Текст книги "Сказки для маленьких. Часть 2 - от "О" до "Я""

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 187 страниц)

Переменкин

Был пасмурный осенний день. Ох, елки – палки, как же не хочется учиться! Вот было бы здорово, если бы летние каникулы плавно перетекали в осенние, те в зимние, в весенние и, снова летние. Смысл в том, что целый год – каникулы. Я считаю, что взрослые – самые счастливые люди на земле. Потому, что им не надо ходить в школу. А после их не мучают домашними заданиями. В сто раз лучше работать. Пришел, отсидел свои часы, и свободен, как ветер. А тут, вся жизнь подчинена урокам, сначала сегодняшним, потом завтрашним.

Учительница объясняла биологию. За окном дождь. Я почувствовал, что если сейчас не подвигаюсь, хоть немножечко, точно усну. Поэтому я попросился в туалет.

Коридор был пуст. Я прошелся туда – сюда. Сел на подоконник. Стал считать капельки дождя.

Хочу домой.

И тут я услышал шаги. Вскочил. Смотрю: по коридору, шаркая ботинками, идет маленький человечек в широких штанах и бейсболке, надетой козырьком назад. Лениво так идет, обречено даже. Я покашлял: «Хм, хм» Человечек увидел меня, помахал рукой и побрел ко мне. Подошел и говорит:

– Здравствуй, Ваня. Не идет наука в голову?

– Здрасти – ответил я.

– И погода, какая, сонная. Сейчас бы домой, да на диванчик, – продолжал человечек, усаживаясь рядом со мной.

Я был растерян. Изумлен.

– А-э-э – мямлил я – а вы кто?

– Переменкин – ответил человечек. И увидев, как отвисла моя челюсть, добавил – вроде домового, но только в школе. Понимаешь разницу?

Я кивнул. Хотя понимал я мало. Точнее, ничего не понимал.

А Переменкин болтал ногами, сидя на подоконнике и говорил:

– Вот такая жизнь, Иван, ничего не поделаешь, надо учиться. Раньше десять лет учились, теперь одиннадцать, но все равно, никуда не деться. Я долго, знаешь, привыкнуть не мог. Дети в большинстве своем в школу ходить не любят, приходят грустные такие, знаешь, как на мучение. А я настроения очень тонко чувствую. Такая у меня душевная организация. Поэтому тоскую, Ваня, грущу. Работа вредная. Атмосфера тяжелая. Я бы лучше лешим был в лесу, но нет, нельзя. У нас так: где родился, там и служи! И, вот что замечаю, Ваня, пока тут по коридорам хожу. Интересные вещи иногда рассказывают. Я уж столько за всю жизнь слышал, а все равно, порой оторваться не могу. Ты послушай, Ваня, попробуй. Все одно сидишь.

Человечек слез с подоконника. Протянул мне руку:

– Ну ладно. Счастливо, Ваня. Звонок скоро, пойду я.

Мы пожали друг другу руки, и Переменкин ушел. Я смотрел ему вслед, и мне было его очень жалко. Он был весь какой-то несчастный. Мне еще хорошо, я хоть домой ухожу, а он все время в школе.

Нельзя сказать, что бы я полюбил учиться. Нет, этого совсем нельзя сказать. Но, просто подходя к школе в дурном утреннем расположении, я вспоминаю маленького Переменкина, который тонко чувствует настроения. Пусть когда он почувствует мое, ему будет приятно. Я вспоминаю о чем– нибудь хорошем, улыбаюсь и захожу.

Oнисимова Оксана

Перо и пушка

В одном доме жили Перо и Пушка, одно из гусиного пера, а другая из чугуна. Сказать, что они жили дружно, нельзя, так как Пушка считала себя самой главной.

– Я – артиллерия, у меня – сила! – говорила она. – Я стреляю по врагу и защищаю всех жителей страны. И если бы не я, то враги давно бы поработили нас.

Перо скромно молчало. Действительно, что оно могло противопоставить, так как умело только писать. Но разве это геройство – чертить цифры и буквы на листе?

– Поэтому меня должны все уважать! – так считала Пушка. – Как только я выстрелю – все в страхе разбегутся.

И, конечно, Перо уважало соседку.

Однажды в страну ворвался враг. Он был жестоким и беспощадным. Пушка, как полагается, встала на защиту. Целый день она палила по танкам, машинам, солдатам, однако враг не только не испугался, но и не сдавался. Наоборот, он все яростнее нападал. Казалось, что нет конца и края его войскам и оружию.

И Пушка начала уставать. У нее раскалился ствол от постоянных выстрелов, засорились от гари, копоти и пыли механизмы, заканчивались снаряды. Дальше воевать ей было тяжело.

– Уф, я больше не могу! – призналась Пушка. – Сил моих нет. Мне не остановить врага.

Тогда Перо решило помочь. Оно понимало, что не только Пушка одна должна защищать родную землю. Ему пришлось написать воззвание к жителям страны. В нем были прекрасные строки о том, что родина бывает одна, и что когда приходит опасность, все обязаны встать перед врагом и не пустить его в дом. И только общими силами можно отстоять независимость и остаться свободными.

Эти слова прочитали и услышали тысячи и тысячи людей. Они рассказали об этом другим, и вскоре вся страна, вдохновленная прекрасным призывом, взялась за оружие. Атака на врага следовала одна за другой, и настал тот час, когда неприятель позорно бежал из страны. Больше он никогда не думал о повторном походе.

После этого Пушка вынуждена была признать:

– Оказывается, и перо бывает сильнее снаряда, крепче брони, а слово делает порой больше, чем артиллерия.

Вот так перо приравняли к оружию. Поэтому человек, который пишет, может сделать для страны то же самое, что и солдат – отстоять независимость и свободу страны.

Перо и чернильница

Кто-то сказал однажды, глядя на чернильницу, стоявшую на письменном столе в кабинете поэта: «Удивительно, чего-чего только не выходит из этой чернильницы! А что-то выйдет из нее на этот раз?.. Да, поистине удивительно!»

– Именно! Это просто непостижимо! Я сама всегда это говорила! – обратилась чернильница к гусиному перу и другим предметам на столе, которые могли ее слышать. – Замечательно, чего только не выходит из меня! Просто невероятно даже! Я и сама, право, не знаю, что выйдет, когда человек опять начнет черпать из меня! Одной моей капли достаточно, чтобы исписать полстраницы, и чего-чего только не уместится на ней! Да, я нечто замечательное! Из меня выходят всевозможные поэтические творения! Все эти живые люди, которых узнают читатели, эти искренние чувства, юмор, дивные описания природы! Я и сама не возьму в толк – я ведь совсем не знаю природы, – как все это вмещается во мне? Однако же это так! Из меня вышли и выходят все эти воздушные, грациозные девичьи образы, отважные рыцари на фыркающих конях и кто там еще? Уверяю вас, все это получается совершенно бессознательно!

– Правильно! – сказало гусиное перо. – Если бы вы отнеслись к делу сознательно, вы бы поняли, что вы только сосуд с жидкостью. Вы смачиваете меня, чтобы я могло высказать и выложить на бумагу то, что ношу в себе! Пишет перо! В этом не сомневается ни единый человек, а полагаю, что большинство людей понимают в поэзии не меньше старой чернильницы!

– Вы слишком неопытны! – возразила чернильница. – Сколько вы служите? И недели-то нет, а уж почти совсем износились. Так вы воображаете, что это вы творите? Вы только слуга, и много вас у меня перебывало – и гусиных и английских стальных! Да, я отлично знакома и с гусиными перьями и со стальными! И много вас еще перебывает у меня в услужении, пока человек будет продолжать записывать то, что почерпнет из меня!

– Чернильная бочка! – сказало перо.

Поздно вечером вернулся домой поэт; он пришел с концерта скрипача-виртуоза и весь был еще под впечатлением его бесподобной игры. В скрипке, казалось, был неисчерпаемый источник звуков: то как будто катились, звеня, словно жемчужины, капли воды, то щебетали птички, то ревела буря в сосновом бору. Поэту чудилось, что он слышит плач собственного сердца, выливавшийся в мелодии, похожей на гармоничный женский голос. Звучали, казалось, не только струны скрипки, но и все ее составные части. Удивительно, необычайно! Трудна была задача скрипача, и все же искусство его выглядело игрою, смычок словно сам порхал по струнам; всякий, казалось, мог сделать то же самое. Скрипка пела сама, смычок играл сам, вся суть как будто была в них, о мастере же, управлявшем ими, вложившем в них жизнь и душу, попросту забывали. Забывали все, но не забыл о нем поэт и написал вот что:

«Как безрассудно было бы со стороны смычка и скрипки кичиться своим искусством. А как часто делаем это мы, люди – поэты, художники, ученые, изобретатели, полководцы! Мы кичимся, а ведь все мы – только инструменты в руках создателя. Ему одному честь и хвала! А нам гордиться нечем!»

Так вот что написал поэт и озаглавил свою притчу «Мастер и инструменты».

– Что, дождались, сударыня? – сказало перо чернильнице, когда они остались одни. – Слышали, как он прочел вслух то, что я написало?

– То есть то, что вы извлекли из меня! – сказала чернильница. – Вы вполне заслужили этот щелчок своею спесью! И вы даже не понимаете, что над вами посмеялись! Я дала вам этот щелчок из собственного нутра. Уж позвольте мне узнать свою собственную сатиру!

– Чернильная душа! – сказало перо.

– Гусь лапчатый! – ответила чернильница.

И каждый решил, что ответил хорошо, а сознавать это приятно; с таким сознанием можно спать спокойно, они и заснули. Но поэт не спал; мысли волновались в нем, как звуки скрипки, катились жемчужинами, шумели, как буря в лесу, и он слышал в них голос собственного сердца, ощущал дыхание Великого мастера...

Ему одному честь и хвала!

Г. Х. Андерсен

Пером фантазии крыла миры волшебные творю.

Писали ли Вы в детстве сказки? А истории сочиняли? Наверняка хоть раз, да пробовали… А может, даже грезили о писательской стезе? Мне кажется, что почти каждый человек прошел через это. Не все, конечно, стали писателями, но ведь никто и не требует чтобы каждый, кто хоть раз взял в руку перо и положил перед собой девственно белый лист бумаги, становился известным и популярным писателем. Хотя это вовсе не отменяет желания «пером фантазии крыла творить волшебные миры». Вот на этом я и хочу заострить внимание читателя этого текста. Итак, начнем!

Солнце лениво вставало над горизонтом, высвечивая город из призрачной утренней дымки. Солнечные лучи, тут и там озорливо плясавшие на стенах домов, будили мирно спящий город и озаряли комнату Кристиана ярко-желтыми оттенками солнечных бликов. Но отнюдь не солнце, так бесцеремонно ворвавшееся в его комнату, было причиной того, что Кристиан сегодня встал раньше обычного. Сегодня он встал рано потому, что ждал гостя, и гостем этим, как Вы, наверное, могли догадаться, был я. Утренняя иллюминация застала его на кухне, где он, готовясь к приему гостя, готовил легкий утренний завтрак.

Встав спозаранку и выпив наспех чашечку кофе, я вышел из дому. Свежий утренний воздух окончательно взбодрил меня, и я легкой поступью шел по пустынным, расцвеченным янтарными тонами утренним улицам.

Солнце сияющим диском все выше и выше поднималось над крышами домов, заглядывало в щели зашторенных окон, ярким узором калейдоскопа просачивалось сквозь витражи витрин.

– Еще пара часов, и начнет припекать, – думал я, приближаясь к дому своего друга, – это лето так необычайно жарко для этих мест.

Путь мой был недалек – вон уже показалась резная калитка, а за ней – небольшой двухэтажный домик, в котором вот уже много лет проживает лучший друг нашей семьи, чудесный человек и замечательный писатель.

Подойдя к дому, я вытер ноги о плетеный коврик и негромко постучал – Кристиан обладал поистине удивительным слухом: тихого стука в дверь было достаточно для того, чтобы он услышал его, даже находясь в кабинете на втором этаже. Вскоре за дверью послышались шаги, затем зашуршал поворачиваемый в замочной скважине ключ и, наконец, дверь предо мной открылась.

– Доброе утро. – сказал я, пожимая другу руку.

– И Вам доброго, друг мой. – видя что я, будучи взволнованным, совсем позабыл цель своего визита, Кристиан добавил, – прошу, пойдемте в кабинет… Не стоять же нам в дверях?

Я собрался с духом и последовал за ним. Кристиан, войдя в комнату, придвинул к камину два кресла и небольшой столик, предложил мне сесть. На столике уже благоухала изумительная на вид и запах яичница с не менее изумительным беконом, которую так искусно приготовил мой друг к моему приходу. Недолго думая, мы приступили к трапезе.

– Вы, смотрю, в нетерпении… – спросил он вдруг и пристально посмотрел мне в глаза, – вижу, Вы припасли для меня очередной заковыристый вопросик?

– Да, угадали. – сказал я, усаживаясь в кресло, – Я давно хочу спросить, как у Вас получается писать такие замечательные книги. Вам наверняка известно, что вашими сказками зачитывается весь мир. Мне кажется, Вам известен секрет писательской популярности.

– Секрет? – переспросил Кристиан, садясь в кресло напротив, – Никакого секрета нет. У меня просто есть все, что необходимо настоящему писателю. Вот, смотрите, – он указал в сторону стоящего у окна стола, – там лежит мое перо и бумага.

– И они, наверное, волшебные? – шутливо спросил я.

– Нет. Самые обыкновенные. Перо и бумагу я купил в соседней лавочке. – Кристиан улыбнулся и добавил, – Не думаю, что там продают что-то волшебное, да и лавочник не очень-то похож на волшебника.

– Но как же?.. Неужели это все?

– А что еще надо? Остальное – терпение, желание и фантазия – есть у каждого человека. Главное – ни на секунду не забывать об этом.

– Еще талант, наверное.

– А что такое талант? Талант – это труд. Желание, труд и терпение.

– Значит, я тоже могу писать так же, как и Вы?

– А почему бы и нет? Не сразу, конечно, будет получаться, но Вы вполне можете попробовать…

– А можно сейчас? С вашего позволения, я хотел бы попробовать написать что-нибудь вашим пером. Мне думается, что оно все-таки немножко волшебное.

– Разумеется, друг мой. Прошу, садитесь и берите перо. Бумага, если Вам не хватит той, что есть, лежит в верхнем ящике стола.

Покончив с завтраком, я уселся за стол и, положив перед собой бумагу, стал думать. Раз за разом я осматривал комнату, пытаясь зацепиться взглядом за какой-нибудь предмет и тем самым обнаружить начальную ниточку будущего рассказа. Наконец мой взор остановился на камине. Решено. Он будет героем моего рассказа. Камин был действительно достоин описания. Меня привлекла его красивая золоченая резьба, изящно-гибкие бронзовые драконьи головы, витиеватый узор мозаики, прочность и белизна мрамора.

"Должен быть еще один герой, – подумал я, – и пускай им будет кот. Кошки – частые герои многих сказок, почему бы коту не стать героем моей? Главным героем!"

Разработав в голове линию повествования, я приступил к письму.

Наступил вечер. За окном, пронзая сгущавшиеся сумерки серебряными лучами, взошла луна. Люди возвращаются домой с работы. Тут и там в окнах загорается свет, и – в какой ни загляни дом – увидишь, как в кухнях и кухоньках, среди благоухающих съестным кастрюлек, суетятся кухарки. В любом доме сейчас суетливо: готовится множество яств, достаются из темноты погребов бутылки вина и накрываются столы; стоит обыкновенная предпраздничная суета, все с нетерпением ждут прихода Рождества.

Вечер будто призвал в город добрую рождественскую сказку. На небе праздничными гирляндами загорались и перемигивались звезды; снегопад устилал толстым белым покрывалом дороги и крыши домов, а ветер, словно потакая капризу зимы, закручивал и пускал по земле снежные буранчики.

"Тут самое время появится коту, – думал я, – пускай он появится неожиданно, как, впрочем, и подобает появляться кошкам."

Кот, как и подобает кошкам, не заставил себя долго ждать:

– Суета, суета, кругом суета… – ворчал кот, забираясь на балкон. Он нагулялся за день и теперь возвращался домой, чтобы поесть и отогреться.

Важной поступью прошел он по каменным перилам балкона и, спрыгнув вниз, подошел к

стеклянной двери, ведущей в комнату – дверь оказалась заперта. Кот отряхнул с шерстки снег, поскреб когтями о стекло, пару раз громко мявкнул. Нужный результат достигнут – хозяйка впускает его в дом. Кот, не нарушая чинности шага, вошел в комнату, прошелся по ней и заглянул в каждый угол и в малейшую щелочку. Не найдя ничего достойного внимания, он вернулся к окну, запрыгнул на подоконник и глянул сквозь стекло – вверх и вниз. Там тоже ничего примечательного не обнаружилось: все было, как обычно – шумные толпы людей прогуливались по улицам, ярко-желтым глазом светила с небес луна, крупными хлопьями валил снег.

– Суетливые существа эти люди. – заключил кот, закончив осмотр, – не то, что кошки. Вот кошки никогда не учинили бы такой суеты.

Устроившись поудобней и осмотрев еще раз комнату (теперь уже сверху), кот увидел стоящую на столике свечу.

– Так вот кто светит тут во мраке, – шутливо сказал кот, обращаясь к свечке.

– Да, это я свечу. – отвечал ему огонек, – я сын большого огня в камине, сегодня вечером хозяин зажег меня, вот я и родился, чтобы побеждать тьму.

Кот не ответил, а лишь смотрел на огонь – переводя взгляд, сравнивал трепещущий огонек свечи с мощным пламенем, бушующим в камине, смотрел на пляшущие на стенах алые отблески пламени и думал. Думалось ему о том, как все-таки схож с огнем характер у кошек: тут – добрый и ласково-теплый, а через мгновение – разрушительно-обжигающий.

– Все-таки нет, – сказал кот, – нет в тебе того, что присуще всем кошкам: суетливое ты существо, огонь, как и люди, которым ты служишь.

– Я молод и люблю жизнь! – отвечал огонек коту, – Мне нравится жить и освещать людям путь. Неужели это плохо – знать свое призвание и следовать ему до конца жизни?

Кот вновь не ответил – он думал, вспоминая свою жизнь.

– Огонек, а огонек, ты умеешь рассказывать сказки? Пожалуйста, расскажи мне хотя бы одну, – попросил вдруг кот у свечи.

– Я? – удивился огонек, – Я не умею, ведь я еще слишком мало жил и видел. Попроси огонь в камине – он стар и мудр и наверняка знает много чудесных историй.

Кот спрыгнул с подоконника и медленно подошел к камину; подошел близко-близко – так, как никогда не позволял себе ранее.

– Огонь, расскажи мне сказку, – сказал кот, осторожно приблизившись, – свечка сказала, что ты знаешь много чудных историй.

– Да, я знаю много сказок, – ответил огонь, – какую именно ты хотел бы услышать?

– Выбери сам – пускай для меня это будет сюрпризом.

– Что же, – сказал огонь, – я расскажу тебе историю, которую слышал много лет назад в этом доме, сказку, которую рассказывала своей дочери мать – я хорошо запомнил ее. Женщина говорила, что ее ей рассказал огонь – участник этих событий.

Кот лег на пол, обернувшись своим пушистым хвостом, положил голову на лапы и приготовился слушать. Немного выждав, огонь начал свой рассказ:

"Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери – старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с синим мундир – ну прелесть, что за солдаты!.."

Кот лежал у камина, слушал сказку и мечтательно смотрел на пляшущий на поленьях огонь. Иногда, в особо трогавшие его моменты, огонь останавливался, щелкал, разбрасывая вокруг искры. Желто-алыми стрелками падали они на настил у камина и медленно гасли, оставляя на красной меди настила черные точечки угольков. Успокоившись, огонь вновь продолжал:

"И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Ну и ну! Вот так волны ходили по канавке! Течение так и несло, – немудрено, после такого-то ливня!.."

– тут огонь ярко вспыхнул, быстро перекинулся с одного полена на другое, полыхнул, опалив коту кончики усов.

– Прошу прошения, уважаемый кот, – извинился огонь, – я, кажется, излишне распереживался. Надеюсь, я не причинил Вам вреда?

Кот возмущаться не стал, поняв, что любое упоминание о воде рождало в душе огня не самые приятные чувства, и поэтому простил ему даже подпорченные ненароком усы.

Огонь продолжил рассказ, а кот внимательно слушал – история все больше и больше захватывала его:

"Вдруг дверь в комнате распахнулась, ветер подхватил танцовщицу, и она как сильфида порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула разом и – конец! А оловянный солдатик растаял и сплавился в комочек. На другой день горничная нашла маленькое оловянное сердечко; от танцовщицы же осталась одна розетка, да и та вся обгорела и почернела, как уголь…"

Сказка была окончена, и в этот момент коту показалось, что, умей огонь плакать – он залился бы слезами и сам потушил бы себя.

Но огонь плакать не умел и поэтому лишь нервно подрагивал в камине.

– Спасибо тебе, – поблагодарил рассказчика кот, – ты рассказал мне хорошую сказку, никогда раньше мне не доводилось слышать таких.

Часы на стене пробили полночь, и из-за двери донеслись радостные возгласы и звон бокалов – это в дом пришла пора волшебной рождественской сказки.

Наступил вечер. За окном, пронзая сгущавшиеся сумерки серебряными лучами, взошла луна. Отложив в сторону последний лист, я огляделся. На столике, за которым мы завтракали, подрагивая, горела свечка, в углу, треща угольями, горел камин, а Кристиан мирно дремал в кресле. Я и не заметил, как за письмом прошел день, а ведь мне казалось, что прошло не более часа. Теперь я понимал своего друга – не зря он говорил, что писательство почти не оставляет времени на какие-либо иные занятия.

– Ну вот, вроде бы, все, – про себя сказал я.

Кристиан проснулся и, подойдя ко мне, спросил:

– Как успехи, мой друг?.. Уже закончили… Что ж, давайте посмотрим, что у Вас получилось.

– Не думаю, что у меня вышло что-то путевое, – сказал я, отдавая другу исписанные листы.

Кристиан погрузился в чтение, а я стал внимательно следить за выражением его лица. Мои надежды не оправдались – прочитать по лицу моего друга мнение о написанном мне так и не удалось.

– Отнюдь, мой друг, отнюдь… – приговаривал Кристиан, перелистывая один лист за другим.

Положив на стол мой рассказ, он улыбнулся и указал рукой в сторону окна:

– Посмотрите вон туда. Видите?

Я посмотрел в указанную сторону: удивлению моему не было предела. На подоконнике лежал большой черный кот и увлеченно следил за всполохами стоящей на журнальном столике свечи.

– Кристиан, у Вас разве есть кот? – удивленно спросил я.

– Теперь есть, мой друг… Теперь есть… И посмотрите, какой замечательный! – сказал Кристиан и, подхватив кота на руки, стал чесать ему за ухом. Кот довольно заурчал. Писатель улыбался.

Андрей Линкс