть купит у вдовы акции кожевенного завода.

Г. Х. Андерсен

Сердитый Дог Буль

Дог Куль всегда рычал. Кого ни увидит – сразу свои зубы скалит. И глаза таращит. Это, значит, чтобы его все боялись.

Подзывает он как-то к себе утенка Крячика:

– Иди сюда!

– А не укусишь? – спросил утенок.

– Очень мне надо тебя кусать!

Остановился утенок возле Будя. А тот и спрашиваем.

– У тебя много др-р-рузей?

– Много! Вот считай: цыпленок Фью, корова Муренка, козленок Мармеладик, поросе...

– Хватит, – перебил дог Будь. – Ты скажи мне лучше, почему это так получается: у тебя, такого крошечного и слабенького, столько друзей, а у меня, такого большого, храброго и сильного, нет ни одного?

– Вот еще? – замахал крылышками утенок. – Кто же согласится дружить с таким злым и вредным псом? Вот если ты прекря-крятишь на всех бросаться, лаять и пугать, тогда другое дело!

Михаил Пляцковский

Сердце матери

Большая красавица береза росла в лесу с тремя маленькими дочками – тонкоствольными березками. Своими раскидистыми ветвями Береза мать защищала дочек от ветра и дождя. А жарким летом – от палящего солнца. Березки быстро подрастали и радовались жизни. Рядом с мамой они не боялись ничего.

Однажды в лесу разыгралась сильная гроза. Гремел гром, на небе сверкали молнии. Маленькие березки трепетали от страха. Береза крепко обняла их ветвями и стала успокаивать: «Не бойтесь, молния не заметит вас за моими ветвями. Я – самое высокое дерево в лесу».

Не успела Береза мать договорить, как раздался оглушительный треск, острая молния ударила прямо в Березу и опалила сердцевину ствола. Береза, помня о том, что должна защищать своих дочек, не загорелась. Ливень и ветер пытались повалить Березу, но она все-таки стояла.

Ни на минуту Береза не забывала о своих детях, ни на минуту не ослабила свои объятия. Только когда гроза прошла, ветер стих, а над умытой землей снова засияло солнце, ствол Березы покачнулся. Падая, она прошелестела своим детям: «Не бойтесь, я не ухожу от вас. Молнии не удалось разбить мое сердце. Мой поверженный ствол зарастет мхом и травой, но материнское сердце не перестанет биться в нем никогда.» С этими словами ствол Березы матери рухнул, не задев при падении ни одной из трех тонкоствольных дочек.

С тех пор вокруг старого пня растут три стройные березки. А возле березок лежит заросший мхом и травой ствол. Если вы набредете в лесу на это место, сядьте отдохнуть на ствол Березы – он удивительно мягкий! А затем закройте глаза и прислушайтесь. Вы, наверняка, услышите, как бьется в нем материнское сердце...

Сердце маленькой звёздочки

Бесконечность мысли и галактики. Миллиарды звёзд и миллионы сердец. Они светятся. Одни пылают ярко и наши глаза всегда находят их среди других потому, что они привлекают наше внимание, другие горят еле заметно, но нежность маленькой звезды чарует нас настолько, что оторвать взгляд невозможно. Разные есть звёзды и разные сердца.

Это было недавно. На одной из маленьких звёзд жили сердца, их было много, и все они были разные. Одни капризные, другие добрые, третьи сварливые, но все неповторимо пленительны. И у каждого из них был свой характер. Сердца, хоть и ругались между собой иногда, но утром всегда собирались вместе для того, чтобы своим светом зажечь на небе звёздочку, свою планету, хотя и маленькую, но так ими любимую. Они становились все вместе и, забывая обо всех ссорах, обидах, распрях, открывали свои сердца. Всё вокруг начинало наполняться мягким светом. Постепенно, как бы неуверенно, он превращался в мощный поток, стремительно летящий вверх, в бесконечность галактики. Так было каждый день, пока, однажды, сердца сильно не переругались между собой. Наступило утро, но на площадке, где обычно все собирались, никого не было. Ни одного сердца. Тьма. Минуты бежали, испуганно отсчитывая время, а маленькая планета – звездочка медленно умирала без света. Она бы и умерла, как много других: тихо и незаметно, если бы не маленькое, совсем ещё детское, сердце. Оно испуганно стояло посреди пустой площади и никак не могло понять, почему никого больше нет. Сердечко чувствовало, что происходит что-то безвозвратно-страшное, но не могло понять что. Свет так и вырывался из него наружу, но маленькое сердце ждало остальных, ждало, растерянно хлопая большими глазами в полной темноте. Одно. Никого. Сердечко стояло и грустно смотрело на то, как медленно умирала звезда. Но тут к ней подошло большое, взрослое сердце. Тихонько наклонившись к маленькому сердцу, оно взяло его за руку, и они вместе открыли свои сердца. Свет заполнил всё!

Вот поэтому и сегодня, посреди ночного неба, горит нежным, мягким светом звездочка – маленький фонарик огромного света и тепла двух сердец, что каждое утро открывают свои сердца для того, чтобы их маленькая, но любимая звезда жила.

Сердце раковины

Однажды ныряльщик поднял со дна моря раковину удивительной красоты. Раковина опечалилась. Она лежала в лодке и плакала.

– Прощай море – горевала она – теперь меня увезут далеко-далеко, и, наверное, мы больше никогда не увидимся.

Морю было очень жаль раковину, и оно старалось ее подбодрить.

– Не плачь – шелестело море – возможно, тебя ждет приятная и интересная жизнь. Ты увидишь небо и звезды, почувствуешь дуновение ветра, погреешься в солнечных лучах. Поверь, дорогая, в мире есть на что посмотреть.

– Может быть – вздыхала раковина – но больше всего на свете я люблю море. Как же я буду жить в другом месте?

– Я кое-что придумало – сказало море – маленькое чудо. Повернись на спину, пожалуйста!

Раковина перевернулась. Поднялась небольшая волна и, перелившись через край, хлынула в лодку. Морская вода залилась прямо в раковину и заплескалась внутри.

– Ну как? – услышала раковина голос из себя самой – здорово получилось?

Раковина почувствовала, что в ней щекочется и играет маленькое море. Ее собственное. На душе стало легко и весело.

– Теперь я всегда с тобой, в твоем сердце – прошептало море – и никогда тебе не будет одиноко.

– Спасибо – поблагодарила раковина.

Она лежала на дне лодки, смотрела на проплывающие мимо облака, и думала о том, что будущее полно прекрасных приключений.

А вы, если захотите услышать чудо, прислушайтесь к морской раковине. Глубоко – глубоко внутри, в сердце раковины шумит море.

Oнисимова Оксана

Сердце-цветок

В одну глухую деревеньку приехал волшебник. Он обошел всех жителей деревни и каждого коснулся палочкой. И у всех, кого он касался, становилось видимым сердце.

Оказалось, что в сердце каждого находится цветок.

У одного мальчика это был синий колокольчик. Когда он смеялся, колокольчик звонко звенел «Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь».

У рыжей девчонки как маленькое солнышко цвел подсолнух.

Учительница в розовом костюме прятала у себя в сердце розу. «Эти шипы так, на всякий случай. А вообще я добрая…» – сказала она засмущавшись.

У старого фельдшера в сердце мерцала белая хризантема.

Деревня расцвела как ботанический сад.

Не было ни одного одинакового цветка. Были и простенькие полевые цветы, были и незнакомые, которым не знали названий. Но все были очень красивые. Ведь не бывает некрасивых цветов. Даже у Ваньки-шалопая развесистый чертополох смотрелся очень колоритно.

А у старого ворчливого деда, ветерана войны и труда, в сердце рос кактус.

– Смотрите, в его сердце полно колючек! Вот злюка! – делали выводы односельчане.

– Это не колючки, это занозы! – обиженно ворчал дед, – Поживете с мое, и не то нацепляете!

– Давай помогу их вытащить, – сказал заботливый фельдшер и стал пинцетом аккуратно выдергивать колючки.

Народ столпился вокруг, зашумел, стал давать советы: «Аккуратней давай! Про дезинфекцию не забудь! Смотри, вон там еще одна заковыристая! А дед – то, дед молодеет на глазах!»

Сердце деда уже так не саднило, ему стало легко, радостно, непривычно и приятно, оттого, что столько народа принимает участие в его незадаче, он разомлел, разулыбался, и кактус весь покрылся большими красными цветками.

– Да, нет некрасивых людей! Каждый красив своей красотой и как же мы этого раньше не замечали! – удивлялся народ.

Серебряная монетка

Жила-была монетка. Она только что вышла из чеканки – чистенькая, светленькая, – покатилась и зазвенела:

– Ура! Теперь пойду гулять по белу свету!

И пошла.

Ребенок крепко сжимал ее в своем тепленьком кулачке, скряга тискал холодными липкими пальцами, люди постарше вертели и поворачивали много раз, а у молодых она не задерживалась и живо катилась дальше.

Монетка была серебряная, меди в ней было очень мало, и вот она целый год гуляла по белу свету, то есть в той стране, где была отчеканена. Потом она отправилась за границу и оказалась последней родной монеткой в кошельке путешественника. Но он и не подозревал о ее существовании, пока она сама не попала к нему в пальцы.

– Вот как! У меня еще осталась одна наша родная монетка! – сказал он.

– Ну, пусть едет со мною путешествовать!

И монетка подпрыгнула от радости и зазвенела, когда ее сунули обратно в кошелек. Тут ей пришлось лежать со своими иностранными сородичами, которые все сменялись – одна уступала место другой, ну а она все оставалась в кошельке. Это уже было своего рода отличие!

Прошло много недель. Монетка заехала далеко-далеко от родины, сама не знала куда. Она лишь слышала от соседок, что они француженки или итальянки, что они теперь в такомто и таком-то городе, но сама она ни о чем и представления не имела: не много увидишь, сидя в кошельке, как она! Но вот однажды монетка заметила, что кошелек не закрыт. Ей вздумалось хоть одним глазком поглядеть на мир, и она проскользнула в щелочку. Не следовало бы ей этого делать, да она была любопытна, ну, и это не прошло ей даром. Она попала в карман брюк. Вечером кошелек из кармана вынули, а монетка осталась лежать, как лежала. Брюки вынесли для чистки в коридор, и тут монетка вывалилась из кармана на пол. Никто этого не слыхал, никто этого не видал.

Утром платье опять забрали в комнату, путешественник оделся и уехал, а монетка осталась. Вскоре ее нашли на полу, и она вновь должна была пойти в ход вместе с тремя другими монетами.

"Вот хорошо-то! Опять пойду гулять по свету, увижу новых людей, новые нравы!" – подумала монетка.

– А это что за монета? – послышалось в ту же минуту. – Это не наша монета. Фальшивая! Не годится!

С этого и началась история, которую она сама потом рассказывала.

– "Фальшивая! Не годится!" Я вся так и задрожала! – рассказывала она.

– Я же знала, что я серебряная, чистого звона и настоящей чеканки. Верно, ошиблись, думаю, не могут люди так отзываться обо мне. Однако они говорили именно про меня! Это меня называли фальшивой, это я никуда не годилась! "Ну, сбуду ее с рук в сумерках!" – сказал мой хозяин и сбыл-таки. Но при дневном свете меня опять принялись бранить: "Фальшивая!", "Не годится!", "Надо поскорее сбыть ее с рук!"

И монетка дрожала от страха и стыда всякий раз, как ее подсовывали кому-нибудь вместо монеты той страны.

– Ах я горемычная! Что мне мое серебро, мое достоинство, моя чеканка, когда все это ничего не значит! В глазах людей остаешься тем, за кого они тебя принимают! Как же ужасно и вправду иметь нечистую совесть, пробиваться в жизни нечистыми путями, если мне, ни в чем не повинной, так тяжело только потому, что я кажусь виновной!.. Всякий раз, как я перехожу в новые руки, я трепещу взгляда, который на меня упадет: я знаю, что меня сейчас же швырнут обратно на стол, словно я какая-нибудь обманщица!

Раз я попала к одной бедной женщине: она получила меня в уплату за тяжелую поденную работу. Ей никак не удавалось сбыть меня с рук, никто не хотел меня брать. Я была для бедняги сущей напастью.

"Право, поневоле придется обмануть кого-нибудь! – сказала женщина. – Где мне, при моей бедности, держать фальшивую монету! Отдам-ка ее богатому булочнику, он-то не разорится от этого, хоть и нехорошо это, сама знаю, нехорошо!"

"Ну вот, теперь я буду лежать на совести у бедной женщины! – вздохнула я. – Неужто я и впрямь так изменилась под старость?"

Женщина отправилась к богатому булочнику, но он слишком хорошо разбирался в монетах, и мне не пришлось долго лежать там, куда меня положили: он швырнул меня в лицо бедной женщине. Ей не дали за меня хлеба, и мне было так горько, так горько сознавать, что я отчеканена на горе Другим! Это я-то, некогда такая смелая, уверенная в себе, в своей чеканке, в хорошем звоне! И я так пала духом, как только может пасть монетка, которую никто не хочет брать. Но женщина принесла меня обратно домой, поглядела на меня добродушно и ласково и сказала:

"Не хочу я никого обманывать! Я пробью в тебе дырку, пусть каждый знает, что ты фальшивая... А впрочем... Постой, мне пришло на ум – быть может, ты монетка счастливая? Наверно, так! Я пробью в тебе дырочку, продерну шнурок и повешу тебя на шею соседкиной девочке – пусть носит на счастье!"

И она пробила во мне дырочку. Не особенно-то приятно, когда тебя пробивают, но ради доброго намерения многое можно перенести. Через дырочку продернули шнурок, и я стала похожа на медаль. Меня повесили на шею малютке, и она улыбалась мне, целовала меня, и я всю ночь провела на тепленькой невинной детской груди.

Утром мать девочки взяла меня в руки, поглядела и что-то задумала... Я сейчас же догадалась! Потом взяла ножницы и перерезала шнурок.

"Счастливая монетка! – сказала она. – А ну посмотрим!" И она положила меня в кислоту, так что я вся позеленела: потом затерла дырку, немножко почистила меня и в сумерках пошла к продавцу лотерейных билетов купить билетик на счастье.

Ах, как мне было тяжело! Меня точно в тисках сжимали, ломали пополам! Я ведь знала, что меня обзовут фальшивой, осрамят перед всеми другими монетами, что лежат и гордятся своими надписями и чеканкой. Но нет! Я избежала позора! В лавке была такая толпа, продавец был так занят, что не глядя бросил меня в выручку, к другим монетам. Выиграл ли купленный на меня билет, не знаю, знаю только, что на другой же день меня признали фальшивой, отложили в сторону и опять отправили обманывать – все обманывать! Ведь это просто невыносимо для честной натуры – ее-то уж у меня не отнимут! Так переходила я из рук в руки, из дома в дом больше года, и всюду-то меня бранили, всюду-то на меня сердились. Никто не верил в меня, и я сама разуверилась и в себе и в людях. Тяжелое выдалось для меня время!

Но вот однажды явился путешественник; ему, конечно, сейчас же подсунули меня, и он был так прост, что взял меня за тамошнюю монету. Но когда он, в свою очередь, хотел расплатиться мною, я опять услышала крик: "Фальшивая! Не годится!"

"Мне дали ее за настоящую! – сказал путешественник и вгляделся в меня пристальнее. И вдруг на лице его появилась улыбка. А ведь, глядя на меня, давно уже никто не улыбался. – Нет, что же это! – сказал он. – Ведь это наша родная монетка, хорошая, честная монетка моей родины, а в ней пробили дырку и называют ее фальшивой! Вот забавно! Надо припрятать тебя и взять с собою домой".

То-то я обрадовалась! Меня опять называют доброй, честной монетой, хотят взять домой, где все и каждый узнают меня, будут знать, что я серебряная, настоящей чеканки! Я бы засверкала от радости искрами, да это не в моей натуре, искры испускает сталь, а не серебро.

Меня завернули в тонкую белую бумажку, чтобы не смешать с другими монетами и не затерять. Вынимали меня только в торжественных случаях, при встречах с земляками, и тогда обо мне отзывались необыкновенно хорошо. Все говорили, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересной, не говоря ни слова.

И вот я попала домой. Миновали мои мытарства, потекла счастливая жизнь. Я ведь была серебряная, настоящей чеканки, и мне совсем не вредило, что во мне пробита дыра, как в фальшивой: что за беда, если на самом-то деле ты не фальшивая! Да, надо иметь терпение: пройдет время, и все станет на свои места. Уж в это я твердо верю! – заключила свой рассказ монетка.

Г. Х. Андерсен

Серебряное блюдечко и наливное яблочко

Жили-были старик и старуха. Было у них три дочери. Старшая и средняя дочки – нарядницы, затейницы, а третья – молчаливая скромница. У старших дочерей сарафаны пестрые, каблуки точеные, бусы золоченые. А у Машеньки сарафан темненький, да глазки светленькие. Вся краса у Маши – русая коса, до земли падает, цветы задевает. Старшие сестры – белоручки, ленивицы, а Машенька с утра до вечера все с работой: и дома, и в поле, и в огороде. И грядки полет, и лучину колет, коровушек доит, уточек кормит. Кто что спросит, все Маша приносит, никому не молвит слова, все сделать готова.

Старшие сестры ею помыкают, за себя работать заставляют. А Маша молчит.

Так вот и жили. Как-то раз собрался мужик везти сено на ярмарку. Обещает дочерям гостинцев купить. Одна дочь просит:

– Купи мне, батюшка, шелку на сарафан.

Другая дочь просит:

– А мне купи алого бархату.

А Маша молчит. Жаль стало ее старику:

– А тебе что купить, Машенька?

– А мне купи, родимый батюшка, наливное яблочко да серебряное блюдечко.

Засмеялись сестры, за бока ухватились.

– Ай да Маша, ай да дурочка! Да у нас яблок полный сад, любое бери, да на что тебе блюдечко? Утят кормить?

– Нет, сестрички. Стану я катать яблочко по блюдечку да заветные слова приговаривать. Меня им старушка обучила за то, что я ей калач подала.

– Ладно, – говорит мужик, – нечего над сестрой смеяться! Каждой по сердцу подарок куплю.

Близко ли, далеко ли, мало ли, долго ли был он на ярмарке, сено продал, гостинцев купил. Одной дочери привез шелку синего, другой бархату алого, а Машеньке серебряное блюдечко да наливное яблочко. Сестры рады-радешеньки. Стали сарафаны шить да над Машенькой посмеиваться:

– Сиди со своим яблочком, дурочка...

Машенька села в уголок горницы, покатила наливное яблочко по серебряному блюдечку, поет-приговаривает:

– Катись, катись, яблочко наливное, по серебряному блюдечку, покажи мне и города и поля, покажи мне леса, и моря, покажи мне гор высоту и небес красоту, всю родимую Русь-матушку.

Вдруг раздался звон серебряный. Вся горница светом залилась: покатилось яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города видны, все луга видны, и полки на полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота: ясно солнышко за светлым месяцем катится, звезды в хоровод собираются, лебеди на заводях песни поют. Загляделись сестры, а самих зависть берет. Стали думать и гадать, как выманить у Машеньки блюдечко с яблочком. Ничего Маша не хочет, ничего не берет, каждый вечер с блюдечком забавляется. Стали ее сестры в лес заманивать:

– Душенька-сестрица, в лес по ягоды пойдем, матушке с батюшкой землянички принесем.

Пошли сестры в лес. Нигде ягод нету, землянички не видать. Вынула Маша блюдечко, покатила яблочко, стала петь-приговаривать:

– Катись, яблочко, по блюдечку, наливное по серебряному, покажи, где земляника растет, покажи, где цвет лазоревый цветет.

Вдруг раздался звон серебряный, покатилось яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все лесные места видны. Где земляника растет, где цвет лазоревый цветет, где грибы прячутся, где ключи бьют, где на заводях лебеди поют. Как увидели это злые сестры – помутилось у них в глазах от зависти. Схватили они палку суковатую, убили Машеньку, под березкой закопали, блюдечко с яблочком себе взяли. Домой пришли только к вечеру. Полные кузовки грибов-ягод принесли, отцу с матерью говорят:

– Машенька от нас убежала. Мы весь лес обошли – ее не нашли; видно, волки в чаще съели. Говорит им отец:

– Покатите яблочко по блюдечку, может, яблочко покажет, где наша Машенька.

Помертвели сестры, да надо слушаться. Покатили яблочко по блюдечку – не играет блюдечко, не катится яблочко, не видно на блюдечке ни лесов, ни полей, ни гор высоты, ни небес красоты.

В ту пору, в то времечко искал пастушок в лесу овечку, видит – белая березонька стоит, под березкой бугорок нарыт, а кругом цветы цветут лазоревые. Посреди цветов тростник растет.

Пастушок молодой срезал тростинку, сделал дудочку. Не успел дудочку к губам поднести, а дудочка сама играет, выговаривает:

– Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая, потешай ты молодого пастушка. Меня, бедную, загубили, молодую убили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко.

Испугался пастушок, побежал в деревню, людям рассказал.

Собрался народ, ахает. Прибежал тут и Машенькин отец. Только он дудочку в руки взял, дудочка уж сама поет-приговаривает:

– Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая, потешай родимого батюшку. Меня, бедную, загубили, молодую убили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко.

Заплакал отец:

– Веди нас, пастушок молодой, туда, где ты дудочку срезал.

Привел их пастушок в лесок на бугорок. Под березкой цветы лазоревые, на березке птички-синички песни поют.

Разрыли бугорок, а там Машенька лежит. Мертвая, да краше живой: на щеках румянец горит, будто девушка спит.

А дудочка играет-приговаривает:

– Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая. Меня сестры в лес заманили, меня, бедную, загубили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко. Играй, играй, дудочка, играй тростниковая. Достань, батюшка, хрустальной воды из колодца царского.

Две сестры-завистницы затряслись, побелели, на колени пали, в вине признались.

Заперли их под железные замки до царского указа, высокого повеленья.

А старик в путь собрался, в город царский за живой водой.

Скоро ли, долго ли – пришел он в тот город, ко дворцу пришел.

Тут с крыльца золотого царь сходит. Старик ему земно кланяется, все ему рассказывает.

Говорит ему царь:

– Возьми, старик, из моего царского колодца живой воды. А когда дочь оживет, представь ее нам с блюдечком, с яблочком, с лиходейками-сестрами.

Старик радуется, в землю кланяется, домой везет скляницу с живой водой.

Лишь спрыснул он Марьюшку живой водой, тотчас стала она живой, припала голубкой на шею отца. Люди сбежались, порадовались. Поехал старик с дочерьми в город. Привели его в дворцовые палаты.

Вышел царь. Взглянул на Марьюшку. Стоит девушка, как весенний цвет, очи – солнечный свет, по лицу – заря, по щекам слезы катятся, будто жемчуг, падают.

Спрашивает царь у Марьюшки:

– Где твое блюдечко, наливное яблочко?

Взяла Марьюшка блюдечко с яблочком, покатила яблочко по блюдечку, наливное по серебряному. Вдруг раздался звон-перезвон, а на блюдечке один за одним города русские выставляются, в них полки собираются со знаменами, в боевой строй становятся, воеводы перед строями, головы перед взводами, десятники перед десятками. И пальба, и стрельба, дым облако свил – все из глаз сокрыл.

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному. А на блюдечке море волнуется, корабли, словно лебеди, плавают, флаги развеваются, пушки палят. И стрельба, и пальба, дым облако свил – все из глаз сокрыл.

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все небо красуется; ясно солнышко за светлым месяцем катится, звезды в хоровод собираются, лебеди в облаке песни поют.

Царь на чудеса удивляется, а красавица слезами заливается, говорит царю:

– Возьми мое наливное яблочко, серебряное блюдечко, только помилуй сестер моих, не губи их за меня.

Поднял ее царь и говорит:

– Блюдечко твое серебряное, ну а сердце – золотое. Хочешь ли быть мне дорогой женой, царству доброй царицей? А сестер твоих ради просьбы твоей я помилую.

Устроили они пир на весь мир: так играли, что звезды с неба пали; так танцевали, что полы поломали. Вот и сказка вся...

Русская народная сказка