Текст книги "Сказки для маленьких. Часть 2 - от "О" до "Я""

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 187 страниц)

Тут и шахиня Малика разгневалась.

– Пусть падёт проклятье на голову такого падишаха, – сказала она. – Пусть сгинет такой человек, который не дорожит столь умной и красивой женой! Я отправлюсь обратно в свою страну, в свой дворец!

Сказала так шахиня Малика, сняла со своего пальца волшебный перстень и подарила его Адолятхон.

– Возьми этот перстень, сестра моя Адолятхон, – сказала она. – Ты его добыла своим умом и храбростью, он принадлежит тебе по праву!

Сказала так шахиня Малика, села на своего коня и ускакала в свою страну, в свой дворец.

Дочь кузнеца – умная и красивая Адолятхон – вернулась в дом своего отца-кузнеца, а глупый и безобразный шах остался в своём дворце.

Таджикская сказка

Пан Голова

Один молодой шляхтич, благородный отпрыск старинного, но обедневшего рода, имел счастливую привычку ковырять спичкой в ухе. Ковыряя однажды по своему обыкновению в ухе спичкой, он вытащил из уха топаз, драгоценный камешек. Небольшой, но вполне пригодный, чтобы тут же отправиться с ним в ломбард. Несколько поправив таким образом положение дел, он продолжил свои изыскания и неоднократно прибегал к помощи спички, покуда не вернул своему роду былую славу. Потому что главнее всего голова, как правильно говорят старики. И когда у шляхтича спрашивают, как же это ему так быстро удалось разбогатеть и прославиться, он справедливо указывает пальцем на свою голову, говоря, что не в одном благородстве дело, надо ещё и тут как-то соответствовать. Пан Голова – такое теперь у него прозвище.

Сергей Гришунин

Пан и сказочник

Один богатый пан очень любил сказки слушать. Бывало, кто ему что ни наплетет, он все правдой считает.

Захотелось этому пану такую сказку послушать, какой бы он не поверил. И объявил он повсюду: "Если кто расскажет мне такую сказку, чтобы я сказал: врешь, дам тому тарелку золота".

Нашелся один такой сказочник. Звали его Янка. Приходит он к пану:

– Ставь, пан, тарелку золота, буду сказывать сказку.

Поставил пан на пол тарелку золота, а сам уселся в кресле и закурил трубку с длинным чубуком.

– Ну, рассказывай. Только смотри, как бы вместо золота розог не получить.

Присел Янка на корточки перед тарелкой и начал рассказывать:

– И чего, панок, на свете-то не бывает! Вот какой случай со мной вышел однажды. Было это в то время, когда мой отец еще и на свет не родился. Жил я с дедом. Делать дома нечего, вот дед и отдал меня к одному хозяину пчел пасти. А было у того хозяина целых пятьдесят колод пчел. Надо каждый день поутру пересчитать их и на пастбище гнать. А вечером пригнать, опять пересчитать, подоить да в ульи загнать. И хозяин мне твердо сказал: “Ежели ты хоть одну пчелу потеряешь, то не заплачу тебе за целый год”. Вот какая была нелегкая работа!

– Все может быть,– соглашается пан. Глянул Янка на тарелку золота и продолжает рассказывать:

– Однажды пригнал я пчел с пастбища, пересчитал: нету одной пчелы... Батюшки-светы, быть беде! Я бегом назад – пчелу искать. А уже вечереть начало. Я туда, я сюда – нету пчелы. Вдруг слышу – где-то пчела ревет. Смотрю – за рекой семь волков напали на мою пчелу. А она, бедняжка, от них изо всех сил отбивается, не сдается. Бросился я на помощь пчеле. Прибежал к реке – нет переправы. Что делать? А тут вот-вот волки пчелу разорвут. Я, долго не раздумывая, схватил себя за чуб, раскачал – и гопля через реку! Но до другого берега не долетел – упал посреди реки и камнем пошел ко дну. Опамятовался кое-как и начал искать дорогу, чтобы наверх выбраться. А тут, как назло, на дне реки кто-то костер развел да такого дыму напустил, что прямо глаза ест, даже рыба носом сопит и дороги из-за дыма не видать. Иду это я ощупью, глядь – медведь стоит. Хотел я схватить его за хвост, да он ко мне головой повернулся. Я сунул ему руку в горло, добрался до хвоста и за него ухватился. Испугался медведь да как рванется наверх – ну, и вытащил меня. Сам бросился с перепугу в лес, а я на берегу остался, да не на том, что надо. Тут схватил я себя опять за чуб, раскачал еще посильней, чем в первый раз, и – прыг на другой берег!

– Мало ли чего на свете не бывает,– говорит пан.– Может, и правда.

– Правда-то правда, пане, да, пожалуй, с изъяном. Ну так вот. Перескочил я на другой берег, да с разбегу так грохнулся оземь, что по самый пояс увяз. Я и туда, и сюда – не выбраться. Без лопаты, думаю, ничего не поделаешь. Побежал домой, схватил лопату – и назад. Откопал себя и бегу на помощь пчеле. Прибежал, отогнал волков, а пчела уже и ноги протянула: задрали ее волки, пока я туда да сюда бегал. Что делать? Прикрыл я пчелу веткой, чтоб волки не съели, а сам пошел к хозяину.

"Беда", – говорю. "А что за беда?" – спрашивает хозяин. "Волки пчелу задрали". Как рассердился хозяин, как затопал на меня ногами: "Теперь не дам тебе ни гроша!" Молчу я. Виноват.

Посердился хозяин и спрашивает: “А волки еще не съели пчелу?” – “Нет”.– “Ну, это хорошо, что хоть пчела-то цела. Поедем заберем”.

Запрягли мы две пары волов, поехали. На лугу сняли шкуру с пчелы, порубили мясо на куски и привезли домой. Дома засолили – целых двенадцать бочек вышло. Весь год ели мы то мясо с хозяином.

– Мало ли чего на свете не бывает! – говорит пан.– Может, и правда.

– Ну, а как кончился год, хозяин прогнал меня и не заплатил и ломаного гроша. Только выпросил я у него кусок воску. Вылепил я из того воску лошаденку, сел на нее и поехал к деду, ведь отца-то у меня еще не было. Еду, еду – приехал в лес. А тут и есть захотелось. Потянул носом – чую, на елке жареным пахнет. Подъехал я к елке, а там в дупле жареные дятлы пищат. Ну, голод не тетка. Полез я в дупло за дятлами. Лезу рукой – не влез, лезу ногой – не влез, лезу головой – не влез, бросился всем туловищем – влез. Наелся там дятлов сколько хотел – и назад. Лезу рукой – не вылезу, лезу ногой – не вылезу, лезу головой – не вылезу, всем туловищем понатужился – тоже не вылез. Вспомнил я, что у хозяина за лавкой топор лежал. Побежал, взял топор, прорубил в дупле дырку побольше да и вылез.

– Мало ли чего на свете не бывает! – говорит пан.– Может, и правда.

– Вылез я, сел на лошадку, заткнул топорик за пояс и еду дальше. А топорик тяп да тяп, тяп да тяп... Вдруг лошадка стала – и ни с места. Оглянулся я – половины лошадки нету: обрубил ее топорик! Чтоб тебе пусто было! Вырезал я палку из ракиты, сшил лошадку да и еду опять. А ракита вдруг стала расти и расти – выросла до самого неба. Ну, думаю, полезу на небо, погляжу, что там делается.

Пан перестал пыхтеть трубкой:

– И что же ты там видел на небе?

– Чего я там только не видел, пане! Иду я это по небу, а в одной хате святые вечеринку справляют: пьют, гуляют, веселые песни распевают. Хотелось мне к ним зайти, да нет, думаю, с пьяными лучше не связываться, а то еще тумаков надают. Иду дальше. В другой хате святой Микола храпит под столом, словно пшеницу на базаре продал. Видно, порядком хлебнул.

– Мало ли чего на свете не бывает! Может, и правда,– говорит пан.

– И верно, что правда! Своими глазами видал. Зашел я к Миколе, думал – может, чем поживлюсь. Да где там! Бутылки на столе пустые, хлеба ни крошки. Покрутился я, вижу – валяется возле хозяина золотая шапка. Возьму, думаю, хоть Миколину шапку. Зайду где-либо по дороге в корчму, меня за нее и накормят. Взял я шапку – и назад. А тут Микола проснулся, начал шапку искать. А ее нету. Наделал он крику-шуму... Надо, думаю, домой бежать, а то поймают – от беды не уйти. А тут никак не найду того места, где ракита на лошадке растет. Я и туда, и сюда – нету ракиты. Вдруг вижу – святые на току гречиху веют, мякина так по всему небу и рассыпается. Давай я ее ловить да веревку вить. Свил, привязал одним концом к небу и начал на землю спускаться. Спустился к другому концу веревки, а земли все не видать. Повис я меж землею и небом. Хорошо еще, что со мной топорец-то был. Возьму это я отрублю конец веревки, снизу подточаю и дальше спускаюсь.

– Мало ли чего на свете не бывает! – говорит пан.– Может, и правда.

– Точал я этак, точал, да и не приметил, как сквозь землю проскочил и в аду очутился. Иду по аду, разглядываю, как там и что. Вдруг вижу: ваш покойный батюшка – худой, босой, оборванный – свиней пасет.

Вытаращил пан глаза, трубка изо рта выпала:

– Врешь, хам! Не может этого быть, чтоб отец мой да свиней пас!

А Янка хвать тарелку с золотом – и за двери!

Белорусская сказка

Пан Лопата

Копался мужик на своём огороде с утра раннего пока не устал. Решил перекусить чем Бог послал, да жена в узелок завязала. Воткнул он лопату в землю, а на черенок свитку повесил – солнышко-то в зените уж припекало. Сидит мужик на грядке и свой хлеб с луком ест, а мимо панич идёт расфранчённый – нос выше головы дерёт. Увидал панич мужикову лопату со свиткой и не поймёт, что за диво такое выросло. Пристал к мужику с расспросом, – Эй, отвечай, что это у тебя за фрукт растёт?

А мужик-то, не будь дураком, мигом сообразил, что перед ним за фря, ну и отвечает, – Дерева одёжного что ль не видали, ваше добродие?

А панич кичится, – Мне ли дела, в грязи ковыряться, подумаешь, дерево.

Мужик же свою правду гнёт, – Так ведь не просто дерево, любая вещь на нём растёт, лишь бы поливали его должно. Вот я, мужик простой, неотёсанный, только потом своим его поливаю, вот и растут свитки, да рубахи холщовые. А лил бы французские коньяки, то были бы у меня фраки, да сюртуки.

– Ишь чего захотел болван, не положены тебе изящные туалеты, да напитки изысканные – у корыта со свиньями тебе место, – сказал так панич, а сам думает, что вот бы ему такое дерево, уж он бы знал чем полить, чтоб по моде последней приодеться. Говорит он мужику, – Покупаю у тебя это дерево, говори, что просишь.

– Так что ж мне голым теперь ходить, ваш добродь? Извольте уплатить мне тогда за всю мою одежду вперёд до конца дней. А панич сообразил, что крестьянская-то одёжа уж всяко в тыщу и поболе раз дешевле будет и такую себе выгоду увидал, что глаза на лоб повылазили. Вот, думает, никогда больше портным не буду платить, да в долги выпрашивать. Буду теперь задарма самый модный, знай лишь вино покупай дорогое, да на корни плещи.

Считали они с крестьянином пересчитали, вот, наконец, и сошлись по цене. Сбегал панич к ростовщику за кредитом и довольный обратно с лопатой пошёл. Крестьянин на эти деньги лошадь себе купил с плугом и зажил счастливо. А панич с той поры всё по шинкам пил и в какой не придёт, везде за собой ту лопату тащит – себе чарочку и ей тоже плеснёт под черенок. Называли его паном Лопатой. Ну, а кто эту сказку прочитал, тот будет счастливый, да богатый.

Сергей Гришунин

Пан Писак

Жил в городе Кракове ясновельможный пан Писак. Любил больше всего на свете этот пан поболтать вволю и письма строчить. Кончились однажды у него все чернила, да и перья поистрепались. Пошёл он тогда на рынок, чтобы запасы письменные пополнить, да и поговорить хоть с кем-нибудь про то да сё. Пришёл в ряды канцелярские пан Писак и вдоль прилавков ходит, приценивается. Видит среди торговцев мужик стоит с лотком, а на лотке этом ничего не лежит. Залюбопытствовал пан Писак, что за товар был такой ходкий, да и подошёл к мужику с вопросом: «Чем торговал-то?» А мужик ему отвечает: «Отчего ж торговал, я и сейчас торгую». Удивился пан: «Так ведь нет ничего уже». Мужик в ответ: «Как так ничего нет? Ещё кой-чего осталось. Забирайте пане, покудова не похватали остатков». Зачесал в затылке пан Писак, недоумевает: «Так чего ж брать-то? Что продаёшь сначала скажи». Пожал плечами мужик и говорит пану: «Как что? Понятное дело, – молчание. Такой товар нарасхват идёт, да и возьму с вас недорого». Любил пан Писак дармовщинку, загорелись у пана глаза: «А сколько ж ты просишь за всё?» Прикинул мужик в уме и назвал цифру: «Триста шестдесят шесть злотых». Стал торговаться с ним пан. Упёрся мужик, ни в какую не уступает. Еле-еле пан Писак один злотый с него сторговал. Отсчитал мужику 365 злотых и спрашивает: «А как забирать-то?» Мужик ему: «А прямо в рот берите, так всего надёжней, да и пользоваться удобней. В день молчания на один злотый. А как слово какое-нибудь скажете или напишите – то в минусе на десяток». Сообразил пан Писак что к чему и рот мужику подставил. Поскрёб мужик по лотку совком и пану что-то невидимое в рот до крошки последней ссыпал. «Будьте счастливы, добрый пан», – сказал ему мужик на прощанье. А пан – не дурак, набрал молчания полон рот и не спешит тратить на пустую вежливость. Кивнул мужику головой и домой с покупкой отправился. Не стал он себе чернил выбирать, да перьев – только расходы теперь множить. Ходит теперь по городу Кракову пан Писак нем как рыба. Ни словечка не молвит. И ведь растянет на весь год свой запас молчания, вот увидите. Даром, что год високосный, а уж найдёт на чём сэкономить.

Сергей Гришунин

Пану наука

Ну так слушайте! Расскажу вам не сказку, а быль.

Было это еще во время панщины. И злые же были паны! Не люди, а зверье. Попадешь к такому вот пану, и хоть ложись да помирай: ничем ему не угодишь. И правду говорят: “Черта нянчить – не унянчить”.

Так вот и пан. Уж ты ему как стараешься и работаешь хорошо, а он все покрикивает: “Не так, негодяй, не так, оборванец, не так, пся крев!” и ест тебя поедом, издевается, презирает. А чуть что не угодишь, живьём шкуру сдерет.

Ой, тяжко, как тяжко было жить при панах!

Так вот. Был в одном поместье такой злой пан. И чего он только не вытворял! Как только над людьми не измывался. Не одного до смерти запорол. А своих крепостных и за людей вовсе не считал.

Велел раз поганый этот пан, чтобы все, у кого были волы на продажу, приводили бы их только к нему на панский двор. Расставил по краям села стражу и не дозволял проезжать гуда ни одному купцу. А ежели приведет кто на панский двор вола на продажу, так пан посмотрит и скажет:

– Ты что это привел, осел? Ведь это ж не вол, а козел!

И заплатит, как за козла. А кто вздумает ему перечить – пошлет того на конюшню и всыплет розог.

Долго мучились люди с таким поганым паном, долго терпели, да что поделаешь, кому пожалуешься? Ведь паны-то всюду тогда заседали – ив судах, и в поместьях.

Но нашелся, наконец, один человек, что отплатил пану за все людские обиды да слезы.

Был это смышленый да удалый парень, звали его Римша. Рано он осиротел, но и один кое-как обзавелся хозяйством. Гордый был парень Римша. Никто не отваживался его пальцем тронуть.

Вот привел раз Римша на панский двор вола продавать. Вышел пан на крыльцо и говорит:

– Что ж это ты привел, осел? Это же не вол, а козел!

Оглянулся Рнмша, видит – никого кругом нету, показал пану хворостину и спрашивает:

– Что это, пане: береза или лоза? Я же тебе привел вола, а не козла!

И давай хлестать пана хворостиной. Бил, бил, пока рука не заболела.

– Вот тебе, – говорит, – за то, что ты над людьми измываешься! Коль одужаешь, то дожидайся меня еще в гости. Сказал так Римша, оставил вола и в лес убежал. Нашли дворовые люди пана без памяти – так отлупил его Римша. Только на третий день опамятовался пан.

– Поймать мне Римшу! – велел он слугам.

Да где там! Его и след уж простыл. Были прежде леса дремучие, темные. Живи себе в них сколько хочешь, никто тебя не найдет.

Идет день за днем, а пан никак одужить не может. Каких только докторов не звали – а толку никакого: видно, здорово-таки отбил ему Римша печенки.

А тут вскоре приезжает в поместье новый доктор с целым сундуком разных лекарств. Позвал к себе – пан нового доктора, угощает его и просит, чтоб полечил его.

– Хорошо, – говорит доктор, – я пана вылечу. Надо только баню натопить.

Затопили слуги баню. Повел доктор пана в баню, посадил его на полок и велел за жердину держаться обеими руками. А сам стал натирать его разными мазями.

Сидит пан, за жердину держится да только покряхтывает.

Да недолго кряхтел он. Достал вскорости доктор из кармана сыромятный ремень, привязал им к перекладине панские руки и заткнул ему кляпом рот. Потом взял хворостину и говорит:

– Что это, пане: береза или лоза? Я же продал тебе вола, а не козла!

Видит пан, что это сам Римша, а не доктор, и хотел было закричать, да не может – во рту кляп!

Вертится пан, как вьюн на горячей сковородке, а Римша лупит его по чем попало. Чуть было всю кожу с пана не содрал. Потом сел на коня и поехал. Только его и видели.

Долго хворал пан. Все думали, что уже конец ему. Да злого-то и смерть не берет: по весне пан одужал и задумал за границу, на воды, ехать. Начал он собираться, а тут как раз денег не хватает. Вот и порешил пан продать лес. Объявил о том, и стали купцы наезжать, лес смотреть. Рядились-рядились, да никак не могут в цене сойтись: пан, вишь, скупой был и больно дорожился.

Приехал однажды в поместье какой-то очень на вид богатый купец. Повел его пан лес осматривать. Пан хвалит лес, хочет подороже взять с купца, а тот все поддакивает ему и ведет его дальше в гущину. Забрались они в такие дебри, что и свету белого не видать. Вот купец и давай руками сосны обхватывать, саженем толщину мерить. Обхватил и пан одну сосну.

– Вот смотри, – говорит, – какое бревнище! Прямо золото, а не лес.

А купец вынул из кармана ремень да и привязал пана к сосне. Потом вытащил из-под полы хворостину, показал пану и спрашивает:

– А что это, пане: береза или лоза? Я же тебе продал вола, а не козла!

И начал пана лупить... Бил, бил, сколько влезло, да так и бросил его к сосне привязанного.

Весь день простоял пан у дерева, пока не нашли его там дворовые люди.

С год, почитай, после того провалялся пан, а все никак не одужает.

Опять советуют ему доктора на воды ехать. Продал пан лес, зерно, скот. Набрал много денег и собрался за границу ехать, на воды.

А Римша все за паном следит. Доведался он, по какой дороге пан будет ехать, и устроил на него засаду: расставил на три гона один от одного двух верхоконных с хворостинами.

Подъезжает пан к первому хлопцу, а тот тряхнул издали хворостиной и кричит:

– Что это, пане: береза или лоза?

– Держи его, держи! – кричит пан кучеру. – Это ведь Римша!

Кучер хвать ножом по постромкам, сел на пристяжную и погнался за хлопцем.

Только он скрылся из глаз, подъезжает к панской карете другой такой же хлопец. Замахнулся издали хворостиной и говорит:

– Что это, пане: береза или лоза?

– Хватай его, хватай, негодяя! – кричит пан лакею. – Это ведь Римша.

Вскочил лакей на вторую лошадь и помчался за хлопцем. Остался пан в карете один. Вдруг откуда ни возьмись перед ним Римша. Вынул он из-под полы хворостину, тряхнул ею и спрашивает:

– Что это, пане: береза или лоза? Я же продал тебе вола, а не козла!

Избил Римша пана, забрал у него деньги и ушел в лес, в свою землянку.

Много добра потом сделал Римша бедным людям: и деньгами им помогал, и от злых панов выручал.

Еще и поныне в дремучем лесу между Запольем и Новоселками стоит гора. Называют ее Римшиной горою. Говорят, там и жил гордый и смелый парень Римша.

Белорусская сказка

Папина сказка

I

Как-то в полдень после чая,

Отдыхая и скучая,

Посмотрел в газете строчки.

Тут ко мне мои две дочки,

Подошли едва, легонько,

Стали сбоку потихоньку.

Видно все переиграли

И везде уже прибрали,

Тоже начали скучать.

Я не смог их не понять.

« Расскажи нам, что ни будь,

Про большой и трудный путь,

Про дремучие леса,

Волшебство и чудеса.

Да диковинных существ

И загадочных естеств.

Про прекрасную принцессу

И про нечистей из леса,

И смешно бы чтоб

И грустно,

Страшно, весело, искусно…»

Разошлись, блистают глазки,

Очень любят дочки сказки.

Сколько их перечитали,

Сколько их еще прочтут?

И усевшись со мной рядом

С нетерпеньем сказку ждут.

Что же? Сказку, значить сказку.

Да и что мне отступать -

Я подумал минут пять:

«Ту читали, эту знают,

Значить нужно, удивить

Самому и сочинить.

Испокон веков ведется

Сказка так не подается.

Нужно присказку сказать

А уж после начинать.

Где-то ветер свищет в поле.

Где-то девица в неволе.

Страшный Камень – Скалозуб,

У ручья столетний дуб.

Спит медведь в своей берлоге,

Волки рыщут у дороги,

Месяц ходит небесами,

Дым струится над избами.

Кот Баюн едва мурлычет,

Соловей-Разбойник свищет.

Леший с путником играет,

Пес бродячий громко лает.

Это присказка, сейчас

Сказке время – самый раз.

1

Далеко, в лесу густом,

Дом стоял – без окон дом.

И крыльцо там не простое

Перекошено, кривое.

Мхом покрытый к дому путь,

Смрад болот – не продохнуть.

Паутина на углах.

Жили в доме Трус и Страх.

Трус всегда всего боялся.

Страх за Трусом увивался,

Где один там и другой

В общем, не разлей водой.

Друг без друга никуда

И от них одна беда.

Только Трус к кому приткнется,

Так в том Страх и заведется.

В домике вдвоем и жили-

Лес, дорогу сторожили

А по этой по дороге не езжай-

Протянешь ноги.

Силой были темной, мрачной,

Коль творили зло удачно

Начинали пировать,

Волю мерзости давать.

Если дела не случалось

Им ужасно тосковалось.

Вот почти уж две недели

Злыдни сиднями сидели.

В лес никто не заезжал

Царство их не посещал.

Тишь да гладь по всем болотам

Нету для братьёв работы.

Как же горе братьям быть?

Порешили – ворожить.

На другом краю лесочка,

У крапивы у кусточка,

Дочка ведьмина жила.

Злой-презлой она была.

Ворожбою промышляла,

Сплетни – козни распускала.

На проезжую дорогу

Не показывала ногу.

Кто задумал зло,

Те сами, приходили,

Под кустами

Слушали гадалки речь

Да не смели, ей перечь.

Запасались сильным ядом,

Благо змеи были рядом.

Узнавали что и где,

Как быстрей помочь беде…

Трус и Страх под вечер вместе,

К этой чертовой невесте

Подались, чтоб разузнать,

Где да как им зло справлять.

Их приветила колдунья,

Чернокнижница-ведунья.

Заварила Лихо-зелье,

И пошло у них веселье…

Волчьи ягоды вкусила,

Вспомнив черта, забубнила:

« Муки – злюки, Бесы – глюки.

Есть спасение от скуки!

В царстве, что за дальним лесом

Люд живет, не зная беса.

Дружно трудятся храня,

Веру в бога и царя.

Все течет спокойно, ладно.

На душе всегда отрадно…

Счастье нужно их развеять

В душах страх у них посеять,

Злобу, зависть и тоску.

Я вам в этом помогу.

Дам чертовской скуки смесь.

Капли злобы тоже есть.

Зависти, отвар, зеленой,

Враз удушит смех хваленный.

Так что можно злыдни смело

Взяться вам за это дело».

Долго, коротко ль, собрались,

Не прибавлю ни чуть-чуть.

Утром солнца не дождались.

Не молились сразу в путь.

2

Лишь появиться зоренька ясная,

Значить скоро и солнышко красное.

Новый день, славный день начинается,

Ранним утром Земля просыпается.

Над рекою туман легкий стелется,

У запруд новый хлеб перемелется.

А у кузниц дымки поднимаются,

Пастухи на поля собираются.

И обозы купцов прямо к городу

На жнивье мужики ладят борону.

Благовест, купола золоченные

И к заутрени – люди крещенные.

Мастер дела по всей стране славиться,

Девки, как не смотри, все красавицы.

Молодцы без ленцы – работящие

В общем, нет никого, чтоб пропащие.

Коли праздник гуляют отменно.

Пить да есть, поплясать непременно.

Песни петь, да и силушку мерить,

Так живут. Можно верить, не верить.

Это было отступленье

В царство дивное введенье,

А теперь пора опять

Нашу сказку продолжать.

Правил царь народом этим

И при этом, мы заметим,

Был на редкость добрый, щедрый

И народ его не бедный

Почитал царя и знал.

Он в обиду не давал.

Ну, так вот у государя

Дочь была – царевна Марья.

Нрава кроткого девица

В рукоделье – мастерица

Неописуема с лица

Добротою вся в отца.

Царь-отец ее любил

Но, вздыхая, говорил:

«Заневестилася дочь

Кабы кто сумел помочь.

Год семнадцатый ступил

До сих пор ни кто не мил.

Сватались царевичи,

Купцы и королевичи,

Бояре и дворяне,

Рыцари, крестьяне.

Разный приезжал народ.

Всем царевна – отворот.

Чем я прогневил творца?

Не доходит до венца.

То, конечно, что она

Не пробудет век одна,

Но время катится вперед

Эх! Да кто меня поймет».

Так примерно рассуждая

Царь по терему ходил

От забот таких вздыхая,

Сам с собою говорил.

3

В это время у причала

Свита царская сновала

У царевны-молодицы

Есть желанье, прокатится

Вдоль высоких берегов,

До прекрасных, до лугов.

На ладью она ступила

И, дав знак рукой, поплыла.

С нею все ее подружки -

Веселицы – хохотушки.

Лодка по воде скользит,

Песня над водой летит.

Так выводит хор девичий,

Что смолкает даже птичий.

Песня за душу берет

И летит, летит вперед.

Ещё не кошены луга,

Ещё не собранны в стога.

И аромат налитых трав

Доноситься и до дубрав.

Земной ковер, благоуханный,

Пока не тронут, первозданный,

Но скоро пение косы,

С началом утренней росы

Нарушит девственный покой

И лягут травы за рекой.

Всё это скоро, а пока

Легко, играючи , река

Несла ладью, вода сверкала

В себе высь неба отражала.

Купаясь в пене чистых волн

К лугам пристал девичий челн.

Там, средь пьянящего простора,

Вдали от суетности дел.

Средь песен, смеха, разговоров,

День незаметно пролетел.

Время к вечеру стремиться

И уставшие девицы

С луга на ладью ступили,

Всю цветами обложили,

А на головах венки

Полевые в них цветки.

Дело в сумерках вершилось,

Тут беда и приключилась.

Злыдни, на ладью пробрались,

Да невидимыми стались.

И поплыли по воде

Не к добру видать, к беде.

Вот в палатах гаснут свечи -

Уже очень поздний вечер.

Все с молитвой на устах.

Ночи ждали Трус и Страх.

Ночью зло вершить сподручно.

Ночью нечисти не скучно

И до третьих петухов

Много натворят грехов.

Тихо. Все кругом уснули.

Трус и Страх из тьмы шагнули.

Развязали узелки,

Где хранились бутыльки.

В воду зависть подмешали,

Скуки смесь в хлеба всыпали,

Что им хлеб, им все равно.

Капли злобы те в вино,

И, вдвоем, решив вселиться

В дочь царя, они к девице

Пробрались и у постели

Нерешительно присели.

Крест на шее у царицы

Им пришлось остановиться.

Трус да страх хоть и не бесы,

Но вот от такой завесы,

Что царевну бережет

Знали, им не повезет.

Как вселиться коли крест?

Нет ни как! Их злоба ест.

Они так и эдак ходят

Колдовство свое наводят.

Это ль помогло, не знаю,

Но красавица младая,

Ручкою шнурок задела,

Что-то об пол зазвенело

Видят злыдни, то распятье,

Вмиг, послав ему проклятье,

Овладев душой царицы

Порешили – затаиться.

Утро ранее в столице.

День воскресный!

Помолится

И отвлечься от забот

Должен праведный народ.

Только что-то там не ладно,

Так не так,

А все ж не складно.

Бить пора колоколам

Да не слышно – тихо там.

Может, тучка налетела?

Солнце слишком рано село?

Город стал мрачнее ночи.

Блеск окон не режет очи.

Люди в теремах таятся.

Выйти во дворы бояться.

Нет на ярмарке веселья.

Дела нет, одно безделье.

Псы по площади гуляют

На прохожих редких лают.

В общем, страшный кавардак.

Не столица, просто так.

В государевых палатах

В раз поблекших не богатых,

В спальне вся, дрожа от страха,

Личико – белая рубаха.

Дочь царя рыдает в голос.

Разметался дивный волос,

Кто в палату не войдет

Дева в обморок падет.

Чуть очнется, снова плачет,

Юркий лекарь рядом скачет,

То предложит порошок,

То с настойкой туесок.

Ничего не помогает,

Так же плачет и рыдает…

До обеда гомонилась

После тяжким сном забылась.

Отойдя от всяких дел

Царь задумчивый сидел.

«Что же это за напасть

И откуда хворь взялась?

Вот уж месяц, как в столице,

Небывалое твориться.

Да приносят весть извне,

Что неладно и в стране.

Стал завистливым народ.

Зло во всех домах живет.

Не работают, скучают,

Пьют вино, «права качают».

Все о боге позабыли.

В церковь, как и не ходили.

На дорогах тати злые-

Всё разбойники лихие.

Грабят всех!

Простых, богатых.

Бьют слепых, хромых, горбатых.

Как же это всё снести?

Как порядок навести?

Дочь избавить от недуга,

Где найти такого друга,

Кто бы смог в беде помочь?»

День прошёл – настала ночь.

Ночь темна, звезда искрится.

Неспокойно спит столица

И тревожен сон царя,

Знать тревога та не зря.

Государю сниться сон:

Словно где-то в поле он

Свет, вдруг сверху заструился,

Ангел с облаком спустился

И такую молвил речь:

«Чтоб страну тебе сберечь

И от хвори дочь избавить,

К господу тебе направить

Человека нужно будет.

Бог его не позабудет.

Человека не простого,

Вовсе даже не любого,

А того, кто добровольно

И не дай бог подневольно,

Вызовется сам помочь.

Он узнает и про дочь,

И про козни сатаны,

Про спасение страны.

И про то…»

Тут царь проснулся

На другой бок повернулся

Не даёт спать вещий сказ -

Утром был издан указ.

В тот же час, гонцов собрали,

Да в дорогу снаряжали.

Быстрых выдали коней,

Чтоб смогли до всех людей

Донести цареву волю.

Час прошел, по чисту полю

Всадники, лихую весть,

Что поделать? Так уж есть.

В сумках, подорожных, пряча,

Да пошлет им бог удачу.

Понеслись, траву сминая,

К конским гривам припадая.

Серпом месяц повернулся,

Вот один гонец вернулся,

Молча на крыльцо ступил,

Очи в землю опустил:

«Нету по указу люда!

Да и где им быть, откуда.

Все почти перепились,

Меж собой передрались…"

Между тем деньки летели

День прошёл восьмой недели.

II

Где река брала начало,

Деревенька там стояла.

В той деревне, семь дворов,

Семь домов и семь коров.

При дворе по семь свиней,

Семь курей и семь гусей.

В семи домах по семь детей,

В общем семь больших семей.

В семи верстах наискосок

От деревни хуторок.

Там в избушке под пригорком

Жил старик с внучком Егоркой.

Поле, пес, одна лошадка

Не сказать, что жили сладко.

Промыслом, охотой, жили.

В лес ходили, кожи шили

Господа не забывали

Жизнь спокойно коротали.

Уж минуло двадцать лет.

С давних пор, как старый дед,

С маленьким внучком остался

Поперва и растерялся,

Но время – это ветер с гор

Подрастал внучек Егор.

Дед не мог не нахвалиться,

Да и всякий удивиться.

Внук понятлив и умен

К разным мастерствам склонен.

Деду в старость утешенье.

И в хозяйстве подкрепленье.

Чист душой и крепок телом

Был веселым, статным, смелым.

Старших чинно уважал

Зла на сердце не держал.

Как-то, мимо хуторка,

Бог послал им седока.

Весь в пыли, коня копыта

И истерты и избиты

От усталости валиться.

Спешился воды напиться.

Дед и внук его приняли,

Напоили, обласкали.

О коне не позабыли -

Сеном и овсом кормили.

Разнуздали, подковали

Сбрую кое-где справляли.

Спал, проезжий, ночи две.

Всё ворочался в избе.

Часто вскрикивал сквозь сон,

Так видать был утомлен.

Третий вечер наступал,

Гость нежданный спал да спал.

Солнышко еще не скрылось,

В небе зоренька светилась.

Дед с Егоркою сидели

Молча на закат смотрели.

Дверь открылась, потихоньку

На крыльцо, ступив легонько,

Встал, проснувшись,

Путник странный.

«Как спалось, гость наш желанный?»

Дед отбив поклон спросил.

От удивленья тот застыл.

«Кто вы? Люди или духи

Не дошли сюда, что ль слухи

О беде, что в нашем царстве

Столь огромном государстве.

И не слышали ничуть?

Что ж скажу, а после в путь».

И поведал молодец -

Царский этот был гонец.

О беде царевой дочки

И о вещей царской ночке.

И о том, как зло творится

В государстве и столице.

Щедро их благодарил.

На коня и след простыл.

Ходят, хмуры дед и внук

Что не взять, валиться с рук.

Думы не дают покоя.